Фёдору Михайловичу снился сон.
В этом сне Фёдор Михайлович попал в рай, самый настоящий рай с цветущими садами, прекрасными белыми колоннадами, вазами с ароматными фруктами, журчащими ручьями с чистейшей родниковой водой, играющими арфами и ярко-синим небом, по которому плыли изумительной красоты облака.
В раю жили, разумеется, исключительно праведники, которые прогуливались в белых одеждах по тихим аллеям, ведя неспешные разговоры. У праведников были идеальные тела, которые не потели, не икали и не пукали, у всех были исключительно белые зубы, белая или розовая кожа, разумеется, без прыщей, чистые густые волосы, которые были тщательно причесаны.
Как и Фёдор Михайлович, все райские обитатели попали туда буквально только что, и сейчас осваивались в новой для себя обстановке.
Несмотря на то, что волноваться праведникам было вроде бы уже не о чем, они беспокойно оглядывались по сторонам, в глаза друг другу не смотрели и, похоже, очень чего-то хотели. Желания, разумеется, у всех были разные.
Один из достойных вечного блаженства уплетал за обе щёки разнообразную еду.
- Что же вы так нетерпеливы, милейший?
- Ой, если бы вы знали, как я в земной жизни боролся с чревоугодием, как боролся. Но победил! Победил! Только хлеб и воду, хлеб и воду. Как мне это надоело, о-о-о, как я ждал этого момента, когда, наконец, будет можно всё. И вот я в раю, так что же, нельзя теперь и поесть вволю? Зачем же тогда рай? Это же награда за все наши страдания, награда, понимаете?
Праведник разговаривал с набитым ртом и вертел в руках ножку от жареной курицы.
- Так что отойдите от стола и не мешайте мне, милейший.
Фёдор Михайлович смутился и отошёл.
Буквально тут же к нему крадучись приблизился другой райский житель и горячо зашептал на ухо:
- Вы случайно не знаете, где тут в добровольцы записывают? Я в ад хочу спуститься, поподжаривать этих проклятых олигархов, особенно одного, знаете, такого плешивого козла, ох, сколько он у нас кровушки-то выпил. Он у меня повертится на сковородке, покричит, уж я-то позабочусь об этом лучше любых чертей! Уж как я смирялся, как смирялся, и всё ради этого – задать ему жару! Прямо вижу его раззявленный рот и выпученные глаза!
Руки у праведника были сжаты в кулаки, белели костяшки пальцев.
- Я не знаю ни о каких добровольцах.
Несостоявшийся мститель так же незаметно отошёл.
Фёдор Михайлович побрёл по аллее, стараясь смотреть только на благоухающие цветы, стройные кипарисы и просвечивающее сквозь них ослепительно небо.
- Куда прёшь?
На аллее стояло сразу несколько праведников и Фёдор Михайлович, засмотревшись, случайно задел одного из них.
- Извините, пожалуйста.
- Извините в карман не положишь. Ты кто такой?
Фёдора Михайловича несколько покоробило это тыканье, но виду он не подал.
- Я русский писатель, не буду, гм, говорить высокопарные слова, но многие считают меня даже, гм, великим.
Фёдор Михайлович приосанился, у него в глазах появилось горделивое выражение.
- Великий писатель, скажите пожалуйста. Ты Евангелие читал, писатель? Вот сюда смотри:
"И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними."
- Мы так долго были последними, терпели, и вот дождались. А ты тот самый первый, который сейчас будет последним!
С этими словами задетый праведник огрел Фёдора Михайловича Библией по голове.
- Что вы делаете? Вы с ума сошли? Вас же выведут отсюда!
Вся компания хохотала.
- Старый эпилептик! Кто нас отсюда выгонит? Страшный суд уже был, мы в раю, а из рая выгнать нельзя, дурья твоя башка!
С этими словами праведник ещё раз двинул Библией по голове Фёдора Михайловича.
- Рай это полная безнаказанность, чего тут непонятного? Для чего мы смирялись в земной жизни, если не для этого?
Где-то вдали раздался вопль, - «Православных бьют!». Праведники сразу потеряли к Фёдору Михайловичу интерес и бросились на крик.
Фёдор Михайлович, пятясь и оглядываясь, стал пробираться в какое-нибудь неприметное место.
- Па-а-азвольте, пжалста!
- Что вам нужно, вы пьяны!
- Так точно, пьян! – очередной райский обитатель еле стоял на ногах. – Кодировался, зашивался, травы разные пил, за решёткой сидел, и всё ради чего? Чтобы в раю выпить вволю, вот чего! Эх, раззудись плечо, размахнись рука!
