Глава 25
Когда я нахожусь в Калининграде, то мне кажется, что нет города красивее его, когда же я возвращаюсь в Гродно, то мне кажется, что мой родной город ничем не уступает Калининграду. Но вот ведь в чём загвоздка. В Гродно я скучаю по Калининграду, а в Калининграде по Гродно.
Из разговора в междугороднем автобусе
После отпуска у Сергея Петровича потянулась монотонная размеренная жизнь не обременённого семейными заботами одинокого инженера. На работе транзисторы и резисторы да давно уже осточертевший расчёт силовых трансформаторов, дома дневник, холостяцкий ужин, телевизор и газета. Если бы не отдельные мелкие происшествия, за которыми так любил наблюдать Сергей, сдохнуть можно было бы от такой жизни. Но жизнь, слава Богу, иногда подкидывала маленькие сюрпризы.
В конце января Орляк вызвал Сергея к себе и поинтересовался, не желает ли он сходить в море. Разумеется, Сергей очень желал, потому что для него это была единственная реальная возможность подзаработать. Орляк продиктовал ему перечень документов необходимых для оформления визы, и Сергей принялся за дело. Больше всего хлопот ему доставила автобиография, в которой нужно было перечислить всех ближайших родственников с указанием адреса их проживания или места захоронения. То, что Димка не был похоронен, ещё можно было как-то объяснить, но как объяснить глупую замену такой солидной фамилии, как Рыжов, на такую несерьёзную, как Рыжий. Как бы то ни было, Сергей сдал требуемые документы в отдел кадров и принялся ждать результата.
В море Сергей ещё ни разу не был, и, конечно, его очень интересовали рассказы побывавших там. Но сотрудники отдела предпочитали на эту тему не распространяться. Мало того, некоторые из них, несмотря на наличие визы, категорически отказывались от выхода в море. Разговорить Сергею удалось только Касько.
— Понимаешь, — разъяснил он свою точку зрения, — в выходе в море нет ничего интересного. На судне ты как в плавучей тюрьме: каждый день одни и те же рожи, а вокруг одна вода. Плавание нередко длится пять - шесть месяцев без единого захода в порт. Валюту берегут. Из-за этой экономии приходится месяцами пить ржавую воду и питаться только консервами и рыбой. Но чиновников экономия валюты беспокоит больше, чем здоровье моряков. А тут ещё морская болезнь. После того, как судно, на котором я находился, попало в шторм в мелководном Северном море, я сразу понял, что море не для меня. Всю неделю, пока болтало, я валялся на койке, ничего не ел и только блевал какой-то зеленью. Хорошо ещё, что я был на судне, а не на катамаране, на нём, говорят, в шторм ещё хуже.
— А разве в СКБ есть катамаран? — полюбопытствовал Сергей.
— Есть. Катамаран, как бы сказать попроще, это две галоши, скрепленные перекладинами. Если на судне во время шторма качает, то на катамаране непредсказуемо швыряет и подбрасывает.
Сергей боялся морской болезни. Но как, не выходя в море, узнать, страдаешь ты ею или нет? И Сергей решил, что в случае чего придётся пострадать, тем более что страдать было из-за чего. Он давно уже копил деньги на автомобиль, но до заветной суммы ему ещё было очень далеко, и выходы в море могли существенно приблизить этот долгожданный момент. Кроме того, Сергею хотелось побывать в море и просто так, из интереса. Это желание у него возникло сразу же после посещения музея океанологии, находящегося в соседнем с СКБ здании АтлантНИРО. Как завороженный ходил Сергей по музею, каких только диковинок он не насмотрелся, и ему так захотелось посмотреть на всё это в натуре. Мечтать, конечно, не вредно, но, увы, мечты бывают иногда очень далеки от реальности.
Весь первый квартал Сергей возвращался с работы домой один. Лёшкин готовил к морским испытаниям макет регистратора. Он вместе со своими подчинёнными вырезал и распаивал платы. Сроки были жёсткие, и ему приходилось работать даже по субботам. Прошёл март, макет ушёл в море, и Лёшкин снова стал возвращаться домой вместе с Сергеем. Он был интересным собеседником, но о работе говорить не любил. Однако у Сергея не было того настырного любопытства, которое отпугивает и заставляет замыкаться собеседника. Он умел мягко и незаметно подойти к интересующей его теме.
— Ну и как тебе работается? — осторожно поинтересовался он у Лёшкина при очередном совместном возвращении домой.
