11. Отпуск на катере. повесть

               


( Документальная  повесть )

                Незабвенной памяти
                моего друга – Анатолия
                Терентьевича Жужело -
                Посвящаю.
               
                Автор.               
    
Оглавление:

Глава первая: Знакомство.               

Глава вторая: Толик.               

Глава третья: Со второй попытки.               

Глава четвёртая: Я, в отпуске!               

Глава пятая: Встреча.               

Глава шестая: Шашлык.               

Глава седьмая: Пожар.               

Глава восьмая: Рыбный день.               

Глава девятая: Эвакуация.               

Глава десятая: Пиво.               

Глава одиннадцатая: Бартер.               
               
Глава двенадцатая: Н.Л.О.               

Эпилог.               

Послесловие автора.               

Словарь редко встречающихся слов
и выражений.               





               






                Глава первая: Знакомство.

    
          Ранней весной 1981 года на нашей стоянке крейсерских каютных катеров и яхт на стадионе машиностроительного завода увидел на берегу появившийся, вероятно, поздней осенью или зимой и установленный на громоздком кильблоке из крупноразмерных швеллеров большой каютный катер, построенный на базе 55-местной морской  спасательной шлюпки.
 
          Десятиметровая шлюпка с надстройкой пряталась под огромным покрывалом из прорезиненного брезента, некогда имевшего тёмно-зелёную окраску. Поставленная на кильблок с самолётными колёсами она выглядела с двухэтажный дом.

          В течение следующих нескольких моих посещений стоянки я так и не застал хозяина новоявленного катера. По какой-то причине я не приезжал подряд дней десять, но, появившись в середине апреля, застал не только «новый» катер расчехлённым, но и его хозяина, худощавого мужчину лет сорока, невысокого роста с вьющимися волосами и бородкой, в которой серебрилась первая седина.

          Своим внешним видом он смахивал на старого цыгана, за что в дальнейшем, когда вышел на экраны телефильм «Цыган», многие на стоянке называли его за глаза «Бодулаем», за внешнее сходство с главным героем телесериала.

          Я переоделся в рабочую робу и подошел к нему:

          - Твоя «посудина»?

          - Моя, - хозяин приблизился ко мне и протянул руку:

          - Анатолий Терентьевич, - представился он.

          - Владмир Семёнович, - пожимая ему руку, ответил я, и продолжил:

          - А это моя «посудина», - я указал рукой на свой катер «Марина».

          - Значит, будем соседями по стоянке, - заметил Анатолий Терентьевич.

          - Здоровая шлюпка! – не без восхищения произнёс я. Анатолий Терентьевич подробно рассказал о двигателе и мореходных качествах своего катера, упомянув при этом места, где на ней уже успел побывать. На этом и разошлись, пожелав друг другу, как говориться: «Бог в помощь!»

          Потом ещё недели две-три мы только здоровались при встрече, лишь мельком поглядывая на то, как продвигается предсезонный ремонт друг у друга. Надстройки и борта катеров уже сияли свежо покрашенной белой краской. До дня организованного спуска на воду, когда в складчину нанимали автокран, оставалось пару дней. На стоянке царило оживление. Все экипажи занимались покраской подводной части своих катеров и яхт.

          Делалось это «необрастайкой» - специальной краской, убивающей микроорганизмы, и, тем самым, не дающей подводной части корпуса обрастать тиной, водорослями и ракушками. Обычно «необрастайка» имела тёмно-коричневый цвет.  Но тут мы заметили, что цвет «необрастайки» у Анатолия Терентьевича какой-то необычный, почти фиолетовый. Наших «спецов» заинтересовал этот вопрос. Дело дошло до спора между ними, и, набравшись смелости, мы подошли к Анатолию Терентьевичу:

          - Что это у тебя за «необрастайка» такая необычная, какой марки?

          - Да,  «КСП», - не моргнув, ответил Анатолий Терентьевич.

          - Я неплохо разбираюсь в красках, но о такой марке что-то не слышал, - в разговор вступил Олег, член экипажа яхты «Спидола», работавший инженером-технологом на машиностроительном заводе.

          - Расшифровывается просто. Да, «Какую СПёр», - засмеявшись, и улыбаясь в бороду, ответил Анатолий Терентьевич. Все присутствующие громко и дружно «заржали», стали дружески бить ему ладонью о ладонь, жать руку. Некоторые смеялись до слёз, держась за животы. Прикольная шутка всем очень понравилась. Анатолий Терентьевич объяснил:

          - Я на военном заводе работаю, у нас на производстве все краски стойкие к воздействию микроорганизмов. А цвет такой потому, что это технологические остатки, слитые из нескольких опорожнённых бочек с краской разного цвета.
 
          В общем, с этой шуткой Анатолий Терентьевич разом подружился со всем нашим коллективом яхтсменов и водномоторников. После этого случая все стали обращаться к нему уважительно-ласкательно: «Терентич», а кто был с ним близок по возрасту, просто «Толик».

          Вечером выяснилось, что и Толик, и я остаёмся ночевать на катерах, чтобы не тратить время на дорогу домой и успеть за счёт этого дольше поработать. Ведь надо закончить ремонтные работы до спуска на воду.

          В вечерних сумерках, когда в речной воде на краю слипа мы, завершив работу, мыли руки, я позвал Толика к себе на катер:

         - Приходи ко мне на ужин. У меня есть кое-что для знакомства.

         - И у меня найдётся, - ответил радостно Толик, - но давай лучше  у меня на
            катере, а то мне камин надо протопить, чтобы ночью не замёрзнуть.

         - Хорошо, договорились. У меня, то, масляный радиатор в каюте греет, видишь    
           из эллинга кабель-времянка к катеру протянут.

         Чтобы попасть к Толику на катер, нужно забираться по приставной лестнице метра на три над землёй. Перемахнув через борт, оказываешься в кормовом кокпите. Здесь под широкими банками объёмистые рундуки для такелажа. Над вельботной кормой, за которой массивное деревянное перо руля, настелена палуба на всю ширину миделя, обрамлённая высоким кормовым релингом из сварных труб. Конструкция релинга служит каркасом для широкой кормовой банки, похожей на скамейку в парке.
 
        Из кокпита можно подняться на открытый капитанский мостик, под которым моторный отсек с тракторным дизелем, а по обе стороны от него двери. Левая – ведёт из кокпита на камбуз с двухкомфорной газовой плиткой и пятилитровыми, почти шаровидными, газовыми баллонами.

        А правая дверь через коридор в кают-компанию. Здесь, ниже прямоугольных иллюминаторов с занавесками, под палубными потопчинами оборудованы шкафы с дверками, раздвижными стёклами, шуфладками. Под ними по обе стороны широкие мягкие диваны, обтянутые кожзаменителем. Посередине, между диванами, довольно большой массивный стол. В передней части каюты двухстворчатая дверка, ведущая в носовую каюту с «V» - образными диванами.

        Но главная достопримечательность катера располагалась слева от входа в кают-компанию. Это настоящий дровяной камин из листовой меди, конической формы, где конус заканчивается трубой, выходящей на палубу каютной надстройки. На медной поверхности камина – чеканка, изображающая актёрскую маску, где широко открытый рот – отверстие топки. Внутри,  колосники для лучшей тяги и впереди кованая решетка, чтобы головешки не вываливались.
 
        Размещается камин на полуметровой по высоте от пайолов металлической сварной подставке, верхняя поверхность которой, служащая основанием камина, выложена шамотными кирпичами. И хотя расстояние от камина до стен каюты составляет около метра, тем не менее, стены вокруг камина и потолок над ним защищены медной обшивкой по асбесту.
 
          От пайолов до подволока в кают-компании высота метра два с лишним. Как потом мне рассказал Толик, всё дело в том, что предыдущим хозяином катера, построившим его, был скульптор-камнетёс ростом под два метра и фигурой Геракла или Самсона. Все размеры на катере, будь-то: высота каюты, длина и ширина диванов, проходов и дверей – делались под стать фигуре хозяина. Вот, уж, действительно «хозяин – барин».

          Правда, в результате всех этих отклонений от классических пропорций планировки, катер не отличается изяществом форм, и больше напоминает собой бесхитростный «Ноев ковчег».

          Зато общие габариты и внутренний простор ассоциируются с чем-то могучим и спокойным. Поэтому, опять же, как я узнал от Толика, придуманное им и его женой Ниной название «Добрыня», в честь русского былинного богатыря, как нельзя, кстати, подошло для этого катера. Это название, нанесённое краской через трафарет пятиметровой длины и буквами, стилизованными под старословянскую письменность, полуметровой высоты, ещё больше подчёркивает монументальность катера.

          Первым делом после того, как мы поднялись на борт «Добрыни», Толик разжёг камин. Потом, пока я разглядывал камин и кают-компанию, он открыл консервы, нарезал и разложил на тарелки закуску, в том числе и принесённую мною. Развели его и мой «Н.З.», перелив всё в одну бутылку.

          Потихоньку начали ужинать. Где-то, после третьей рюмки завели разговор о семьях, работе, специальностях, пристрастиях. Вот что, скажем прямо, в ходе этой не короткой посиделки я узнал от Толика.

Глава вторая: Толик.

          Толик старше меня лет на шесть. Тогда ему перевалило за сорок. Он из поколения «шестидесятников». В 1960 году Толик учился на третьем курсе военно-инженерного училища, готовившего радиоинженеров для ВВС.  Однако, в соответствии с хрущёвским указом «О сокращении численности вооруженных сил СССР на один миллион человек с первого января 1960 года» военное училище ликвидировали, а на его базе создали институт инженеров гражданского воздушного флота (ГВФ), куда зачислили всех бывших курсантов военного училища.

          Толик как был на третьем курсе училища, так и остался на третьем курсе института. Поначалу даже не иногородним студентам не  только разрешалось, но и приветствовалось проживание в общежитии, на скорую руку организованном на месте казарм. Такое изменение судьбы стало первым серьёзным испытанием в его жизни.

         И форма, как у лётчиков гражданской авиации, которую носили студенты. И чисто мужские по составу учебные группы студентов. Почти та же программа обучения, что и в военном училище, и те же преподаватели, которых, как и курсантов, демобилизовали и трудоустроили в новом институте, и почти военная дисциплина, казалось бы, должны были сделать из ребят тех же офицеров, что и военное училище, но лучик хрущёвской оттепели заглянул и сюда.

         Словно весенним дождём она смыла с молодых ребят тень сталинизма, порождавшую в людях раболепие, замкнутость, боязнь безнаказанно говорить всё и везде то, о чём думаешь. Пришло осознание того, что ты свободная индивидуальная личность. Всё перемешалось в молодых головах. И романтика стройотрядов, и модные в те годы стихи молодых поэтов, мужская дружба, юношеская любовь, гордость за наши успехи в космосе, и всё, всё, всё, что придавало крылья.

         По распределению после окончания института Толик попал в аэродромную службу Ташкентского аэропорта.  И всё сразу встало на свои места, дав понять, что ты просто маленький винтик в большом отлаженном механизме, причём, не самый важный и ответственный, который может и отвинтиться, и потеряться, но от этого с большим механизмом ничего не произойдёт.

         Стала сказываться оторванность от дома, от друзей. Познакомился с москвичкой,  приехавшей сюда тоже как молодой специалист. Женился, родился сын. Как и всех молодых,  ещё не приспособленных к семейной жизни, заел быт, точнее его неустроенность.

         Отдушиной оставались лишь многочисленные командировки по Союзу, особенно, в Москву, Ленинград, Ригу, где всегда ждали друзья, однокашники, родители. Где ждали встречи, вечеринки, где хотя бы на время возвращались дни беззаботной студенческой молодости.

         А год шел за годом, а он всё оставался тем же рядовым инженером с жалкой зарплатой. Когда срок обязательной отработки диплома подходил к концу, Толик сделал для себя окончательный вывод, что инженерная и руководящая работа – это не для него.

        Да и семейная лодка к тому времени дала течь, постоянное «пиление» жены по поводу нехватки денег переросло в непрекращающийся скандал, несколько затихавший в дни получки и аванса, и разгоравшийся с новой силой уже через несколько дней.

        Порвал всё сразу. Вернулся домой холостяком, устроился на военный завод, выпускавший в то время самое секретное радиооборудование для армии. Работал Толик рядовым радиорегулировщиком в бригаде, где почти все по образованию радиоинженеры. Со многими раньше учился в ГВФе.

        С доплатой за секретность, за план, за высокое качество и профессионализм выходило до четырёхсот рублей в месяц. Это почти в два раза  больше, чем в среднем по другим заводам. Сразу почувствовал себя человеком. Не стыдно стало и алименты высылать бывшей жене, которая с сыном также перебралась к родителям домой в Москву. Но это уже ушло на второй план.

        Ему встретилась женщина, понимавшая в нём всё, ставшая ему не только женой, но и другом навсегда. Родился сын – Костик. Жизнь «устаканилась». Это, видимо, были лучшие годы в его жизни. Заболел романтикой моря. Что побудило его к этому?  Вспомнил фотопортрет бородача с умным, мужественным проникновенным взглядом, с трубкой в зубах и в грубом свитере.

        Портрет писателя Э. Хемингуэя, портрет, ставший в шестидесятые неизменным атрибутом украшения комнаты каждого молодого интеллигентного мужчины. Скорее всего это он, Хемингуэй, звал его, Толика, к «островам в океане», звал на помощь «Старику», осмелившемуся потягаться с самим Морем… 

        Так, вот, мы с Толиком и подружились. Стали подругами и наши жёны. Жили мы относительно недалеко друг от друга. В наших семьях были собачки, с которыми по вечерам ходили гулять в старинный парк, располагавшийся на середине пути между нашими домами.

