Та набережная истерзана ветрами со всех сторон. И я боялась сделать каждый следующий шаг по ней. Но это был один из немногих случаев, когда страх отнюдь не порождал сомнение. Он вызывал в сердце вихри радости, росчерки улыбок уголком губ на лице, раскрывал сжатые ладони. Счастливый страх от осознания того, что мечты действительно сбываются. Даже спустя много-много лет. Парадоксальный смысл – счастливый страх.
Своими маленькими шагами я измеряла набережную города ветров. Взгляд цеплялся за детали: тот не горящий пока фонарь, белые барашки на волнах, башню вдали, чайки. Тогда я изобрела собственный ритуал. Каждая деталь получала свою ассоциацию. Фонарь, например, напомнил мне человека, которому показалось, что шнурок развязался, и он слегка нагнулся посмотреть, так ли это на самом деле. Белые барашки волн стали седыми пушистыми цыплятами, разбегающимися от мамки неизвестно куда. Чайки же в предзакатном свете превратились в босоногих мальчишек, играющих в мяч во дворе: нет правил игры, есть только безудержное веселье и свобода. А башня – почивающий, умудрённый годами старец, устремивший свой взгляд за линию горизонта. И тогда я отправляла в пространство сотни, сотни и сотни мыслей о том, что я – счастлива. Мне хорошо и легко. Как показала практика с другими местами, людьми, даже просто обстоятельствами, мой ритуал срабатывает. Всегда. Если оставить что-то лично своё, сдобрить искренней, пусть даже и несмелой, улыбкой и радостью, то оно вернётся. Поэтому и я уверена, что человек с развязавшимся шнурком, старец, мальчишки и цыплята ещё увидят меня.
Теперь я просто жду. Но жду не только я. Когда-нибудь, через года, я вернусь не только для того, чтобы собрать свои мысли-якоря с деталей набережной города ветров, а для того ещё, чтобы улыбнуться и сказать: «Знакомься. Вот моя дочь. Помнишь, я обещала?» Я увижу ответную улыбку и услышу: «Конечно же, помню…» Наши дети будут играть вместе где-то рядышком, а мы будем просто разговаривать, рассказывать друг другу о своём счастье.