— Нормально, — ответил тот, будучи в очень болтливом настроении. — Инженеров у меня, правда, в подчинении нет, одни макетчики. Поэтому приходится быть не ведущим, а везущим конструктором. Но ребята попались толковые, своё дело знающие. Я разрабатываю схемы и текстовую документацию, а они разводят печатные платы, изготавливают и отлаживают макеты. Если у них что-то не ладится, то подключаюсь я, и мы вместе довольно быстро выясняем, в чём дело. Загружать работой четырёх макетчиков не так-то просто. Но верчусь, и получается неплохо. Одно только нехорошо, оклады у них выше моего, всё-таки рабочий класс. Знания, конечно, обесценить невозможно, но образованных людей у нас обесценили. Увы! Такова политика партии и правительства. Даже приём в партию людей с высшим образованием сильно ограничен. И что это за партия такая, которой грамотные люди не требуются?
— А ты что, хочешь вступить в партию?
— Нет. Я в начальство не рвусь. И, кроме того, когда я поступил в институт, отец меня предупредил: «Не торопись вступать в партию. В партии честному человеку очень тяжело».
Сергей промолчал, а Лёшкин, между тем, продолжил рассказ о своей работе.
— Сейчас к нам прибыли молодые специалисты: Малкин из Рязанского радиотехнического института и Прокин из Казанского университета. Малкин, скорее всего инженером не будет, уйдёт в общественники. Интересный кадр. Заявил, что получить жильё в наше время не проблема. Я попросил его поделиться секретом, но он сразу же замолчал, как воды в рот набрал. Наверно рассчитывает на чью-то волосатую лапу. Прокина для стажировки определили ко мне. Ну что я могу о нём сказать? До инженера ему ещё далековато. Червенко мне однажды сказал, что радиоинженер может дорасти до уровня физика-теоретика, но физик-теоретик никогда не опустится до уровня радиоинженера. Меня эта фраза в своё время поразила, но потом при трезвом размышлении я понял, что он прав. Радиоинженеру ведь тоже непросто опуститься до уровня инженера-электрика, специфика и психология не та. Прокин, правда, не физик-теоретик, но с залётами, и стать хорошим инженером ему будет непросто. Да! В наш отдел взяли ведущим конструктором уникального кадра, Шалёва. Он, конечно, по своей квалификации с трудом тянет на простого инженера, но умудрился построить карьеру по недостроенным лестницам.
— Как это? — удивился Сергей.
— Очень просто. Переходил с одного предприятия на другое, причём каждый раз с повышением на одну ступеньку, вот и дорос до ведущего. Ни на одном предприятии он больше двух лет не проработал. Думаю, что и у нас он долго не задержится.
— Говорят ваш начальник отдела тщеславный хвастун и карьерист.
— Насчёт того, что карьерист, это верно. Исаак Михайлович готов воспользоваться любой лазейкой для подъёма вверх по служебной лестнице. Из карьеристских побуждений он даже встал в очередь на приём заявлений в партию.
— В эту очередь принимают только начальников отделов и главных конструкторов, — уточнил Сергей. — И движется она страшно медленно, потому что для приёма в партию одного начальника требуется, чтобы в неё предварительно вступило трое рабочих. А их в СКБ мало, и вступать в партию они не торопятся.
— А насчёт тщеславного хвастуна,— продолжил Вадим, — я не согласен. Крувер очень талантливый и своеобразный человек. Только вот с жизненной философией у него немножечко того. Он считает жизнь театром, а нас всех в нём актёрами, играющими по строго определённым правилам. Но себя он причисляет к тому привилегированному исключению, которое вправе устанавливать свои правила. А кому это понравится? Кроме того, ему не терпится без каких-нибудь особенных потуг стать кандидатом каких-нибудь наук, то есть защитить кандидатскую диссертацию по совокупности чужих печатных трудов. Ради этого он даже заключил с Гришиным договор на разработку совершенно бесполезного для нашей тематики квадрупольного датчика температуры. В итоге, Гришин выдал тощенький отчёт и довольно сырой макет датчика. Хорошо ещё, что он присовокупил к нему частотомер и осциллограф, хоть какая-то польза. Теперь Крувер намерен заключить с ним договор на разработку квадрупольного датчика давления, разумеется, при условии, что его сделают соавтором шести печатных работ. Я посмотрел теорию. Тема абсолютно бесперспективная, зависимость частоты ядерного квадрупольного резонанса от давления очень слаба.
— А кто такой Гришин?