        Так что, созвонившись, встречались на прогулке почти каждый день. Летом ходили в совместные походы на наших катерах, зимой устраивали поочерёдные вечеринки-посиделки то у нас, то у Толика дома. Незаметно пролетело два года. Наступило лето тысяча девятьсот восемьдесят третьего года.


Глава третья: Со второй попытки.

         Толик ушел в отпуск в начале июля. Где-то, на третий день семья со всеми пожитками и припасами переехала на катер, уже стоявший на воде. Компанию Толику и Нине в этом походе составили тоже их друзья, семейная пара с двумя детьми. Ещё два дня ушло на подготовку к плаванию.

         Я с завистью смотрел на «Добрыню» и её экипаж, но мой отпуск ещё впереди, после сдачи полугодовых отчётов на работе, то есть не раньше числа двадцатого июля. Накануне шумно отметили начало отпуска и предстоящее отплытие. Утром следующего дня завели дизель, отдали концы и взяли курс подальше от большого индустриального города на природу.

         После вчерашнего шумного и весёлого «праздника» я остался спать на своём катере, но в тот момент, когда  «Добрыня»  покидал причал, я уже уходил с  территории стадиона, так как спешил на работу. Видел только, как он успел отойти на полкабельтова от берега.

         Но после работы, когда  приехал на нашу стоянку, не мог поверить своим глазам. «Добрыня» не только никуда не ушел, но стоял на суше, на берегу на своём кильблоке, как во время зимней стоянки.

         Несколько человек во главе с Толиком и самым опытным среди наших капитанов по части сварки и механики Мишей по прозвищу «Гак», владельцем и капитаном двенадцатиметровой парусной яхты «Четыре ветра», толпились в районе кормы под днищем «Добрыни», что-то пытаясь на пальцах объяснить друг другу. А произошло следующее.

         Толик долго ремонтировал катер перед спуском на воду. Делал обычную подготовку к сезону с покраской. Но, то дождливая не подходящая для наружной покраски погода, то занятость на работе растянули этот процесс до конца июня, когда он и «скинул» катер на воду перед самым отпуском. Времени опробовать катер на ходу, да и самой необходимости в этом, в общем-то, не было.

         Толик пару раз запускал двигатель на холостом ходу, стоя на воде, на растяжке у пирса, но, не включая реверс, и, следовательно, вал двигателя и винт. Когда же, наконец, он отчалил от берега, выяснилось, что вал двигателя деформирован, как говорят специалисты, «бьёт», создавая сильную вибрацию корпуса.

         Минут через пятнадцать не выдержал дейдвудный подшипник, и вода снаружи от винта через разбитый подшипник стала поступать по валу вовнутрь катера, причём,  весьма в больших количествах. Это первой заметила Нина. Далеко уходить с такой поломкой не имело смысла, тем более, что и при выключенном реверсе теперь вода продолжала поступать вовнутрь. Чертыхаясь, вернулись обратно.

         На стоянке сдали кормой на пологий, уходивший под воду бетонный слип. Теперь катер уже не находился на плаву, а опирался своей кормовой частью в твёрдое основание.

         В административном здании стадиона с телефона дежурной Толик созвонился с товарищами по работе. Завод, на котором работал Толик, находился в трёх трамвайных остановках от нашей стоянки. Это позволило товарищам Толика в обеденный перерыв привезти с собой с завода несколько специалистов механиков. После «консилиума» последовал единогласный вердикт: «Добрыню» вытаскивать на берег, вал с винтом и подшипник снимать.

         Гараж, в котором базировались автокраны, находился на той же улице, где и завод Толика. Подъехав туда к концу рабочего дня, то есть с пятнадцати до шестнадцати часов, без труда Толик со своим компаньоном по так неудачно начавшемуся плаванию Стасиком поймали перед проходной большой автокран на базе КРАЗа.   «Добрыню» ЗИЛ и ГАЗ не поднимут, слабоваты.

         За двадцать рублей без проблем  договорились с водителем автокрана, чтобы тот поднял   катер из воды и поставил его на кильблок. Водитель сразу сообразил, что отсюда до стоянки ехать пять минут, а сама работа займёт полчаса, выходит «халтурка» очень выгодная. Поэтому после работы, идя с трамвая на нашу стоянку, я и встретил большой автокран, выехавший с её территории.
 
         Следующие два дня ушли на то, чтобы снять вал с винтом, разобрать дейдвудный подшипник и отвезти всё это «хозяйство» к Толику на завод. Отпускники оставались жить на катере. Погода стояла тёплая, запас продуктов имелся большой, да и пополнить его, находясь в городе, не составляло труда.

         Дети с утра до вечера удили рыбу с пирса или играли на берегу. Надо сказать, что территория стоянки утопала в зелени, так как находилась, как бы на границе между нетронутой природой с одной стороны, и, наступавшей на неё железобетонной городской индустриальной  окраиной, с другой.

         Вынужденное заточение на стоянке продлилось две недели, которые ушли на ремонт катера, второй за этот сезон спуск на воду и ходовые испытания. После спуска, крановщика, за дополнительную «пятёрку», попросили не уезжать полчаса, чтобы на ходу убедиться, что ремонт сделан качественно и катер может оставаться на воде. Завели двигатель, и Толик на разных режимах сделал на катере несколько кругов по лагуне рядом со стоянкой.

         Потерю центровки вала, приведшую к выходу из строя дейдвудного подшипника, каждый из специалистов объяснял своей причиной, поэтому к общему заключению не пришли. Правда, в дальнейшем за все годы эксплуатации «Добрыни» таких аварий больше не случалось.

         Теперь, когда все страхи остались позади, ещё несколько дней ушло на новую подготовку к походу и пополнение запасов. Но теперь уже через неделю начинался и наш с моей женой отпуск. Само собой родилось предложение и нам на нашем каютном катере присоединиться к походу.

         Так как у Стасика отпуск уже шел к концу, да и всем «до чёртиков» надоело сидеть на стоянке, Толик с компанией отчалили, не дожидаясь меня. Но мы предварительно договорились, что к условленному месту их туристической стоянки я подойду на своём катере через несколько дней.

Глава четвёртая: Я, в отпуске!

          Наконец, наступил день и моего отплытия. Я подготовился к походу заранее, вещи, продукты, бензин завёз на катер на рабочей неделе по вечерам после работы.

          Сегодня пятница, и по традиции, существующей в конторе, я утром должен формально сдать дела, в одиннадцать часов во время кофейной паузы выставиться своим ближайшим коллегам, а это у нас традиционно: торт, кофе и бутылочка коньяка. И не позднее тринадцати часов тебя отпускают «на все четыре стороны» на целый месяц.

          У меня же в запасе и пятая неделя: три дня к отпуску за общественную работу «дружинником» плюс два дня отгулов за ночные дежурства в конторе на Первомай  и  День Победы.

          Как я и планировал, без четверти час уже был по пути домой, а от работы до дома мне пять минут ходьбы. Жена домой ещё не пришла, хотя у неё традиции те же. Зашел в квартиру, звоню ей по телефону:

          - Марина! Ну, ты когда придёшь?

          - Не отпускают, много отчётов. Да и на завтра я договорилась с мастером
             Керюху стричь. (Керри – наш карликовый пудель – прим. авт.) А в
             воскресенье надо будет ехать к твоей маме помочь консервировать огурцы,
             если она в субботу на рынке купит дешево, и мне позвонит. Не томись, 
             плыви сегодня, а я приеду в понедельник на электричке, только никуда не
             уходите с условленного места стоянки.

           - В кои веки вместе в отпуск идём, а у тебя всегда «заморочки». Ладно, до
              понедельника. Я пошел на катере.

           Предполагаемое место нашей стоянки и как найти его, двигаясь от железнодорожной станции, Марине знакомо по прошлому году. Мы здесь останавливались на ночевку, тогда это место и облюбовали. Да, не любит Марина ни катер, ни отдых на воде, комфорта ей, видите ли, не хватает. Меня злило то, что все равно приедет, но будет таскаться одна по безлюдным местам, пробираясь к нашей стоянке.

           В два часа дня я уже был на катере. Кинул сумку в каюте, переоделся в походную одежду, и направился в административный корпус к дежурной, чтобы отметиться об уходе, как минимум, на неделю. А то ещё подумают, что катер пропал и шум поднимут.

           Дежурила Вера – пухлая, грудастая блондинка, работающая пенсионерка лет пятидесяти семи.

           - Привет, Вера! Я на недельку ухожу. Толика догонять буду, давай в журнал
               запишусь.

           - Что по реке на взморье пойдёшь? – переспросила Вера, кивнув мне головой
в ответ на моё приветствие. Я не успел ей ничего ответить, как к её окошку подошли две девушки, чтобы оставить ключи от комнаты в ведомственной гостинице. Я сразу обратил внимание, что они обе без обручальных колец, и, если живут в гостинице, значит приезжие, командированные. Вера опять обратилась ко мне:

            - Попутчиц возьмёшь? Ты, ведь, на катере сейчас на взморье отплываешь?
              Их Олег с яхты «Спидола» хотел до взморья прокатить, да девушки на
              заводе задержались, ушел без них. Они девчата хорошие, командированные
              к нам на завод.

            Кто-то из девушек ответил:

            - Ой! Да, что Вы беспокоитесь, мы уже решили на электричке ехать.

            Но Вера продолжала настаивать:

            - Я вам «охламона» какого не присоветую. Владмир у нас свой капитан,
              семейный, культурный, начальником работает. Он вас за час до центра
              взморья добросит, а здесь пока на трамвае, пока на электричке, к вечеру
              только доберётесь, и три часа в духоте париться будете, а на воде с ветерком.

            Девушки, молча, переглянулись, не зная, что ответить.

            - И так, вы уже слышали, меня звать Владмир, - представился я, пытаясь взять инициативу в свои руки.

            - Лена.

            - Валя, - скромно назвались девушки.

            - Ну, тогда быстрее на пирс, - и я, встав между ними и легонько прикоснувшись к их талиям, повёл их, сначала, на крыльцо, а потом в сторону пирса на катер. На их попытки что-то неуверенно спросить у меня, лаконично ответил:

             - За полтора часа хода всё, всё подробно расскажу, объясню и отвечу на
               любые вопросы.

             Подошли к катеру. Лена спросила меня:

             - А до моря далеко там, куда мы приедем? У нас на Волге много
             водохранилищ, но на настоящем солёном море я не бывала, - но её перебила Валя:

            - Володя, а большие магазины, где товары для детей продают, там есть?

            - Магазины игрушек, что ли?

            - Нет, одежды, обуви для детей, трикотажа, но игрушек тоже можно.

            - Есть, но лучше здесь, в центре города универмаг «Детский мир», там всё
              сразу можно для детей купить, и импорт каждый день «выбрасывают», - посоветовал я. Вдруг Валя остановилась, что-то буркнула Лене и сказала:

            - Я через пять минут вернусь.

            Я не стал спрашивать, куда и зачем убежала Валя. Вдруг по женским делам. Мы остались с Леной вдвоём. Говорила она быстро и много. О том, что на катерах она уже каталась дома, но на настоящей парусной яхте ей не приходилось, а, вот, Олег обещал прокатить их по морю.

            - А как же он собирался вас высадить на берег, в море, то, килевая яхта к
              берегу подойти не может? Вдоль побережья везде мелко, - поинтересовался я.

            - А Олег предупредил, что нас по очереди перевезут на берег в резиновой
              надувной лодке. Сказал, чтобы купальники одели и взяли большие
              полиэтиленовые пакеты с ручками, для одежды. Говорит, если будут
              волны, в лодке можно одежду подмочить.

              А у нас с собой купальников нет,
              зачем, думали, их брать в командировку. И больших полиэтиленовых
              пакетов тоже, они у нас страшный дефицит. С надписями на английском
              на рынке по три рубля за штуку, с рисунками – по пять рублей, а если 
              «нафоткана» женская попка в джинсах, то по восемь рублей. Так ещё и не
              всегда бывают. Цыгане ими торгуют, а милиция их гоняет.

              Лена «тарахтела», не переставая:

              - Мне двадцать четыре года, я не замужем. Был жених, мы даже жили
              полгода вместе. Но его по распределению направили в Комсомольск на
              Амуре. Говорил, как обустроится, вызовет меня, но пропал, ни слуха, ни
              духа. Писала к нему на завод, просила найти, но безрезультатно. А адрес
              своих родителей он не оставил.

              А Валя тоже одинокая, она на два года старше меня, но окончили
              университет мы в один год, она два года в академическом декретном отпуске
              была. Её сыну шесть лет. С бабушкой, то есть со своей мамой, сейчас
              оставила. Нас вместе распределили в Ульяновск. Лена сама из Ульяновска,
              и мать её там живёт, а я под Костромой в маленьком посёлке родилась и
              выросла.

              Наш завод, вашему заводу комплектующие детали поставляет. По ним
              вопрос возник, вот, мы и приехали решать. Завтра утром в восемь часов у
              нас самолёт. Дело сделали, домой летим. В семь надо быть в аэропорту, а от
              гостиницы трамваем и ещё автобусом до аэропорта добираться. Завтра
              суббота, трамваи, наверно, утром редко ходят?

              В это время вернулась Валя:

             - Владмир, ты извини, но нам нужно в город. Сыну одежду и сапожки на зиму
               хочу купить. У нас детских вещей днём с огнём не достанешь. Я сейчас на
               завод вашим женщинам позвонила, поинтересовалась, так они в один голос
               сказали, что нужно ехать в «Детский мир». Так, что спасибо тебе за
               подсказку и за предложение  на взморье прокатиться. Как-нибудь, в другой
               раз.

               Мы к вам на следующий год в отпуск приедем. Мне ваша Вера,
               администратор, говорила, что у неё старшая сестра одна в двухкомнатной
               квартире на взморье живёт. Муж у неё умер, а дочка замужем давно, у них
               с мужем своя квартира. Так что приглашала, сказала недорого можно
               разместиться, как в санатории, - и добавила, уже обращаясь к Лене, и чуть отводя её в сторону, но я расслышал:

             - Я тебя одну не отпущу  на катере, а катание на яхте я тебе и дома
               организую.
 
