Светлана Савицкая Золотой обрез

                (Художественно-документальная повесть)

                Посвящается 70-летию моего друга — писателя Володи Моргана
                и его музе – Татьяне с любовью

   По весне фарфоровая Арктика разжала свои леденящие челюсти, недоверчиво впуская редкие корабли полюбоваться неровными белоснежными зубцами береговых скал. Не лучами -  лазерами выжигая последний страх, солнце импульсами неудержимой свободы проникало сквозь кожу и мышцы до костей и пульсировало по артериям сердца. Освободившись от моросящего занавеса Ленинграда, черно-синий океан, увлекающий движением валов-громадин, позволял себя гладить и, наверное, укрощать радужно-белым снежинкам, непонятно каким образом и от какой-такой тучи просачивающимся сквозь ослепительное солнечное сито.
   Справа по борту от корабля вынырнул на поверхность кит - совсем рядом поднялся из воды и застыл. Снежинки таяли на нем. От тела шел пар.
   - Он – живой!  - осенила Володю главная мысль. - Он теплый!
   Черный огромный монстр, действительные размеры которого угадывала только душа,  походил на борт ноздреватой резиновой лодки.
   - Сколько ему лет? – подумал Володя. - Целая вечность!
   Маленький внимательный глаз млекопитающего буквально сканировал душу человека. Целую минуту, как в невероятном сне, они общались.
   - Здесь я хозяин! – достаточно внятно для человека подумал кит. И мысль его была так же очевидна Володе, как понимало его сердце в Арктике мощные солнечные потоки.
   - Я пришел только посмотреть, - подумал Володя, - я журналист. Я ничего тебе плохого не сделаю.
   - Смотри, - великодушно поверил кит мыслям человека, ухмыльнулся одним глазом: они насмешили его. – Но осторожно. Ты слаб. Ты не справишься один. У тебя нет запаса жира, как у меня. Ты не умеешь плавать. Тебя съедят хищные рыбы. Ты замерзнешь. Тебя раздавят льды. Это опасное место. Погуляй немного и возвращайся.
   - Я на крепком корабле, - возразил человек. – Я давно разучился бояться. И… я свободен!
   - Это не твой корабль! Это моя игрушка! И, если ты считаешь, что свободен, опиши наш разговор! Попробуй сказать правду! - Океанский гигант фыркнул, точно засмеялся, чуть-чуть привалился к посудине плавником, демонстрируя силу, и Володя едва устоял на ногах – так дёрнуло под его ногами палубу.
   - Твои плавники – это руки? – удивился Володя от неожиданного открытия и вцепился в поручень.
   А кит погрузился в свои пучины. Наверное, очень глубоко. Внутри водяных толщ лязгнуло, гулко скрипнуло, а потом защелкало точно якорной цепью по палубе: это хозяин морских глубин что-то ответил по-своему, по-китиному. Но человек решил, что животное, гораздо превышающее размерами корабль, нашло потерянную ось земли, и развернуло ее на ржавой резьбе в противоположную сторону света.
    Володя заметался по палубе в надежде увидеть чудо еще раз. Куда там! Тщетно! Только корабль, как бумажный, раскачивался по успокаивающейся «луже» среди пакового льда. 
    В каюте, рассказывая боцману, что только что как бы говорил с китом, озадачив усатого дядьку не на шутку, Володя достал тетрадь и записал несколько строк для газеты. Но вот на поверку-то, построчно получалось, что кит прав: две пишем – три в уме!
   Работая спецкором, Володя никогда не выдавал того, что потрясало в экспедициях на самом деле – собственных ощущений. Его не оставалось в кадре «социалистической реальности». Для полосного разворота было достаточно: кто-где-когда и сколько. Температура за бортом. Населенные пункты. Маяки…
    А как хотелось!
   До берега два дня. Так сказал боцман. Фактуры для «вошебойки» предостаточно. Благо на северном судне есть небольшая библиотека. И, вытянув ноги, от завтрака до обеда и от обеда до ужина, он в который раз читал и перечитывал книги об озере капитана Гранта, о Следопыте на берегах Онтарио, о таинственном острове сокровищ.  Научится ли он сам писать так захватывающе?
   Душевно забираясь под ребра, пело радио:
   «Четвертый день пурга качается над Диксоном
   Но только ты об этом лучше песню расспроси…»
   Интересно, а можно, ли на самом деле, расспросить песню? Она что? Живая?
   Он ходил по Севморпути на «писательском» корабле, жил в каюте, где в свое время набирался впечатлений Константин Симонов.
   Время звенело, застыв, как и это северное судно, заторможено-приятно. Как любил он эти минуты и ждал их. Вся жизнь до моря шла как-то «поперек шерсти». Быстро, так быстро, что можно было о ней сказать – неосознанно быстро, потому как некогда было просто остановиться. Подумать. Прочувствовать. Решить самому без громких агиток радио и тихих нашёптываний родных и близких. И приходилось жить, жить, жить, работать, работать, работать, между жизнью и работой быстро есть, спать и снова – жить – работать – есть, спать, в заколдованном круге беспрерывно перелистывать час за часом, день за днем, месяц за месяцем, год за годом… а дальше что, когда дочитает до корочки?
   Может, все-таки, пока он здесь на зыбко ощутимой линии между морем и небом, вспомнить все с самого начала?
   Только заниматься мемуаристикой не хотелось. Мысли, как жизнь, то перебирали слоями пододеяльники прожитых снов, год, два, три, и отмечали где-то про себя: «Пододеяльники»! Это ночи. А вот скатерти! Это дни. А дальше шкафы – это месяцы. А потом квартиры – это годы. А потом пятилетки – это города…. То внезапно углядев пятнышко, останавливались его мысли на каком-то эпизоде и начинали смаковать детально, болезненно, как бы освободив от кожи иллюзий юношеского максимализма. Ах, это пятнышко на безупречном холсте биографии было поставлено ах… как не кстати и не вовремя… Как жаль. Как жаль! А как же случилось?
И пошло-поехало. И уже не до лет, не до месяцев и ни до дней. Секунды и минуты, как лом, раскатанный в фольгу, тонул в океане мыслей медленно-медленно. И это вот желание: осознать неравномерные скачки времени становилось единственным тогда, ведь, как ни крути, а странности происходили со временем. То плыло оно вместе с кораблем, то у него отрастали крылья, и летело время над сушей без оглядки. Но вот в чем парадокс! Когда проживалось это время трудно и долго, то вспоминалось оптом – всей стопкой тех самых пододеяльников или шкафов или квартир, или ломов, связанных в узел и моментально шедших на дно времен.
   Получалось, что лишь свободная стихия моря давала свободу мыслям, свободу осознанности, обдуманности, зрелости. Необычные образы рождали нестандартные мысли. Но как? Скажите вы, ради Бога, как в три строчки обязательных новостей вместить вот эту объемную, гигантскую минуту разговора с китом? Как передать тем, кто ждет на берегу, что внизу на корабле за ночь отрасли острые зубы сосулек, и лайнер становился похожим на старого седого морского волка, точнее, дракона, готового перевернуться в одночасье и больше не всплыть?
   Владимир сконцентрировался и через минуту выдал в эфир следующее: «23 июля в Карском море на траверзе острова Диксон чуть справа по курсу нашего сухогруза «Абаканлес» из океанских глубин вдруг вынырнула горящая голубым неоновым светом огромная силурийская льдина палеозойской эры и сделала запрос:
   -Эй, на борту! Что вы там делаете и куда идёте?!
   В кают-компании «Абаканлеса» в это время собрались все члены экипажа свободные от вахты. Шло отчётно-выборное профсоюзное собрание».
 И – далее  отчет на 200 газетных строчек.
Радист взмолился:
  - Владимир Иванович, ваши тексты идут в эфире открыто, их читают все моряки торгового и Военно-Морского флота, включая подводников, и  - очень серьёзные люди из Главного штаба СевМорПути... Не могли бы вы писать ваши фразы попроще?
   Полный тёзка журналиста, капитан торгового флота Владимир Иванович Карасёв, резанул еще круче:
  - Я веду последнюю навигацию и ухожу на пенсию. Дайте мне сделать это спокойно. Моряки смеются!
   Владимир возразил:
   - У нас, уважаемый Владимир Иванович, в офицерской кают-компании лежит юмористический судовой журнал «Лучший морской трёп на нашем корабле». Вот пусть дежурный ежедневно переписывает туда и мои байки. Для меня это будет высокая честь.
Наверное, льдине или киту, или непонятно каким-то там глубинным или небесным силам не понравился этот разговор, а только шваркнуло вдруг о борт «стального труженика» достаточно агрессивно, да так, что случилась пробоина. Какая-то льдинища, действительно, саданула «Абаканлес» в стальную обшивку своим невидимым "подсовом" снизу, пропоров  защитный, так называемый, «ледовый пояс». В трюм хлынула ледяная вода.
  В такие моменты поневоле вспомнишь и "Титаник", и Бога, и Дьявола. И Кита заодно до кучи. Володя, как все, бросился на помощь экипажу. И время скрутилось в единый жгут. Кто проверял готовность шлюпок для спуска на воду, кто контролировал  запасы продуктов и наличие спасательных жилетов, стальных анкерков с питьевой водой. А в мрачном грузовом трюме, безо всяких прорезиненных комбинезонов, по пояс в режущей холодом воде, команда забивала в пробоины деревянные чопы. Моряки были удивлены тому, как мощно и без устали работал журналист тяжеленной кувалдой, а потом и тому с каким смаком и радостью о случившемся описывал он всё это в своих репортажах, как и о том, что отогревались моряки в кают-компании "морским" чаем напополам с медицинским спиртом из судового госпиталя.
    Не раз за время северного похода и потом, и раньше удавалось увидеть в Арктике медведей.
    По громкоговорящей судовой системе раздавался голос вахтенного с капитанского мостика:
   - Внимание членам экипажа! В данный момент обсервации по правому борту имеем прототипа мультипликационного Умки. Желающие дружески пообщаться с самцом белого медведя могут пройти на место встречи!
   Или:
   - Внимание! Внимание! Особого внимания бывалых мореходов требует белая медведица с двумя годовалыми медвежатками! Желающие постучать когтями по палубе прошу проследовать на левый борт  теплохода. 
  Ну, как не написать об этом, или например, какое непривычное, магическое, завораживающее впечатление оказывает на человека один лишь угрожающе-молчаливый вид ледокола-атомохода. На современных судоходных машинах  нет труб с их привычными дымовыми выхлопами, ледоколы идут сквозь льды, взламывая их безо всякого видимого напряжения. Ну, а уж в описаниях всполохов Северного сияния журналист превзошёл самого Рокуэлла Кента!
     Моряки из их каравана транспортировали Володю с корабля на корабль вертолётом, чтобы посмотреть «вживую», как на чудо. Писатель побывал и на атомоходах.
     Зато после возвращения из «кругосветного ледового» рейса Владимира Ивановича чехвостили в хвост и в гриву на редакционном совещании.
    Он буркнул:
    - Моряки – по природе своей романтики. И нечего превращать их труд в коммерческую рутину!

