Мужской силуэт появился рядом со мной совершенно неожиданным образом. Возник из ниоткуда. Черты лица были какими-то размытыми, но совершенно четко я видел, что была на нем безмятежная спокойность, даже – божественное умиротворение.
Он мягко проплыл мимо меня именно так он передвигался по комнате – словно плыл по воде.
— Кто вы?– спросил я.– Зачем вы пришли ко мне?
— Чтобы сказать тебе твое имя,– ответил незнакомец с невозмутимым спокойствием.
— Мое имя?.. Но я знаю свое имя!
— У тебя есть другое имя. Тебя зовут Солар.
Человек переместился на балкон, продолжая смотреть в мою сторону. А дальше, произошло что-то необыкновенное. Солнце, светившее ему в затылок, пронзило своими лучами его голову, и левый глаз его стал светиться от этого света все ярче и ярче. И, в конце концов, ослепил меня своим светом, словно мощный прожектор…
… Утром я встал с трудом. Голова после пробуждения была тяжелая, словно чугунный колокол, и примерно с таким же звоном внутри.
Почему-то захотелось посмотреть на балкон. Дверь была закрыта, и даже штора задернута. Я тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение. Сон, просто сон – подумал я. И ничего больше.
С кухни потянуло запахом яичницы, стучал нож по деревянной доске – это мама нарезала аккуратными кружочками ветчину к завтраку. Посапывал на плите чайник, пытаясь продуть обычную трель, хотя утром ему это никогда не удавалось – воды было по самый край, чай в нашей семье пить по утрам любили все.
Я сбросил одеяло, и пустил ноги вниз. Ступни привычным движением обнаружили у дивана домашние тапки.
В коридоре перед зеркалом брился папа, в его руке жужжал и подрагивал старенький «Харьков», который уже мало что мог, но был дорог как память. Мама бегала с шумовкой из кухни в комнату, стараясь не пропустить по телевизору утренние новости.
— Брюки я тебе погладила, рубашку уже сам,– коротко сказала она. И побежала обратно на кухню – на сковороде уже поспевала яичница.
— Ты скоро?– этот вопрос был уже к папе. Он обычно завтракал и уходил на работу первым.
— Угу,– сказал он и продолжал бриться, урча себе под нос какую-то мелодию.
В общем, утро как утро. И если не думать о моем сне, все было как обычно. Я позавтракал вместе со всеми, затем взял сумку с учебниками, и вышел из квартиры.
И тут я понял, что ошибся. Не было все как обычно. Этажом ниже, на лестничной площадке стояли два сотрудника милиции. Они переговаривались между собой вполголоса, нервно поглядывая по сторонам, а рядом с ними стояла уже полная стеклянная банка с окурками.
Дверь в пятнадцатую квартиру была приоткрыта, оттуда доносились разные голоса, высокие и низкие, женские и мужские, из чего можно было понять, что в квартиру набилось с десяток людей. Это была квартира моего приятеля Данилы.
Я остановился, и двое в форме тут же уставились на меня.
— Кто такой?– тут же спросил лейтенант.
— Я… живу здесь,– вопрос застал меня врасплох и я растерялся.– Из двадцатой квартиры.
— Фамилия?
— Покровский… А что случилось?– я наконец задал нужный вопрос.
— Это тебя не касается,– тут же вставил второй, с неприятным колючим взглядом.
— Ты Ковалевых знаешь?
— Конечно. Живем рядом… А что с ними?
— Тут еще один свидетель нарисовался,– тут же крикнул щель лейтенант. И грубо взяв меня за плечо, втолкнул в прихожую квартиры.
Из коридора была видна часть кухни. За столом сидела мама Даньки, руки прижимали к лицу платок, плечи мелко вздрагивали. Она плакала. Рядом стоял отец моего приятеля – высокий и худощавый Вадим Александрович. Он скрестил на груди руки и смотрел куда-то, уставившись в одну точку.
Дверь в комнату Данилы была тоже чуть приоткрыта. И я, сам не зная почему, направился именно туда. Я вошел буквально на пару секунд, потому что тут же меня вытолкнул оттуда толстый человек в сером костюме, с большой кожаной папкой в руке.
— Кто пустил?– заорал он.– Посторонним тут делать нечего!
Всего пару секунд я был в комнате Данилы, но этого было достаточно, чтобы все, что я там увидел, запечатлелось в моей памяти, как нечто совершенно выходящее за рамки воображения.
