Предлагаю вниманию читателей четыре рассказа, написанных под впечатлением произведений Михаила Зощенко. Когда все два тома его рассказов я прочитала вслух, то мои домочадцы потребовали перечитать их заново! Поэтому пришлось присочинить свои, поскольку его изумительные рассказы я уже знала наизусть! Тогда эта моя шутка удалась, но только и сочинились, что эти четыре!
Итак, рассказ второй:
ЭМАНСИПАЦИЯ
Товарищи дорогие, братья молочные, поймите меня правильно – я не против прогрессу. То есть, в смысле культуры и техники я всегда «за» голосую. Тут у меня передовой взгляд на предмет, спасибо агитатору нашему товарищу Свечкину, который в обеденном перерыве выступает. И в смысле политических взглядов я тоже против всемирной буржуазии протестую.
Но вот по предмету равноправия – тут, извините, недоработочка наблюдается – не согласный я по женскому вопросу. Конечно, и среди этой прослойки попадаются достойные нашего времени экземпляры. Помню, ещё классик нам своевременно сигнализировал, что женщина – тоже человек, и тут я спорить не буду, наблюдаются такие случаи. Но только в вопросах женской эмансипации есть у меня свое мнение. Взять, к примеру, недавний случай.
Иду это я по улице. Я, знаете, завсегда по Пролетарскому проспекту с работы иду. Так вот иду я, и заворачиваю, конечно, за угол. И тут навстречу мне этакая, барышня выплывает – и платье у ней, знаете, в горошек, и туфли на ногах и сумочка на согнутом локотке болтается.
Тут я, конечно, живот втянул, грудь расправил и думаю – как бы это к ней подъехать в смысле знакомства. Может, думаю, что-нибудь такое в смысле культуры спросить, мол, не знаете, как в кинематограф пройти, чтобы сразу поняла, что имеет дело с человеком современным, а не с элементом из прежней жизни. И вот направляюсь я к ней лёгкой походкой, да только вижу, как вперед меня какой-то мужчина её догоняет и в щёчку целует. Принимает она его под руку, и начинают они вместе идти. Ну, я конечно живот-то обратно отпустил – чего зря организм портить. Ничего не попишешь, надо, стало быть, мимо плыть, а чуть не обмишурился, братцы.
И вот подходят они ближе и только тут я вдруг замечаю, что мужчина-то этот вроде как тоже с дамской сумочкой прётся. Что такое? Что думаю, за ущерб такой мужскому полу? Смотрю я дальше, и знаете, прямо глазам своим не верю. Да только верно, что губы у него помадой накрашены и вместо галстука – брошка. Не иначе как баба это, думаю, батюшки святы. Вот тебе, думаю, раз. Вот до чего эмансипация докатилась – женский персонал прямо на глазах перековывается. Где это скажите, видано, чтобы бабы в наше время брюки носили? Галифе, там, подтяжки разные и прочие мужские принадлежности? Беспокойство одно от этаких мыслей. Через эту эмансипацию нипочём не признать нынче, где барышня, а где, извиняюсь, мужик.
Так и вовсе захворать можно от расстройства.
Нет, братцы, я люблю, когда барышню за версту распознаешь, когда юбочка у ней этак, знаете, болтается и ножки видны. Сразу можно догадаться, что перед тобой женский пол и поэтому и настроение, конечно, поднимается, и в голове разные мысли мелькать начинают. А если баба в брюках, то морока с ней одна, да и только. Пошёл я после домой, и прямо расстроился от таких несуразностей.
Назавтра прихожу на работу, смотрю, а там мастер наш, Петрович стоит. Ну, Петрович, так Петрович, тоже невидаль, где же ему ещё стоять как не на производстве? Только замечаю, что как-то неинтересно стоит – грустный вроде. Что такое, думаю, странности какие. Подхожу.
– Петрович, - говорю, ты чего кислый такой, не захворал ли, оборони создатель?
– Нету, отвечает, а сам глаза в сторону отводит.
– Может производство наше отстает в смысле передовых показателей?