     ***
   Старенький Ленинград встречал накуренным смогом редакции.
   - О! Дальнобойщики прибыли! – хмыкнул Аслан.
   Володя звал его «Козлан», за то, что сидя на стабильной «зряплате», вдвое моложе его пацан, естественно, член партии, выдавал в месяц по пять-шесть строчек новостей, силясь и тужась, после чего над этим «барахлом» трудилось еще технический редактор и редактор литературный, «главвред», три корректора, но на полосе ошибки бездаря все равно стабильно просачивались. И никто не думал увольнять это «чудо света», поскольку волосатая рука дяди поддерживала незримо его чуть ли не из самого Кремля!
   А беспартийного Володю, как очеркиста, гоняли по всем «солнечным курортам», даже на Памир,  после которых три дня, как левиту долю отдай часть жизни под процент, а положи на стол семь-десять страниц «добротного материала». Его творческого дыхания на это хватало. А вот на «кита» уже нет. Потому что два-три дня беспрерывного труда при дополнительном питании в виде заварных пирожных, просто крема для тортов и кофе, кофе - море разливанное – выбивало мозг. После сдачи материала Володя затихал, отсыпался тоже дня три. Потому и не писал ни повестей, ни романов. Серию очерков, серию рассказов, но никак не окольцованные большие художественные формы.
    В личной жизни - та же участь. «Хорошее дело браком не назовут» - отшучивался он…
    Ленинград встречал и белыми ночами тоже. Что в них загадочного? Муть и серь! Его новое задание - Московский вокзал набит приезжающими, отъезжающими… Узкая лестница на второй этаж к билетным кассам. Володя перешагивает через спящих грязных людей. Странно, откуда они все взялись?
    Вновь занёс в тетрадочку несколько строк.
Пока был в плавании, что-то здесь сильно переменилось. Что? Народ, как очумелый, стоит в очередях за яйцами, стиральным порошком, спиртным, мылом. Теперь это выдают на талоны. Зачем людям столько мыла? Сумасшедшие! Либо это провокация. Либо что-то серьезное грядет.
    По «ящику для дураков» коллега А. Невзоров и будущий Народный академик, депутат Госдумы, чуть с хрипотцой, с ухмылкой и напористо рассказывает в своей передаче «600 секунд», как мерзко, оказывается, жить в России, в Питере.
   Кит повернул планету или не кит, но неразбериха гудела вокруг  встревоженным ульем.
Володя пристроился в хвост очереди, выходящей далеко из универсама. Попался на фразу:
   - Масло дают. И, если повезет, мясо…
   Очередь тихо интеллигентно, еще  по-ленинградски беседует. Одна дама другой:
   - Вчера нам, как многодетным посылки из Гамбурга выдавали по удостоверениям. Желтые такие. Надо же, молодцы немцы! И вы сходите. Всем дают. Там сахар просто необыкновенный. И шоколад с орешками! И мука! Наверное, они считают, что мы тут с голодухи пухнем. Я им тоже решила по адресу посылку собрать. Только адрес обратный мне не дали…
   С другого конца чинно беседовали мужчины:
   - Наш Сахаров, он же Сахаревич, он же Цукерман в Израиль иммигрировал. Наверное, скоро в Ленинграде останется только одна еврейка: Аврора Крейсер…
    Издалека доносилась частушка:
   - Хорошо, что Ю. Гагарин
не еврей и не татарин,
    не какой-нибудь чучмек,
    а наш советский человек…
    Бабулька рядом громким шепотом присвистывала команды сквозь вставленную челюсть своему горбатому дедку:
   - Сразу заходим. Ты иди в мясной. А я – в молочный. Блокадникам положено без очереди! А в войну-то, помню и человеческое мясо люди едали. На рынок идешь и боишься:  вдруг попадет!  А человеческое, оно такое же, как у свиньи. Жирок по краю. Сало. Только налет на нем сероватый, металлический. И сладкое оно. Тем и отличали…
   Владимир оглянулся. Увидел рядом дородную тетку, и живо представил ее своим писательским воображением в разрезе с жирком…  Затошнило. И закачало. Он прикинул по времени, сколько ещё простоит в хвосте. Пересчитал пенсионеров и предполагаемых льготников, решил, что мяса все равно на всех не хватит, и поплелся к Таврическому. Отметил где-то про себя, там, на том свете своего существа, что вот и опять попал он в свою стопку пододеяльников.
   Сквозь облака едва обозначилось солнце. Володя усмехнулся: в Арктике долгая ночь. В Арктике долгий день. А здесь, в Ленинграде - вся жизнь сплошняком, как  смурной год под серой истлевшей блокадной шинелью.
    В подтверждение с залива резко зашквалил туберкулезно-пронизывающий ветер. Закашляли тонзиллитные прохожие. Зябко зевнула и передернула шкуркой тощая собачонка на поводке, привязанном к кованному замысловатому заборчику. Пыльная трава в редких квадратиках у деревьев, пригнула длинные заячьи уши, не желая расставаться с липкой суспензией, которой посыпали дороги от весны до весны. А из подвалов потянуло вековой сыростью, и стойким никогда не выветриваемым здесь кошачьим пометом.
    От серой тоски, захолонувшей сердце, взор Владимира метнулся к небу, где ветер быстро и всегда одинаково размалевывал одну акварель за другой, пользуясь вместо «гризайли» одной размытою «газовой сажей».
  Из распахнутого настежь окна донеслась требовательная песня Виктора Цоя:
  - В нашем смехе и в наших слезах и в пульсации вен... Перемен, мы ждем перемен…
 
    ***
   Владимир проходил мимо стереотипных каменных домов, выстроенных монотонными квадратными мешками, где нет ни деревьев, ни трав, а только мешок в мешке, в асфальте и камне. Ими  всегда гордился за грустную поэтичность вечно заспанный, но не смотря на это, революционный северный город.
   - Ленингрррррад! Ленингрррррад! Я еще не хочу умирать! – откуда-то сверху гремела Алла Пугачева на манер Эдит Пиаф, раскатывая р-р-р-р-р «в фольгу».
   Но вот, дышать стало как бы полегче. Сначала показался бульварчик, называемый ленинградцами Таврическим садом со старинными вязами и стриженной травкой на манер европейских стандартов. Снаружи  классически просто, а внутри - неимоверная роскошь.
Это здесь, в бывшей резиденции светлейшего князя Г. А. Потёмкина, во время Октябрьской революции проходили партийные съезды. А затем в Таврическом дворце до самого 1990 года, размещалась Ленинградская Высшая Партийная школа.  Соседствовал с ней Дом Просвещения, где регулярно устраивались «творческие» семинары-накачки для журналистов и других духовных творцов второй столицы под расписку о явке.
   В конце XVIII века в Екатерининском  зале Таврического дворца его хозяин князь Потемкин - устраивал пышные приемы не менее, чем на три тысячи человек. Частым гостем была здесь и сама императрица Екатерина. А в восьмидесятые годы ХХ века в Таврическом устроил свадьбу своей дочери хозяин чуть ли не всей страны Григорий Романов. Для этого «ответственного мероприятия» он взял в Эрмитаже царский столовый сервиз и половину из него не вернул. Сенсацию выдал немецкий журнал "Шпигель". Радио "Свобода" и "Голос Америки" статью пересказали и в Политбюро посыпались письма разгневанных коммунистов.
   Тут Володя узрел плакат на заборе, глянул на часы: до начала таврического спектакля еще есть время. Списал с забора «на всякий случай» в заветную тетрадочку для какого-нибудь будущего репортажа:
   «Стахович А. Как и кого выбирать в Государственную Думу. Что такое партийные выборы?. — М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1907.  «Что требовать от избранника в Государственную Думу?  Выше я говорил уже в конце о том, как много народ должен требовать от своих избранников в Государственную Думу. Остановлюсь сейчас на этом несколько подробнее.  Конечно, прежде всего будущий член Думы должен хорошо знать нужды всех тех, кто его выбирает, т.е. большинства народа — крестьян и рабочих; быть человеком честным, неколебимо твердых, стойких убеждений, который всем сердцем и душою постоял бы за крестьянские нужды — не выдал их. Не менее важно, если не важнее еще, чтобы избранник мог вполне сознательно относиться к будущей своей законодательной работе в Государственной Думе. Первые условия никак не должны идти в ущерб второго….»
   На этот раз на эстраду Таврического вышел очередной боевитый молодой представитель обкома-райсполкома в белой сорочке с засученными рукавами. Начал свой доклад-речь, более похожий на агитацию всем бросить Союз и «дернуть» за границу. С энтузиазмом излагает свои впечатления от короткого пребывания в капитализме и в пятизвёздочных отелях:
   -У них там никто не ворует!
   Кто-то рядом с Володей ответствует с галерки:
   -Потому что у них всё есть и по приемлемой цене.
   -Нет, потому что они там трудятся с полной отдачей!
   На галёрке не сдаются:
   - Потому что у них нещадная конкуренция и потогонная система.
   Лектор:
   -Ну, я вообще не знаю, как это работать и не потеть!
   С галёрки:
   -А как насчёт мечты человечества о свободном труде?
   Он:
   - А вы там на галёрке, встаньте, покажитесь, кто там такой умный?! Имя. Фамилия. Где работаете?
   Прогуливаясь после таких обязательных семинаров по Таврическому саду, Володя сосредоточенно хмурился. Есть о чём всерьёз задуматься.

   ***
   СССР трещал по швам. Это всем говорили, что он разваливался. Но складывалось впечатление, что процессом распада руководили опытные кукловоды. Из какого-то одного источника шло мощное финансирование целого ряда провокаций. Одна за одною, без передышки.
   Наступали темные времена перемен.
   Встала промышленность. Загибалось крестьянство. Перестала финансироваться наука и интеллигенция. Зарплата учителя приравнивалась к стоимости килограмма колбасы.
Армия подвергалась насмешкам и унижению. Офицерам сделали льготу – бесплатный проезд в городском транспорте. И автобусы перестали тормозить, если видели на остановке лейтенанта или даже полковника!
   Да что там шоферы – проститутки в кабаках не садились офицерам на колени! Зачем им голь перекатная, проклятая и преданная страной?
   Указами Михаила Горбачева в стране была вырублена вековая лоза, после чего массово хлынули на внутренний рынок импортные порошковые вина и пресловутый спирт «Рояль». Лоза была под корень уничтожена и в Болгарии и во всех странах «соцлагеря». Знаменитая долина роз Казанлыка стала походить на пустошь… Михаил Горбачев за развал системы, соответствующий намеченному плану, получил Нобелевскую премию.
Усилиями Анатолия Собчака были блокированы заводы, фабрики и колхозы по производству мяса и овощей. Крестьян не подпускали к городам, чтобы сами они не могли продать ни грамма выращенного урожая. Рынки заполонили химические чипсы, кока-кола, и «ножки Буша» - стратегические запасы Америки, размороженные и выброшенные на территорию союза, чтобы безграмотное население «употребляло» эту гадость пятидесятилетней давности, чернеющую на сковородках. Улицы заполонили кучи барахла, называемые «секонд-хендом», за деньги, конечно, не даром. Жители СССР примеряли обноски запада. Употребляли продукты питания, опасные для жизни на правах стран третьего мира. Продажные СМИ вещали информацию противоположную правде. Мировое правительство торжествовало. Экономически страна превращались в сырьевой придаток, слушая рекламу: «Мы так одеты, потому что мы так пьем наше ПИВО!» Быдло выдвигалось во главу угла. Ставка была сделана на блокирование интеллигенции, безграмотность, доверчивость, тупость и нижепоясные инстинкты основных масс населения. Ставка была сделана правильно.
   Пока Володя шарахался в кругу своих проблем, не понимая, что происходит, вокруг Ленинграда и Москвы погибло 17 тысяч деревень. Мор шел многоруко и многоного. По всем фронтам. Гробовщики и могильщики озолотились. Смертность превысила рождаемость.
Главный фронт был темен и неясен.
   После команды «Фас!», частично открывая информацию, в республиках подогревался национализм. Казахи выживали русских из Казахстана, нещадно меняя названия городов, таких, как Целиноград на какую-нибудь Астану, чтобы стереть память о помощи России и назвать это игом с высокой сцены новоиспеченных муфтиев.  Русские бежали отовсюду, бросая квартиры и недвижимость, никак и никогда не поддерживаемые правительством. Прибалтика, получающая ежегодно по два миллиарда, возвращала в казну миллиард, громила памятники воинам-освободителям. Поднимала «оплаченный продажный» хвост Украина и Белоруссия, Армения и Грузия.
   Чечня была выбрана местом войны. На ней отрабатывалась практикой теория  «международного терроризма».
   Вместо религии «атеизма», махнувши рукою на Ленина, уничтожившего в 17-ом году больше 20 миллионов славян в братоубийственных гражданских войнах и получившего за это право быть в виде мумии захороненным в гранитной пирамиде сердца покоренной России, из подвалов небытия были извлечены запыленные боги. Миллионными тиражами в сетках под днищами кораблей привозилась на специально отпечатанной бумаге «Библия» для затравки. Листочки тонюсенького пергамента в воде склеивались, но на суше принимали нормальный вид. Народ, не читая и не вникая в смысл, бездумным стадом повалил в церкви креститься. В продаже не редкостью стали крестики с палочкой для распятья.
   Очень часто и очень много стало вдруг строиться синагог и православных церквей, минаретов и католических храмов. Миллионы и миллиарды «упали с неба» на реставрацию монастырей и соборов. Партийные работники дружненько «перековали меча на орала» и научились креститься, иногда двумя руками, получив двойное и тройное гражданство.
Продуманно и параллельно этому на рынок хлынула порнография в виде западных подпольных кассет. Вдруг массово стал издаваться «Плейбой» и прочая всякая «Бурда». Православная церковь, как индейские племена в Америке, получила право беспошлинной торговли водкой и сигаретами. Так, одною рукою распространяя вредоносные товары, другою рукою она отпускала грехи.
   - Кайтесь! – вещало христианство, - ибо вы рабы божьи, и на вас первородный грех!
   - Кайтесь, - взывали язычники, - ибо 1000 лет назад вы предали наших русских богов, поэтому Россия до сих пор на коленях!
   И только те, кто был у ручейка с деньгами, каяться не собирался, внук Каина молился на самом деле Мамоне, а тот велел радоваться за любым путем помноженное состояние.
"Голубые экраны" телевидение заполонили мыльные оперы, либо это была «Просто Мария», либо какая-нибудь «Рабыня Изаура», и долгожданные наши криминальные многосериальные бдения, не оконченные и поныне типа «Города разбитых фонарей», уже не важно,  вслед за ними массовое издание «Библий» и «Псалмов», да историй - житиёв каких-нибудь мучеников( а в России мученики все!) заполонило пространство. Главное, как пелось в одной из песен, чтобы «граждане не лезли на баррикадки».
    Рухнула система распространения Роспечати. И вот уже в киосках, взаимоисключающие друг другу торчат прокламации, призывающие русских отомстить за смерть Есенина, евреев быть осторожными, потому что русские хотят устроить им за все грехи их тяжкие новую Варфоломеевскую ночь. 
    Занятно, что ни одни, ни другие не знали пока ничего из планов Запада о новой рабочей силе, в которой нуждались Израиль и Америка, Германия и Канада. Поддавались на провокацию ни «за понюх табака» и радовались, декларируя, что так легко отделались от «Коммунистической чумы».
   Грузно поперла по России наперсточная игра в ваучеры. Население, доверяющее тогда телевизионной рекламе, слушало, развесив уши о том, что надо бы свой ваучер внести в какое-то предприятие. А, если приобрести множество ваучеров, то вы станете совладельцем крупной компании. Если же вы внесете ваучер в Первый Пенсионный фонд, то после 60 лет вам будут выплачивать такую-то пенсию. Но тогда ежеквартально в этот фонд вы должны доставлять средства на поддержание пенсии. Если же вы не согласны на что-то из пунктов, то необходимо пойти к нотариусу, поставить за деньги, не бесплатно, у юриста штамп «претензии» и направить по такому-то адресу в Москву.
   Народ, естественно, разделился во взглядах, не зная, что «куда ни кинь, в этой наперсточной игре – везде клин».  Кто-то ваучеры свои тут же при получении менял на бутылку. Кто-то вносил в какие-то предприятия, которые через месяцок-другой сгорали и лопались. А кто-то вносил в Первый Пенсионный или первый ваучерный фонд, почившие в бозе уже через полгода. И концов не сыскать!
   Чтобы как-то отвлечь народ от переделки собственности, на шахматную доску СМИ были выпущены туры и кони в виде Кашпировского, Чумака и Мавроди.  Подтянули Солженицина до полной убедительности и дали ему "нобелевку". Как и Горбачеву.
   Стихийно родившийся нигилизм, где ругали всё – коммунизм, социализм, капитализм -  стал в девяностые нормой.
Под очередную "горбачёвскую" амнистию, к довершению, выпустили бандюков. И вот уже красные пиджаки «новых русских» попали в серию анекдотов. 