Лицо Лены не скрывало разочарования, но, то ли она не хотела ссориться с подругой, то ли она была у Вали по работе в подчинении, и Лена, молча, повиновалась. Девчонки тепло распрощались со мной и направились к выходу со стоянки в сторону трамвайной остановки.

             Я подумал про себя – «облом». Жаль, конечно, что придётся идти одному. От штурвала не отойдёшь, даже при небольшом волнении катер «рыскает» носом, приходится всё время подруливать. А девчата бутерброды сделали бы, винца бутылочку распили, всё веселей. После «отвальной» на работе, я ничего не ел, жрать захотелось, как голодному волку. Решил перед отходом что-нибудь перекусить.

             На всякий случай сходил до Веры, сказал, что у «попутчиц» планы поменялись, ухожу один. Тут вспомнил о Толике, что цель моя быстрее добраться до друга, чтобы встряхнуться, как следует, по поводу начала моего отпуска. Вздохнул, позавидовав, по доброму тому, что он всегда с женой, С Ниной, романтиком в душе, готовой идти  за мужем, как декабристка.

             Почему-то захотелось быстрее с ними увидеться. Так как моторы проверял загодя, без лишних проволочек отдал концы, оттолкнулся от пирса, с полуоборота завёл мотор и отвалил от берега.

             Скорость у наших катеров километров двенадцать-четырнадцать в час, потому что наши катера не глиссируют, то есть не скользят по воде, а рассекают, расталкивают её. Причём вес «расталкиваемой» воды равен полному весу катера с экипажем, горючим и всем имуществом. Такой ход называется – водоизмещающий режим.

             Значит, если мой полный вес одна тонна, то и толкаю я перед собой, как бульдозер, одну тонну воды. Оттого подвесной мотор «жрёт» почти один литр бензина на один километр пути. Сжёг канистру бензина, значит в зависимости от течения, волнения и ветра, прошёл от двадцати до двадцати пяти километров.

             А мне до Толика идти почти тридцать пять километров, причём две трети пути против течения. Значит, в пути буду около двух с половиной часов. Погода спокойная, волнение около одного балла. Укачивает не больше чем в машине на шоссе.

             С одной стороны можно сказать, что очень не экономичный режим, но с другой стороны я ведь тащу с собой, как улитка, целый дом. Две каюты, камбуз с пятидесятилитровой ёмкостью питьевой воды, с брошенной в неё серебряной ложкой, чтобы вода не протухла.

             Газовая плитка с десятью запасными литровыми газовыми баллончиками, набором кухонной и столовой посуды для приготовления обеда из четырёх блюд и посуды для полной сервировки стола на пять персон.

             Щелочной аккумулятор на сто ампер часов, а это  ходовые и стояночные огни, фара, сирена, освещение кают, радио, магнитофон. Массу походной одежды, и штормовой и тёплой, постельные принадлежности, запас концентратов и консервов на две недели, как, минимум, для троих членов экипажа, десять бутылок капитанского «Н.З.», солидная аптечка, судовой компас, барометр с термометром, бинокль, динамофонарик.

             Аварийно- спасательный комплект, а это набор инструментов и материалов первой необходимости, пять спасжилетов, спасательный круг с пятидесятиметровым линем, набор сигнальных ракет, пятилитровый углекислотный огнетушитель, кусок брезента три на три метра, аварийный сигнальный флажок.

             В такелажное оборудование входит: два якоря, штук десять разной толщины концов от десяти до тридцати метров, два весла, багор, четыре кранца, вёдра, швабры, большая двуручная пила для дров, два топорика (колун и туристический), лопата, туристический котелок с треногой.

             И главное, запас бензина десять канистр плюс два расходных бака на моторе, всего до двухсот сорока литров. С таким оснащением с экипажем в два-три человека можно пройти около двухсот пятидесяти километров, две недели не сходя на берег.

             Один мой товарищ в одиночку неделю ждал меня на необитаемом островке в разорванной палатке с намокшими от дождя одеждой и спальным мешком, мокрыми спичками, отсыревшими фонариком и «транзистором». Прожив после этого на моём катере два дня, он назвал его: «Люксом в гостинице «Россия»».

             А если говорить о катере Толика, то «Добрыня» это целый дом на воде, где всегда комфортно и  тепло не только от камина, но и от душевного тепла тех, кто тебя здесь встречает.
 
             За размышлениями незаметно пролетели два часа. За это время отходил от штурвала два раза, чтобы открыть «минералку», хотел пить, и пополнить из канистры расходный бак бензином. Я приближался к цели своего маршрута.               
            Минут через двадцать за поворотом реки показалась лагуна с мощным раскидистым деревом, растущим на самом берегу, в тени которого «Добрыня» нашел свою походную стоянку.
          


Глава  пятая: Встреча.


           Как только мой катер свернул с фарватера и стал приближаться к лагуне, где стоял «Добрыня», меня заметили и дети и взрослые. Кто находился в каюте вышли в кокпит или залезли на каютную палубу, а кто стоял на берегу, подошли к самой воде. Махали руками, что-то радостно кричали, но я не слышал из-за расстояния и шума мотора.

           Я встал рядом с «Добрыней», борт к борту, бросил швартовый конец Стасику, стоявшему с детьми на берегу. Пока я вытаскивал из рундука свои кранцы, Толик одерживал ногой мой борт, чтобы наши катера не бились друг о друга бортами. Потом он привязал и свой кранец между двумя моими.

           Мы подтянулись за концы, наброшенные на носовые и кормовые утки «Добрыни» и моей «Марины». Получилась жёсткая сцепка, теперь стало возможно переходить с борта на борт, не боясь упасть в воду. Особенно этому обрадовались дети, для которых лазание по катерам стало новой игрой.

           Я причалил в то время, когда полным ходом шла подготовка к ужину, задуманному как «прощальный». Стасик с семьёй должен завтра утром уезжать на электричке в город. Оказывается, за всё время отпуска Стасик лишь сегодня в первый раз по телефону-автомату, идя в магазин, позвонил домой тёще, с которой они вместе жили. И из разговора узнал, что она заболела,  и требовала, чтобы её дочь, то есть жена Стасика, срочно вернулась домой.

           Видимо, просто соскучилась по внукам, но спорить и ссориться с ней  не в их интересах, ведь, когда они с женой на работе, за детьми присматривает она. Стасик, да и его жена тоже, чувствуя, что сегодня последний день «расслабона», оттянулись по полной программе. Толик охотно их поддерживал.

           У каждого это проявлялось по своему, по мере взятого на грудь количества. Стасик поочерёдно на полном серьёзе пытался у каждого из нас выяснить:

           - Ты меня уважаешь? – и, получив утвердительный ответ, продолжал, - Тогда
            давай выпьем, только по «штрафной», наливай по полной!

           Нина с женой Стасика много курили, попивая коктейльчик. Толик в двадцатый раз пытался рассказать, как в молодости он со своим другом и однокашником Фимой, когда они приходили к Фиме домой поддатые и начинали убеждать Фимину жену, что они, «ни в одном глазу», она устраивала им проверку, а именно: заставляла делать «ласточку», стоя на табуретке.

           Толик пытался сопроводить свой рассказ показом, как он делал «ласточку», правда, стоя на полу, но ему зафиксировать позу «ласточки» не удавалось. Он качался и начинал заваливаться. Это вызывало у окружающих дружный смех. Нина его любя шлёпала ладонью по темечку со словами:

          - Сядь, «Ласточка», угомонись!

          Дети в носовой каюте на широких диванах играли, пока захотели спать и сами «отбились» ко сну. Я сидел тихо. Эйфория по поводу начала отпуска, появившаяся после первой рюмки, быстро исчезла. Меня клонило в сон. Часы показывали за полночь. Позади, был длинный, насыщенный день.

          Обычно в этом походе Нина и жена Стасика с детьми: мальчиком лет семи и четырёхлетней девочкой, спали в носовой каюте, а Толик, Стасик и Костик в кают-компании на диванах. Но сегодня Костик уснул с другими детьми в носовой каюте, и его не стали будить или пытаться перенести на руках, поэтому Нина легла спать в носовую каюту к детям, Стасик и его жена устроились в кают-компании на диванах, а Толик пошел спать ко мне на катер.

          Перед сном решили с Толиком «погонять чаи». Поставил на камбузе на газовую плитку чайник, пока он закипал, мы с Толиком «приняли на грудь» по рюмашке, я открыл бутылку водки. Но пока настаивалась заварка, Толик заснул, будить я его не стал, «побаловался» чайком с карамелью в одиночку и лёг спать.

          Наутро пробудились часов в девять. Толик и Стасик собрались у меня на катере «поправить» здоровье. Дети это «просекли» и «доложили» матерям. Жена Стасика подняла не на шутку шум, что, мол, приедешь к больной тёще «поддатый». Нина тоже обиделась, но, видимо, потому, что решили это сделать без женщин.

          Она зашла к нам в каюту и забрала со стола бутылку, из которой мы вчера, ложась спать, отпили с Толиком граммов сто. Я смолчал, так как понимал ход Нининых мыслей, что раздувать конфликт и ссору Стасика с женой не следует. Они всё равно скоро уедут, а мы на обед бутылку, так и так, оприходуем для аппетита. По иному, оставшиеся три четверти бутылки  на троих и не назовёшь.

          Из-за «конфликта интересов» завтракали «на ходу», даже не садясь за общий стол. Жена Стасика с Ниной складывали вещи отъезжающих. На удивление их набралось на три спортивные сумки и ещё объёмистый свёрток из перетянутого верёвкой, крест-накрест, солдатского одеяла, внутри которого тоже сложили вещи.

          Стало ясно, что детей, чтобы они не перепачкали обувь и ноги, преодолевая чернозёмную жижу топкого луга, придётся переносить на руках, хотя бы младшую девочку. То есть, чтобы перенести все вещи, рук не хватит. Толик об этом всё время бубнил Нине и стал собираться провожать друга до станции. И Костик захотел пойти с отцом, но Толик его озадачил:

          - А ты, Костик, оставайся на катере. Присмотришь, чтобы мама не
            «баловалась» с дядей Владмиром… водочкой.

          Я выждал момент, когда мы, мужики, остались втроём без женщин и детей и обратился к Толику и Стасику:

         - Давайте я вас на своём катере за двадцать минут до станции подкину.

         Стасик протянул мне руку, но не пожать, как я сначала подумал, а ткнуть мне пальцем в грудь, произнося при этом:

         - Это ты хорошо придумал, что не сказал о своём предложении вслух. Ну,
           сойдём мы с катера на перрон и моя женушка меня тут же «упакует» в поезд.
           Сегодня суббота, они через каждые десять минут ходят, а мне потом весь день
           мучайся после вчерашнего. А у нас с Толиком свой план.

           Сегодня жара,
           пока идти будем по открытому лугу взмокнем. Магазинов и «точек» по пути
           жажду пивком утолить достаточно, а моя женушка запретить это сделать
           Толику не может, а мне не разрешит, и он, вроде из солидарности, откажется.
           Неловко, как-то, получится, так что по паре кружек пива мы «сорвём».

           - Ну, про Костю ты, сам пойми, мне «разведчика» с собой брать, Нина опять
           обижаться будет, что её «обходим», - как бы оправдываясь,добавил Толик.
 
           - Ладно, моё дело предложить, ваше право отказаться, - резюмировал я. Теперь Стасик протянул мне руку по настоящему, для рукопожатия. Тут подошла Нина и обратилась к Толику:

         - Ну, раз уж мне «охрану» приставил, можешь не торопиться, встреть  своих
            «стариков». Ты хоть помнишь, что к нам сегодня собирались твои родители.

Костика рядом не было, и Нина, шутя, обратилась ко мне, но так, чтобы Толик слышал:

         - Смотри, Владмир! Мой муж заревновал, «охрану» оставил.

         На дорожку присели, обменялись рукопожатиями, и через пару минут группа из женщины с двумя детьми и двух навьюченных мужиков скрылась за высокой песчаной насыпью, отделявшей нашу стоянку, от почти километрового по ширине топкого заливного луга, заканчивавшегося следовавшей за ним «цивилизации».

         Костик устроился ловить рыбу, сидя на палубе «Марины». Я расположился на широкой кормовой банке «Добрыни». Нина зашла в каюту и через открытую дверь показала мне  недопитую бутылку той марки, что пили  вечером.

         Знаю, Нина любит во время шумного застолья, когда на столе много начатых, но ещё не допитых бутылок, «заныкать» парочку таких полупустых, чтобы поутру обрадовать мужиков, да и самой не мучиться.

         - Ну, что по рюмашке? – весело предложила она. Я понимал, что она хочет выпить рюмочку, но для этого я должен составить ей компанию, и я коротко ей ответил:

         - Наливай!
 
Я зашел в коридор между кокпитом и каютой, чтобы Костик не видел рюмку, и мы выпили по пятьдесят грамм. Снова вышли в кокпит. Я опять сел на кормовую банку, а Нина закурила и продолжила допивать свой кофе, солидная кружка с которым стояла недопитой на банке в кокпите ещё с утра. Отпив несколько глотков и сделав пару затяжек, она промолвила:

         - Ну, вот! Свято место пусто не бывает. Уехали одни, сейчас приедут другие. Но
            они ненадолго, часов в семь вечера поедут домой. А Марина завтра должна
            приехать?
          
         - Нет, обещала в понедельник, - не скрывая на лице недовольства тем, что ещё ждать почти двое суток, ответил я. Мы ещё с полчаса поговорили о том, о сём. В конце Нина попросила:

          - Пойду, прилягу немного, что-то разморило меня, а ты присмотри, пожалуйста, за Костей.