— Гришин — доктор физико-математических наук, профессор Калининградского университета. Правда, докторская ему очень тяжело далась. На одной из защит он неосторожно покритиковал диссертационную работу соискателя, заявив, что предлагаемый в ней метод исследования ядерного квадрупольного резонанса абсолютно бесперспективен. Но Гришин не учёл, что защита кандидатской диссертации это хорошо разыгранный спектакль, в котором всё заранее определено, и, покритиковав соискателя, он тем самым задел его влиятельного руководителя. В итоге, попав в опалу, он в течение пяти лет не мог защитить свою докторскую диссертацию. И куда бы он ни отправлял её на отзыв, отовсюду неизменно получал ответ, что специалистов по данному направлению исследования ядерного квадрупольного резонанса там нет. Но Гришин принадлежит к той категории людей, которые работают в основном не головой, а ногами. Поэтому через пять лет мытарств его простили, и он защитился. Последний раз я видел Гришина в прошлом году. Мы вместе возвращались с первомайской демонстрации, и ему на шляпу капнула птичка. Так Стрэм, который тоже был с нами, всю дорогу острил относительно удачного бомбометания по шляпе Гришина. Стрэм, между прочим, тоже оригинальная личность. Он кандидат физико-математических наук и преподаёт в университете физику. Кандидатскую диссертацию, как утверждают злые языки, он купил за границей, а в Советском Союзе лишь только защитил её. Свои лекции он, обычно, начинает так: «Когда у нас в Гётеборге жил Нильс Бор...». На этом физика кончается, и начинаются анекдоты.
— Стрэм что? Иностранец? — заинтересовался Сергей.
— Иностранец. Высокий худой подвижный швед. Во время войны русская разведчица вышла за него замуж. Он был для неё великолепной ширмой и вряд ли догадывался о роде её занятий. Будучи коммерсантом, Стрэм ездил по многим странам, а жена, разумеется, его сопровождала. В сорок седьмом году ей пришлось вернуться в Советский Союз, ну и Стрэм последовал за ней. С его женой я не знаком, говорят, что она очень умная и дальновидная женщина. Сам же Стрэм ума недалёкого, но зато он умеет быстро сходиться с людьми, без этого, наверно, хорошим коммерсантом быть просто невозможно. Иногда он любит пустить пыль в глаза. Так при первой встрече с Коплемом он попытался блеснуть перед ним знанием иностранных языков и заговорил на немецком. Коплем поддержал беседу. Тогда Стрэм перешёл с плохого немецкого на дрянной английский, но Коплем и на английском отлично разговаривает. Наконец Стрэм перешёл на совсем скверный французский и, убедившись, что Коплем и здесь на высоте, сдался и перешёл на русский. Стрэм и на русском-то говорит с очень сильным акцентом, способности к языкам у него явно ниже средних. Вот видите, в каком оригинальном окружении оказался Коплем. Долго он в Калининграде не продержится, для научной работы у него здесь нет абсолютно никаких условий.
— А как же тогда твоя аспирантура?
— Сдам кандидатский минимум, а там видно будет. Скорее всего, это артель напрасный труд. Конечно, не хочется подводить Коплема, но от защиты кандидатской диссертации придётся отказаться. Тем более что во многих городах, в том числе и в Калининграде, упраздняются высшие аттестационные комиссии. У меня, вообще-то, скопился диссертабельный материал по многоэлектродным регистраторам, но защищаться в Москве мне не по карману.
Лёшкин осмотрелся по сторонам, взглянул на часы и спохватился:
— Заболтался я с Вами, Сергей Петрович. До свидания. Мы уже полчаса стоим около Вашего подъезда, пора и по домам.
Вадим ушёл, а Сергей ещё долго переваривал информацию, прикидывая, как лучше записать её в дневнике.
Прошли первомайские праздники, и подошла знаменательная дата: тридцать лет со дня победы над фашистской Германией. Начальник подразделения Сидоров прошёлся по отделам и поздравил всех с наступающим праздником. Зашёл он и в отдел электроники. В ответ поздравили также и его, и кто-то добавил, что было бы лучше, если бы не было ни этой войны, ни этой победы. Глаза Петра Ивановича внезапно затуманились слезами, он поспешно прикрыл лицо рукой и ушёл.
— Что это с ним? — поинтересовался Сергей у Мотко.
— Во время войны двенадцатилетним мальчишкой он попал в Вильнюсское еврейское гетто, — лаконично ответил тот.
Только теперь Сергей окончательно осознал, что для многих пережитая война так и осталась незаживающей раной. И тут, будто откликом на его душевное состояние прозвучала по радио песня «День победы». То ли Лещенко при первом исполнении песни был в ударе, то ли сказывалась её новизна и своевременность, а может быть и то, и другое, но она действительно брала за душу и вызывала слёзы у старшего поколения.