    ***
   Итак, все шло по плану. Ленинград, до этой самой поры, снабжающийся не хуже других городов продуктами питания и товарами народного потребления, «офигел», «обалдел», от присутствия криминала «отупел» и превратился в неуправляемое революционное стадо.
   Пришел 91 год. Из Москвы звонили, что на улицу вышли танки…
   Никто ничего не понимал. Особенно творческие люди, которые оказались в СССР невостребованными. Публиковаться стало негде, печатная площадь практически отсутствовала. Шесть-восемь журнальчиков на 250 миллионов! На издание книги очередь на 15 лет ожидания.
   В то время Володя тяжело сожительствовал с женщиной "по любви", взвалив на себя воспитание двух её дочек при живом муже. Не забывая своих двух мальчиков от прежних женщин, он вырастил, выучил, поставил девочек на ноги: старшая – инженер, младшая – медсестра. Однако, в результате всех разборок в обществе, неожиданно выяснилось, что живёт Володя невпопад и что его любимая женщина - грузинская еврейка. А это вдруг, после всего предыдущего интернационального воспитания общества, оказалось предосудительным.    
    Как-то средь бела дня старшая падчерица неожиданно возвратилась с работы.
   - В чём дело?
   - Наш начальник отдела объявил, что евреи могут не приходить на работу. В Ленинграде готовится погром...
   - Да ладно?!
   Выяснили: похоже на правду. Приведены в боевую готовность милиция и дивизионы МВД, спортивные клубы. Но оставалось не ясно, на чьей стороне эти «дивизионы», потому что один из главных партийцев в Ленинграде - закоренелый антисемит. Ленинградские евреи бросились менять место жительства.
  У Володи было два автомобиля – для жены и для него. Соседи не раз прокалывали им колёса, лютуя: «проклятый частный собственник в зелёных-чёрных-красных Жигулях». Они бы на них точно оторвались за милую душу. Умчались куда-то даже храбрые ухажёры падчериц. И Володя вынужден был на три дня и на три ночи разместить свою еврейскую семью на другом конце города, в квартире своей второй жены, проживавшей с младшим сыном Сергеем в трехкомнатной «распашонке». На этой квартире табличку мемориальную нужно вешать.
   Сидели тихо. Из «оружия защиты» непонятно от кого - туристский топорик и газовый баллончик. На помощь пришел младший брат - моряк, только что вернувшийся из рейса. Саша притащил раздобытый где-то обрез двуствольного  охотничьего ружья с патронами. По-итальянски - лупара. Дежурили по ночам по два часа, как в армии. Что запомнилось, так это свет фонарей сквозь плотно задвинутые шторы на окнах. И металлический обрез двухстволки, казавшийся от этого света золотым… Золотой обрез – это и образ, и меч, и сила богов, заложенная в генетику. Это философия и жизнь. Это мечта и реальность.
   Наконец, осмелились вернуться.
   На бетонной ограде при въезде-выезде в Ленинград с Московского вокзала засветилось-заиграло красное «граффити» из аршинных букв, исполненных редкой тогда заграничной краской из баллончика-спрея: «Евреи! Убирайтесь в Израиль!» и «Евреи – вон из России!»
   Лозунги, в принципе, опасными не были. И в глубине души Володя это знал. Вот только «ночная кукушка дневную перекукует». Страх жены и дочек усиливался от каждой косвенно-выхваченной из толпы детали. В метро им становилось с каждым днем все страшнее, порою дико страшно, потому как непонятно откуда в вестибюлях появились молодчики, бритые, в чёрной коже, в фуражках с высокими тульями, и с красно-белыми свастиками на повязках. Баркашовцы с веселыми лицами и с неофашистскими лозунгами, в которых звучало страшное и забытое слово «русский!», казались еврейкам угрожающими. Баркашовцы втискивали пассажирам метрополитена короткие листки, от которых жгло руки, отпечатанные на самой дешевой бумаге.
   Иные молодцы обклеивали вагоны метро фолдерами «Против абортов».
   По телевизору хлынула пропаганда разнузданного образа жизни и массовая реклама презервативов. Многие понимали, что все действия направлены неким тайным организатором на массовый хаос, но жить в таких условиях не хотелось.
      Естественно, тотчас после отчетливых угроз в адрес евреев, все они быстро поприехали в Москву в израильское посольство за липовыми "гостевыми" и срочно повставали на очередь в своих ОВИРах. Начался второй исход.
    Пошла не жизнь, а ожидание жизни.

     ***
    У Западной Стены, возведённой царём Иродом, у «Стены Плача», Володя подумал: "Как?! Почему так быстро и так бездарно пролетает время? Кто ворует его? Пять лет он, русский человек, выживает в Израиле как журавль с подрезанными крыльями в крохотном гнезде синицы. Бред какой-то! Жизнь больно высветила вдруг одной пыльной подушкой пятнадцать лет затянувшегося благородства. Может, хватит?"
  Прикоснулся к древнему камню. Поможет? Нет? Послушал его. Пустота. Надо принимать решение самостоятельно.
  Плакать у «Стены Плача» не хотелось. И никакие-такие "огненные письмена" здесь пока не появлялись.
   Володя начал прокручивать события в том порядке, с чего пошли беды. Может с того, как запоем глотал книгу за книгой в родительском доме на склоне сахалинской сопки в городе Холмске? Каторжное место…
  Сосед обнаружил на чердаке несколько заброшенных томов. Зная, что Володя любит читать, он тут же притащил их мальчишке. А в «родительском доме» во избежание беды пуганные родители Володи не держали никаких книг кроме вздутого «Героя Золотой Звезды» и запрещали писать. Мама рвала в клочки всё им написанное, плакала и причитала надо ним, как над мёртвым:
   -Володенька, миленький ты сыночек мой, прошу тебя, не пиши ты ничего! Они же убьют тебя!
    Не зная ни авторов, ни содержания, и не имея никакого представления, чем опасны книги, Володя попрятал их в разные места дома: под фундамент, в завалинку, в курятник и  свинарник. Это происходило на краю земли, в захудалом районном городишке, в возрасте до восьмого класса (потому, что после окончания они переехали на городскую квартиру). Но книги запомнились: Декамерон, "Кентерберийские рассказы" Джефри Чосера, "Железная пята" Джека Лондона, стихи Александра Полежаева, Тютчев и Фет – редчайший подбор! В городской библиотеке он таких не встречал.
   Володя сидел в мелком, колючем и скользком бамбуке на склоне сопки, упираясь ногами в какие-то кусты без названия, чтобы не сползать и чтобы не видно было со стороны, что он читает.
   «Лира, прочь!
   Я песню спел!
   Тихо песни отзвучали,
   Словно призраки печали,
   Утонули в светлой дали!
   Разлетелись по земле
   Я когда-то пел под кленом,
   Молодым темно-зелёным.
   Был я счастлив, юн и смел.
   А теперь я петь не в силе,
   Слезы горло мне сдавили,
   Молча я бреду к могиле!
   Лира прочь!»
   Он получил шокирующий удар доброй зависти на всю жизнь. «Как же это надо так просто уметь писать,- думал он, - чтобы… чтобы человек мог так сложно чувствовать! А природа, она в стихотворении выдумана или настоящая?»
   Володя взглянул на жалкий цепкий кусточек, в который упирался ногами, и не смог определить название ни по цвету ствола и строению коры, ни по форме листьев. Он к тому времени уже «работал» с каким-то школьным «Определителем растений», но «кустика» в нём не числилось…
   А здесь практически нет растительности. У молчаливой Западной Стены, выложенной тем самым Иродом, - только камни и пыль. Только одуряющий зной. Да плакучие песни Израиля. Можно ли их расспросить? Эти песни? О чем плачут и молят все эти толкущиеся здесь люди? О деньгах, о здоровье или все-таки о любви?
   Любовь... Дошкольный возраст в городе Волковыске, в Западной Белоруссии. Он любил ангелоподобную девочку по имени Эльза. С железнодорожной насыпи с вылетом на автостраду они катались на санках и какой-то грузовик раздавил девочку. Кровавое зрелище, которое он безуспешно прогонял всю жизнь, в миллионный раз вновь встало перед глазами.
     А затем пыльный, провонявший углем и нефтью город Горнозаводск на Сахалине с делением на Нижний город у моря и Верхний - у сопок, с рекой-клоакой из нефтяных отбросов. Весна после пятого класса. Она – девочка из «параллельного», дочка классной руководительницы. Осмелившись, в сумерки Володя берет в руки гармонику-хромку (великое достижение!), втыкает в фуражку гроздь белой сирени, тащится через мост из Верхнего города в Нижний, находит нужный дом. Богоподобная  в профиль, она играет на фортепьяно у окна, распахнутого в зелень.
Выждав паузу, Володя бодро заводит свою грубятину - куплеты Коли Курочкина из кинофильма «Свадьба с приданым»:
   - Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем,
   Потому что климат здешний на любовь влиятелен...
   На крыльце появляется разгневанный брюхатый отец, он местный царь и бог – он начальник всея району. Разумеется, он не приглашает паренька в гости, он грозно матерится в пространство, потому что не видит со свету в темноту.
    Её звали Адель. С тех пор так и повелось: кого он – та нет, а если его, то он – нет. Кстати, через месяц родители-железнодорожники перевезли Володю в другой город. Правы ли они были в своем выборе?
    Прав ли был сам Володя, решившись отвезти жену с двумя падчерицами на некую доисторическую родину, где, во всяком случае, евреи как народ в большинстве? Прав ли он по отношению к себе, вывезя заодно и душу свою в эти забытые богом места, когда-то «обетованные»? Плакать ли, нет ему у Стены Плача? Нет. Зачем? Сможет ли стена воспринимать чьи-то слезы? Да и кто кому обещал исполнять глупые желания каждого? 
    Вот старик Изя. Он молит послать ему немного денег. Вот тетка Рахель, просит, чтобы Бог послал ей немного денег. Вот две подруги Сара и Лия, просят, чтобы Бог послал им немного денег. А где взять их на всех евреев, знает только Бог. И никогда не выполняет мольбы у стены плача.
   Так о чем же можно в таком случае с ним говорить? Может, просто оставить здесь своих-не своих  «девочек», а самому смотаться в желанную Европу, приникнуть душой к древностям и ценностям человеческих рук и духа, познать новое, ранее неизвестное, а из Европы, полагал он, можно и пешком дойти до России.
   Итак, будем считать, что «творческая командировка» затянулась.
   Какой была первоначальная работа?
   Вместе с отцом Иваном, начиная с пяти лет и под его руководством, за свою жизнь в Великом Союзе он посадил целую осиново-берёзовую рощу, забивал стальные костыли в железнодорожное полотно, построил пять частных домов. Умел: пилить, строгать, носить, копать, «катать квадратное и таскать круглое», грузить и разгружать, забивать гвозди, ставить заборы, тесать бревна, работать с долотом и с дрелью, делать грядки и устраивать теплицы, полоть руками и тяпкой, сажать картошку под лопату и под плуг – ну, вообще... В младших классах он мастерил корабли в кружке судомоделистов, клеил планеры и карбюраторные летательные аппараты в авиационном кружке; став постарше, оборудовал радиостудию в своей средней школе, поставил телефонный коммутатор и провёл по телефонному аппарату в каждый класс. В домашних условиях он собирал самодельные астрономические приборы, включая карту звёздного неба и учебный телескоп, а позже с помощью отца  соорудил себе самодельный акваланг для подводного плавания по чертежам из журнала «Наука и жизнь». В Питере, перед отъездом, Володя работал по найму на своей «тачке» и возил директора кинофабрики, расплачивавшегося в дни авансов и получек со своими работниками ящиками с шампанским вместо денег. Развозил также по городу по их делам фарцовщиков, пьяниц, грабителей, спекулянтов, проституток, лесбиянок, гомиков и армян с обувной продукцией «Масис»...
     Мужчина зарабатывает на жизнь, работая, как мужчина, женщина – как женщина.
    Однажды Володя  был даже собственником полу-дома. Купил для первой жены. Но той не показалось. Без "городских удобств". На том и расстались.
      В Израиле, конечно, он сразу полетел в газетку. Сходу накропал пару статей о  бедственном положении русских репатриантов в жарком климате, подчёркивая, что массовый исход из Союза может привести к гибели целой нации под названием "русские евреи". Видимо, кому-то что-то сразу не понравилось, и Владимиру Ивановичу со всей прямотой было заявлено:
    - Володя, ты пойми, ты – гой, в переводе – неверный.  Что тебе в наши еврейские дела соваться? Как-нибудь сами разберёмся...
     В Израиле ему, гою, было стыдно садиться на «академаим» - на пособие для людей с высшим образованием. Он пытался заработать свои деньги, скопить их и купить дом. Так и случилось. В очередной раз. Он купил квартиру. Теперь в ней проводит остаток жизни его третья экс-жена.
    До Израиля писатель владел корочками газo-электросварщика,  дипломом учителя, журналистским опытом и опытом работы в качестве начальника ближних и дальних почтовых поездов. «Когда я на почте служил ямщиком...»
   Оставив напрасные попытки стать национальным журналистом-гением у евреев, Володя попытался зарабатывать на жизнь как рекламный агент, самостоятельно собирая, торгуя, манипулируя, перекупая, выкупая и перезакладывая рекламную площадь в разных газетах. Только манипулятора с прямоточными мозгами не бывает в природе. Поэтому сразу после рекламы он нещадно страховал евреев почем ни зря. Затем мыл посуду в «уламеях», вырос до помощника повара. Затем драил асфальтовые полы шваброй, по местному «мататэ», в производственных ангарах, то есть работал на «никайоне». Как военнообязанный Красной армии и знаток разбирал залежавшиеся противогазы, проверял их на пригодность, вновь свинчивал, упаковывал в ящики и штабелевал для израильской армии и для всего еврейского народа по всему Израилю. 
   Любитель ботаники и дендрологии, побывал он также «рабыней Изаурой» в садовниках – сгребал "бычки" с городских газонов, как обезьяна, забирался на вершины деревьев, убирая ветки, мешающие некоторым владельцам вилл, пилил «Дружбой», валял, таскал на горбу тяжеленные, как чугун, обрубки апельсиновых деревьев и ветки на корчевании старых апельсиновых плантаций.
    Позже, под открытым небом, производил и разливал в бутылочки, в пузырики и в баночки горячий синтетический клей, сваренный из смеси магния, алюминия и других европейских химикатов на клеевом заводике между Яффо и Тель-Авивом, снабжавшим клеем весь Ближний Восток.
   Володя оставался подтянутым, стройным и высоким красавцем-казаком. С ярким взглядом и ровным рядом зубов.
    - Тебя советская власть совсем обидела – никакой нужной профессии не дала! -  смерил его с головы до ног с нескрываемым сожалением еврей-краснодеревщик на бирже труда.