          Я взял ещё одну удочку и пошел сел недалеко от него. Костик, мальчик очень спокойный, не капризный. Любит рыбалку, может целыми днями напролёт сидеть с удочкой. Результат его усердия и усидчивости налицо. Под банкой кормового релинга натянуто два или три ряда верёвок, на которых вялятся около сотни пойманных им рыбёшек, по размеру свободно умещающихся на ладони взрослого человека.

         Просидел так примерно полчаса, у меня не клевало. Вытащил из каюты на палубу надувной матрац, кинул его за спиной Костика и улёгся так, чтобы чувствовать его присутствие. Но незаметно для себя задремал. Очнулся я от женских голосов на берегу. Первый голос, точно был матери Толика, Второй показался мне голосом моей жены.

Глава  шестая: Шашлык.

          Я снял с лица шапку, которой прикрывался от солнца, и приподнял голову. Передо мной действительно стояла моя жена, Марина, а рядом с ней на коротком поводке наш пудель Керюша, лакавший воду из реки. За Мариной шла с раскрытым солнечным зонтом, в панамке и солнечных очках с круглыми стёклами мама Толика. Далее следовал отец Толика в светлом картузе и фотоаппаратом на груди, и замыкал шествие вспотевший Толик с авоськой, в которой стояла эмалированная кастрюля литра на четыре, как оказалось потом, с шашлыком.

          - А ты как здесь оказалась? – удивлённо спросонья спросил я у жены.

          - Поздоровайся, во-первых, со всеми. А, во-вторых, меня разбудила твоя мама. Она сказала, что сегодня не сможет поехать на рынок за огурцами, так что консервирование завтра откладывается. Я отвела Керюшу подстригаться чуть раньше назначенного времени, а мастер оказалась не занятой, и к одиннадцати часам я уже освободилась.

          А в городе такая жара! Быстро дома собралась и на взморье. Что же мне на пляже одной лежать, как «солдатской вдове», вот и приехала к тебе. Вышла из вагона на перрон и увидела Толика и его родителей. Оказывается я с ними в разных вагонах ехала. А ты, что не ждал? Может у тебя уже кто-то в каюте есть?
 
          В разговор вмешалась Нина:

          - Здравствуй, Мариночка! Не «наезжай» на мужа. Он хорошо себя вёл.  Очень
               расстраивался тем, что ты обещала приехать только в понедельник.

Старики задержались на берегу, целуя Костю, спрыгнувшего прямо с палубы к ним на берег, и теперь, когда они медленно забрались по приставной лестнице на борт «Добрыни», мы с Ниной с ними тепло поздоровались. С дороги все переоделись в купальники, решили освежиться,  фотографироваться и, уже затем приступить к церемонии приготовления шашлыка.

           Кроме родителей все купались и ныряли с кормы «Добрыни». Мама Толика каталась у берега на надувной лодке, которую Толик держал на катере. Отец Толика много фотографировал. Он военный пенсионер, уже много лет подрабатывает в школе, раз в неделю ведёт фотокружок. Снимать он старается незаметно, но с выдумкой, чтобы, как он говорит, «схватить жизнь».

           Сейчас, по прошествии стольких лет, нет уже ни «Добрыни», ни моего катера «Марина», ни родителей Толика. Нет и его самого, и, пожалуй, только те фотографии остаются единственным материальным доказательством существования, когда-то, того живого «схваченного» мига.

           Когда мы смотрим на пожелтевшие фотографии наших пращуров, с серьёзными лицами готовившихся к съёмке, создаётся впечатление,  они знали, чувствовали, что эта их фотография, возможно и есть то единственное, что дойдёт от них до их далёких потомков. Но в этих студийных с классическими позами снимках нет главного, нет жизни. В отличии от снимков, сделанных отцом Толика, глядя на которые кажется, что ты слышишь голоса, ощущаешь плеск волн и дуновение ветерка.
 
           После купания мужчины занялись шашлыком. Толик с Костей пошли вдоль берега в поисках  веток и прочих деревяшек, выброшенных рекой на сушу и уже успевших высохнуть.

           Я ходил вдоль берега, разыскивая камни и кирпичи. Хоть это и покажется странным, но вдоль берега, на котором отсутствовали какие-либо постройки, нашел несколько, бог весть откуда, взявшихся здесь битых кирпичей. Мы сложили из них  нечто вроде мангала, поставив их на ребро и уложив в два ряда. Между рядами развели огонь. Пока деревяшки и сучья прогорали, образуя горящие угли, одели мясо на шампура. Их штук десять имелось на «Добрыне».

           Когда шампура водрузили на импровизированный мангал, отец Толика стал махать над ними крышкой от кастрюли, как веером, чтобы угли давали больше жара. Вскоре ароматный шашлычный дымок  потянулся вдоль берега, вызывая повышенный аппетит у всех рядом присутствующих. Женщины «соорудили» большую миску салата из свежих овощей. Отец Толика привёз к шашлыку и бутылку сухого вина.

           Шашлыки все нахваливали, ели с аппетитом, запивая сухим вином, бутылку с которым загодя погрузили в речную воду, чтобы,  в такую жаркую погоду хоть немного охладить.

          Незаметно время подошло к семи часам вечера. Родители Толика стали собираться домой. Толик хотел идти их провожать, но отец наотрез отказался:

            - Стемнеет ещё часа через три. Мы уже дома будем. Да и дорога здесь одна. Уж,
              коли сюда собирались сами добираться, то обратно и подавно бог велел.
              Отдыхайте! Пошли, мать! – обратился он к матери Толика, пожал нам руки, поцеловал Костика и ещё раз обратился к Толику:

            - Кастрюлю не потеряй, не утопи с катера, а когда вернёшься, сразу матери
              отвези домой.
 
Все коротко ещё раз попрощались, не забывая поблагодарить за вкусный шашлык. Толик проводил родителей до луга, помог преодолеть им песчаную насыпь.

            Нас осталось четверо взрослых, не считая Костика, и мы, конечно, не ограничились сухим вином. Добавили чего-то покрепче, закусывали, потом пили чай с карамелью и сушками. Вечер прошел за непринуждённой беседой.
 
            Нина рассказывала, как вчера праздновали «отвальную», кто что делал, как Толик изображал «ласточку». Мы и сами смеялись, вспоминая, и у Марины вызвали живой интерес. Потом Толик и Нина рассказали, как прошли другие дни, когда нас с Мариной не было. Так весело просидели часов до двух ночи.

Глава  седьмая: Пожар.

           На следующий день, в воскресенье, долго спали, не спеша завтракали. После завтрака Нина, Марина с Керюшкой и Костик пошли прогуляться вдоль берега, потом они легли загорать на склоне песчаной гряды. Мы с Толиком занялись уборкой, каждый на своём катере.

           У меня правило – находясь в походе, на стоянках, если они длятся более двух дней, заводить для прогрева мотор на холостом ходу. Так как в карбюраторе и под капотом появляется конденсат, и особенно в сырую прохладную погоду бывают проблемы с запуском двигателя.

           Если двигатель запускать регулярно, каждые два дня, на пять минут на холостом ходу, он прогревается, конденсат исчезает, внутренние поверхности и детали смазываются, прочищается карбюратор. Такой двигатель заводится с пол оборота, не вызывая проблем у его владельца.
 
           То же самое я намеревался сделать и сейчас. Но я не учёл того, что от сильной жары и прямых солнечных лучей мотор перегрет, и при наполнении камеры карбюратора бензином, он сильно расширяется и, вытекая из карбюратора на поддон двигателя, испаряется. Подкачал резиновой грушей бензин из расходного бака, да видать, много перекачал, и дёрнул шнур стартера.

           Мотор не завёлся, но от искры в прерывателе, расположенном в подвесном моторе под маховиком и не защищённым никаким герметичным кожухом, воспламенились пары вытекшего из карбюратора бензина, скопившиеся под капотом. Из него повалил густой чёрный дым. В полуметре от мотора, в рундуках у меня стояли  канистры с бензином,  литров шестьдесят, не меньше.

           Катера наши счалены концами-канатами борт к борту намертво. Значит, в течение минуты они могут сгореть или взлететь на воздух. Хорошо ещё, что на катерах кроме нас с Толиком никого нет, а он мужик, успеет выпрыгнуть. Я заорал во весь голос:

           - Толик! Горим! Руби концы, отталкивай меня подальше!

           Слава Богу! Толик оказался недалеко и сразу услышал меня. Правда, он не стал выполнять мою команду, а взглянув на мой горящий мотор,  схватил на своём камбузе пластмассовое ведро с концом, с помощью которого на ходу черпали забортную воду. Через пару секунд он уже окатил мой мотор, из которого появились языки пламени, ведром забортной воды.

           Я стал мокрым с головы до ног. Но капот защитил мотор от потока воды и горение продолжилось. Вылитое по большей части на меня, ведро воды подействовало в переносном смысле отрезвляюще, голова стала быстро и продуктивно работать. Главное я успокоился. Первое, что пришло на ум: Толик рядом, он не поддался панике, мы начали действовать, но делать это надо целенаправленно.

           Выдернул из мотора бензошланг расходного бака, значит, гореть могут только остатки бензина, вытекшие из мотора. Отстегнул капот,  внутри в нём горел поролон, приклеенный для шумопоглащения. Толик снова вылил ведро воды, в основном на капот, поролон погасил, но на моторе ещё горят провода в пластмассовой изоляции. Рванул в каюту, дёрнул с дивана солдатское одеяло, которым укрывался.

           В секунду оказался вновь у мотора, накрыл его одеялом, стал плотно прижимать его к узлам двигателя, чтобы не было доступа воздуха. Одновременно Толик, свесившись через свой борт, стал небольшой струёй лить воду мне на руки, чтобы я не обжегся, и не вспыхнуло сухое одеяло. Когда струя воды  окончилась, стянул насквозь мокрое одеяло с мотора. Огонь побеждён! Дым рассеялся.

           - Ну, ты и даёшь! – Выдавил Толик из себя, качая головой. Обессиленный я долго сидел на полу в кокпите не в состоянии сказать что-нибудь связное. Потом выдавил:
       
         -  Иди ко мне. Стресс надо снять. Спасибо! Без тебя такое могло быть. Ты
             молодец, вовремя!

Толик спустился ко мне:
         
         - Ладно, не переживай. Сейчас на жаре всё само собой быстро просохнет, а
              провода  заменишь, у меня, кажется, похожие куски есть на катере.

Мы сели в каюте. Я вытащил из шкафчика бутылку, стал наливать. Как назло, горлышко несколько раз звякнуло по краю стаканчиков.  Толик, глядя на мой мандраш, хмыкнул и улыбнулся в бороду.

            - Воду и огонь мы с тобой уже прошли. Так давай выпьем за медные трубы! – произнёс Толик. Водка пошла с трудом, но, всё же, через пару минут полегчало, отпустило, и Толик стал расспрашивать  меня:

             - Так, что же у тебя там случилось?

             Я рассказал ему. Где-то с полчаса мы переводили дыхание. А ещё через час, заменив сгоревшие провода, я благополучно опробовал мотор. За это время он на солнце полностью высох и завёлся с пол оборота. Закончили приборку. Вернувшиеся к обеду «члены экипажа» ничего не заметили, и мы с Толиком также сохраняли молчание.

Глава восьмая: Рыбный день.

               Обедали, расположившись на банках в кокпите «Добрыни». С высоты кормы, возвышавшейся над водой метра на полтора, обратили внимание, что вдоль противоположного берега медленно передвигается небольшой рыбацкий бот с рубкой для отдыха экипажа в носовой части корпуса, высокой, во весь рост, рубкой для рулевого и небольшой мачтой с гиком и талями над палубой для вытаскивания сетей. Посмотрели в бинокль. Действительно рыбаки-колхозники ставили сети. Нина быстро сообразила:

              - Вот бы у рыбаков купить свежей рыбы!

              - Тогда уже лучше поменять бутылку водки на ведро рыбы, - предложил я.

             - А, что, это идея, - согласилась Нина, и добавила, обращаясь ко мне и Толику:

             - Сгоняйте на «надувнушке» к рыбакам и договоритесь.

Толик возил с собой небольшую старую резиновую рыбацкую одноместную лодку, на которой, кстати, вчера каталась у берега его мама. Торопиться нам не пришлось, так как рыбаки никуда не собирались уходить. Закончив ставить сети, они бросили якорь у противоположного берега, как раз напротив нашей стоянки.
 
             Резиновая лодочка оказалась небольшой. Мне пришлось лечь на дно в носовой части, а Толик грёб маленькими складными вёслами, сидя на полу в корме. Под  весом двух мужиков лодочка погрузилась до половины бортов. Если  во время нашего плавания поперёк реки, появились  баржа или моторка, создающие большую волну, нам бы пришлось туго.
 
             До рыбацкого бота оставалось метров двадцать, когда мы услышали звуки губной гармошки, в такт им раздавались хлопки в ладоши и стук каблуков.  Мужской слащавый голос пел то ли частушку, то ли народную шуточную разбитную песню. Едва пение закончилось, послышались смех и одобрительные возгласы, звяканье посуды.

             В этот момент мы подошли к их борту. «Гульбон» у рыбаков шел «на всю катушку», мы подождали относительной тишины, когда рыбаки, видимо, поднимали по рюмке, и постучали веслом в железный корпус.
 
            Внутри послышались удивлённые голоса, и в ту же минуту над бортом появился мужик лет тридцати в свитере и капитанской фуражке, видимо главный.

            - Мы, вон, с тех катеров, - представился я и продолжил – отдыхаем здесь, нам 
              бы, рыбки свежей, а то консервы надоели. За бутылку ведро договоримся?