А май бушевал. Стояла на редкость прекрасная погода. В субботу Сергей поднялся как обычно и, выйдя из дома, отправился в зоопарк. Пройдя через вход, расположенный в задней стене зоопарка, он направился к большой клетке с представителями семейства кошачьих. Около клетки со своей пятилетней дочкой стоял Лёшкин и разглядывал льва. Лев дремал около большой наполовину обглоданной бедренной кости и ни на что не обращал внимания. В общем, ничего интересного. Сергей поздоровался с Вадимом, и они медленно пошли вокруг клетки. Посмотрели на рысь, потом на пантеру и остановились около отсека с уссурийским тигром, за которым уже наблюдала молодая парочка. Тигр неторопливо прохаживался по клетке, медленно переставляя свои большие и сильные лапы. Вяло развернувшись задом к решётке, он лениво повернул голову в сторону молодых, как бы к чему-то примериваясь. Вдруг, слегка изменив позицию, он брызнул в девицу тоненькой струйкой. Та взвизгнула и начала отряхиваться, молодой человек бросился ей помогать. Тигр, по-видимому, остался очень доволен произведённым переполохом. Сергею даже показалось, что его морда осклабилась в ухмылке.
— Смотрите, тигр тётю описял, — рассмеялась дочка Вадима.
Молодая парочка поспешно удалилась от клетки.
— Развлекается зверюга, — усмехнулся Вадим.
Тигр, сделав своё дело, медленно проскользнул в укрытие и больше не появлялся. Постояв ещё немного около клетки с кошачьими, Сергей и Вадим направились к слоновнику.
— В Калининграде есть на что посмотреть, — восхищённо произнёс Лёшкин. — Это и великолепный просторный зоопарк, и ботанический сад с редкими и экзотическими растениями, и обширные парки, и памятники, и старые немецкие здания из красного кирпича, и форты. Надеюсь, Вы уже осмотрели форты и побывали на Литовском валу.
К своему стыду Сергей вынужден был признаться, что фортами он даже не интересовался.
— Тогда посетите пятый форт, — порекомендовал Вадим. — Производит впечатление.
В воскресенье Сергей последовал этому совету и не раскаялся. Нижние этажи форта были затоплены, но то, что находилось наверху, действительно производило впечатление. Особенно поражал своей массивностью потолок, который можно было рассмотреть в разрезе. Слоёному пирогу из толстых прослоек кирпича, песка, бетона и земли не страшны были даже прямые попадания бомб и снарядов.
— Я был на экскурсии в Брестской крепости, — проговорил остановившийся рядом с Сергеем мужчина с фотоаппаратом. — Так Брестская крепость просто игрушка по сравнению с этим фортом.
— Но у него, на мой взгляд, имеется солидный недостаток, — ответил Сергей. — Низкая посадка. Из форта тяжело вести прицельный артиллерийский обстрел.
— Артиллерии и не нужна прямая видимость. Местность у немцев здесь была пристреляна, и артиллеристам достаточно было знать номер квадрата, по которому нужно бить.
— Но номер квадрата кто-то должен сообщить, а удобных наблюдательных пунктов что-то не видно.
— Я не специалист. Может быть, Вы и правы, — ответил мужчина. — Но взгляните на долговременную огневую точку около моста через ров. Какое солидное сооружение! Этот дот артиллерия не смогла разрушить даже прямой наводкой. Его взорвали изнутри уже после войны.
Сергей осмотрел дот. На сферической поверхности бетонированного колпака, растрескавшегося от внутреннего взрыва, кое-где имелись мелкие выщерблины от артиллерийских снарядов, а толщина его стенок невольно вызывала уважение. Побродив по развалинам форта, Сергей вернулся домой.
В следующий выходной, забыв о своём намерении посетить третий форт, Сергей поехал в Светлогорск, надеясь побаловать себя ананасом или каким-нибудь другим экзотическим фруктом. Но если ещё в прошлом году это не было проблемой, то теперь как отрезало. В итоге Сергей решил полностью переориентироваться на Зеленоградск. В Светлогорск он теперь стал приезжать только после шторма для того, чтобы побродить по песчаному берегу пляжа в поисках янтаря. И ему иногда везло. Дома он найденные крошечные кусочки янтаря обрабатывал шлифовальной шкуркой и складывал в мешочек.