    ***
   Да, приходилось. Несколько раз Володя дрался на кулачках с местными "ватиками" и "сабрами" (с евреями, и с арабами, на службе и вне) за попытки унизить или оскорбить, за отказ от оплаты трудодней. Он – спортсмен, офицер запаса и никогда не чесал кулаками почём зря. Хотя издавна известно: мир восхищается красотой, терпеливостью и трудолюбием русской женщины, а русские (читай российские) мужики были и остаются бойцами номер один. 
    На клеевом заводе Володе с шумом, с громом и с тарарамом удалось завалить сразу трёх налетевших на него недругов, причём один из налетевших, главарь, был носителем коричневого пояса каратэ.
   Там, на этом клеевом заводе, возникла следующая неразрешимая ситуация. Заводская столовая была отделена от комнаты отдыха фанерной перегородкой недостающей до потолка метра полтора. В обеденный перерыв «кошерные» евреи обедали первыми совместно с их «кошерными» двоюродными братьями-мусульманами – каждый из своего тормозка. После принятия пищи «кошерюги» переходили в комнату отдыха, играть в карты или «шеш-беш», а в столовую, во вторую очередь, вступали «некошерные», то есть, русские евреи, чаще всего также и просто не обрезанные. Всё это были пожилые люди «умственного труда», достигшие в Советской России пенсионного возраста. Но в Израиле им до пенсии нужно было трубить ещё пяток лет. Они задыхались от зноя, химикатов и непосильного физического напряжения. Потому что ведь здоровье зависит от почвы, на которой выращена пища. И, ах, тяжелы российские чернозёмы!
   Пока бывшие советские люди торопливо насыщались, желтопузый каратист подпоясанный коричневым поясом издевательски швырял-метал через перегородку гайками, деревяшками и чем ни попадя в сотоварищей по труду. Однажды он в кровь разбил лицо белому старику. Володя не выдержал, зашёл и строго предупредил о некорректном поведении. Причём на английском языке, так как  знал иврит в очень сокращённом варианте. И тогда, подкараулив заступника угнетённых в уединённом месте между штабелями, враги дружно напали на него. Два жёлтых еврея и араб. Но получили мощный отпор.
   Слух тут же прошёл. Как ни странно, с этой неравной схватки началось благоденствие и продвижение русака «по службе» в чужой стране... Владимир Иванович был неожиданно обласкан молодыми солдатами и офицерами запаса, участниками войны в Ливане. Его, перешагнувшего полустолетие по возрасту, близорукого, лысоватого, в затёртых очёчках, воины-ветераны Израиля поставили, что называется, в строй. Он был лично приглашён к менагелю-менеджеру большой государственной компании сторожей-шомеров или, что одно и то же, охранников-секюрити. Он прошел курсы любителей стрельбы в стрелковом клубе: лежа,  на бегу, с колена, из-под автомобильного колеса, стрельба и перезаряжание пистолета при ранении в руку, стрельба из пистолетов с обеих рук, стрельба по множественным целям в городском кафе, в универсаме и т.д.
   Благодаря заботе этих ребят он получил в МВД Израиля разрешение на ношение оружия. Один пистолет большая «Беретта» был у него служебным оружием, а другой – личный «Браунинг», невидимый, болтался подмышкой, чтобы защищать служебный.
    С тех пор Владимир Иванович успешно охранял магазины, банки, заводики и фабрички, типографии и адвокатские конторы, диспетчерскую радиостанцию скорой помощи, чёрт знает ещё что, даже и не перечислить. Например, мечеть или сломавшийся трактор-бульдозер на обочине проезжей дороги. Вырос до инструктора...
    Всего, пожалуй, и не упомнишь у стены плача, не плача.
    Зато вспомнился рассказ менеджера - инструктора по стрельбе. Воевал он в Ливане, командиром  батальона у них был русский майор. В одном из боёв они  попали в окружение. Когда не оставалось патронов, и грозила верная смерть, русский майор вдруг выскочил из окопчика с пустым наганом в руке, рванул до пояса свою пропотевшую гимнастерку и, оглушая окрестности  яростными матюками, майор бросился на ощетинившиеся штыками цепи. Враги в страхе перед русским разбежались. Благодаря этому замешательству русский командир и его еврейские солдаты были спасены.    
   - Запомни, - подчеркнул  инструктор, - мы любим не тебя, а нашего командира в тебе.
   Впрочем, они лукавили, они любили и Володю, посмеиваясь над его опрометчивостью и грубоватой прямотой суждений и поступков и гордясь «своим» русским.
   Володя завёл дорогие тонированные очки от солнца с диоптрием от близорукости. Сам как бы залоснился. В хореёещенькой форменке с эполетами в бахроме.
   - Окей! – подумал Володя на английском и тут же сообразил, - я что, теперь думаю на английском?
   Случались и забавные истории. Явился он как-то вечером сменить шомера на охране одного из Домов прессы. (Это всё в Тель-Авиве). Там размещены редакции нескольких ивритских газет, типография, помещение для дансинга – несколько этажей с подземным гаражом. Все сбежались посмотреть на «русского». Видимо, их кто-то оповестил.  Щупают, как раба, плечи, бицепсы, даже в рот пытаются заглянуть.
   -Ты что, в самом деле, русский?
   -Да вот, - отвечает Володя, - мой сменщик тоже русский. Он Иванов.
   - Ну не скажи, - отвечают ребята-евреи, - Он только по отцу Иванов.
   В общем, остались «довольны». Володя же мысленно поблагодарил Бога и своих родителей за добросовестную работу при своем производстве. В их казацкой семье и мужики, и женщины - все были статными.
   Володя хотел отделиться от стены плача, но не смог. Как приклеился. Видно, не все еще сказал, что надо было.      
    Как мойщик посуды и как кухонный работник он обладал колоссальным стажем и опытом ещё в России. Домашняя работа, включая приготовление пищи, мытье посуды и уборка всех комнат, в его семье с пятью детьми была разделена на дежурства. Понедельно. Он дежурил по дому лет с семи – как в школу пошёл. А потом армия... Армия без посуды не существует. Рука у Володи крепкая. Он с лёгкостью обрабатывал стальные противни, чугунные сковороды, тяжеленные кастрюли. Ему даже нравилась эта работа. Шеф-повара любили "русского". Один, по имени Давид, целовал его и плакал, так как пятнадцать лет не видел русского «чека». А ещё один еврей-поляк, которого в Варшавском гетто освободили советские воины, на взгляд определил русского, выскочил из информационной будки какого-то Шекема и упал перед  ним на колени... 
   Володя профессионально знал КАК мыть и полоскать посуду. И даже как-то, дурачась, написал инструкцию для бесчисленных бывших советских кандидатов наук, младших и старших научных сотрудников...
   Он точно знал: у настоящего эмигранта должен быть крепкий желудок, крепкие руки и железные нервы.  Желательно – чувство юмора. Иначе – хана!

    ***
    Прошла «тысяча лет» с того момента. Здесь, в Канаде, пристрастился он играть в казино. Сразу после получения статуса гражданина и «зарубежного» паспорта они с новой женой Татьяной, преодолев страхи перед иностранными пограничниками и перед «Дьяволом игры», отправились через границу в Америку, чтобы проверить, как работает первый официальный документ. С организованной экскурсией, на автобусе. Казино называлось «Могавк». Не только крупье, но и менеджеры, и весь штат, включая и не совсем индейцев, были с косичками, но не с боевыми «ирокезами». «Наши» выиграли, и были в эйфории.
   В следующие посещения, Владимир проинтервьюировал менеджеров, написал о «Могавке», опубликовал в газетке, но на русском, и «индейцы» ничего не поняли.
Понравилось и казино «Монреаль», включающее не только  значительную парковую зону с ботаническим садом, но и под каждым деревом и кустом таблички с названием на фр., на анг. и на латинском. Вот где раздолье для любознательного человека! И бесплатно. В городском «Ботаническом саду» надо раскошеливаться за любознательность. В хорошую погоду они с Таней ставили теперь свою машину в бесплатном гараже казино и шли на прогулку в охраняемый бесплатный парк.
    Особенно покоряли писателя высокие мощные деревья с чернеющей корой и с лоснящимися широкими листьями в виде пятипалых королевских диадем.
  -Вот, Татьяна, смотри! – восторженно вскричал вдруг Владимир. – Это норвежские клёны, они произрастают и в Англии. Это под ними выпестовался талант Чарльза Суинберна!
  -А кто такой Суинберн?!
  И в который раз Владимир с удовольствием поясняет:
   -Это великий английский поэт XVIII века! Это он написал: «Лира, прочь!..»
  А однажды, прогуливаясь по аллее, Владимир пошел на запах. Пошарил глазами, несколько раз перекрутился вокруг своей оси. И…о, Боже!  Пред ним торчали те памятные тощие сахалинские кустики в виде разрозненных палочек с непонятными по виду листиками. Наклонившись, Владимир прочел на табличке: «Mapl Sachalinsky».
    С отчётливой пронзительностью он узнал: да это ведь такие же  самые, «под которыми» он когда-то читал и Джека Лондона, и Суинберна! Слабы стволики «земляка» обречённо, как пальцы рук погребённых заживо, просительно высовывались из земли. Широким жестом Владимир Иванович обнял их, сорвал пикообразный листик, засушил под прессом из книг, сделал скан и заложил в компьютер.
    В следующий раз супруги торжественно преподнесли "Клёнику Сахалинскому" яркие ленточные подвязки «За стойкость». И в тот день Володя с Таней впервые за всё время игры в казино выиграли, и перестали бояться, потому что появился у них тут  «свой».
 