Фёдор Михайлович поспешно отошёл в сторону, но наткнулся ещё на одного достойнейшего члена райского общества. Этот господин стоял, переминаясь с ноги на ногу, как будто хотел в туалет.
- Что с вами?
Господин придвинулся к Фёдору Михайловичу.
- Тут такое дело, - господин явно стеснялся, - я хочу… хочу… в общем… короче говоря… вы не знаете, где тут ближайший бордельчик?
- Что вы себе позволяете! Как вам не стыдно!
- Мне стыдно? Тридцать лет воздержания! Тридцать лет насилия над плотью! Сам себя плёткой, по плечам, по плечам. Не помогло. Пришлось оскопиться. Ради чего? Нам говорили, что в аду грешники будут страдать, потому как будут желать, но не смогут удовлетворять свои желания. Рай и должен тем отличаться от ада, что соблюдшие долг свой должны утешиться. А утешиться и значит то самое. Бордельчик. Что тут непонятного?
Неожиданно Фёдора Михайловича окликнули, такой неприметный звук, - «псыть!».
- Что вам нужно?
- Ах, Фёдор Михайлович, Фёдор Михайлович… Не вы ли писали, дайте-ка минуточку, - необычного вида человек с бородой был одет в чёрные одежды, - ага, нашел:
"что если есть и была до сих пор любовь на земле, то не от закона естественного, а единственно потому, что люди веровали в свое бессмертие"
- Так, и вот это ещё:
"уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, все будет позволено, даже антропофагия"
- Ну, с антропофагией вы погорячились, конечно, каннибалы в раю пока не встречались. Хотя кто его знает, кто знает… Так вот, милейший Фёдор Михайлович, не приходила ли вам в голову, так, совершенно случайно, простая мысль – что человеки в первой, земной жизни будут смиряться и подавлять свои желания с той исключительно целью, чтобы реализовать эти самые желания в следующей жизни? А? И вожделенное вами бессмертие и будет состоять, - где-то далеко раздались душераздирающие крики женщины, у которой как будто выдирали волосы, - да, думаю, мы с вами друг друга понимаем.
- Но, позвольте, неужели нельзя было сделать так, чтобы люди были избавлены от этих своих низменных желаний, неужели нельзя было устроить всё как-то по-другому?
- А что есть человеки без своих стремлений и желаний?
Фёдор Михайлович и странный человек в чёрных одеждах долго стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Откуда-то раздался вопль, - «Бей жидов!» Послышались звуки разбиваемой посуды, долетали обрывки криков:
«Не сметь называть моего Иегову Аллахом!»
«Да я тебя сейчас твоей же Торой!»
«Идолопоклонники!»
«Вы мне ещё за Ершалаим ответите!»
«Мало вас на кострах сжигали, лютеране недобитые!»
Особенно усердствовал один энергичный субъект в сутане, лицо которого показалось Фёдору Михайловичу знакомым:
«Ужасные богохульники… извратили свою нравственную личность до уродливости, до омерзения… озлобило до крайней степени… беззастенчивая, наивная, злая клевета… вбили себе клин в голову… наполнено самой бесстыдной ложью… отвечать по безумию его… порождения ехидны… львы рыкающие… смерть грешника люта…»
"— А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?
— Всех, — ответил арестант, — злых людей нет на свете."
- Отсюда есть выход?
- Да, пойдемте за мной.
Фёдор Михайлович протиснулся в неприметную дверь, за которой была темнота. Его что-то укололо и он потерял сознание.
…
На втором этаже, на балкончике, стояли два человека в белых туниках.
- Ты знаешь, Кедр, мне тут пришла в голову мысль – коммунизм и рай есть по своей сути одна и та же утопия. Попытка приписать человекам свойства, совершенно для них не характерные.
- Да, Бедон, но я хотел бы добавить. Если при коммунизме нужно было работать, то есть делать хоть что-то для других, то рай, как мы видим, является чистыми сливками эгоизма.
- Что ж, Кедр, ты, как всегда, прав.
Крики внизу усиливались, становились разнообразнее и отчаяннее.
…
Фёдор Михайлович сидел в тёмной маленькой комнате на табуретке у стола с зелёным сукном, за столом в шикарном офисном кресле сидел бес в костюме и галстуке. Пятачок у беса был ярко начищен, рога тщательно отполированы, клыки, как это ни покажется странным, почищены. Горела настольная лампа. Стены в комнате были оклеены обоями в фиолетовых тонах, на стене за столом висел плакат со странной надписью «Почему бы тебе не бросить того, кто принес цветы?». За соседним столом примостился ещё один бес, который вел протокол допроса.
- Имя?
- Фёдор Михайлович.