            - Рыбу ещё поймать надо. Подплывайте с бутылкой завтра в семь утра, - ответил «капитан».

            «Гульбон» у рыбаков продолжался часов до двух. В ночной тишине до нас доносились обрывки слов, смех, пение. Мы, как обычно, тоже долго не ложились, но часа в два завели будильник на половину седьмого утра и легли спать. В часов пять, я проснулся и вышел из каюты по нужде. Рыбацкий бот исчез. Выругался про себя «на чём свет стоит», не зная, что делать. Но тут я услышал знакомые голоса и тарахтение дизелька на том берегу.

            Предрассветный ветерок разогнал облако тумана над рекой, и ниже по течению увидел и бот, и рыбаков, вытряхивающих на палубе сети и складывающих рыбу в плоские деревянные ящики. В голове промелькнула мысль, а что, если они вытащат все сети и уйдут вниз по течению, туда, где расположен их колхоз. На всякий случай решил разбудить Толика. Но когда я перелез к нему на борт, он сам проснулся и вышел в кокпит:

            - Ты чего, как слон топчешься в такую рань?

            - Так, ведь, рыбаки уже заканчивают сети выбирать. Закончат и уйдут, что
               думаешь, они помнят, после вчерашнего, о чём с нами договаривались.

            - Ладно, поехали.

Мы сняли резиновую лодку, сушившуюся на крыше каюты, опустили её на воду. Толик выбрал луженое ведро для дойки коров, поясняя мне:

            - Бутылка – она и есть бутылка, поллитра, а ведро это луженое самое
              большое из всех, что у меня есть, литров на пятнадцать. А мы, ведь,
               договаривались без точностей, просто «махнуть ведро на бутылку».
 
Положили в ведро бутылку водки и в том же порядке, как вечером, сев в лодку, отчалили к рыбакам. Только теперь ещё между моих ног стояло ведро. Приблизившись к борту, услышали, как в рубке громыхает пустеющий от пресной воды солдатский чайник. Рыбаки после аврала жадно пили из него прямо с горлышка. Мы постучали в борт веслом.

             Опять показался тот же мужик в капитанской фуражке, только лицо его теперь выглядело красным и опухшим от пьянки и бессонной ночи, и глаза почти не открывались. Он свесился через борт, и ничего не говоря, забрал у нас ведро. Когда он поставил его на палубу, раздался  одобрительный гул. О чём-то оживлённо наперебой заговорили. Через пару минут «капитан» передал нам через борт полное рыбой ведро, поверх которого лежала щука сантиметров семьдесят длиной. Она свешивалась с двух сторон ведра почти до его донышка.

             Взаимно поблагодарив друг друга, мы отчалили к себе, а рыбаки весело удалились в рубку «поправлять» здоровье. Правда, пока мы с большой осторожностью переправлялись через реку, рыбаки снялись с якоря, завели дизель и пошли вниз по течению в сторону своего рыбколхоза.

           Когда мы вернулись, Нина уже не спала. Она приготовила ёмкости, ножи, разделочные доски и, покуривая, ждала нас.  «Улов» был отменный. В ведре помещались двадцать три рыбины. Все почти стандартной длины  тридцать, тридцать пять сантиметров. Плотва, лещи и три окуня, и поверх ведра лежала щука килограмма четыре, не меньше.

           Утром восьмилетнего Костю сфотографировали с щукой моим фотоаппаратом на цветную плёнку. Он держал её рукой под жабры на уровне плеча, и рыбина свисала ему ниже колена.
 
           Решили поступить с уловом следующим образом. У семи штук лещей почистить внутренности, просолить и завялить на зиму к пиву. Остальную рыбу почистить в виде филе и зажарить на сковородке на подсолнечном масле в мучном кляре. Из оставшихся голов, хвостов и плавников, а также трёх очищенных  целиком окуней, сварить рыбный суп на газовой плитке. Ибо назвать его ухой -  кощунство.

            Женщины занимались этим почти целый день. Уже на завтрак нас ожидало блюдо с горой жареной рыбы. Прикинули, что рыбы хватит дня на два, поэтому решили ничего к рыбе не готовить, кроме салата из свежих овощей, и никакие консервы не открывать. По настоящему обедали ближе к вечеру, совместив его с ужином. Обед удался «на славу». Поели «от пуза».  «Оприходовали» три бутылки водки на четверых. Но с таким «закусем» оставались, как говорится, «ни в одном глазу».

           Вообще, следует сказать, что к «алкашам» нас причислять нельзя. Все мы работали, неплохо зарабатывали. Находились в том зрелом возрасте, когда ещё много сил и здоровья, но есть уже большой жизненный опыт, позволявший держать себя «в форме» в любом состоянии. Да и выпивка при таких условиях, а именно:

 - круглосуточным нахождением на свежем воздухе,

 - с обильной калорийной едой,

 - не спеша, по чуть-чуть, с перерывами на «выветривание»,
 
 - в чередовании с регулярным купанием в реке,

  - умеренным физическим трудом,

 - спокойным, достаточной продолжительности сном,

 - высоким тонусом, соответствующим состоянию отпускников,
 не брала нас, давая лишь умеренный эффект релаксации. А частое и обильное употребление алкоголя считалось в те годы нормой жизни подавляющей части общества, начиная с самых верхов.      

Глава  девятая: Эвакуация.
   
          Ранним утром, когда все ещё спали, меня разбудила моя жена. Она довольно шумно вышла из каюты в кокпит, потом, протопав над моей головой по палубе,  сбежала по приставному трапу на берег и исчезла в кустах. Подумал, что она вывела попросившегося на прогулку Керюшу, но, открыв глаза,  увидел, что пудель спит в ногах её дивана. Это ещё больше меня озадачило, решил дождаться её возвращения.

          Сначала, чтобы выразить своё «фе!» по поводу шума, но, когда прождал её минут пятнадцать, меня разобрало любопытство, почему её так долго нет. Прождав, ещё минут пять, хотел уже встать и выйти на палубу, осмотреть окрестности. Но в этот момент услышал, как она забирается на борт. Войдя в каюту, Марина стонущим голосом произнесла:

           - У меня понос и тошнота, ломота и озноб, - и она легла на диван, укутываясь в спальный мешок. Я пощупал её лоб, он показался мне горячим. Вытащил из шуфладки аптечку, и дал Марине градусник. Пока она мерила температуру стал расспрашивать, что она вчера ела. Оказалось, всё, то же самое, что и остальные, причём в меньших количествах, чем, например, мы с Толиком. Градусник показывал тридцать семь и пять. Такая температура и все проявившиеся симптомы говорили о возможном пищевом отравлении.
 
           Я открыл «Краткий медицинский справочник», прилагавшийся к аптечке, и прочёл, какие из имеющихся препаратов, в каких дозах и как часто следует принимать в таких случаях. Марина нехотя проглотила «горсть» таблеток. Когда все встали, первым делом расспросил о самочувствии, но ни Толик, ни Нина с Костей на здоровье не жаловались. Рассказал о случившемся с Мариной. Толик полушутя полусерьёзно стал намекать:

           - Надо бы для профилактики  спиртиком из «Н.З.» желудок промыть.

Нина отмахнулась от него, как от мухи, полотенцем:

           - У тебя одно на уме, как бы «хряпнуть» с утра. А, что, если это дизентерия?
             По этому поводу в инструкции к аптечке ничего не сказано?

           - Здесь везде подчёркнуто, что аптечка предназначена для оказания первой
             медицинской помощи, а затем следует обратиться к врачу, - ответил я.

           Разговор сам собой пошел о необходимости возвращения Марины домой. Мы позавтракали без Марины, она пила только крепкий чай, лёжа в каюте. Через пару часов снова померили температуру. От принятых лекарств она нормализовалась, но за это время жена ещё дважды ходила на берег «по нужде». Наконец, она решилась:

           - Я поеду домой, но одна я боюсь, вдруг мне станет плохо.

Стали думать, что делать. От нашей стоянки до железнодорожной станции три километра, из них один километр по непроезжему для машин заливному лугу. За лугом магистральных улиц тут нет, так, что не то, чтобы такси, а просто частника вряд ли поймаешь.

          «Скорая» тоже сюда не подъедет, да и, чтобы вызвать её, надо идти до ближайшего телефона-автомата километра два «с гаком», да и увезёт она Марину, в бог знает какую, сельскую больницу. В теперешнем состоянии Марина будет «плестись» до станции не меньше часа. На электричке «пилить» до города тоже около часа, и ещё столько же времени в городе займёт путь от вокзала на городском транспорте до дома. А, если её за эти три часа снова потянет до «ветра»?

           Обдумав, я рассказал свой план:

           - Я отвезу Марину на катере. Максимум через два с половиной часа мы будем
             в городе на нашей стоянке. Всё это время она сможет, не напрягаясь лежать, а
             если, что -  на ведро «сходит». ( биотуалетов тогда на катерах не было, да и
             мы ещё не знали, что это такое. – прим. авт.) А на нашу стоянку можно с
             телефона дежурной вызвать и «скорую», и такси. Да, и на трамвае ехать
             оттуда до дома всего минут сорок.

Услышав это, Марина сразу согласилась. Но Толик с Ниной, не сговариваясь, спросили:

             - И ты, что не вернёшься?

             Расстроенный ситуацией об этом я ещё не думал. На этом разговор закончился, и я стал собираться в дорогу. Через несколько минут ко мне подошел Толик:

             - Ты мне рублей двадцать пять одолжишь до нашего возвращения. Дома
                деньги есть, как вернусь, в тот же день отдам.

Но в этот момент мне пришла в голову идея:

             - Я, конечно, могу дать тебе все деньги, что у меня с собой, но если у тебя
               действительно дома деньги есть, может,  провернём «операцию». Давай
               пойдёшь со мной на катере, подстрахуешь и поможешь в случае чего, а от
               стоянки тебе до дома рукой подать. Там к обеду на электричке и вернёшься.

 Долго не  думая, лишь перекинувшись с Ниной парой фраз, Толик ответил:

             - Согласен! Мне тут Нина подсказывает, может Марина «оклимается» и
               вы вернётесь?

             - А сколько вы здесь ещё пробудете?

             - Дней пять, мне и Нине в понедельник на работу, - Толика перебила Нина:

             - Ты скажи Владмиру, что по дороге сюда у тебя на движке топливный насос
                «барахлил», в случае чего, один ты не справишься.

             - Понимаешь, Нина, на две ходки у меня запасов бензина не хватит,  а
                знакомый водитель, который мне канистры на стоянку привозит, сейчас
               тоже в отпуске. А в трамвай с канистрами не пустят. Так что на катере я
                сюда, вряд ли, вернусь. Но перегнать «Добрыню» Толику в любом случае
                помогу, приеду на электричке.
    
              - Знаю, Владмир, какие у тебя прожорливые движки. Но, если подружка моя,
                Мариночка, поправится, приезжайте вдвоём на электричке, места всем
                хватит. Вшестером  размещались, а уж впятером и подавно уместимся.

На этом и договорились. Я передал Толику на борт два комплекта принадлежностей для сна, а именно: две подушки, два спальных мешка и два солдатских одеяла, и походную одежду. Передал также и запасы консервов и капитанский запас «горячительного», чтобы приехать налегке. Закончив перегрузку, стали готовиться к возвращению.

              Толику Нина составила целый список продуктов, что нужно купить. Нина тепло попрощалась с Мариной. Толик оделся в «цивильное» и перешел ко мне на борт, подбирая отданные Ниной швартовые концы. Костя стоял в кокпите на корме «Добрыни», махал руками и кричал:

                - Папка! Быстрее возвращайся, - Нина  молча махала нам рукой.

               Катер на ходу немного покачивало, Марина легла на диван и закрыла глаза. Проспала она почти всю дорогу. В пути мы были два часа двадцать пять минут, о чём сделали запись в судовом журнале. Прогулявшись на родной стоянке по берегу, Марина заявила:

                - Ни «скорой», ни такси не надо. Без вещей до дома мы и на трамвае доедем.

Толик проводил нас до остановки и пошел в сторону своего дома. По параллельной улице ходил троллейбус, на котором Толику до дома ехать три остановки. Мы с женой до своего дома добрались без приключений. Дома Марина померила ещё раз температуру, она оказалась нормальной. Приняла ещё таблетки и мне сказала:

                - Езжай обратно вместе с Толиком. Я уже чувствую себя лучше. Если до
                завтрашнего утра все симптомы болезни не пройдут, пойду к врачу. Ты   
                только завтра после обеда позвони мне.

                - Хорошо. Только дай слово, что вызовешь «скорую», если станет хуже.

Я понял, что лёгкое недомогание стало лишь поводом «слинять». Нет, не любит Марина туристическую жизнь. Не теряя времени, позвонил Толику домой. Он долго не брал трубку:

                - Да, я уже у входных дверей квартиры стоял, не хотел возвращаться, чтобы
                телефон послушать, но, что-то внутри меня подсказало, а вдруг это ты, - оправдывался он. Я рассказал ему все новости, и ещё раз переспросил:

                - Может мне лучше ближе ко дню твоего возвращения подъехать, помочь
                просто перегнать «Добрыню»? – на что Толик ответил:

                - Может вы за что-то на нас с Ниной обиделись, что так резко решили
                «слинять» на катере, если я ошибаюсь, извини. Через час жду на вокзале,
                прямо на нашем перроне у остановки первого вагона. Если немного
                задержусь, не волнуйся, жди. Мне ещё в пару, тройку магазинов надо
                забежать, мне Нина, тут, список, что купить, на двух страницах
                составила.

«Забежать» - это Толик «громко» сказал. Он мужик дотошный, исполнительный.  Сделает всё, как жена сказала, если надо, то и в пять магазинов зайдёт. А значит, ждать его придётся, как минимум, ещё лишних полчаса. Потому что Толик всё  делает не спеша, с расстановкой, с перекурами, но, по большому счёту, продуманно.