     ***
     - Морган, привет! – по-канадски сдержанно окликнул его Геннадий Дерткин - бывалый коллега-журналист, бывший тассовец по Грузии.
     Встреча произошла в Торонто, в русском ресторане "Арбат".
    – Не пора ли и нам пора? – памятуя прошлое знакомство, подошел к столику Геннадий.  – Ну, всё! Амба! Просто невыносимо жить без своей газеты.
    И весь этот незабываемый вечер в гостях у хозяина ресторана Аркадия Каплана увлечённый русский литератор излагал в подробностях свой газетный проект.
    -Мы назовём нашу красавицу-газету The Young Street Review. Как самую длинную улицу в мире, проходящую через Торонто!
    -Дело не в названии,- пытался возразить Володя. - Газета создаётся для того, чтобы консолидировать какие-то силы, нуждающиеся в объединении... А что у нас? Сброд эмигрантский.
     - Ай, да причём тут всё это! Ты же талант! – воскликнул в сердцах Геннадий. – У тебя появится возможность печататься, раскрыться перед читателем! Ты просто не знаешь цену своему таланту. Вот скажи: почему ты так поздно оторвался из Ленинграда?
   - Так надо же было досмотреть до конца! Нельзя упускать великолепный шанс! - И Владимир процитировал  Фёдора Ивановича Тютчева:
   "Блажен, кто посетил сей мир
   В его минуты роковые!
   Его призвали всеблагие
   Как собеседника на пир.
   Он их высоких зрелищ зритель,
   Он в их совет допущен был —
   И заживо, как небожитель,
   Из чаши их бессмертье пил!"
     А Геннадий всё равно уколол собеседника:
     -Да пойми, ты, наконец. Есть Грузия. Есть Россия. Я ещё работал спецкором по Латвии. Она тоже есть. А ещё есть весь Мир. Ты видел мир? Весь мир ты видел?!
     - Нет.
     - Вот видишь, не видел! Есть мир, и есть мировые ценности. Мы как раз к этим вещам и принадлежим. И чтобы мы эти ценности могли умножать и влиять на процесс на мировом уровне, нужно сконцентрироваться на главном.
   - А что главное?
   - Главное – не дать сделать из себя дурака. Есть энергия рабочего. А есть энергия крестьянина. Есть энергия интеллигента, которого в России не любят. Потому что она – главная, как энергия сознания, которая всегда во все времена была выше энергии физического труда, ошибочно поставленного при социализме во главу угла. Тогда и только тогда, когда общество живёт энергией сознания, когда в нём найдётся хотя бы тысяча человек, излучающих эту энергию сознания - а остальные миллионы людей, по крайней мере, не мешают этому излучению и просто живут,- то общество процветает. Но когда ЭИС прекращается, например, из-за физического уничтожения людей излучающих энергию, как это было после Октября в России или после фашистского переворота в Германии, тогда-то, чтобы обеспечить биоэнергетический баланс, вместо тысячи мыслящих вовлекаются сотни тысяч людей и даже миллионы. И спастись от этого бунта эмоций, сопровождающегося кровопролитиями, можно лишь или привлечением в энергообмен людей, излучающих сознание, но при разгуле страстей это небезопасно для мыслящих, или, что обычно и происходит, замена излучения эмоций излучением энергии физического труда.
    - А ты уверен в этом?
    - Как никогда!



    ***
    Вот уже несколько дней Володя вламывался над текстом своей жизни. Записывал полувековой сценарий прошлого - свою биографию. Получилось не густо: пяток страниц. Включая рождение, школу, службу в армии, институт и две женитьбы со всеми наработками.
    Вспомнилось: великий русский поэт Александр Блок всю жизнь вёл дневники, но, поработав секретарём в следственной комиссии над министрами Временного правительства, ощутил губительную силу домашних заметок и, опасаясь современников, завещал опубликовать свои бумаги лишь 50 лет спустя после своей смерти.
      Так сократились и Володины заметки о себе. До одной страницы.
      - Ну и что, – подумалось,- вот эта страничка и есть вся моя минувшая жизнь? Клочок белой бумаги, испещрённой черными строчками, – как полупрозрачный листик Клёника Сахалинского с перистым жилкованием,  закогтившийся на веки вечные в ботаническом саду на чужбине? Стоит ли ради такой малости  малодушно сидеть и чего-то выжидать, когда есть шанс сделать что-то важное для людей, значительное.  И самому раскрыться. Так, как предлагает ему Геннадий в своей газете The Yonge Street Review с очень серьезным названием домейна www.newcanada.com.    

     ***
     В коротко мелькнувшую доинтернетовскую эпоху факсов Монреаль интеллектуальный отличался от индустриального Торонто  массой грубых и тонких непохожестей. Как всю жизнь непохожи Москва и Питер. Но несмотря на расстояния и различия, Володя и Геннадий держались вместе. И подобрался "стаф" - один из лучших в мире. Русские читатели-эмигранты гордились своей "красненькой" газетой The Yonge Street Review. В Канаде все жители кроме аборигенов  –  эмигранты. С этим между канадцами почти полное равенство. Поэтому, с одной стороны, легко. Но вот с осуществлением мечты в «цивилизованном обществе» возникли такие же трудности, как и во всяком другом. Гонораров - шиш да маленько. А жить-существовать на что-то надобно. Излучаемые эмоции от физического труда перехлестывали энергию сознания.
    Но друзья-энтузиасты и их высокоинтеллектуальные жены не сдавались. По вечерам и всю неделю без выходных жена Геннадия Эмма, пожилая болезненная женщина, бывшая высокопоставленный работник министерства республиканского образования, со шваброй в руках подтирала в плавательном бассейне в Торонто. Деньгами, заработанными Эммой, Геннадий расплачивался с дизайнером и с ответственным секретарём газеты. В Монреале жена Володи Татьяна - бывший инженер-электрик, преподаватель техникума, с утра до ночи тянула лямку  в  семье бедных евреев-вегетарианцев, натирая им морковку для питания за пять долларов в час.  Володя пахал билдингвокером. Весь газетный "стаф" The Yonge Street Review горбатился до изнеможения, иногда за тарелку супа. Но все тянули свой многообещающий, как им казалось, глобальный проект с русской всеканадской газетой.
     Творческая удача пришла к Володе с другой стороны; ведь кое-какое знание английского у него было и до эмиграции. Ещё в Союзе, он увлечённо читал Эренста Хэмингуэя и проводил сравнительный анализ родных текстов Вильяма Шекспира и его знаменитого переводчика, лауреата Нобелевской премии Леонида Пастернака. В порядке самообразования и работы... над собой.
    А когда с 1995 года оказался Володя в Канаде, выяснилось, что русских эмигрантов здесь - тоненький ручеёк, и пришлось "перековаться": вместо русского стал писать поэтические миниатюры на английском, публиковался на конкурсной основе в американских антологиях, издаваемых в кожаных переплётах с золотыми обрезами. 
     Первой заявкой на эмигрантскую тему, ставшей для Владимира Моргана  основным лейтмотивом его творчества, представляются как раз написанные им стихи на английском языке. Впоследствии они вошли в несколько элитных антологий северо-американской поэзии. "Золотые" антологии со стихами размещались в доме у Володи на книжных полках, в библиотеке Конгресса США и в других Национальных библиотеках. Такие, как The Sounds of Silence, The Glow Within, The Colors of Life, The Windоw of Remembrance, Honey of The Soul, Across The Abyss.
Сегодня В. Морган - Honorary member of The International Society of Poets (штат Мериленд, USA), обладатель Silver Bowl, медалей Poet of Merit, Poetry Ambassador.
      В ту одинокую пору на канадском радиоканале одного из разбитных ток-шоу он услышал однажды :
     -Это всё ерунда! Наш фамоус канадский поэт Владимир Морган и его семья собрались на уик-энд!
    Никуда он, конечно, не собирался. Как и все эмигранты в это время, он «в темпе вальса» усиленно полоскал посуду в ресторанчике для бедных. Но его разномастные коллеги по этому мрачноватому занятию были в шоке от услышанного...
   Очень кстати вспомнился тогда Володе разговор на агитках в Таврическом дворце, когда боевитый молодой представитель обкома-райисполкома в белой сорочке с засученными рукавами вещал в зал с целью поставки новых рабов:
   -Ну, я вообще не знаю, как это работать и не потеть!
   С галёрки:
   -А как насчёт мечты человечества о свободном труде?
   Он:
   - А вы там на галёрке, встаньте, покажитесь, кто это там такой умный?! Имя. Фамилия. Где работаете?
    Через двадцать лет здесь, в Канаде, убеленный сединами и утомлённый горьким опытом жизни, Володя Морган встаёт в запоздалом ответе за всех, кто уехал. И свидетельствует:
   - Нигде, где бы я ни побывал в «цивилизованных странах» на работу не принимают женщин старше 30, а мужчин 35-ти. Уровень безработицы 7-10 процентов. На физических и других работах человека мордуют-эксплуатируют без оплаты по 12 часов в сутки, три месяца, якобы для стажировки. И не дают работать более полугода, чтобы после увольнения не выплачивать пособие по безработице…

    ***
   Самое трудное было пережить смерть Геннадия Дмитриевича. В расцвете творческих сил  он вдруг, как рабочая лошадь на старой угольной шахте, сгорел от быстротечного канцера за какое-то месяцы. Больше всего поражает ведь не просто смерть, а внезапная смерть. То, что называется "преждевременная". Вместе с гибелью Геннадия  наступил коллапс  проекта, гибель иллюзии, что ты, как писатель, как  планетарная личность, кому-то нужен. Важен. Необходим…
    Но, даже расставшись с иллюзией, Володя продолжал работать в заданном направлении, чтобы доказать не себе, а тому громадному киту там, в море, что он, заведомо слабый человек, попав в мир китов, может оставаться  собою и без корабля. И он – не игрушка.
    Как так случилось, что планета, эта любимая женщина с жарким сердцем, развернулась на скрипучей оси и показала заледенелые бока: смотри?! Смотри, какой я бываю ветреной и злобной!
   «Ирокезская легенда гласит: Великий Дух, или Творец Жизни, создал прекрасную землю для Индейского народа, но поставил при этом условие, что они не будут враждовать между собой. Когда же они нарушили обещание, он послал ангелов собрать этот рай в одеяло. Поднятая высоко в небо, райская земля упала с одеяла и разбилась на мелкие кусочки, образовав тысячу островов…»
    Как человек с волшебным и всесильным золотым пером писателя не зацепит тему и не вытащит из нее самое главное для тех, кто остался там, в другой жизни? Джеймс Фенимор Купер почти вплотную приблизился к Моргану, дразнил прочитанным в детстве романом "Следопыт, или на берегах Онтарио".
     Теперь Володя жил сравнительно рядом с рекою Святого Лаврентия, в той её общеизвестной части, в какой она начинает свой бег из широкого озерного разлива.
Это уникальное в своем роде местечко нашло достойное отображение и в романе французского гения Жюля Верна "Таинственный остров". Повествуя о некоем фантастическом "озере Гранта", писатель, чтобы быть понятным, использует следующее сравнение: "На берегах этого маленького Онтарио кишело множество водяных птиц. "Тысячи островов" американского озера были здесь представлены скалой, возвышавшейся над поверхностью воды в нескольких сотнях футов от южного берега".
    В первый же выдавшийся удобный момент, Володя со своим излюбленным туристом - женой Татьяной отправился за впечатлениями и результатом путешествия явился его знаменитый очерк «Бульон тысячи островов», где описал легенду о «первых» завоевателях. На них с удивлением взирал крохотный шлепок суши, подстерегающие высовывающийся из-под воды, с двумя флагами на его оконечностях. Один флаг - с кленовым листом, а другой – звездно-полосатый. Потому что какая-то часть Тысячи островов принадлежит Канаде, а другая числится в территориальном подчинении штата Нью-Йорк.
   А вот обещанная легенда-быль:
«Задумав какую-то скверную штуку, нахмуренный штурман натужно хрипит:
- Кто первым из нас коснется суши, тому и будет принадлежать эта мутотень!
Гребцы что есть силы, налегают на весла, скрипят уключины, сверкают брызги. И вот когда до скалы остается менее полу кабельтова (1 кабельтов - 0,1 морской мили - 185,2 м), сидящий позади всех седовласый морячина с яркой серьгой в ушах мгновенно выхватывает из-за пояса абордажный тесак, рубит себе кисть левой руки и швыряет окровавленный комок своей живой плоти через головы товарищей. Окровавленная человеческая кисть сухо брякается о песок у самого уреза воды и - все, и соревнование закончено. Морячина победил. Он триумфатор. Он торжествует!
   - Мутотень она и есть мутотень... - Злобно шипит побежденный штурман.
    - Но по уговору?! - Грозно вскрикивает матрос, зажимая рану и скрипя зубами.
    - По уговору, что ж, земля - твоя!»
    Если подниматься на воздушном лайнере над благословенным этим местом земли, даже если просто представить объемно в пространстве, сколько людей, гордых, алчных, сильных духом, и, конечно, ищущих приключений, тысячелетиями притягивала она к себе, кого кормила, кого топила, а кого через пороги и заводи просеивала и оставляла песком на веке вечные, можно решить, что не бульон это из островов, а лопата. Да! Это лопата для промывки людского песка. Она оставляет для человечества золотые крупинки талантов. 
 