Рядом с диваном стоял компьютерный стол. Компьютер почему-то был включен, я даже заметил на нем любимую заставку Даньки – необычный природный пейзаж, только не земной — это был снимок, сделанный американцами на Марсе. Рядом со столом стояло кресло. А на кресле… лежала одежда, рубашка, под ней майка. Вниз свисали две брючины, на полу стояли кеды, и в них я даже успел увидеть желтые носки в клетку.
В общем, все это выглядело бы самым обычным образом, но только в том случае, если бы в этой одежде был человек.
Все это я понял уже в коридоре, куда меня вытолкнули. Лейтенант проводил меня взглядом до лифта, и, пожав плечами, отвернулся.
Я зашел в открытый лифт, больше напоминавший пещеру с его тускло светящей лампочкой под потолком и «наскальной живописью» на стенах, и поехал вниз. Тут же, обгоняя лифт по мусоропроводу, пронесся, как торпеда в ракетном отсеке, чей-то пакет с отходами. И через пару секунд громыхнул в районе первого этажа, словно взрывпакет.
Лифт в нашем доме ездил очень медленно, видимо, те, кто его делали, считали, что человеку некуда и незачем спешить. Вроде тех работников, которые уже второй год меняли у нашего дома трубы, перекопав все вдоль и поперек и заставляя жильцов перепрыгивать через канавы.
Все еще под впечатлением от увиденного, я вышел на улицу. Было ранее утро, но солнце уже светило вовсю. У подъезда стоял дворник и лениво слушал сантехника, который жаловался на нерадивых жильцов, кидающих в канализацию «всякую гадость». Дядя Коля – так звали сантехника, не спеша разматывал жесткую металлическую проволоку, которую он принес в старой покрышке от велосипеда. Видимо, собирался чистить канализацию.
Две минуты я постоял у подъезда, наслаждаясь ранним утром, и первым солнечным теплом, а затем двинулся в сторону школы. Первый урок был физкультура, который я обычно пропускал. На математику, конечно, нужно было прийти вовремя.
Я шел и думал о том, что могло приключиться с Данькой. Я бы мог предположить, что он решил разыграть родителей, но он редко шутил, и вообще был на редкость серьезным товарищем. Мне кажется, что у него даже с чувством юмора было не очень…
Людей на остановке было мало – большую часть увез автобус, еще не успевший скрыться за поворотом, и в задних дверях которого виднелась сплющенная полосатая сумка.
Следующий автобус тоже был полным, но я смог протиснуться в середину салона. Стоя на одной ноге, стиснутый по бокам двумя работягами, я, было, вернулся мыслями к Даньке, но тут услышал чье-то сердитое сопение, и кто-то бесцеремонно шепнул меня в ухо: «Вот, нахал!»
Опешив, я посмотрел по сторонам, но ничего не понял. Голос был явно женский, и доносился откуда-то снизу. Я перевел взгляд и встретился глазами с полной женщиной, в которую слегка упирался мой портфель.
«Ишь ты, еще и уставился, наглец!» – прошептал тот же голос.
— Это вы мне?– растерянно произнес я, глядя на женщину сверху вниз.
— Тебе чего, мальчик?– спросила женщина, совсем другим голосом. И пожав плечами, отвернулась к окну.
«Тросы надо менять!» – раздался у меня в ушах уже мужской голос. «Скажу сегодня Петровичу. Ей-богу, надо менять! Вот, лопнет трос – кому отвечать? Скажут – Васильков виноват. Не соблюдал технику безопасности. А потом, кому ты будешь доказывать, что ты не верблюд?..»
— Какой верблюд?– вдруг вырвалось у меня, совершенно неожиданно.
Мужчина с грубым лицом, и натруженными руками, подозрительно уставился на меня.
— Это ты мне?– переспросил он.
Совершенно сбитый с толку происходящим, я стал пробираться к выходу.
«Ага, вот еще один заяц. Попадешься ты мне сейчас! А ну-ка…» Я увидел, что ко мне направляется кондуктор, и пулей выскочил из автобуса, благо, в это время, как раз открылись двери.
До школы было уже совсем рядом. Я свернул в переулок, чтобы срезать часть дороги.
Ну и дела! Я не мог поверить в то, что происходило. Что же получается, я могу слышать чьи-то мысли? Но, как такое может быть?