                А я «живчик», всё хватаю на лету, может и успеваю больше, иногда что-то сделаю, а радости не испытываю, а у Толика всё в «кайф». Хоть простой шуруп вкрутить. Карандашом место отметит, линейкой ещё раз промерит, коловоротом отверстие подготовит, шуруп в него вставит, затянет отверткой крепко, заподлицо, опилки сдует и сядет спокойно перекурить, любуясь своей работой.

               В знойный день почему-то приходят в голову воспоминания прошедшей зимы, словно от этого должно становиться прохладнее. Зимой в субботу, часов в одиннадцать звоню Толику:

               - Ну, что поедем сегодня на стоянку посмотреть, как наши «ласточки»
                отдыхают, - говорю ему. Это я ему про наши зачехлённые катера, стоящие сейчас, зимой, на суше, на кильблоках, на нашей стоянке.

               - Да, только я ковёр пылесосом почищу, я тебе перезвоню, - отвечает Толик. Сижу, жду звонка час, другой, смотрю телевизор. Где-то ещё через час, наконец, раздаётся телефонный звонок Толика:

               Ну, сейчас ещё мусор вынесу, и через час встречаемся на остановке.
 
И вот мы на стоянке. Заходим к дежурной, узнаём последние новости. Потом идём на пирс. Подтянем концы на брезенте, обойдём раз десять вокруг, пощупаем борта и днища, постучим по ним. Начнём рассуждать о предстоящем весеннем ремонте, какие надо найти материалы, что ремонтировать.

               Когда пальцы начнут замерзать, согреемся кофейком с бальзамом или коньячком, из прихваченных с собой термосов. Толик покурит. Поговорим о планах на будущее лето, и уже слегка замёрзнув, торопимся домой. Но по дороге домой начинаем звать друг друга в гости, и всё в итоге благополучно заканчивается встречей с нашими женами и доброй вечеринкой старых друзей.

               Жена Толика Нина нам во всём помогает. Она работает заведующей складом инструментов в одной большой научно-исследовательской «шарашке», где мастера по заявкам лабораторий умеют сделать всё, начиная от какого-нибудь кронштейна под раковину, до спутника. Денег на науку не жалеют, мастера приходят на склад и берут сами всё, что им нужно, Нина только списывает. Так, что какое свёрлышко, отвёртку или полотно для ножовки, Нине раздобыть не проблема.
 
               Эти размышления пришли мне в голову не сразу после телефонного разговора, а уже тогда, когда я ждал Толика на перроне вокзала, обшаривая глазами в поисках бородача, выходившую на перрон толпу.          
         


Глава  десятая: Пиво.

        День выдался жарким, особенно жара и духота чувствовались в большом каменном городе. Поездка и в переполненном  городском трамвае, и в электричке с непривычки замучили духотой. Когда мы с Толиком вышли из электрички, наши рубашки от пота прилипли к телу. Страшно хотелось пить, а нам предстояло пройти до «Добрыни» ещё три километра, причём последний километр по  заливному лугу под жаркими лучами послеобеденного солнца.

        Решили, первое, что мы сделаем, вернувшись на катер, это нырнём в реку. Мы перешли через рельсы и двинулись вдоль железнодорожной насыпи, проложенной по берегу реки, укреплённому железобетонными плитами и волноломами, уходившими от берега в глубину. Метров через двести железнодорожное полотно начинало довольно круто отворачивать от реки.

         Здесь, на этом разветвлении, на самом берегу стояло очень старое кирпичное двухэтажное здание поселковой бани с высокой кирпичной трубой. С насыпи видно, как за покосившимся дощатым забором возвышались две чёрные кучи – угля и шлака, а вдоль внутренней стороны забора сложены дрова в виде обрезков стволов деревьев метровой длины, расколотых по диаметру на две половины.

         Дальше за территорией бани вдоль реки всё утопало в зелени. Когда забор бани закончился, мы увидели среди кустов «пивнушку» - небольшой фанерный киоск и рядом с ним несколько столиков под навесами.

         Народа оказалось немного. Однако, у ларька стояли человек пять, ожидавших, когда освободятся кружки. Распаренные, розовые лица и не успевшие высохнуть волосы выдавали в них клиентов бани.

         Отдыхающие курортники на эту сторону железной дороги, ближе к реке, не захаживали, так как здесь никаких общественных зданий не располагалось, только довольно ветхие жилые дома постоянных жителей посёлка. Так что эта «забегаловка» для местных, видимо, являлась банным пивным буфетом, на лето выносившимся из здания бани сюда, на берег реки.

         Мы, не сговариваясь, подошли и заняли очередь. Видя, что мы достаточно прилично одеты, чтобы не собирать по всем карманам  последние медные копейки на одну кружку пива на двоих, к нам подошла женщина, возраст которой определить оказалось сложно из-за её чрезмерного пристрастия к алкоголю. Однако сегодня она казалась трезвой, и, насколько это возможно в её положении, ухоженной.

         Пытаясь говорить нам негромко, хоть это её пропитым голосом удавалось ей с трудом, она предложила нам за рубль трёхлитровую стеклянную банку в каких продают консервированные огурцы, которую она держала в закрытой кошелке. Наклонившись к нам, она произнесла:

          - «Шеф» в «свою тару» наливает без очереди.

Толик пытался мне объяснить, что за рубль мы можем взять четыре кружки пива, но я его не послушав, остановил женщину. К нашему удивлению и радости, банка оказалась чисто вымытой. Мы расплатились с женщиной, и подошли к окошку ларька. Мужчины из очереди смотрели на нас недовольно, но молча, ведь порядок отпуска пива «в свою тару» здесь, видимо, установлен давно и самим народом.

           Взяли три литра в банку и ещё две кружки. Не из горла же нам пить. Продавец сразу нашел две свободные кружки, так как мы сами отказались ждать «долива» после того, как в банке должна осесть пена, «заработал» на нас грамм триста пива. Зато мы заимели кружки.

           Пока нам наливали пиво, я объяснил Толику, что мы сэкономили дважды. В первый раз, минут тридцать в очереди, а когда умираешь от жажды, это много. И во второй раз, когда мы сможем, уходя, опять взять без очереди полную банку с собой на катер. И нам хорошо, и Нину порадуем свежим пивком, «баллы» заработаем.
 
          По первому бокалу «рванули» не отрываясь, по дороге к выбранному столику.
 
          - Ну, ты и «хитропопый»! – улыбаясь в бороду, и, наконец, оторвавшись от кружки,  ответил Толик. На другом конце стола, вдоль которого стояли длинные скамейки, сидел мужик, по-деловому, чистивший небольших вяленых лещей. Их с десяток лежало перед ним в полиэтиленовом пакете. Я обратился к нему:

          - Любезный! Есть предложение. Угости нас парочкой рыбёшек в обмен на
            кружку пива.

          - Хм, на такое предложение «у матросов нет вопросов», - улыбаясь неожиданной удаче, ответил он, и тут же «подсуетился» к нам со своей кружкой, которую допивал на ходу.

          - Берите каждому по паре на выбор, - протянул он нам пакет с рыбой. Пока я выбирал рыбёшек, Толик осторожно, чтобы не создавать лишней пены, нацедил мужику его кружку. Произведя «бартер», мужик напоследок обратился к Толику:

          - Сигареткой не угостите? – и, прикурив от сигареты Толика, мужик  довольный удалился на своё место. Под рыбку незаметно банку пива «уговорили».
 
          Сегодня редкий, если не единственный случай, когда я пью пиво с таким наслаждением. Всё сопутствует мне. И недавно начавшийся отпуск, и тёплая погода, и компания с другом, и этот поход на катерах, и даже то, что «болезнь» жены, вроде бы, благополучно разрешилась. И то, как ловко всё складывалось в этой пивной, включая пиво и лещей. Вспомнились строки армейских стихов, много раз переписанных из одного «дембельского» альбома в другой, и давно потерявших своего автора:

           …А, если нависнут грозные тучи,
           Оденем шинели, и встанем мы в строй,
           Но я вам желаю встретиться вместе
           Солнечным летом в курортной пивной. (*)

И вот оно - солнечное лето, вот она – курортная пивная! Как молодой парнишка, я радовался тому, что, вот – оно, наяву сбылось. То нечто несбыточное, грезившееся длинными, армейскими ночами, в карауле, в «нарядах».

            За разговорами, не заметили с Толиком, как наступило семь часов вечера.  Без очереди «повторили» банку пива, позаимствовав у продавца ещё и полиэтиленовую крышку, и двинулись в сторону катера. Солнце хотя и находилось достаточно высоко, но уже не жгло своими лучами.

            Костя, забравшийся на крышу надстройки, разглядывал заливной луг в бинокль. Из-за гигантской кроны дерева, нависавшей над катером, мы Костю не замечали. Завидев нас первым, он тут же поделился своей радостью с мамой. Нина, заждавшаяся с ужином, стала всё разогревать на газовой плитке.

            Моё такое скорое появление её немного удивило. Может быть, поэтому она и встретила нас, хотя и приветливо, но сдержанно, без ругани за «запашек». Заметив в руках Толика банку с пивом, к которому она относилась, если и без любви, но положительно, и вовсе подобрела. Правда, первый её вопрос был, что с Мариной?

             Ужинали в каюте долго. Почему-то при свечах. Однако, выглядело это романтично. Обсуждали в подробностях события сегодняшнего дня, рассказывали Нине, как добрались до города, какую «точку» нашли на обратном пути по дороге на катер. Ещё раз все вместе оценили «стратегически» выгодное место расположения нашей походной стоянки. Я гордился тем, что именно я нашел это место в прошлом году.

             После ужина Нина ушла спать в носовую каюту к Костику, а мы с Толиком раскинулись на кожаных диванах в кают-компании, и мгновенно «отрубились» после стольких сегодняшних событий, и …пива.


(*) – Эти строчки сложил сам в 1972 году во время службы в армии. Говорят,  что по   
       поводу «пивной» уже есть у К.Симонова. Я, к сожалению, знаком только с
     несколькими его романами. Так что извините за невольный грех, но не каюсь.




       
Глава  одиннадцатая: «Бартер».
   
               
          Жаркая ночь почти без утренней прохлады перешла в ещё более знойный летний день. Утром я, Толик и Костя купались, пока Нина возилась с завтраком. Купание на какое-то время подарило утреннюю свежесть. Теперь часов до двух жариться на солнце. Только позже крона дерева, под которым мы стоим, станет прикрывать нас от его палящих лучей.

         После завтрака Костя сел с удочкой на палубе в тени надстройки удить рыбу. Нина в купальнике спустилась на берег мыть после завтрака посуду, с тем, чтобы потом искупаться. Мы с Толиком пошли прогуляться по берегу.

          Особенностью места нашей стоянки можно считать намытый землечерпалками в метрах тридцати от берега песчаный холм длиной метров триста и высотой с двухэтажный дом. Островки сорной травы на холме говорили о том, что намыли его уже несколько лет назад. Этот холм полностью скрывал от нас все признаки присутствия людей, а именно: домики, машины, вечернее освещение, шум электричек.

          За песчаным холмом болотистый заливной луг, простиравшийся вглубь суши почти на километр. И лишь за ним, в сосновом бору, просматривались окраинные домики дачного посёлка. Поэтому нам казалось, что мы стоим в диком удалённом месте. Да, и противоположный берег реки, имевшей здесь ширину метров сто двадцать, поросший густым лиственным лесом, подчёркивал безлюдность этой местности. Только две-три баржи в день, медленно толкаемые мимо нас буксирами, да с десяток, пробегавших за день катерков, напоминали нам о существовании людей.

          Мы с Толиком забрались на вершину песчаного холма, и только тогда услышали звук работающего трактора, неизвестно откуда и зачем взявшегося здесь. Фактически расстояние от трактора до «Добрыни» рукой подать, точнее, перейти через холм. Толик сразу что-то сообразил и обратился ко мне:

          - Если трактор никуда не будет уезжать, стой здесь, - и Толик стал быстро спускаться в сторону катера. Через пару минут он уже шел ко мне, держа в руках ведро. Я сообразил, что он хочет раздобыть у тракториста солярку. Когда Толик подошел ко мне, я увидел в ведре семисотграммовую винную бутылку, заткнутую натуральной пробкой. Я знал, что в ней чистый медицинский спирт, разведённый напополам водой, градусов под пятьдесят.
 
         Спирт этот, в прямом смысле, не ворованный. Если говорить об этом в двух словах, то чистый медицинский спирт литрами выдавался на работе у Толика в качестве дополнительной премии. Ведь надо же было, как-то, руководству заинтересовывать людей работать для выполнения плана в последние дни месяца в «авральном» режиме, практически круглосуточно, не покидая завода.

         Мастера давали спирт два-три раза в сутки по пятьдесят грамм «для бодрости», а основное количество только после успешной сдачи продукции в счёт плана. Привилегией получать спиртом дополнительную премию обладали лишь те работники бригады регулировщиков секретной радиоаппаратуры, кто не пил полученный спирт прямо на заводе или его окрестностях. А Толик, как раз, имел интерес скопить на летнюю навигацию капитанский «Н.З.».
 
         - Я один «дёрну» с трактористом из этой бутылки по рюмке, чтобы у него не
           появилось сомнений в качестве «продукта», а то втроём «приложимся»,
           трактористу ничего не останется, а мы вместе потом, на катере, - обратился ко мне Толик. Я ответил ему:

         - Да, я на такой жаре пить и не собирался, тем более, с утра пораньше.

         Тракторист, заметив, как мы спускаемся по склону к нему, вылез из кабины и, не заглушая двигателя, облокотился на заднее колесо. Увидев у нас в руках ведро, и то, что мы идём к нему со стороны реки, он по своему опыту, видимо, догадался о цели нашего визита. Подошли к трактористу.