    ***
    - Если хотите знать кто мы такие, канадцы, - сказал по весне 2005 года премьер-министр Канады мистер Пол Мартин, за что тут же попал в очередной очерк Володи Моргана, - тогда побывайте в нашем новом военном музее. Мы - хранители мира!
  «Ни англичане, ни русские, ни американцы и ни канадцы - не готовились к военным действиям в обороне и у них этого нет. Зато местом моих детских игрищ были искореженные прямыми попаданиями германские бетонированные ДОТы и блиндажи в Белоруссии, обхезаная черной гарью и советскими солдатами Ставка Гитлера - Волчье Логово в Прибалтике, развороченные до глубины 15-ти метров и толстющие - до пяти метров - стены красно-кирпичных фортов прусского Кёинсберга, танковые капониры опрокинутой линии финского Манергейма и японские аэродромы для камикадзе, вмурованные над океаном в крутые сахалинские скалы.
Бетон! Где они достали тогда столько бетона?!...»
   Интеллект. Где Володя Морган брал среди моющейся посуды столько интеллекта и энергии духа сознания? Взять, к примеру, Ниагары. Тысячи туристов побывали там.
В этом-то и различие. Попадание писателя представило картинку другим поворотом и ракурсом.
   Что за название такое? Ниагара. Володя представляет легенду из фольклора ирокезов, живших когда-то в тех живописных местах. В качестве Девы тумана индейцы ежегодно выбирали из племени красивейшую девушку и приносили ее в жертву богу Маниту, жившему, как верили они, в пучине водопада. Девушку-жертву наряжали в самые лучшие одежды, усаживали в украшенную для такого дела пирогу-каноэ, а затем отпускали лодку по стрежню реки без руля и без весел. Так велика была сила религиозного внушения, что девушка шла на верную гибель без тени страха. В благоговейном восторге избранная народом Дева искренне верила, что отправляется в горячие объятия радужного бога...
   А как интересно описал он форт Генри в канадской провинции Онтарио! «Осень - время созревания плодов и размышлений, а зима, по известному определению, это воспоминание о лете. Нет, ни одно время года не хуже другого, я тут ничего плохого не говорю. Я - бывший мастер спорта по лыжным гонкам, то есть, "зимник". От падения в снежный сугроб я до сих (ненадолго) получаю наслаждение. Но лето! Ни пушкинские "комары да мухи", ни злобные местные "москитос" со смертельным найл-вирусом не смогли умалить во мне приятного впечатления от встречи с достопримечательностями онтарийско-квебекского "кантри". Вот, я и вспоминаю: "О, Генри!"
    Из очерка в очерк Владимир шагал, уверенно неся крест предназначения. И как не сказать о китах, если видишь их снова и снова?
    «Интерес к китам заключается в том, что никогда на Земле не было существ, больших, чем киты, относящиеся к одному с нами классу млекопитающих (по способу вскармливания детенышей). Киты существуют как бы с Сотворения мира. Даже знаменитые ныне, вымершие в свое время яйцекладущие динозавры, обитавшие на суше, намного уступали им в размерах. С давних времен сердца людей приходили в трепет от одного вида китов-исполинов, всплывающих из морских пучин и вздымающих радостные пенные фонтаны. В надежде на удачный улов древние рыбаки приносили китам обильные и уважительные жертвы. Были и другие поверья. Например, опытные китобои, наполнив ромом перевернутые наконечники своих гарпунов, непременно выпивали за смерть убитого ими кита. А моряки отмечали, что в свирепые шторма таинственные огоньки Святого Эльма обязательно вспыхивают первыми на металлических остриях оружия, выкованного для китов».
Были еще «Живая кровь нашей планеты» и «Золото затонувших кораблей», и «Бутылочная почта Нептуна», и «Женщины и море» и многое еще связанное с островами, рифами, морскими историями.
    Но, находясь на исконной территории индейцев, профессиональный писатель просто не мог не обратить внимания на их жизнь. 

    ***
    - Садись, - благосклонно велел индеец и подал резную курительную трубку.
    Володя присел на пенёк, разглядывая яркий головной убор из орлиных перьев на голове вождя ирокезов, почтительно принял чубук и с удовольствием закурил. Несколько секунд после напряженной дороги ни о чем кроме как покурить чудесного табаку думать не хотелось. Это напоминало утреннее пробуждение, когда пригубив любимую кружку, позволяешь себе первый настоящий глоток горячего кофе.
   - Хорошо, - только и сказал Володя.
   - Хорошо, - вторил ему индеец.
   Никотиновая кислота тем временем активно начала действовать на мозговые клетки. И сколько бы кто ни говорил о ее наркотической угрозе, польза была очевидна. Никто из курящих никогда и ни при каких обстоятельствах не страдал старческим маразмом и склерозом, проявляя ясность мысли и способность помнить, думать, а главное, логично излагать свои мысли вплоть до глубокой старости.
   Володя даже умилился, вспоминая, что в России пресловутая эта никотиновая кислота продавалась в аптеках выжимкой в виде таблеток для стариков. Но и лозунги социализма типа «Капля никотина убивает лошадь» тоже забавляли. И с новой затяжкой Владимир подумал: «Лошадь! Лошадь! Причем здесь лошадь? Сказали бы проще: капля никотина убивает человека! Да, какой же индеец будет табак каплями в глаза закапывать?»
   На деревьях с черными стволами в растопыренных странных листьях совсем рядом, поняв для себя, что люди, сидящие у костра, им не опасны, затрещали экзотические птички.
   - Птицы, - сказал Володя.
   - Да, это птицы, - подтвердил индеец, приняв из его рук любимую трубку. Втянул в легкие ароматный дым.
   Разговор начался хорошо.
   Володе хотелось расспросить о многом. О Боге радуг, например. О легендах. О табаке. О том, какого черта до сих пор из года в год повторяются требования американских индейцев из Вайоминга (Гайавата, кажется, оттуда) ежегодно в ритуальных целях отстреливать по два вайомингских орла, занесённых в Красную книгу мира? Ради этих пышных уборов на голове? Поменяли бы моду, что ли, не ровен час ни одного орла не останется!  Странные люди, эти индейцы!
    Вождь, совершенно спокойный на вид, взглянул в упор. И мысли его стали такими же прозрачными для собеседника, как и у кита в Арктике. И Володя вдруг понял их на уровне телепатии:
   - Зачем ты здесь? Слабый. Белый! Бедный на своей крохотной машинюшке ?
   - Мне говорили, там в СССР, что вам индейцам здесь в резервациях плохо, - ответил также на уровне подсознания белый.
   - Нам? Нам здесь хорошо. Это тебе плохо. Хуже, чем нам. Так рассказывай, что надо, раз пришел. Купить табак для трубки хочешь?
   - Можно.
   - Но ты прибыл не за этим. – Сканировал его индеец невозмутимыми очами.
   - Не только за этим.
   - Хорошо. Время есть. – Индеец вновь передал Володе желанную трубку.
   Да, табак этот был действительно чудесен! Мягкий, крепкий, ароматный, не похожий на тот суррогат, какой доставлялся в Союз, да и на тот, что можно было приобрести в Монреале.
   - Надоели, заткнитесь! – Подумал вождь на птиц, махнул рукою.
   И те неожиданно и послушно замолкли.
   - Я из России, - вслух сказал Володя. – Я русский писатель. 
   Вдруг горло сжало что-то. Впервые Володя позволил себе называть себя так, и осознал, наконец, кто он и зачем пришел в этот мир.
   Индейский вождь не знал слова «Россия». Скорее всего, понятия географии местных на другой материк не распространялись. Но вождь всё равно почувствовал мощный всплеск энергетики души чужестранца.
   - Я куплю табака. Много куплю. Самого дорогого. Да. Но я пришел узнать о нашем Белом человеке. Попавшем сюда после войны. Я просто узнаю о нем. И все. Я не хочу ничего плохого.
    - Окей, - ответил вождь. – Кури!
    Володя вдохнул дымок со вздохом облегчения. Так началось журналистское расследование о Герое Советского Союза лётчике Иване Даценко.

    ***
    Володя  знал об Иване Ивановиче Даценко достаточно много. Но для полной картинки пазла не хватало крохотных, но очень важных ячеек.
    - Хороший табак, - сказал вождь. – Табак – индейский приоритет! Во всех североамериканских вигвамах есть федеральное право беспошлинной торговли сигаретами и сигарами. Этот самый лучший – трубочный. У нас дешевле. У вас дороже!
    - Да, куплю, - ещё раз подтвердил Володя.
    И понял, что вождь снова прочитал его следующие мысли, не сказанные вслух: «В городе цены на сигареты бешеные! От Монреаля всего через мост над могучей рекой Святого Лаврентия (Сан Лоран по фр.). Володя - то вечный студент, то бедный эмигрант, то жалкий пенсионер. "Через мост" он приехал к могавкам исключительно на уик энд, когда заслуженные полицейские заслуженно отдыхают, а на их места в наряды выставляют новичков, которых не так уж много».
    - Проскочишь. – Произнес медленно и уверенно индеец, расправляя смоляные косицы. - Бог говорит, так будет хорошо.
    - Окей!
    Разговоры с другими индейцами проходили в странном ключе. И они понимали, и Володя понимал, что их сообщества, это как бы государства в государствах.
    «А каково положение негров в Америке?» «А каково положение канадских индейцев в резервациях?» - Беспокоились зазря советские коммунисты. Теперь Владимир понимал - положение аборигенов лучше его. К тому же вести расследование о герое Советского Союза на данной территории гораздо более опасное занятие, чем отыскивать свои еврейские корни. Это буквально очень опасная тема для жизни писателя - искателя индейской романтики…
    Племена, избежавшие полного физического истребления, борются за независимость, то есть, за суверенитет, за возврат, за отторжение территорий.  Как чечены в России. Например,  дакоты в США объявили о создании собственного государства. В гости к канадским могавкам (через Кубу) прибыла молодежная делегация из социалистической Венесуэлы. Протестуя против неприемлемых для индейцев решений правительства Канады, аборигены с оружием в руках блокируют мосты, хайвэи и железные дороги, протестуют против запрета на древнейшую традицию снимания скальпов с врагов... И так далее и тому подобное.
    Писатель, копающий эту огнеопасную тему, естественно, тут же попадает под микроскоп местных и американских спецслужб. Особенно русский писатель-эмигрант, которому всегда можно пришить шпионское дело под стандартным обвинением «спящий агент».
    Самим же индейцам ни к чему «белые выродки», пытающиеся спекулировать на выгодной теме, сделать свои «башли», а заодно и «постучать».
    Раскуривая «трубку мира» с Быстрым Оленем, Владимир терпеливо слушал совсем не о том, что его интересовало на самом деле.
    Краснокожий собеседник -  бывший горный инженер по разработке полезных ископаемых со смаком рассказывал «дорогому русскому» как он, Быстрый Олень, работая на ответственном месте с динамитом, дал в морду белому менеджеру за опасное для жизни техническое распоряжение. И как потом «они» крутили ему руки, и как всё стойбище провожало его, как героя, в наручниках на полицейский вертолёт!
    Откровенно? Владимир завидовал Быстрому Оленю и сожалел, что он не индеец, что он не...  Потому что в его прошлой жизни его также, как и его краснокожего коллегу водили в кандалах и в наручниках, но он никак не мог почувствовать себя гордым, а лишь униженным и оскорблённым.
    Не зная, что утешительного сказать индейцу, Володя вдруг ни с чего разоткровенничался  и рассказал о трогательной встрече с Татьяной на земле Канады. О том, как эта женщина, потрясающая по искренности проявления чувств, буквально отвоевала, отбила его у эмиграционных властей, приголубила и спасла от гибельной депортации. Подарила новую радость жизни. Белотелая. Голубоглазая. Необычайно голубоглазая!
    - Красивая? – Спокойно поинтересовался индеец.
    - Богиня радуг! – Ответил Владимир.
    - Хорошо говоришь, русский человек. Говори дальше. – Заметил  Быстрый Олень  в благородных орлиных перьях.