На пляжные знакомства Сергей уже и не рассчитывал. Но маленькие случайности всё-таки бывали. Однажды, скрываясь от прохладного морского ветра, он лежал за барханом. Рядом с ним немного выше по склону бархана расположились две женщины лет тридцати. Одна из них, крепкая стройная шатенка с приятным симпатичным лицом и голубыми глазами, приглянулась Сергею. Он заметил, что женщины также заинтересованно поглядывают в его сторону, но просто так без повода заговорить с ними не решался. Так бы они и разошлись, но у одной из женщин что-то случилось с бретелькой от лифчика, и она поинтересовалась у Сергея насчёт булавки, которая у него, конечно же, нашлась, и знакомство состоялось. Ту, что понравилась Сергею, звали Верой, а вторую Надей.
Вера и Надя начали вспоминать смешные случаи, происшедшие с ними в Гаграх. Сергей подключиться к разговору не смог, так как на Чёрном море никогда не бывал, и его познания о черноморском побережье Грузии ограничивались только краткой характеристикой Колхидской низменности:
Среди топи, на болоте,
Какой-то тип построил Поти.
Но поддержать разговор очень хотелось, и Сергей решился рассказать анекдот:
— Отдыхающий на курорте в Гаграх Иван познакомился с грузином Вано. Вано, уезжая домой, на прощанье сказал Ивану: «Будешь снова в Грузии, будешь в Тбилиси, будешь на улице Плеханова, будешь проходить мимо дома номер... Проходи, дорогой».
Женщины вежливо рассмеялись, но Сергей чувствовал, что контакт не налажен. Он проводил Веру и Надю до их дома, и условился снова встретиться с ними на пляже. Но на пляж пришла только Надя.
— А где Вера? — растерянно поинтересовался Сергей.
— Вера уехала в Правдинск, — понимающе ответила Надя. — Она приезжала ко мне на неделю отдохнуть от мужа и детей. А я, значит, не по вкусу пришлась. И что вам, мужикам, только надо. Кажется, всё при мне.
Действительно, при ней было всё, но, взглянув на волевое лицо привыкшей командовать Нади, Сергей в ответ промычал что-то невразумительное. Надя вернула ему булавку, и они расстались.
Вскоре Сергей забыл об этом происшествии. А тут начались колхозы. Сергей уже предполагал, что он попал в организацию, в которой на сельскохозяйственные работы не ездят, но, увы, это оказалось не так. Поездки в колхоз совершались в обычные рабочие дни. Специально заказанные автобусы утром отвозили сотрудников СКБ на поле, а вечером привозили обратно. Особенно запомнилась Сергею первая поездка. При въезде в подшефное село ему в глаза бросилась толпа колхозников, стоящая на автобусной остановке с мешками и кошёлками. Они спешили в город, чтобы продать на рынке продукцию со своих приусадебных участков. Правление колхоза направило сотрудников СКБ на свекольное поле, на котором из-за высокой лебеды и свеклы-то видно не было. Каждому дали по рядку длиной около шестисот метров, и работа началась. Дёргая лебеду вручную, все неторопливо продвигались вперёд. Особенно старался Умник. Оторвавшись от других метров на сто, он первым закончил свою полоску и демонстративно улёгся под деревом. И тут Сергей услышал позади себя раздражённый голос Аллы:
— Тунеядец, лодырь. Нет помочь другим, так он в тенёчке прохлаждается. И откуда только такие гады несознательные берутся.
Несколько возмущённых голосов её поддержало. Сергей, конечно, не любил Умника. Но какие к нему могли быть претензии? Свою норму он выполнил и теперь имел право на отдых. Оглядевшись по сторонам и заметив, что он тоже вырвался вперёд, Сергей, чтобы не выделяться из общей массы, замедлил темп.
Поездки в колхоз быстро закончились, и снова всё вошло в привычную колею. В один из субботних июльских дней Сергей зашёл в сберегательную кассу, чтобы оплатить коммунальные услуги, и столкнулся там с Лёшкиным. Из сберкассы они вышли вместе.
— Какие у тебя на сегодня планы? — поинтересовался Сергей.
— Да вот, думаю заглянуть в старое здание университета. Может быть, Коплема увижу, — ответил Вадим.
— Не возражаешь, если я прогуляюсь с тобой?
— Пожалуйста. Вдвоём веселее. Только Вам, наверно, будет неинтересно.
В университет их не пустили, шла сдача экзаменов.
— У абитуриентов горячая пора, — с каким-то грустным оттенком проговорил Вадим, поглядывая на двери университета.
— А ты как поступил в институт?
— Без проблем. Из двадцати пяти возможных набрал двадцать три бала и то только из-за тройки по сочинению.
— Как же так? Ведь ты пишешь почти без ошибок.
