200 лет Великой битве
Знаменитое Бородинское сражение с большим основанием можно назвать Семёновским по названию села, оказавшегося на левом фланге русской армии, куда Наполеон направил основные усилия своих войск. Семёновские флеши – укрепления, названные впоследствии Багратионовыми, и батарея Раевского, расположенная между деревнями Бородино и Семёновское, стали главными местами битвы, которую завоеватель Европы считал самой страшной из всех, которые он провёл.
Нынче я вновь посетил эти и другие легендарные места, когда приехал на фестиваль-историческую реконструкцию. И не просто побывал, но и поучаствовал в «сражении». В составе подразделения французской лёгкой пехоты – вольтижёров.
В юбилейном году мы ожидали чего-то необычайного. Ведь в своё время к празднованию 100-летия битвы было возведено большинство существующих памятников. Однако по приезде нас неприятно поразило то, что вокруг некоторых памятников возведены строительные леса. Обнаружились и другие недоработки в проведении праздничного мероприятия. Но об этом – после.
Приехал наш автобус 31 августа. Половина наших реконструкторов, среди коих находились представители русской лёгкой пехоты – егеря, а также ополченцы, уже находилась там. В первый день сентября намечалась репетиция боя, а 2-го сентября – баталия на плац-параде перед склоном, где располагались зрители. Перед репетицией отрабатывалось строевое умение и взаимодействие воинов в бою. Происходило сие у Шевардинского редута. Шагали мы по траве, по ямкам и кочкам.
Командовал нами и примкнувшими к нам карабинерами подлинный француз. Щеголеватый, брюнетистый мужчина. Вначале при нём находился переводчик, потом он куда-то исчез. Без владения языком тяжеловато, конечно, понять его приказы. Впрочем, наш непосредственный командир су-лейтенант Балиан знал команды на французском языке, чему и нас небезуспешно обучал. Француз нашёл подход к нам. Когда надо было быстро отдать команду, он произносил так: «Вольтижёр, фьюить!» Присвистнув, показывал жестом направление. Взаимопонимание обеспечено.
Около трёх часов занимались мы шагистикой с ружьями на плечах или наперевес под барабанный бой, сопровождаемый иногда заунывным звуком медного рожка. После отдыха в 3 часа началась репетиция битвы. Рядом с нами действовали настоящие французы, а также немцы. Вначале нас завели в лес, откуда мы наблюдали начало боя. За нами стояли французские кирасиры. Напротив на холме собралось много зрителей. Но вот дан приказ о нашем выступлении. На плац-параде мы много раз перестраивались, то наступали, то отступали.
Сошлись «в рукопашную» с русскими егерями и всех их «положили». Отбивались от кавалерийских атак, образовав каре и выставив вверх лес ружей со штыками. Еле отбились от третьего вала, как тут же катит другой. Кирасиры, блистая своими кирасами, с высоко поднятыми палашами мчатся во весь опор на наш строй. Зрелище весьма впечатляющее. В конце концов нас «порубали».
Конники всегда считали себя элитой армии. Очень колоритно смотрелись и казаки. После прихода в палаточный лагерь я прошёлся по нему. Дошёл до донских казаков, которые ночью красиво пели свои старинные песни. Их стан обнесён деревянными «ежами». За ними на прохожих глядит небольшая пушка, за ней пристроены длиннейшие пики. Вдоль «ежей» – тычки с муляжами черепов.
Знакомлюсь с тремя казаками. Один из них, Иван, кивнув на муляжи, шутит: «Парни в разведку сходили». Тут же подошла французская супружеская чета с переводчицей. Стали оживлённо расспрашивать, попросили показать две сабли. Когда-то в Париже их предки тоже с интересом смотрели на экзотическое для них воинство в составе русской армии, пришедшей низвергнуть бывшего повелителя Европы.
Кавалеристы и казаки, конечно, молодцы. Но основная тяжесть в генеральном сражении лежит на матушке-пехоте и артиллерии – боге войны. Это заметно и на реконструкциях сражений. Перед «битвой» нельзя сказать, что «тих был наш бивак». Напротив, в каждом стане раздавались лихие песни. Случайно я услышал голос, убеждающий кого-то по мобильнику: «Завтра баталия поздно начнётся, потому что Путин приедет. Я в понедельник не успею. Скажи на работе про меня, что я упал, я умер, я в туалете сижу или болею. Прикрой как-нибудь!»
И вот настал день баталии. После холодной ночи на палатках остался иней. Словно плотно уложенные градины. Утро выдалось пасмурное, да и потом временами начинало моросить. Впрочем, во время «боя» я этого не замечал: не до того было. Вновь мы зашли в лес.