     ***
     Не Морган ее начал, эту фантастическую бородатую историю о герое Великой Отечественной, ставшем вождем ирокезов в Канаде. А было ей с гаком уже лет сорок! Но точек над ё так никто до сих пор и не поставил.
В те времена, когда наш герой повести еще в штанишках с одной лямкой по дальневосточным сопкам бегал, в рамках теории «мирного сосуществования» обозначилось «мирное соревнование» двух непримиримых материковых систем, разделенных океаном.
Одновременно с этим советские генеральные штабы готовили планы отражения вооруженного нападения Америки, а пентагоновская Америка, в свою очередь, наращивала объёмы вооружения под натиском угрозы СССР. Две пропагандистские системы подогревали ненависть своих народов друг к другу. И как один из промежуточных итогов завуалированного жестокого противостояния не на жизнь, а на смерть – 27 апреля 1967 года в Монреале открылась Международная выставка ЕХРО-67.
     На кино- и телеэкранах того времени наступила эпоха цветного изображения и по обе стороны невидимой демаркационной линии двух миров шумно проходили премьеры бесконечных веселеньких мюзиклов, новогодние ночи, карнавалы и вестерны. Причем, не ясно было:  кто у кого теперь и что заимствовал.
     Шпионы воровали и несли из России в Америку и из Америки в Россию все, что могло быть хоть как-то утилизировано. От космических проектов до сюжетных линий музыкальных комедий.
    Тогда-то на Экспо-67 в Монреаль впервые в массовом количестве прибыли за рубеж советские люди…
    Что им показать? Во-первых так, чтобы нос утереть, во-вторых, чтобы не выдать стратегических и коммерческих тайн.
    Железный занавес приоткрылся. И что увидели здесь советские люди?
Глубокие стратеги идеологических войн и ученые-тактики плановой и внеплановой экономики продумали все до мелочей, включая выгодную подачу явных преимуществ насмерть соревнующихся социально-экономических формаций.
     Шестьдесят две страны, включая провинцию Квебек, были представлены на грандиозной выставке. Для такого дела в русло реки Святого Лаврентия всадили 28 миллионов тонн скальной породы, создав рукотворное чудо – искусственный остров Нотр-Дам (Наша Дама). Политологи старались. Народ реагировал.
     Родился анекдот. Приехала доярка в Монреаль. Показывают группе наших туристов и то, и это. А она каждый раз дергает за рукав товарку и спрашивает: «Ну, когда уж по магазинам-то отпустят?» В очередной раз подруга и говорит ей: «Тихо ты, у них в каждой пуговице магнитофон!» Испугалась наша доярка не на шутку. Поджала хвост. Тут гид объявила: «На этом экскурсия по городу окончена. Теперь вы можете пройти по магазинам». Подлетела к ней наша доярка, схватила за пуговицу на пиджаке и продиктовала громко и внятно: «Нам НИЧЕГО не надо! У нас ВСЕ есть!»
     Россия понимала тогда и до сих пор смеется над этим анекдотом.
Но вот, оказавшись в Канаде, можно сказать, по другую сторону условной черты, можно сказать вверх головой от России и с другой стороны  мировоззрения и Земного шара, Володя в своем очерке - расследовании увидел это таким образом:
    «В потрясающей воображение и величайшей в мире ячеистой сфере из стекла и дюраля разместилась экспозиция США… Теперь в "Биосфере" находится монреальский музей «Воды». В павильоне Франции, сооруженном в виде мощного белоснежного парусника с 1993 года функционирует казино «Монреаль». В павильоне, напоминающем расправленные крылья взлетающей птицы, Советский Союз представил тяжелое машиностроение и космонавтику».
    Достижениями бывшего Великого Союза до сих пор гордятся в России и, естественно, осмеиваются нынче не в меру веселыми комментаторами богатейшей Канады, чьи космонавты до сих пор не имеют собственной орбитальной станции, пользуясь советским "Миром".   «Монреальский павильон» СССР назывался «Москва». Пятнадцать лет спустя он под номером 70 был восстановлен на ВДНХ (ныне ВВЦ) и приобрёл достаточно грустный вид.
   Всего, как утверждают официальные источники, на ЕХРО-67 было сооружено 850 выставочных павильонов. В довершение ко всему, на той стороне реки Святого Лаврентия, если смотреть из даунтауна, поражали воображение воздвигнутые футуристические жилые здания с квартирами в два этажа, как бы играючи собранные из детских кубиков. Здания и по сию пору стоят здесь, но жилье в них дорого и по отзывам некоторых жильцов недостаточно комфортно.
    В ходе выставки Великобритания горделиво хвасталась группой Битлз и паровозом Уатта. Таиланд выставил костяные и золоченые аксессуары буддизма. Иран представлял различные сорта вин в пиалах из чеканного серебра. Тунисцы дружно плясали на цветных коврах ручной работы. Италия шокировала мир павильоном «Поэзия». Квебек отличился на теме пропаганды своего кленового сиропа. Чехословакия представила всевозможные виды блистающей бижутерии. Канада усиленно рекламировала пестрые перья представителей «первой нации», трухлявые тотемные столбы и початки маиса-кукурузы в глиняных мисках. ООН – международные награды и почтовые раритеты.
     Среди почетных гостей британская Королева. 50 миллионов визитеров!
     Состав советской делегации был весьма непрост – партийные деятели, народные депутаты, герои войны и труда. Правительственную делегацию возглавлял первый заместитель председателя Совета Министров СССР Дмитрий Полянский. С ним – Опера Большого театра, около двухсот артистов, заслуженных деятелей культуры. В числе побывавших в те незабываемые яркие дни в Канаде и в Монреале был и советский танцор Махмуд Эсембаев, в обширном репертуаре которого был неподражаемый «Танец Огня», исполняемый им под цветомузыку и «Поэму экстаза» композитора А.Н.Скрябина. Сердце заходилось от восторга, когда он исполнял все это. В дни «Экспо-67» он танцевал и в советском павильоне, и на открытых площадках Монреаля, навсегда покорив сердца своих зрителей.
    По легенде, очарованный искусством советского танцора, сам премьер-министр Канады господин Лестер Пирсон, чье имя носит теперь международный аэропорт в Торонто, подошел к Эсембаеву и спросил:
    - Я хотел бы сделать для вас подарок. Что вы желаете?
    – Познакомиться с жизнью ваших индейцев, с их традициями и обычаями, увидеть воочию их народные танцы.
    -Пуркуа па? Добро пожаловать!

      ***
     Замутить тему захватывающего очерка всегда проще, чем дать не менее захватывающий финал. И вот Володя описывает, как пришел Эсембаев в гости к индейцам, в самый большой индейский вигвам, обтянутый шкурами. И пред ним показали действо со всеми танцами и экзотикой, на какую способны они в лучших традициях.
     А разукрашенный тату и перьями индеец вдруг заговорил на украинской мове и назвался Иваном Ивановичем из-под Полтавы. А по-индейски Penetrating fire! - «Пронзающий Огонь».
   Монтигомо – Ястребиный коготь, Зверобой и Кожаный чулок боролись за свободу и погибали под хищническим натиском колонизаторов. В воспаленном сознании юношей поколения Владимира Ивановича фениморовские герои символично ассоциировались с героями кровавой схватки нашего великого народа с немецко-фашистскими захватчиками. И не странно ли, впервые эту вызывающую удивление историю о советском воине, возглавившем индейское племя он услышал именно от советского воина-ветерана. Пару лет до создания очерка, ветеран поинтересовался:
     – Как поживаешь, сынок?
     - Так, работаю… В основном, над собой.
     - А ты знаешь, что вождём одного из канадских индейских племен был летчик, Герой Советского Союза? – восхищенно сказал Почетный член-корреспондент Нью-йорской академии наук. – Вот над чем работать надо!
    Володя, было, подумал, что ветеран, как натура горячая, увлекающаяся, что-то преувеличивает. Тем не менее, вынужден был приникнуть к интернету.
     Заголовки бойко выпячивали содержимое статеек. Например, «Вождь краснокожих», «Герой Советского Союза стал вождем индейского племени», «Иван Иваныч – вождь индейцев», «Племя ирокезов слушало у костра «Распрягайте, хлопцы, коней», не подозревая, что их предводитель награжден звездой Героя Советского Союза» и т. д...
Шумная история о дружеской встрече танцора с пляшущим вождём легла в основу многочисленных рассказов, как в России, так и в Украине, стала раскрученным брендом, вызывала самые разные эмоции и чувства.
      Но Володя находился здесь и  чувствовал явный подвох во многих звонких пустопорожних строках и меж этих строк. Лет десять подряд в прошлой жизни Володя вёл газетную рубрику "Никто не забыт и ничто не забыто". Имел опыт разыскивания героев.  Где в данном случае «собака зарыта»?
     Хорошо. Идем по порядку. Эсембаев, встретив случайно земляка в неожиданном месте, естественно, рассказал об этом своим.
    Следующий факт. На тридцатипятилетние Экспо-67 в российскую телепередачу, разыскивающую потерявшихся людей, обратилась женщина: «Я ищу своего дядю, Героя Советского Союза, летчика Ивана Ивановича Доценко, вождя индейского племени, с которым встречался Махмуд Эсамбаев и рассказал об этом в одном из интервью». К письму родственницы Ивана Иванович, обратившейся на телепередачу прилагалась пожелтевшая вырезка из газеты со стародавним интервью Эсембаева…
    Тут Владимиру Ивановичу без исторических данных стало уже не обойтись. Он обратился к архивам и выяснил, что Героя с фамилией Доценко просто не существует.  Есть Даценко.
  «ДАЦЕНКО Иван Иванович (1918 — 1944). На время представления к званию Героя Советского Союза (18.9.43.) -  командир звена 10-го гвардейского авиационного полка (3-я гвардейская авиационная дивизия, 3-й гвардейский авиационный корпус, АДД), гвардии старший лейтенант. Родился 29.11.1918 г. в селе Чернечий Яр ныне Диканьского района Полтавской области в семье крестьянина. Украинец. Член КПСС с 1940. Учился в неполной средней школе села Великие Будища. В 1937 окончил зооветеринарный техникум. В Советской Армии с 1937. В 1940 окончил Чкаловскую военно-авиационную школу летчиков. С началом Великой Отечественной войны – командир звена 10-го гвардейского авиационного полка (3-я гвардейская авиационная дивизия, 3-й гвардейский авиационный корпус, АДД) гвардии старший лейтенант Даценко к августу 1943 совершил 213 боевых вылетов на бомбардировку важных военно-промышленных объектов, резервов и окруженных группировок войск противника. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, многими медалями. 19.4.1944 года И.И.Даценко не вернулся с боевого задания. Его именем названа пионерская дружина школы, где он учился».
     Источники информации были официальные и более, чем солидные: Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. В 2-х томах. — М.: Воениздат, 1987, 1988 гг., Гунбин Н. А. В грозовом небе. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1984., Решетников В. В. Что было — то было. — М.: Эксмо, Яуза, 2004., интернет сайт: ilpilot.narod.ru/man/hsu_add/v/datsenko_ii.html (3 КБ) • 30.09.2004 г.
     Вопрос родственницы был зачитан с телеэкрана всего лишь как вопрос. Он оправдан и законен. А почему бы и нет? Заковыка лишь в том, что после гибели Ивана Даценко в ночном бою в небе над Львовом никто и никогда не видел его останков. Военное командование зачислило его не в «погибшие смертью храбрых», а в «без вести пропавшие». Это была практика войны. Как результат, органами НКВД еще в годы войны изъяло личное дело Даценко из той воинской части, где он служил. Бесстрашного летчика, посмертно лишили высокого звания Героя, а из «Книги Памяти» всех ГСС имя И.И. Даценко было вымарано.
     Тут поневоле начнешь курить!
     Вот, если бы можно было сейчас сравнить Володю со Львом, то он по повадкам на него походил точно. Только грива не сверху, а снизу, бородой торчала.
    Так. С начала надо начинать. Истина где-то там!
    На выставку приезжает танцор. Превосходно выступает. И желает. Ему на блюдечке с голубой каемочкой преподносят кота в мешке! И говорят – вот этот кот и есть то, чего вы хотели видеть! Вот он ваш герой, не получивший Звезду Героя, а иммигрировавший к нам, женился на дочери вождя и после его смерти сам ставший вождем.
    С историей о Звезде героя вообще все вызывало забытые неприятные очертания воспоминаний. Как и в каждой семье России, у Володи было свое горе. И свой герой. И своя несправедливость. И своя «не борьба с ней». Никто ни с кем не боролся. «А кто боролся, тот и напоролся».
    - Черт мифический кит - не кит – сон морской, думаешь, не смогу я описать так, как чувствую? – воскликнул писатель сам себе, точно приведению в зеркало, - теперь-то уж наверняка смогу!
     Его звали Сергей. Героя, не вернувшегося с войны. Дядя Сережа. Его родной дядя. Он был больше чем вдвое моложе. Гораздо моложе Володи, какой он стал сейчас. Странно так. Когда уходят герои, они становятся старше. И не просто старше, а старше во сто крат, а не то что бы там вдвое!
     И мы за них в ответе. Не они за нас. А мы за них! Потому что кроме нас о них никто не помнит так, как правильно помнить.
    Во время войны и мой родной дядя Сережа, офицер, тоже пропал без вести. Вражеский снаряд прямым попаданием разворотил его землянку-блиндаж и жена солдата, его тетя Даша, получила стандартное извещение. Время войны, пропитанное кровью, местью и ненавистью, национальной и классовой борьбой не позволяло советскому государству признавать храбрецом каждого исчезнувшего с поля боя воина. Ко всему, семьи «без вести пропавших» автоматически лишались всякой материальной помощи. Восстановлению истины тете Владимира не помогло и свидетельство товарища дяди Сережи с фронта. В мятом треугольнике солдатского письма однополчанин дяди скорбно сообщал, что своими глазами видел, как вражеский снаряд разметал землянку его друга, вместе с человеческими останками. Но кто тогда, вообще, занимался сбором человеческих останков и их идентификаций?
    Сыр-бор после вопроса родственницы И.И. Даценко, озвученного в телепрограмме, и в российско-украинских СМИ буквально выводил Володю из себя и заставлял думать и анализировать.
    Здесь неточность. И здесь неточность.
    Врут хохлы! Врут! Москали тоже врут. Хотя, они врут меньше, но это и скверно. Здесь вот – отсутствие логики. Здесь не профессионализм. Здесь коллега путает премьер-министра Канады с Президентом. Канада - доминион и здесь нет Президентов. И главное – явная подстава – фамилия героя пишется то Доценко, то Даценко. Это и раздражает и настораживает.
     При всем при том, совершенно игнорируется то обстоятельство, что Героя Советского Союза летчика Доценко в природе не существовало. Есть только один-единственный Даценко. Остальные не Иваны Ивановичи.
    Российские СМИ походя называют летчика «русским» и утверждают, что он, якобы, из России, а его (его ли?) индейский никнейм «Penetrating fire» – острый, пронизывающий, пронзительный – подтасовывается под надуманные ассоциации о пылающих самолетах, как «Пронзающий огонь». И даже нечто, как «Чернохард». Словари, тем не менее, подсказывают иное значение: «У ирокезов – даритель зерна». В полное недоумение вводят читателя разночтения и в названии индейского стойбища, где побывали тогдашние туристы. То это «Канаваки», то «Кахнавейк», то «Тейковек». А это далеко не одно и тоже. И, справедливости ради, Владимир сделал открытие, что трудно установить однозначную транскрипцию, например, таких индейских фамилий, как «Kaia’tithkhe», «Kahawinnkie» и «Kai:khons». К тому же, абсолютно неизвестно, отправлял ли Эсембаев открытки с «ридной Украйны» своему знакомому-канадцу и на какой адрес. Потому что дом Эсембаева в Грозном и весь артистический архив великого танцора, в котором хранились письма и фотографии индейского вождя, полностью уничтожен во время чеченской войны.
     Пункт за пунктом ведя интереснейшее расследование в своей жизни, Володя сделал множество открытий, этнографических, филологических, политических, натуралистических. В том числе с удовлетворением узнал, наконец, что «монреальские могавки», живущие в резервациях Канаваки/Kahnaw:ke и в Kanesatake/Ока, это и есть те самые «могикане», о которых так возвышенно повествовал когда-то юношам всего мира Фенимор Купер.