— Этого недостаточно. Экзамен по литературе требует серьёзной подготовки, а я полностью ею пренебрёг. Мне совершенно не хотелось освещать светлый образ какой-нибудь Сони Мармеладовой или, например, доказывать, что Катерина была «лучом света в тёмном царстве». На мой взгляд, это была просто несчастная баба, которую загнали в тупик жизненные обстоятельства. Кабаних и в наше время хватает, да и жилищная проблема так же остра. На экзамене сочинение можно было писать на одну из трёх тем, две из которых были привязаны к определённым художественным произведениям, а третья была свободная. Вот за неё-то я и уцепился и, посвятив героям-комсомольцам Отечественной войны всего лишь полторы страницы, вполне удовлетворился тройкой.
— Изложение или диктант, наверно, писать проще, чем сочинение?
— Изложение да, а вот диктант не всегда. В русском языке написание отдельных слов и расстановка знаков препинания нередко зависит от смысла предложения, однозначную трактовку которого уловить на слух не всегда удаётся. Поэтому при желании на диктанте можно завалить любого.
— Да, действительно, диктант коварная вещь, — согласился Сергей и почему-то вспомнил Димку.
— Ну что ж, коли уж мы сюда пришли, то, давайте осмотрим местные достопримечательности, — предложил Вадим, и они направились к Королевскому озеру, неухоженные берега которого заросли травой и заплыли грязью.
— При немцах тут, наверно, был порядок. Вон даже остатки лестницы видны, — заметил Сергей.
— И я того же мнения, — поддакнул Вадим.
Не спеша, они обогнули озеро. Погода была безветренная, и деревья отражались в водной глади, как в зеркале.
— Вот такая картина наверно и натолкнула Канта на мысль о знаменитой «вещи в себе», — пошутил Вадим. — Он, говорят, придерживался строгого распорядка дня и ежедневно гулял здесь. А вот и оперный театр. Жаль, что снесли Королевский замок. Придётся ограничиться осмотром только этих развалин.
Сергей и Вадим вошли в здание бывшего оперного театра. Обходя груды мусора и обломков, они прошлись по первому этажу и поднялись на второй. По второму этажу меж огромных дыр, зияющих в полу, бродил какой-то молодой человек. Повторить его подвиг Сергей и Вадим не решились. Они вышли из здания, через два моста прошли на малый остров и остановились около гробницы, прилепившейся к полуразрушенной кирхе. Постояв немного около скромной таблички с надписью: Кант Иммануил (1724 — 1804), они заглянули внутрь кирхи и, не обнаружив там ничего примечательного, вышли. Поднявшись по лестнице на мост через Преголю, Сергей и Вадим отправились в обратный путь. В небольшом сквере около кинотеатра «Родина» они поглазели на массивный вот уже двадцать лет пустующий постамент для памятника, а потом подошли к автоматам с газированной водой. Здесь их поджидала диковинка. Взяв гранёный стеклянный стакан, Сергей от неожиданности чуть не выронил его. Оказывается, через отверстие, проделанное в стенке стакана, была продёрнута увесистая металлическая цепь, намертво прикрученная к корпусу автомата.
— Не перевелись ещё на Руси умельцы-юмористы, — рассмеялся Вадим.
По дороге домой Вадим обратил внимание Сергея на транспарант, висящий поперёк улицы у здания обкома партии. На нём крупными буквами было написано: «Народ рапортует партии: Решения 24 съезда КПСС будут выполнены».
— И в чью начальственную голову мог прийти такой бредовый текст? — возмутился Вадим. — Получается, что партия поставила себя над народом. А что такое партия? Это всего лишь группа людей, которая в целях реализации своих интересов борется либо за власть, либо за её удержание. Партии рождаются, растут, крепнут, достигают расцвета, а затем вырождаются, загнивают и умирают. КПСС не исключение и находится сейчас в стадии вырождения. Новых идей у неё нет, а на замшелых идеях построения утопического коммунизма долго не протянешь.
— Ну, ты уж и хватил, — возмутился Сергей.
— Ничуть нет. Вот Вам, рядовому коммунисту, что даёт членство в партии? В чём оно заключается?
Сергей вынужден был признать, что членство в партии у него ограничивается уплатой членских взносов, посещением собраний и выполнением отдельных поручений, таких как привлечение рабочих в ряды КПСС.
— Ну и как идёт агитация?
— По разному. Но в основном негативно. Недавно я разговаривал с одним монтажником. Человек вроде бы по всем статьям положительный, а в партию вступать наотрез отказался, причём задал в лоб вопрос: «А что мне даст партия?». Я не выдержал и говорю: «А что ты можешь дать партии?». Так он цинично ответил: «Как что? А членские взносы? Я не хочу отдавать их на прокорм неизвестно кого. Я их лучше пропью».