         Толик поздоровался с ним за руку, как со старым знакомым. Я тоже последовал примеру Толика. Потом я наблюдал следующую картину. Толик вынул из ведра бутылку, из кармана два полиэтиленовых тридцатиграммовых стаканчика, в каких в больницах наливают микстуру. Так как обе руки у него оказались заняты, он зубами выдернул неглубоко загнанную в горлышко бутылки пробку, и налил содержимое в стаканчики, держа их в ладони левой руки.

         Затем поднял левую руку, предлагая трактористу взять один стаканчик, что тот и сделал. В правой руке Толик держал бутылку,  в левой стаканчик, а во рту пробку, я еле сдержал смех от комичности ситуации. Собрался пить с заткнутым пробкой ртом. Я вытащил у него пробку изо рта, и он сразу заговорил:

         - Отличный спирт! – и после этой короткой рекламы он залпом выпил из своего стаканчика. Тракторист тоже залпом выпил свой стаканчик. От крепости напитка обоих передёрнуло. Из-за отсутствия закуски Толик предложил трактористу закурить. Сделав по затяжке, приступили к разговору. Толик сразу перешел к деловой части:

         - Нам бы, за бутылку пару вёдер солярки, «шеф». Мы тут с катером стоим, - Толик махнул головой в сторону берега и продолжил:
 
         -  А то, боюсь, до дома не доберёмся.

Тракторист без слов взял ведро и приладил его к низу топливного бака, где у него размещался сливной вентиль. Толик протянул трактористу бутылку, вновь закрывая её пробкой. Но тракторист рукой показал, что закрывать не надо, и, приняв бутылку в свои руки, спросил стаканчики. Толик намёк понял, поднял стаканчики, держа их по одному в обеих руках, чтобы удобнее наливать.

         Тракторист предложил и мне, но я показал жестом, что не пью. Он взял из руки Толика стаканчик, и они выпили. Вторая рюмка  пошла  легче. Тракторист показал на топливный бак и заметил:

        - Сегодня утром «под завязку» налил, сто литров. Я тебе половину могу слить,
           если ещё одна бутылочка найдётся.

Сделка состоялась. Толик посмотрел в наполнявшееся ведро:

        - Хорошо «шеф», договорились. Сейчас полное ведро отнесём, а ты подожди
          минут десять пока мы принесём ещё бутылку и ёмкость для солярки.

        Мы не без труда перелезли через песчаную насыпь с полным ведром, стараясь его не трясти и не расплескивать солярку. Потом подняли его на борт. Толик отвинтил крышку заправочного патрубка топливного бака и вставил в него большую воронку, через которую аккуратно перелил солярку в бак, располагавшийся под палубой над двигателем.

        Пока Толик занимался этими манипуляциями, Нина приготовила бутылку со спиртом. Вместе с Толиком вытащили из рундука в кокпите пятидесятилитровую полиэтиленовую бочку с большой шестигранной пробкой на широкой, сантиметров двадцать, горловине. Главная её «особенность» состояла в том, что в качестве ручек для её переноски служили два диаметрально противоположно расположенных углубления в боковых стенках глубиной в одну фалангу и шириной для трёх пальцев.

        Попробуйте перенести пятьдесят килограммов, держа их кончиками трёх пальцев обеих вытянутых вперёд, перед животом, рук. Вдвоём переносить тоже неудобно, так как, что слева, что справа тыкать в углубления кончики пальцев нужно рукой с перевёрнутой вверх ладонью, и вся нагрузка приходится на фаланги трёх пальцев, выламываемых вместе с ладонью  в противоположную сторону. Просто шедевр советской конструкторской мысли, реальное воплощение партийного лозунга: «Всё во имя человека, всё для блага человека!».

        Единственным конкурентом этой бочке могут стать только мужские кальсоны с прорезью впереди, чтобы вытащить рукой «мужской прибор» для «пи-пи». Эта прорезь в них -  длиной максимум три сантиметра. Ясно, что конструировала эти кальсоны молоденькая девушка-модельер с четырнадцатым размером пальчиков, никогда не видевшая взрослого голого мужчины.

        Также как и конструктором этой бочки, не могу представить себе никого другого кроме хилого интеллигента-очкарика, никогда не поднимавшего ничего тяжелее двухтомника «Войны и мира». Но вернёмся к бочке. Эту  «особенность» мы прочувствовали,  когда тракторист наполнил  её, и жестом показал, несите, мол. А наполнять её трактористу пришлось не просто.

           Бочка под сливной вентиль топливного бака трактора не помещалась, и трактористу пришлось сливать солярку в ведро, а затем переливать в нашу бочку. Увидев вторую бутылку, он жестами показал Толику, чтобы тот налил по стаканчику, благо они оставались у Толика в кармане. Пока наполнялось очередное ведро, «опрокинули» по тридцать грамм.

           Когда бочка, стоявшая на земле перед нами, наполнилась, мы тепло попрощались, тракторист залез в кабину и быстро уехал. По всему видно, что «строительство социализма» он на сегодня закончил, так как спешил насладиться «коммунизмом в отдельно взятой квартире», то есть «оприходовать» две слегка початые бутылки у себя дома.

           При первой же попытке оторвать бочку от земли, нам всё стало понятно. Я попытался взять бочку на плечо, но при наклоне через крышку просачивалась солярка. Костя бросил удить рыбу и из любопытства залез на песчаный холм, чтобы наблюдать за происходящим. Увидев, что отец закурил, и мы стоим около бочки, не в силах справиться с ней, он спустился к нам. Тут я Толику предложил:

           - Надо вырубить в кустах палку метра два, и к её середине подвязать бочку 
             вокруг горловины под широкой шестигранной крышкой. Палку возьмём за
              концы  и положим каждый на своё плечо, и таким способом спокойно унесём
              вертикально подвешенную бочку на катер.

Толик идею подхватил:

           - Палку не надо. Ну, что, Костик! Помочь пришел? Тогда сгоняй на катер и
              принеси весло, оно лежит на палубе. И попроси маму, пусть найдёт
              капроновый кончик метра три. Всё понял? Давай живо! А то мы тут
              запаримся на солнце.

Минут через десять Костик вернулся, держа весло за один конец и, волоча его по песку. В другой руке он держал верёвку. Минут через пятнадцать все втроём вместе с бочкой вернулись на «Добрыню». Когда бочку поставили в рундук в кокпите, нырнули в реку прямо с кормы. Всем хотелось освежиться, особенно Толику.

Глава  двенадцатая: Н.Л.О.
      
    
 
          После нашего купания Нина предложила сделать второй завтрак, или, проще      говоря, «раздавить» бутылочку на троих с лёгкой закуской. За завтраком возбуждённо обсуждали удачно проведённую «операцию» по пополнению запасов горючего. Когда «завтракать» окончили, часы показывали четверть второго, поэтому Нина объявила:

          - Обед совмещаем с ужином часов в шесть-семь вечера.

Мы одобрительно закивали головами. Все находились в прекрасном настроении, какое бывает в редкие часы отдыха, когда можно ничего не делать и никуда не спешить. Нина помыла посуду, искупалась, и села с сигаретой на широкой кормовой банке загорать. Костя продолжил удить рыбу. Толик прилёг и задремал на надувном матраце на надстроечной палубе, где в это время появилась тень от нависавшей над катером кроны раскидистого дерева.

          По часам я увидел, что мне пора идти звонить своей жене, справиться о её здоровье, как мы и договаривались при расставании.

          На этой жаре одеваться в уличную одежду, которую, находясь на катерах, мы называли «цивильной», не хотелось. Сказал Нине, что пойду до ближайшего телефона-автомата, намекая, что, мол, по дороге будут продуктовые магазины, может, что-то надо купить.

          У нас оставалось ещё полбанки пива. Держали банку в самом прохладном месте на катере, в тени, в каюте под пайолами, то есть ниже ватерлинии, но оно всё равно оказалось тёплым и без газа. Нина попробовала глоток, сморщилась и вылила остатки пива за борт, сказав при этом мне:

          - Фу! Какая гадость. Если будет бутылочное пиво, возьми всем по бутылочке и каких увидишь свежих овощей.

          Пытаясь спрямить дорогу через заливной луг, где-то, сошел с тропинки и в итоге стал петлять по чавкающему  увлажнённому дёрну. Благо трава росла почти до колена. Мне пришлось, высоко поднимая ноги, подгибать стопой траву под себя, чтобы ставить свою ногу на заваленную набок траву, и наступая на неё не вязнуть в жиже. Наконец, мне удалось вновь выйти на тропинку, и вскоре я оказался на улице в тени сосен.

          До ближайшего телефона-автомата прошел метров пятьсот, но он не работал. Поплёлся по улице дальше в сторону железной дороги. Следующий «автомат» «съел»  у меня при двух попытках соединиться две двухкопеечные монетки, и рисковать последней «двушкой» я не стал.

           Пошел ещё дальше. Метров через пятьдесят поравнялся с одноэтажным магазином с большими витринами. Вчера с Толиком мы проходили мимо него, но только сейчас я разглядел или обратил внимание, что это овощной магазин. Зашел в него.

           Меня встретил специфический запах, свойственный только «совковым» овощным магазинам: квашеной капусты, сухофруктов и старой картошки. Из свежих овощей на полках лежали огурцы, самых несопоставимых размеров и форм, уже слегка пожелтевший салат и зелёный лук с вялыми обвисшими стрелками. Продавец, облокотившись на прилавок, разговаривала со своей знакомой. Тут я заметил ценник и бутылку пива рядом с ним на прилавке.

          - Что, для плана дали? – спросил продавца. Но ответила почему-то женщина- «знакомая», указывая мне рукой на открытую дверь в подсобку:

          - Сто ящиков сегодня завезли. Местные алкаши ещё не знают, а то бы их здесь,
            как мух на помойке собралось.

Я бросил свой взгляд в подсобку, но не на ящики с пивом, а на стол, на котором стоял телефонный аппарат:
 
          - Я вам помогу с планом, и не только пиво возьму, но при одном условии, что
            Вы мне разрешите один короткий звонок сделать по телефону, а то на всей
            улице ни один автомат не работает.

          - Не положено посторонних людей пускать за прилавок, здесь деньги,
            материальные ценности…, - но продавщицу перебила «знакомая», обращаясь ко мне:

          - А, что Вы хотите купить?

          - Шесть пива, килограмм огурцов, по триста грамм зелёного лука и салата,
            если Вы, конечно, выберете мне по свежее, и банку персикового сока, - ответил я. Тут, «знакомая», по всему или заведующая, или вышестоящая начальница, сказала продавцу, чтобы она разрешила мне позвонить, и продолжила в мою сторону:

          - Только недолго, пару слов и всё.

 Я их поблагодарил и быстро прошел мимо продавца в открытую дверь к телефону.        Жена сразу же подняла трубку, видимо, сидела перед телефоном в ожидании моего звонка. Бодрым голосом сообщила, что с ней всё в порядке, и что она едет  к  своему брату, вернётся вечером, а завтра она обещала помочь моей маме консервировать на зиму огурцы, так что, когда я вернусь, должен буду часть банок, предназначавшихся для нас, перевести домой.

         На катер ко мне она не приедет, ведь мы, так и так, через пару дней собираемся домой. После разговора вернулся к прилавку, «знакомая» уже ушла. Продавец закончила щёлкать на счётах:

         - С Вас три рубля семьдесят четыре копейки. Может, что ещё надумали брать?

Я протянул ей две «бумажки» -  «трёшку» и рубль:

         - Сдачи не надо, вы мне только какую-нибудь картонную коробку дайте, а то
           мне всё это далеко нести надо.

         - Коробочку найдём, а вот со шпагатом проблема.

Коробка с покупками оказалась довольно тяжелой и громоздкой. Пришлось часто останавливаться и ставить коробку на тротуар. Скоро мне это надоело. Я вытащил ремень из брюк, обвязал им коробку, и понёс её в одной руке, второй, придерживая норовившие съехать вниз брюки. Обратный путь занял минут сорок.

         Моим приобретениям рады были все: Костя – персиковому соку, Толик – пиву, Нина – свежим овощам. Я же был рад тому, что Марина здорова, и можно ещё пару дней прожить без всяких забот. Разделся, искупался и сел на кормовой банке обсыхать.

         Толик и Костя стали мне показывать на небо, где над линией горизонта на   голубом безоблачном фоне висел малиново-красный абсолютно правильной формы овал. Сколько-нибудь точно определить расстояние на небе невооруженным глазом довольно сложно, но по нашим прикидкам объект имел в поперечнике от тридцати до пятидесяти метров.

         Рассмотрение объекта в бинокль тоже нам ничего не объяснило.  Данное явление мы назвали «Объектом» потому, что он не менял своей формы,  своих размеров,  своего цвета. И это позволяло нам считать его твёрдым физическим телом.

          Костя наперебой с отцом стали рассказывать мне, что видели, как в направлении  овала летела пара военных реактивных истребителей. Это отчётливо просматривалось по оставленным в небе следам, в виде белых линий. Но, когда самолёты приблизились к овалу, он стал плавно подниматься в небо. Всё более, удаляясь, видимо, на  недоступную для них высоту.

          Через некоторое время на большой высоте снова пролетели два истребителя по направлению к овалу. Теперь объект довольно быстро стал перемещаться вдоль линии горизонта, и, пролетев по нашим подсчётам километров двадцать в сторону, вновь застыл на небе.

          Его окраска и форма не изменились и перед заходом солнца, когда облака, да и сам небосвод имеют свойство окрашиваться в самые неописуемые и причудливые цвета и оттенки.
 
          Ужинали мы в кокпите, время от времени поглядывая на странный овал. Перед закатом, когда солнце ещё висело над горизонтом, вдруг Костя крикнул:

           - Овал исчез!