   ***
    Извечный вопрос всех времён и народов: «Куда подевались саддукеи и фарисеи, киммерийцы, скифы, тавры, древние греки и римляне, древляне, кривичи и Mercedes-Benz G-ckass?».«Kуда подевались могикане Фенимора Купера? Неужели злобные колонизаторы уничтожили их всех до единого?»
   А никуда-то они не исчезали - ни те, ни другие. Живут-поживают себе наши добрые могикане рядом с нами, как и самаритяне на Шамроне. Или как потомки древних ассирийцев в России. Поживают они да и детей наживают. А поселок городского типа Kahnaw:ke (Канаваке/и) как раз и есть один семи подобных ему поселений the Mohawk Nation, чьи территории включены в состав провинции Квебек. Мох(г)авки – это Kanienkehaka – the People of the Flint (люди Флинта) и Kahnaw:ke является домом для приблизительно 8.000 резидентов. А «Флинт», кстати, не знаменитый морской разбойник. В переводе с того же английского означает «кремень», «огниво».
   
     ** *
     Писатель Владимир Иванович Морган разослал по окружающим Монреаль индейским мэриям и культурным центрам свыше десяти «емель» с просьбой поделиться имеющейся у них  информацией о Даценко.
    Ответы пришли быстрые, еще более краткие, чем вопросы, и – отрицательные.
    Есть в России поговорка. Что русскому радость – немцу – отрава. А гостю-американцу – ад.
    В составных молодежных лагерях это проявляется с особой резкостью. Никогда американец не возьмёт в руки  топор и  не начнёт  собирать сучья, чтобы развести костер. Он пойдет искать электрическую розетку, встроенную в лужайку территориально размеченного  уик энда с заблаговременно установленными биотуалетами.
После разгерметизации космического костюма только русский космонавт (в данном случае это был Александров) может догадаться заклеить его обычным медицинским пластырем. Аналогично, как и американский астронавт, вышедший в открытый космос ухватился за поручень и провисел, наложив в биопрокладку по полное небалуйся. В то время, когда наши провели на станции все внешние работы в течение трех часов, отцепили закогтившегося бедолагу от бампера, и приволокли «героя Америки» внутрь корабля. А теперь они при выходе в открытый космос по буковке старательно закрашивают пугающую их аббревиатуру СССР. Осталась первая "С".
    Тренированные «дикими» условиями самостоятельности и «первобытности» русские в России иногда совершают вещи, до которых никогда не додумались бы представители «цивилизованного» мира. Например, только русские могут пойти туда, не зная куда и принести то, не зная что. Как в народных сказках. На опыте «дураков»-страдальцев и первопроходцев были воспитаны и все мы проявлять смекалку и сообразительность.
    Так и Володя по старинке пошел по «следам героя» буквально: сел в свою крохотную машинюшку «Понтиак» (по имени индейского вождя оттавов), ударил по «газам» и – вперед!
    В резервациях ему довелось повидать всякое.  По обеим берегам могучего и задумчивого Святого Лаврентия он заходил в индейские магазины типа «сельпо», где со своим наивно-дурацким вопросом обращался к продавцам и покупателям. (Так он иногда разыскивал новых героев в глубине России).
Он «посетил» не один десяток наскоро сооруженных вдоль дорог деревянных будок, где на фанерных щитах красовались начертанные от руки надписи «Водка» и «Сигареты», и где настороженные индейцы торгуют так называемыми контрабандными товарами из США. Он расспрашивал мужиков с характерным разрезом глаз на бензоколонках и первых встречных-поперечных на улицах, нарываясь порой и на откровенную недоброжелательность, на взгляд исподлобья. Иные собеседники испуганно отворачивались, торопливо уступая дорогу. Никто не удивлялся «О, мол, русский!» Русский и русский. Новый колонизатор. Иди себе своей дорогой.

     ***
     Не так давно бывший советский офицер-летчик Олег Шустер, знакомый Владимира Моргана,  организовал в Торонто некий клуб типа советско-индейской дружбы в виде вигвама. Это что-то типа наших советско-русских посиделок, разрешённых официально старушек в кокошниках, заполошными голосами орущих поднадоевшую «Калинку».
    Как мы тут, так и они там, придерживаясь местного фольклора, стараются во все лопатки.
    Они там бьют в бубны, трясут перьями, награждают друг друга индейскими прозвищами (например, «Крепкий коготь»), раскрашиваются, жарят вприсядку «Яблочко» и т.д. «Коготь» приглашал Володю принять участие в их вакханалиях, организовать нечто подобное в Монреале, но писатель отмолчался. К чему это всё, если тема весьма запретная?
Да еще у Володи дело не завершалось и не шло никуда.
Подробнейшим образом, изучив материалы, Володя понимал, - нет никаких нравственных, психологических и обстоятельственных факторов, чтобы такой крепкий человек, как лейтенант Даценко бегал зайцем по полям войны, спасая свою шкуру. Герой пал смертью храбрых в воздушном бою. Изучив подробнейшим образом более сотни документов, Владимир был полностью уверен. Даценко погиб. А "вождь ирокезов" и его танцующее племя – концертное шоу.
    Догадка подтвердилась свидетельством самого Эсембаева, который уже в наши постсоветские времена воскликнул как-то в сердцах:
    - Какой герой? Мой Даценко ни одного дня не жил в СССР! Более того, даже отец его попал в Канаду семилетним ребенком. А возраст его, ну, в 67-м ему было около тридцати – парень. Значит, в войну ему было года три-четыре…
     Что же тогда все это было и продолжается и посейчас?
     «Результаты моих личных изысканий оказались трагически пусты. «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца». Но я ничуть не хочу умалить доблесть и мужество советского летчика, подлинного героя Ивана Ивановича Даценко, павшего смертью храбрых, в жестоком бою за свой народ, за Великую Родину. А что же тогда, повторяю, все это было? Шоу! Всего лишь концертное шоу». Разочарованно завершал Владимир Морган очерк, обратив одним движением все многоточия в точку:
«И вот мое окончательное мнение: руки прочь от Героя Советского Союза! В результате усилий все тех же «неугомонных искателей» Герой лишился не только «Золотой Звезды», но и самой Родины. Я не говорю: верните ему ли, нам ли Родину. «Не будь на то господня воля, Не отдали б Москвы!» Верните Ивану Ивановичу Даценко его честное имя, его боевые награды, возведите ему памятник, дайте его душе заслуженное упокоение! Ибо яркая жизнь и славные боевые дела героя служат благородным примером и сегодняшнему молодому поколению».

     ***
     Он сказал, что думал о золотом образе героя. Откинулся на спинку стула. Потер усталые глаза.
    Получилось.
    Философия и жизнь, мечта и реальность обрели вдруг плоть вот в этих листках, выходящих один за другим из принтера. Листки, как меч и эгида справедливой Афины наших времен.
     Владимир потянулся за папкой и бережно погладил солидное издание на английском языке. И невольно улыбнулся, вспомнив выхваченную временем фразу из местного радиотокинга:
    -Это всё ерунда! Наш фамоус канадский поэт Владимир Морган и его семья собрались на уик энд!
    Теперь он знал – по-английски даже полный дурак может спикать и райтить. А по-русски? Да так, чтобы ещё неизданная рукопись сверкнула золотым обрезом. Слабо?
   - Татьяна! «Не велеть ли в санки кобылку бурую запречь?» - Взъерошил пространство Владимир, когда к монитору подошла жена.
Мгновенно угадав великолепное настроение Володи, Татьяна лукаво прищурила божественно-голубые глаза и царственно подала руку:
    - Велеть!
    -Мы медленно запрягаем! – Шутил Володя. И она знала, чем это обычно заканчивается. – Но какой русский не любит быстрой езды!!!
Она не успела отскочить, потому что его крепкие мужские руки успели  изловить её и начали возмутительно конкретно тискать.
     Какой очерк?! Какой такой еще гениальный стих?! Будет их еще сотня и тысяча, если он захочет. Сейчас не об этом. Сейчас это всё ерунда! Ведь рядом Богиня - живая женщина, и наш фамоус канадский поэт Владимир Морган и его семья собрались на вик-энд!
    «Взнуздав» своего "Понтиака", уже через четверть часа, супруги мчались в сторону водопада.
     Ниагара встречала шумными аплодисментами воды под прицельные софиты солнца в гигантской своей подкове незабвенного счастья. Вся в радугах, как в ожерельях надежд.
Не то пенные брызги подымались от обрушения вод, не то дым курительной трубки мира Бога радуг.
    "Алмазна сыплется гора
    С высот четыремя скалами,
    Жемчугу бездна и сребра
     Кипит внизу, бьет вверх буграми;
    От брызгов синий холм стоит,
     Далече рев в лесу гремит"... – Громко вещал Володя, перекрикивая стихию.
    - Кто написал? – смеялась Татьяна.
     - Державин! Гаврила Романович! Смотри! Сегодня цвет и неба, и водопада необыкновенный! Лазурный! Как твои глаза!
     - А ты сам сочини что-нибудь! – Повелевала, широко улыбаясь, спутница.
     - Ниагары! Ниагары! «Берег левый! Берег правый», - тут же выдал Володя на манер Василия Тёркина и захохотал. – Примерь! Примерь скорее фату из этих брызг. «Ах душечка, да ты во всех нарядах хороша»!
     - А это уже Пушкин.
     - Да, и Александр Пушкин. И Володя Морган  - все поэты у твоих ног!
     И вдруг, в самый неожиданный момент Володя отчетливо услышал зов арктического кита. Стал серьезным.
     Да! В сердце рождался новый рассказ, как новая жизнь.

Светлана Савицкая
Март 2012 г.

Впервые опубликовано: Газета West-East в монреальских выпусках с 18 по 24, 2012 г.
А также на интернет-портале West-East:
http://1001news.ca/?p=15715
- Золотой обрез (художественно-документальная повесть) -Часть 1
http://1001news.ca/?p=15722
- Золотой обрез - Часть 11
http://1001news.ca/?p=15726
- Золотой обрез - Часть 111