— Вот видите. Классовое чутьё рабочего не подвело. Фактически он должен вступить в партию только для того, чтобы дать возможность какому-нибудь начальнику отдела стать членом партии и сделать себе карьеру. Как это ни крамольно звучит, но требуется не только кардинальная перестройка КПСС, но и создание другой альтернативной партии. Без единства и борьбы противоположностей развития не будет. Существующий режим на это не пойдёт и властью делиться ни с кем не захочет. В итоге верхушка коммунистической партии рано или поздно окончательно загниёт и предаст рядовых членов. «Тому в истории мы тьму примеров сыщем».
— А почему бы тебе самому не попытаться создать альтернативную партию? Раз ты такой умный,— съязвил Сергей.
— Нет уж, увольте, — вполне серьёзно ответил Вадим. — Во-первых, я не борец, а всего лишь технарь и в политические дрязги ввязываться не хочу. Во-вторых, по натуре я скептик и к разного рода революционным преобразованиям отношусь с большим подозрением, как бы хуже не стало. И в-третьих, я хотел бы, чтобы нынешняя экономическая ситуация в нашей стране как можно дольше оставалась неизменной. Но, увы! «Прогнило что-то в Датском королевстве», и завтра будет хуже, чем вчера.
— Ну, в этом-то ты ошибаешься, — уверенно возразил Сергей. — Строятся новые предприятия, идёт рост производства, повышается реальная заработная плата при стабильных ценах. Нет! Завтра будет лучше, чем вчера.
— Ошибаетесь, Сергей Петрович. Это просто кажущийся подъём при общем спаде. «Хуже, чем вчера» накапливается пока незаметно для глаза, но когда количество перейдёт в качество, всё рухнет. Посудите сами, сейчас в коридорах власти господствует принцип отрицательной селекции, и наверх попадают не самые лучшие представители нашего общества. Да что далеко ходить, даже на производстве серость рвётся в начальство для того, чтобы не работать. Кстати, некоторые этого даже не скрывают. Им бы только покировать неважно кем, неважно чем и неважно как. Ещё хорошо, если такой начальничек не мешает подчинённым работать. А если он возомнит из себя невесть что? Он же тогда нормально работать никому не даст, а толковых специалистов попросту разгонит. Не зря говорят, что самый опасный дурак — это дурак с большой инициативой. И в повышении заработной платы наблюдается стабильный перекос в сторону рабочего класса. Молодёжь это прекрасно чувствует, поэтому и упал конкурс в технические ВУЗы. Если, как выражаются, инженерья слишком много, а инженеров мало, то это вполне закономерно. Ведь для получения одного толкового инженера требуется обучить пять человек. Такова, увы, плата за одного специалиста. Но и из этого положения есть простой выход: платите по отдаче, то бишь по труду, тогда инженерьё при символической зарплате само рассосётся. Если я критикую отдельные негативные явления, то это не значит, что я выступаю против общественно-политического строя. Я за социализм всеми четырьмя конечностями, его идеи просто великолепны. Но, к сожалению, очень многое зависит от личных качеств руководителей, опекающих эти идеи. Сейчас самое время провести в стране политические и экономические реформы, но нынешний «барин» на это не пойдёт, а в того, который будет, я не верю.
— И напрасно. Ты просто безнадёжный пессимист.
— Хотелось бы в это верить, но у жизни свои законы.
У Сергея от этого разговора остался неприятный осадок, но где-то подспудно он осознавал, что Лёшкин в чём-то прав. Конечно, за такие разговоры в пятидесятом году можно было оказаться на лесоповале, или в другом не менее экзотичном месте. Да что говорить, в те времена и за колосок пшеницы могли отправить добывать золото на Колыме. Но сейчас времена уже не те, и слава Богу. Домой Сергей вернулся полностью разбитым, ноги от длительного хождения по асфальту гудели.
В конце июля Мотко неожиданно предложил Сергею пригласительный билет на празднование дня Военно-Морского флота в Балтийске. Сергей с удовольствием взял его, тем более что ему давно хотелось побывать на подобном мероприятии. И вот наступило долгожданное воскресенье. В Балтийск Сергей мог бы уехать и с Западного вокзала, но он предпочёл пешком отправиться на Южный. Выйдя на обширную привокзальную площадь с памятником Калинину, он ещё раз подивился оптическому обману. Здание вокзала снаружи кажущееся приземистым и маленьким, изнутри поражало неожиданным простором. Купив билет, Сергей прошёл на крытый перрон и сел в вагон. При въезде в Балтийск поезд остановился около контрольно-пропускного пункта, и у пассажиров проверили наличие пропусков или пригласительных билетов. С вокзала на набережную Сергей попал без особого труда, он просто пошёл за всеми. Великолепное зрелищное представление с участием военных кораблей и самолётов ему очень понравилось. Он вообще обожал смотреть парады и тому подобные мероприятия.
