Густая сребристая ель усыпана бархатными мелкими коричневыми шишечками. Под осенним солнцем створки шишек открылись и щетинились мелкими чешуйками. Трава уже была низкая и редкая, коричневые тонкие былинки желтели, а то и сразу становились некрепкими и свисали к земле длинными мокрыми нитями. Ос и шмелей не было видно, но зато под деревьями не сильно отличаясь от коричневой травы, блестели шапочки грибов, совсем не благородных пород. Свинушки росли группками, и по виду были крепкими и тугими.
Дорожки в доме отдыха, где по случаю была Вера Ивановна, были заасфальтированы. И домики вокруг стояли в густых старых дубовых и сосновых аллеях. Местность была неровной, но спуски и подъемы были не резкими, а плавными, и все так ложилось мягко на бледно голубой цвет неба, что казалось не настоящим. Тишина окружала и деревья и стоящую в этой тишине женщину.
По одной из дорожек вдали шел мужчина. Он был прекрасно и строго одет, что не очень вязалось с расслабленностью, которая чувствовалось в природе. Эта расслабленность места, где можно было отдыхать, уже передалась Вере Ивановне. Она сразу почувствовало, что основным ее занятием должны стать прогулки и ожидание обеда, ужина, и просто отдыха среди этой красоты.
Мужчина повернул к тому зданию, у которого Вера Ивановна рассматривала травку и елочки, и при этом внимательно наблюдая за направлением движения незнакомца. Мужчина подошел ближе.
- Вот я не один заехал в этот корпус, - сказал он, обращаясь к Вере Ивановне.
- Действительно, я только приехала автобусом от железнодорожной станции, что в Можайске.
- Вы во сколько выехали из Москвы?
- Я почти в 12 часов. Вот и получилось, что здесь была в начале третьего. А вы?
- Я приехал той электричкой, которую встречали первой, в 12 часов. Выехал около десяти часов.
- Может, присадим на единственную лавочку, раз мы только вдвоем пока в этом царстве первого дня осени.
Солнце освещало лавочку, и тепло от солнца здесь чувствовалось. Перед лавочкой была маленькая круглая клумба, с уже осенними последними цветами. Коричневые кружки цветов выделялись на фоне низких еще сосен, по всей видимости, от недавних посадок. За низкими соснами стояли могучие, со стволами свободными от веток внизу. А вот на самом верху ветви были скручены в причудливые клубки.
- Вы откуда?
- Из Москвы.
- И я из Москвы, - ответил мужчина.
- Вас как зовут?
- Артем Рубенович.
- Меня Вера Ивановна.
- Вот и познакомились.
- Вас пригласили? – спросила Артема Рубеновича Вера Ивановна.
- Да.
В свое время я готовил празднование сто пятидесятилетнего юбилея Бородинской битвы. Отвечал за медицину. Было здесь вблизи Бородинского поля размещено сорок машин скорой помощи. Но все прошло спокойно. Обратилось к нам только четыре человека. Все было окружено здесь охраной, все проверялось. Ожидали Хрущева. Был для него построен отдельный дом. Но его не было. Он был простужен. В конце дня, после праздника, когда почти все машины скорой помощи были отправлены, ко мне пришли две девочки близняшки, и попросили посмотреть их маму, которой местные доктора поставили страшный диагноз. Я был в то время молодым, но опытным врачом. Бывают разные случаи, диагноз у женщины был поставлен не правильно, и мне это стало ясно. Я успокоил девушек, а они понеслись по поселку Бородино с известием, что есть такой врач, который вылечивает безнадежных. И весь вечер я прининал местное население. Вот и прошёл тихий, но нервный день, в беспокойный вечер.
- И что дальше с вашими медицинскими успехами в день празднования юбилея Бородинской битвы произошло?
- На меня это произвело такое впечатление. Такое внимание жителей, что я под впечатлением всего этого решил остаться здесь в Бородино и работать в их больнице. И так получилось, что проработал здесь пять лет.
- Это необычная история. Мистика какая-то.
- Но это было еще не все.
Пока я занимался всеми своими медицинскими делами, то, конечно, ничего не видел и не слышал и не знал, как проходил сам праздник. Но в тот же вечер, когда моя работа закончилась, и даже все местные жители ушли, я пошел на место батареи Раевского и один стоял в полной темноте. День как сейчас был уже осенний, умерено солнечный, но ночь была холодной и морозной. Заморозки, как мне казалось, еще были легкими, но все же были. Темень была непроглядная. Изредка облака расходились, и можно было увидеть, что в этом бесконечном пространстве существует далекий маленький лучик, и именно он казался жизнью, хоть и далекой, но реальной. Это меня успокаивало. Но было ощущение, что я не нахожусь на земле, а в каком-то совсем далеком мире. И было уже не ясно, что это за время, и какие события меня ожидают. Но я точно знал, что все еж я врач, и здесь в этом мире темноты, мрака.
- Как вы один пошли. Страх был?
- Об этом вообще не думал. Я был вне времени, а значит, и вне страха.
Темнота окружала меня стеной. И вдруг я представил, но мне казалось, что услышал, как стал отчетливо проступать звук сражения. Сначала он был едва слышный, потом все громче и все явственней. Удары штыка. Ружейные выстрелы были легкими, и только по движению воздуха, что они есть. Но потом шум настоящего боя накрыл меня. И со стороны деревни Бородино, и со стороны деревни Шевардино. И передо мной пошли колонны наших и французских войск. Наверное, это была вторая атака на батарею Раевского. Французу прорвали оборону и были рядом. Я видел и Николая Николаевича Раевского, генерала, сорокалетнего военного. Видел, что батарея пала. И только вокруг синие французские мундиры. Раненные, вокруг раненные. Убитые. Но вдруг все изменилось, и русские вновь на батарее. Бой идет, французы откатились назад, и дальше и от своих позиций.
Я был в бою, спустя сто пятьдесят лет после боя. И до сих пор это ощущение причастности к сражению не покидает меня. Эта ночь на Бородинском поле, и эта темнота, отделила меня от всего мира, и оставила меня среди сражавшихся.