Началась артиллерийская канонада. От стволов пушек поплыл пороховой дым. Двинулись полки. Мы вначале шли колонной, перебежали через мост, затем перестроились в две шеренги. Пошли в атаку, стреляя в «противника». Вновь пришлось отбиваться от кавалерии. Не упомню, сколько было у нас атак, отступлений и контратак. Мощные залпы пушек сотрясали воздух, гремели выстрелы со всех сторон, бабахало моё ружьё.
Сходились «в рукопашную», где короткое время давили ружьями о ружья – чей строй пересилит. В одной из таких схваток я почувствовал удар по макушке кивера. Обернулся: за мной стоял, улыбаясь, высокий егерь из нашего города Стас с поднятым тесаком. Он, конечно, только наметил удар. Но всё же я подумал о том, что кивера носили в те времена не зря: они спасали от прямых ударов кавалеристов.
Бились мы во взаимодействии с другими частями. Но, кроме того, наш Влад Балиан проявлял и собственную инициативу, импровизировал. Пришлось побегать и помаршировать нам вволю. И много пострелять. Поэтому нам даже жалко стало французов в белой форме, реконструировавших испанский полк. У кого-то из них, кажется, обнаружили в патроне пулю – не металлическую, но всё же представляющую опасность. Всех их заставили выбросить патроны. Так и не постреляли ни разу. Впрочем, они тоже остались довольными баталией.
Да, участников в целом приехало больше, чем обычно. Больше было кавалерии и пушек. Но в отношении подготовки к такому знаменитому событию возникают вопросы. Среди реконструкторов прошёл слух, что президент не удостоил фестиваль своим посещением. Потому что не организовали парад, глава страны не выступил с обращением к участникам и зрителям.
Никому не вручили памятные медали. В киосках они продавались за тысячу рублей. Музей оказался закрытым. Ничего нового не построено, во всяком случае мы этого не заметили. Наверное, на празднование двухсотлетнего юбилея выделялись немалые деньги. Куда они ушли?
На полях, обильно политых кровью защитников Отечества, как грибы вырастают особняки. Об этом мы с горечью говорили возле старинного дуба, растущего недалеко от памятника батарее генерала Раевского. Там у нас по традиции – место сбора.
Нынче я заметил там нечто новое: в кору древнего дуба где всунуты в щели, а где и вбиты монеты. Какой умник (как в басне про осла: отколе, умная, бредёшь ты, голова?) додумался до такого варварства? Ведь дуб от этого сохнет. Вот так и хозяева домов, воздвигаемых на священной для всякого русского патриота земле, будто гвозди вбивают в живое тело исторической памяти. А она не должна засохнуть.
Когда мы приезжаем на поле знаменитого сражения, то наш командир Владислав всегда водит в первую ночь новичков туда, где бился с супостатом корпус генерала Раевского. К памятнику, напоминающему одновременно и православный храм, и булаву – грозное оружие в руках древнерусского воина. На экскурсию ходят и ветераны фестиваля. Та ночь выдалась светлой. Небо – сплошь в полупрозрачных тонких облаках. Когда возвращались, облака исчезли, зато за нами полз туман. В тумане находилось и поле боя, так называемый плац-парад. Словно снег покрывал его или пороховой дым.
На батарее Раевского Владислав рассказывал о том, какой ад творился там во время Бородинской битвы. 38 русских пушек и стрелки непрерывно стреляли по наступавшим французам и их союзникам. Ров перед укреплениями был засыпан трупами. А враги всё лезли и лезли прямо по трупам своих солдат. По батарее били четыреста(!) вражеских орудий. Батарея несколько раз переходила из рук в руки. На ней и далеко вокруг неё трупы лежали друг на друге в несколько слоёв.
Влад призывает представить эту ужасающую картину. Новички замирают. Затем трогают укрепления, забираются на них, спускаются в ров. Их наставник говорит о том, что после ухода русской армии некому было убирать погибших. Несколько месяцев пролежали они после сражения.
Когда Наполеон покинул Москву, российская армия преградила ему путь по неразорённой дороге, и его бойцам вновь пришлось пройти по местам сражений. И увидеть трупы на огромном протяжении, что угнетающе подействовало на воинов некогда великой армии.
Сияла луна. Все молчали. По небу бежали лёгкие тучки, по полю бродили неясные тени. Тишина на спящем кургане и голос, рассказывающий о великом подвиге наших предков. Такое не забывается.