Задумался он после моих слов, да и говорит:
– Нет, брат, тут дело хуже. Тут, знаешь, попал я в переделку. Вот послушай. Прихожу я давеча с работы, устал, как собака. Да вдобавок замёрз так, что прямо руки дрожат, и по этой причине в дверь ключом попасть никак не могу. Да и в коридоре темновато было, лампочка перегорела, чтоб ей пусто было. Полчаса, знаешь, проваландался, да тут вдруг вспомнил, что супруга-то верно уже дома. Тогда я стучу в дверь и говорю:
«Прасковья Никифоровна, это я, Вася, пришедши. Откройте дверь, сделайте такую божескую милость».
Да только слышу – тишина за дверью-то. Вот, думаю, неприятности какие – заместо того, чтобы на семейной тахте отдыхать после трудового фронту, изволь тут под дверью царапаться. Поплевал я на руки, да и изловчился – воткнул ключ в замочную скважину, а замок-то, пропади он совсем, всё равно не открывается. И тут ещё как назло ключ застрял. Я туда-сюда, нет, не открывается. Придется, думаю, за слесарем в жилконтору смотаться. А на дворе вечер наступил, не видно ни хрена. Захожу в контору.
– «Где, говорю, мастер тут, значит, по замкам который?»
И тут вроде вижу – слесарь сидит, в кепочке, папироской дымит. «Пойдём, говорю, мил человек, подсоби, замок в двери сломался. Не до ночи же под дверью прыгать, не заяц, войди в положение».
Думаю, упрямиться будет, мол, рабочий день окончился, приходи завтра – ну, как всегда. Но этот странный какой-то попался. Ни слова не сказал, а только встал, взял свой ящичек и пошёл вслед за мной. Вот чудеса, думаю.
Ну, ладно. Подходим это мы к моей двери, достает он инструменты из ящичка и что-то там такое крутит-вертит, отчего дверь моя прямо на глазах открывается. Я, конечно, обрадовался, руку ему жму и прямо обнимаю на радостях. Но тут вдруг слышу крик какой-то поднялся сзади меня, шум от ломания разных предметов. И голос прямо противный такой, знаешь, надрывается от визгу: «Ирод-то ты окаянный, только что дверь открыть не успел, а уже безобразия безобразничаешь! Ишь, говорит, и жены уже не стесняется, обнимается с другой!»
Оторопел я совсем, ничего не пойму. А только смотрю, что жена это моя неподалеку стоит и кричит и прямо из себя выходит. Зажигает она это другую лампочку и тут только я и разглядел, что слесарь-то – баба! И вовсе не кепочка у ней на голове, а волосы уложены таким, понимаешь, кренделем. Да разве впотьмах разберёшь, кто перед тобой – баба или мужик, раз на нём штаны надеты и папироска во рту! Она смеётся, а мне, брат, не до смеха - мне почём знать, что слесарь в нашей жилконторе – баба? Грех один, обмишурился, одним словом.
Стою, понимаешь, скучаю. А тут соседи наднапёрли, смотрят на мою рожу и прямо со смеху падают. Разозлился я, кричу на них и ногами топаю: «Разойдись, говорю, публика честная, от греха подальше, не в театре».
Ну, народ после моих слов по своим комнатам разбежался, но только с того дня супруга меня на диван выселила и говорит, что в жакт на меня подаст. Чтоб судили меня как вредное явление, не соответствующее политической линии в смысле семейной жизни. Стыдоба, да и только, в мои-то годы! Скажи, вот, Степаныч, и зачем это бабам штаны носить разрешают? Эх, пропади оно всё пропадом, неприятности какие!»
Посочувствовал я Петровичу – и вправду, это надо же, как не повезло человеку! Тут не то, что бы там какие шуточки в смысле знакомства, а прямо развал супружеской жизни происходит на глазах общественности, и всё из-за эмансипации этой. И вообще лампочки в коридорах надо поярче вкручивать – не царский режим, знаете, чтобы в потёмках жить.
Нет, не согласный я по женскому вопросу, и не уговаривайте.
2003