Но военные не были бы военными, если бы не сумели начисто испортить настроение гражданским. Продовольственных торговых лотков было достаточно, но присесть, чтобы перекусить, было абсолютно не на что. И это ещё полбеды. День был жаркий, и приглашённые в большом количестве потребляли пиво и газированную воду, однако поблизости не было ни одного туалета. Поэтому по окончании празднества около привокзального туалета скопилась громадная очередь, причём особенно длинной она была в женское отделение. Специально ко дню военно-морского флота туалет изнутри и снаружи выкрасили ядовитой ярко-зелёной краской, и редко кто из посетителей этого заведения умудрился не оставить себе память о достославном городе Балтийске в виде зелёной отметины в самом неподходящем месте. Мужчины по этому поводу проходились парой ласковых, а женщины с особой теплотой отзывались об умственных способностях организаторов этого уникального аттракциона. Вернувшись домой, Сергей, несмотря на усталость, почти полчаса сводил с пиджака зелёное пятно ваткой, смоченной в керосине. И чем дольше он возился, тем твёрже в нём крепла уверенность в том, что на подобные мероприятия он больше не ходок.
Подошла осень, и Сергей по выходным дням стал прогуливаться по обширному парку, расположенному за магазином «Дары моря». Он часто заходил в самые отдалённые и глухие уголки парка. Однажды неторопливо бредя по аллее, он увидел впереди себя двух молодых мужчин, копающих яму. «Раскапывают старую немецкую могилу в поисках золотых вещей», — догадался Сергей. Мужчины прекратили копать и, опершись о лопаты, с угрюмым видом уставились на него. Сергею стало не по себе. Уголок глухой, заброшенный, и в случае чего его могли запросто забить лопатами и закопать в свежевырытую яму. Не выдержав нервного напряжения, он, не дойдя метров пятнадцати до золотоискателей, свернул налево в боковую аллею, ведущую к зданию СКБ. После этого случая у него пропало всякое желание гулять в одиночку по парку. Прогулявшись несколько раз около памятника гвардейцам, он, в конце концов, перенёс маршрут своих прогулок в более оживлённые места. С Лёшкиным Сергей теперь практически не встречался. Вадим переехал в посёлок Прибрежный и постоянно торопился к шести часам вечера на рейсовый автобус.
В ноябре Сергея вызвали на комиссию, которая должна была принять окончательное решение о предоставлении ему визы на выход в море. Комиссия была внутренняя и состояла из парторга организации, председателя профкома и ещё нескольких человек. Члены комиссии дотошно интересовались моральным обликом Сергея, его политической благонадёжностью и общественной активностью. Создавалось впечатление, что речь идёт не просто о предоставлении ему какой-то там визы, а о представлении его к высокой правительственной награде. Сергею стало тошно от всего этого, но он отлично понимал, что всему виной его высшее образование, со средним таких проблем у него бы не возникло. Наконец перекрёстные вопросы прекратились и Сергея включили в список кандидатов на получение визы.
Спустившись в вестибюль, Сергей остановился около доски объявлений, на которой висели приказы по недавно пришедшему в калининградский порт судну «Вечерняя звезда». В одном из приказов говорилось о моряках М и К, которые во время захода в зарубежный порт скрутили на судне бронзовые набалдашники и краны и в качестве цветного лома продали их местным жителям. На вырученные песеты они купили спиртное и напились. За этот проступок моряки списывались на берег сроком на шесть месяцев. Прочитав приказ, Сергей скептически усмехнулся. Комментарии были излишни.
Наступил декабрь. Сергей ушёл в отпуск и уехал к родителям. Отпуск прошёл без всяких происшествий. Он помогал родителям по хозяйству, ходил на лыжах, много читал. На празднование Нового года мать всё-таки затащила к себе Настю. Сергей и раньше испытывал к соседке симпатию, но тут, разговорившись с ней, он впервые подумал, что может быть это как раз то, что ему и надо. Особенно очаровал его голос Насти. Сергей, обладая великолепным музыкальным слухом, и сам любил иногда спеть.
Незаметно пролетел отпуск, и Сергей вернулся в Калининград. При расставании родители настоятельно просили его перебраться поближе к ним, и он им клятвенно пообещал непременно обменяться на Казань после двух выходов в море.