На обочине дороги стоял старичок, держа собачку на поводке. Я подошел к нему, и напряг свои мысли. Но… ничего не услышал.
— Не кусается, по-доброму сказал старичок.– Можешь погладить.
Я отошел, в большом недоумении. Как же так? Ведь я же «слышал»! Я точно понял это… А, может, мне все это показалось?
Едва успевая ко второму уроку, я буквально залетел в школу.
— Опаздываешь, Покровский!– сделала замечание мне математичка, когда я со звонком ввалился в класс.
Она всегда мне делала замечания. Даже когда для этого особо повода не было. «Покровский, ты невнимателен!», «Покровский, о чем мечтаешь?», «Покровский, почему пришел на урок без учебника» и так далее. Бывают такие учителя, придираются к одному и тому же ученику. Так вот, для нашей математички, таким учеником в нашем классе был именно я.
Мой сосед по парте, Костик мне как-то сказал, мол, Светлана Михайловна, к тебе «не ровно дышит». Я попросил объяснить, что он имеет в виду. Хитро улыбаясь, он сообщил, что так говорят о тех, кто нравится. Ну, не знаю, мне кажется, что можно приставать к человеку и просто так, из особой вредности.
В общем, я сел на свое место, и пока шла перекличка, уставился в окно. «Покровский, будешь и дальше считать ворон?» — это она меня спросит. А я ей: «Уже всех пересчитал, остались теперь только голуби» — это отвечаю ей я. «А может, сделаешь тоже самое, только теперь у доски и с указкой в руке?» «Что вы, Светлана Михайловна, я джентльмен, и уступлю место дамам. Вот их, сколько в нашем классе…» И все в таком духе. Это мы с ней говорили — в моей голове.
— Покровский, будешь и дальше считать ворон?– это уже наяву.
Я вздохнул. Нет, опять вести этот диалог, второй раз подряд – мне уже скучно.
— Я не выучил,– решил сразу признаться я, и не отнимать у математички столь драгоценное учебное время.
— Ну что же, давай дневник. Так и запишем.
— А чистосердечное признание?– отозвался с последней парты остряк Горшков.– Разве это не смягчает наказание?
— Горшков! А ты знаешь, что инициатива наказуема? Вот ты и пойдешь следующим в доске.
Горшок был хитрый. Он только этого и ждал. Ему нужно было исправлять оценку, и он специально выучил именно этот урок. Теперь месяц сможет спокойно отдыхать. Знаем, мы эту стратегию…
Я огляделся по сторонам – одноклассники тоже не особо были настроены на учебу. Двое спереди играли в «Морской бой», слева девчонки листали под партой глянцевый журнал. Ивашкин – третья парта второй ряд, задумчиво грыз карандаш, видно искал рифму к новому стихотворению – он был поэт. Сорокин и Остапенко – тоже «камчатовские», в среднем ряду тихо обсуждали результаты вчерашнего школьного футбольного матча.
И только Оля Клименко, сидевшая почти у самых дверей, была с серьезным, непроницаемым лицом. Смотрела она не на учителя, и не на доску. Куда-то вдаль. Но о чем она думала, по ее лицу совершенно нельзя было понять.
Монотонный голос Горшкова подействовал на меня как гипноз. Глаза сами собой начали закрываться, дыхание стало ровным и глубоким. Слова звучали уже нечленораздельно, а как один гул. И тут… У меня все поплыло перед глазами. Фигуры одноклассников стали размытые, и рядом с каждым появились какие-то разноцветные круги. Они волнами расходились от каждого человека, и постоянно меняли свой цвет и интенсивность.
Я попытался встряхнуть головой, но она стала тяжелая и непослушная. Все вокруг замедлилось, движения людей стали вялые, заторможенные. И только одни круги постоянно расходились волнами. Вот Ивашкин, его образ пульсировал сине-зелеными волнами, переходящими в ультрамарин. А вот Горшков, все еще маячивший у доски, показывал слабые токи фиолетового цвета. Два «морских адмирала» спереди пульсировали мощно и коротко желто-красными волнами, переходящими в оранжевые. Видно, игра у них была в самом разгаре, и ожесточенные бои на бумаге вызывали настоящую бурю эмоций.
Из этого состояния меня вывел резкий толчок справа – это мой сосед Костя дал мне локтем под ребра.
— Что у нас на следующем уроке?– прошептал он.