Свидетелями этого явления стали не только мы. Кто-то из очевидцев позже сказал нам, что видел, как овал перед исчезновением стремительно ушел вверх, всё более, уменьшаясь в размерах, пока не исчез совсем.

           В те годы средства массовой информации о таких вещах не писали, не говорили и не показывали. И, как-то, скоро о нём все забыли. Что это было: мираж, мишень для истребителей-перехватчиков или Н.Л.О. – кто теперь знает?






ЭПИЛОГ.

        Следующий день ничем не запомнился, если не считать смены погоды. Задул северо-западный ветер. Стало прохладнее, видимо, где-то ночью поблизости прогремели грозы. К вечеру редкие кучевые облака сменились. высоко в небе застывшими, перистыми. Стало ещё холоднее. Это особо чувствовалось на резком контрасте с ушедшими жаркими деньками.

        Перед сном топили камин, в свете которого и ужинали. Оказалось, что  «подсел» без длительной подзарядки танковый аккумулятор, который только один и мог прокрутить тракторный дизель при запуске. Поэтому решили бортовую сеть электропитания не включать, чтобы поберечь зарядку для запуска дизеля в день отхода домой. За ужином договорились, если завтра не потеплеет, будем собираться домой, через три дня Толику на работу.

        Утром сбылись самые плохие ожидания, прохладный ветер ещё более усилился. На воде появились волны с белыми барашками. Катер беспрерывно покачивало на короткой волне. Приняли окончательное решение возвращаться домой. После завтрака не торопясь собирали и укладывали вещи, наводили порядок.

        Часов около двенадцати, Толик попробовал запустить двигатель. Чтобы у подсевшего аккумулятора хватило «мощи» раскрутить стартёр, пришлось отсоединить от сети калильные свечи и запускаться от факела. Это удалось, наконец, с третьей попытки. Решили дизель не глушить.

        Быстро закончили последние приготовления к отходу, отвязали от могучего дерева причальный конец.  «Добрыня», заякоренный с кормы, ветром отвернулся от берега так, что носом он встал вниз по течению, то есть по направлению нашего движения.

        Вдвоём с Толиком, прилагая хорошие усилия, выбрали кормовой якорь, который крепко засосало в ил за дни стоянки катера. Якорь промыли от чёрного липкого с неприятным болотным запахом ила, и бросили вместе с концом в кокпит.

        Толик поднялся на капитанский мостик и потянул на себя длинную рукоятку реверса, одновременно добавив газ. Корму окутало облако едкого сизого дыма, под рулём забурлило, и катер стал, сначала, медленно, но с каждой секундой всё быстрее, рассекать крутую короткую волну. Прощай наша стоянка!

        Чувство расставания набежало волной воспоминаний. Перед глазами пролетела неделя нашего похода. Всё, что я подумал и вспомнил о ней, навсегда стало историей. Этого больше не произойдёт никогда. Даже, если мы сотню раз вернёмся сюда. Например, следующим летом.

        Это будет уже следующее лето, это будет другая вода в реке, другие листья на деревьях. И, того не замечая, станем другими мы сами. Что ждёт нас впереди? Лучше – этого не знать…

        Толик, обдуваемый на ходу встречными потоками холодного воздуха, облачился в армейский бушлат и бейсболку с большим козырьком. В таком виде и с устремлённым вдаль взором он, почему-то, и запомнился мне. Нина с Костей ушли в каюту, а я, закончив возиться с якорем, сел на кормовой банке, свесив ноги над водой за корму.

        Катер уже лёг на обратный курс домой, оставляя за собой ровный пенистый след, различимый ещё в метрах пятидесяти - шестидесяти за кормой. А дальше снова мелькали гребешки волн, ничем не напоминавшие о том, что несколько минут назад здесь бороздил воду большой каютный катер.
 
        А я ещё долго продолжал смотреть на наш исчезающий след, исчезающий на воде, исчезающий из жизни… 
               

Послесловие автора.


         Ну, кажется, что интересного произошло с нами за неделю, проведённую на катерах в походе?  Ели, пили, веселились, решали свои мелкие житейские проблемы. Среди них и пожар, не пожар; и болезнь, не болезнь; и бизнес, не бизнес. Ну, обменяли бутылку водки на ведро колхозной рыбы, а почему колхозной? Где та граница. Рыба в реке общенародная, а в сетях колхозная, но её, же, ещё не взвесили, в бухгалтерскую книгу не вписали. А если рыбина выскользнет из сетки на борт, а оттуда обратно в реку. Тогда она чья? Ничья.

         И  две бутылки государственного спирта выменяли на шестьдесят литров колхозной солярки. И помогло украсть нам эту солярку у колхоза государство, давшее нам этот спирт. Выходит, что Рокфеллеру до нас ещё кушать и кушать манную кашку.
 
         И пираты на нас не напали, и война не началась, и никто, слава Богу, не утонул. И, вообще, нет здесь в «Прологе» на стенке ружья, которое бы выстрелило в «Третьем акте». Согласно теории К. Станиславского, носившего, в общем, то, фамилию – Алексеев, о чём мало кто знает.

         А может быть именно эти маленькие подробности и есть то, самое главное, ради чего стоило взяться за перо. Найдите мне столь подробное описание быта советских людей на отдыхе в начале восьмидесятых годов. И не просто людей, а той части общества, которая увлекалась водным туризмом и любительским судостроением. И всё это на фоне общего состояния той нашей страны. Только слепой не заметит в описании явные симптомы болезни, приведшие к её гибели.

         Это и всеобщее веселье, и ликование по поводу марки краски:  «Какую СПёр», «унесённой» с военного завода. Это спирт, которым, как наркотиком, подстёгивали рабочих-радиорегулировщиков. Это колхозные рыба и солярка, разворованные без угрызения совести, как со стороны продавцов, так и покупателей, просто такова была норма поведения.

         Это полиэтиленовые пакеты по восемь (!) рублей за штуку в самой богатой нефтью, а значит и полимерами, стране, продаваемые «из под полы», непобедимой для «доблестной Советской милиции», цыганской мафией. Это выполнение плана любой ценой (за счёт пива) в овощном магазине, где сами овощи из-за своего низкого качества и скудости ассортимента, почти и не видны.

         Это, где исправные уличные телефоны-автоматы исключение, а не правило. Это, хоть и неказистый, летний уличный пивбар, в котором пять-десять лишних пивных кружек неразрешимый дефицит.

         И пьянство. Пьянство на всех уровнях, начиная с коньяка, в администрации солидного предприятия по поводу проводов в отпуск, и дальше везде и всегда, всеми и каждый день. Но не хочется заканчивать на столь минорной ноте.

          Поэтому мой низкий поклон всем моим товарищам по общему увлечению – любительскому судостроению. Тем энтузиастам, которые фактически из ничего, из всякого списанного хлама создавали уникальные раритеты, вкладывая в них свои средства, свободное время, руки, голову. Одним из них был мой незабвенный друг ТОЛИК.  Вечная тебе память!

       


Букулты              2009 – октябрь 2011 года.

                Владмир  Пантелеев

               

               

Словарь малознакомых слов и выражений.

Кильблок – специальная подставка на полозьях или колёсах для хранения и перемещения яхты или катера.

Эллинг – специальное помещение для хранения и ремонта яхт и катеров на суше в зимнее время.

Рундуки – встроенные в корпус катера или яхты сундуки для хранения такелажа и прочего имущества.

Банка – скамья, сидение на катере, лодке. Часто в качестве банки используется крышка рундука, т.е. под банкой расположен рундук.

Такелаж – набор на судне необходимых концов (верёвок и канатов), якорей, блоков, и др. имущества.

Вельботная корма – закруглённая, а транцевая -  «обрубленная».

Мидель – самое широкое место на корпусе шлюпки, катера.

Релинг – ограждение палубы из сварных труб и тросов.

Кокпит – углубление в палубе судна, обрамлённое бортами-потопчинами, вдоль которых, как правило, внутри оборудованы банки.

Потопчина – узкая часть палубы между бортом и кокпитом или между бортом и надстройкой. Служит для того, чтобы обходить надстройку или кокпит, двигаясь по палубе.

Камбуз – кухня на судне.

Каюта – жилое помещение на судне.

Кают-компания – помещение на судне, являющееся гостиной, столовой, главной комнатой.

Рубка – примитивное убежище от непогоды на небольшом судне или небольшое служебное помещение – радиорубка, штурманская рубка.

Иллюминаторы – окна на судне. В узком смысле - круглые окна в корпусе судна.

Шуфладки – выдвижные ящики встроенных шкафов на судне.

Каюта с «V» - образными диванами – носовая каюта в корпусе судна, в которой диваны расположены вдоль сходящихся к носу бортов под углом друг к другу. По форме расположения напоминают латинскую букву «V».

Пайолы – части съёмного настила пола в лодке, на яхте или катере. Пайолы укладывают на днищевые шпангоуты. Если днище не плоское, а в поперечном разрезе корпуса параболическое, то между днищем и пайолами есть пустое пространство. Здесь в тексте: банку с пивом держали под пайолами.

Шамотный кирпич – огнеупорный кирпич, спрессованный из молотой огнеупорной глины.

Подволока – потолок в каюте. От пайолов до подволока – имеется в виду расстояние от пола до потолка в каюте.

Шпангоуты – «скелет» катера или яхты из гнутых или выпиленных деревянных брусьев, закреплённых на килевом брусе (доске). 

Бимсы – верхняя часть шпангоутов, подпирающая палубный настил. Если каюта находится в корпусе под палубой, брусья бимсов располагаются под настилом палубы, являющимся одновременно подволокой каюты, и неопытные члены экипажа при недостаточной высоте каюты постоянно задевают их головой.

Фигура Геракла или Самсона – древнегреческие мифические герои, обладавшие мощным атлетическим телосложением.

Ноев ковчег – библейское судно примитивных очертаний, построенное из дерева с глухим палубным настилом, внутри которого библейский персонаж Ной спас всё живое на земле во время всемирного потопа, собрав на ковчеге по паре всех видов живности.

«Добрыня» - назван в честь русского былинного богатыря Добрыни Никитича, сподвижника былинных героев Ильи Муромца и Алёши Поповича. Но существует другая легенда, согласно которой эти богатыри имели место быть в разные века и никогда не встречались.

«Н.З.» - неприкосновенный запас, обычно на яхте или катере запас водки или питьевого спирта, распоряжаться которым имеет право только капитан.

«…Хемингуэй, звал его, Толика к «островам в океане, звал на помощь «Старику», осмелившемуся потягаться с самим Морем… - здесь имеется ввиду роман Э. Хемингуэя «Острова в океане» и его рассказ «Старик и Море».

Отработка диплома – выпускников вузов после окончания учёбы направляли на три года работать по распределению, т. е. по заявкам предприятий, разбросанных по всей территории страны. Только по окончании трёхлетней отработки диплом выдавался на руки. После этого молодой специалист мог выбирать работу и место проживания по своему усмотрению.

Жизнь «устаканилась» - т. е. успокоилась, вошла в размеренный ритм.

 По прозвищу «Гак» - у моряков означает «крюк». Фамилия Миши была Крюков.

Растяжка у пирса – пирс или причал это углублённое оборудованное место для стоянки судов. Растяжка – постановка катера перпендикулярно пирсу. Для этого корму крепят канатами (швартовыми концами) к пирсу, а нос к бую, заякоренному на расстоянии  от пирса полутора-двух длин корпуса катера.

Дейдвудный подшипник – специальный герметичный, установлен в корме судна, в подводной части корпуса, через него проходит наружу к винту вал двигателя.

Добровольные дружинники – участвовали в патрулировании улиц с целью обеспечения общественного порядка. Каждое предприятие принудительно, по графику должно было выделять дружинников в помощь милиции.  Не менее чем за десять дежурств, продолжительностью по три-пять часов каждое,  в год дружиннику полагалось три оплачиваемых дополнительных дня к отпуску.

Ночные дежурства – в дни государственных праздников ответственные работники дежурили на своих предприятиях с целью обеспечения дополнительной бдительности и  безопасности от возникновения возможных «ЧП», например, пожаров, которым могли придать в дни праздников политическую окраску, квалифицировав, как диверсию врагов советской власти. 

Пудель Керри (Керюша) – кличка дана не от русского имени Кирилл, а от английского женского имени «Керрия».

Фарватер – наиболее глубокая судоходная часть реки, пролива, т.е. то место, где проложен (обозначен бакенами на воде или береговыми знаками) «судовой ход».

Кранцы – упругие съёмные амортизаторы ( из резины, в т. ч. надувной, пробки, плетёного каната и других упругих материалов), вывешиваемые на бортах для предотвращения ударов борта о борт или о причал при швартовке и во время качки при волнении. Простейший кранец – это автомобильные покрышки, которыми обвешивают буксиры. У яхтсменов оставлять свешенные за борт кранцы на ходу считается дурным тоном. Неприлично также свешивать между яхтами не зачехлённые в парусиновые чехлы кранцы из резины (особенно чёрной), пачкающие при трении борт соседа.

Носовые и кормовые утки – приспособления на палубе, за которые крепят швартовые концы ( канаты ).

«Ласточка» - поза в гимнастике. Человек стоит на одной ноге. Корпус тела, руки, вытянутые в стороны, и свободная нога располагаются параллельно земле.

Гик – нижняя горизонтальная часть мачты на яхте. Может использоваться, как стрела небольшого подъёмного крана.

Тали – подвижные блоки на канатах, работающие по принципу лебёдки.

Швартовые концы – верёвки или канаты, с помощью которых судно удерживают у причала или импровизированной стоянки у берега.

Калильные свечи – название свечей зажигания в дизельных моторах.

Кабельтов – единица измерения расстояния на воде (около 200 метров), соответственно полкабельтова = 100 метров.

К О Н Е Ц .