- Профессия?
- Писатель.
- С какого времени занимаетесь контрреволюционной деятельностью?
- Чего?
- Не валяйте дурака. Я спрашиваю, когда вы получили от вражеских агентов задание изображать бесов с плохой стороны?
- Я не по заданию… я от чистого сердца…
- Да? Не обманываете?
Бес посмотрел Фёдору Михайловичу в глаза.
- Надо же, не обманываете. Что ж, это меняет дело. То есть, вы хотите сказать, неудачно шутили?
- Я не шутил.
- Шутили, я-то лучше знаю. Но неудачно, как я уже отметил. Вы же считаетесь гениальным психологом.
Бесы переглянулись.
- Так вот, хорошие шахматисты на десяток ходов вперёд считают, а тут нужно было просчитать всего на один. Неужели нельзя было сообразить, что воздержание ведет только к ещё более сильному желанию запретного?
"Не бойся плоти и не люби ее. Если ты боишься её, она будет господствовать над тобой. Если ты полюбишь её, она поглотит тебя, она подавит тебя."
- Возьмем, например, современных немцев на отдыхе. Шумят.
Тут бес привстал, наклонился над столом и прошептал в самое ухо Фёдору Михайловичу:
- Гадят-с.
- А всё почему? – подключился к разговору другой бес. – Потому что на родине запрещено-с.
- Штрафуют.
Если бы Фёдор Михайлович смотрел фильм «Белое солнце пустыни», он бы сказал, что это «Штрафуют» было произнесено точно так же, как незабвенное «Стреляли».
- Русские, к примеру, ещё недостаточно выдрессированная нация. Что дома, что на отдыхе… Вот скажите, пожалуйста, ну почему человеки, которые сами ничего в жизни не создали, обязательно должны гвоздиком на пирамиде нацарапать «Здесь был Коля»? Или, на худой конец, кусок коралла отколупать.
Тут бесы стали как-то странно смеяться, смешок на выдохе, хрюк на вдохе, в общем, совсем как Сандра Баллок в фильме «Мисс Конгениальность». Отсмеявшись, бесы опять стали серьёзными.
- Давайте дальше посмотрим. Вот это вы писали:
"Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. … Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. … Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина … Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе."
- Что ж это вы, Фёдор Михайлович, каких-то трихинов выдумали, - бесы посмотрели друг на друга и заулыбались. – А говорите, не шутите. Такое впечатление, что вы французские религиозные войны описываете. Видите ли, войны между католиками и протестантами, евреями и арабами, суннитами и шиитами – это вообще не нашего ведомства дело. А соседнее ведомство не справилось. Знаете, как в известном анекдоте про старую лошадь, – «ну не шмогла я, не шмогла».
Бесы, продолжая улыбаться, зашуршали страницами.
- О, и вот здесь. Интересно, как вам могла прийти в голову мысль, что атеисты непременно должны кончать самоубийством, исключительно для доказательства небытия Бога? Ну подумайте сами. Это верующие могут кончать жизнь самоубийством, их же ждет другая, лучшая жизнь, а у атеистов другой жизни нет. Для атеистов земная жизнь и есть та самая, лучшая. Где же логика? И потом – самоубийства иногда не стоит осуждать. Вы Шекспира читали? А с Мариной Цветаевой? Ах да, вы не знакомы.
- Пороховщикова, - подсказал бес с соседнего стола.
- Да. Так вот, достопочтеннейший Фёдор Михайлович, бесы самоубийств не устраивают. Мы даже никогда никого не калечим. Мы любим, - тут бесы переглянулись, - перевернуть всё вверх дном, поставить человека в неудобное положение, заставить его задуматься. Переоценить ценности, так сказать.
"Тогда возьми суму и наполни её орехами. Сними с себя всю одежду и обернись в овчину. В таком виде пойди на базар, созови всех детей и пообещай им, что дашь орех каждому, кто даст тебе пинка. Потом обойди весь город и делай то же самое. Особенно там, где тебя знают. Так ты исцелишься."
- Вы же, Фёдор Михайлович, талант. Талантище. И как вы его употребили? Служили соседнему ведомству? Нашему врагу?
- Лили воду на мельницу, - добавил бес с соседнего стола.
- Хорошо, вовремя опомнились. Ну а мы ценными кадрами не разбрасываемся, так что придется вам осваивать новое поприще. Приложить, так сказать, творческие усилия. Поработать с огоньком.
Бесы рассмеялись.
- А если я не хочу?
- Дорога в рай для вас всегда открыта.
Фёдор Михайлович очень захотел проснуться из этого безумного сна. Но не получилось. Не по-лу-чи-лось…