Я провел рукой по лицу. Что все это было?.. Теперь все было как обычно, и никаких кругов, и все так же монотонно бубнил у доски Горшков. Но что-то было уже не так. И когда я снова посмотрел в сторону Оли Клименко, я понял. Точнее – услышал.
«Вот дура, Лидка! Он ведь старше ее… на сколько, мама дорогая! Да лет на двадцать, не меньше. Говорили, ему уже за сорок. Старик! Смотрит ему в глаза на уроке, как собачонка. А он… тьфу! Ноль внимания. Эх, Алексей Петрович, влюбилась в вас Лидка, как последняя дурочка!»
Тут до меня дошло, что речь идет о Лиде Сомовой, близкой подруге Оли, и нашем учителе истории. Я тут же тряхнул головой, как бы пытаясь избавиться от чужих мыслей, которые, если честно, мне совсем слушать не хотелось. Довольно было того, что я невольно проникнул в чужую тайну.
Я даже не сразу сообразил, что снова стал слышать чужие мысли. Да и радости особой по этому поводу не почувствовал. Как будто дело это было привычное. Ну, услышал и услышал. Я и раньше умел немного угадывать. Почему-то с детства я себе вбил с голову мысль, что я не такой как все. Может, мне просто хотелось этого, чтобы выделяться из толпы моих ровесников? Сейчас уже трудно сказать.
— Покровский, тебе было мало моей оценки и замечания в дневнике?– голос математички снова вывел меня из небытия.– Ты решил, еще и поспать на моем уроке?
В классе послышались смешки. Я встрепенулся, и посмотрел на доску, но было поздно.
— Иди, Покровский, подыши свежим воздухом в коридоре. Как придешь в себя, возвращайся.
Спорить со Светланой Михайловной было бесполезно. И я, молча, вышел в коридор.
Чтобы не стоять под дверями, где меня мог легко засечь директор, я двинулся в сторону туалетов, чтобы переждать там время до большой перемены.
И тут… меня снова накрыло. Невидимые волны исходили откуда-то справа. С той стороны, где стояли стенды с расписанием уроков.
Я услышал какую-то возню за ними. И тут же раздалось какое-то всхлипывание.
Заглянув за стенд, я увидел, как какой-то оболтус из старших классов пытается отобрать у первоклашки телефон.
— Чего тебе?– недовольно спросил он, когда я уставился на него в упор.
— А тебе чего?
— Вали!
— И не подумаю.
Лоботряс угрожающе тряхнул своим хаером, и двинулся в мою сторону. К счастью, в это время послышались шаги в коридоре и голоса учителей. Старшеклассник мигом испарился.
Школьник, утирая нос, всхлипывал:
— Меня учительница за мелом послала… А он, гад, приставать начал…
Воздух вокруг него мелко и часто вибрировал. Прозрачные волны расходились от него как встревоженные круги на воде.
Какое удивительное зрелище – подумал я. Меня это настолько заворожило, что я решил прикоснуться к этому видению. И только моя рука коснулась этого поля, как я одернул ее, словно меня ударило током. Электрическая волна тут же прошла через мое тело, по рукам и ногам пробежали мелкие мурашки. И исчезли где-то в районе пяток.
Малыш-первоклашка тут же успокоился. Он с интересом смотрел на меня. Ему было интересно и непонятно, что происходит со мной. Да я и сам не мог объяснить, что это такое было…
— Ладно, беги!– сказал я, сквозь зубы. Колючий страх, передавшийся мне вместе с волнами, полностью еще не отпустил меня.
Оставшись один, я быстро справился с собой. Боль и страх ушли. Осталось только странное чувство. Я не понимал многого – и почему я начал видеть то, что не видел раньше, и слышать мысли других людей. А то, что мне передались эмоции другого – вообще ставило меня в тупик. Как такое может быть?
И тут меня осенила догадка. Может, я просто заболел? Или с головой что-то случилось? И на самом деле, мне все это кажется? И что я мысли читаю, и что вижу что-то сверхъестественное. А на самом деле ничего этого нет?
Фух! Я просто выдохнул с облегчением. Ну, конечно, все это лишь только в моей голове!
В коридоре заверещал звонок, давая понять, что урок закончен. Двери классов открылись, и школьники высыпали в коридор.
Одареныш Часть 2. Ожившие призраки
http://proza.ru/2012/09/10/609