...А я опять плетусь в обозе
в грязи дорог,
забыв о ранах,
забыв о тех,
кто почил в Боге
и кто ещё-то,
как ни странно,
всё месит грязь вот здесь со мной
хрипит, но тянется упрямо
туда, где бой,...
туда, где бой,
где косит смерть
своей косой...
Идем туда,
где канонада,
где жизнь цепляется за прах,
где воет волком вечный страх...
Идем туда...
Нам очень надо...
Грязь жадно чавкает,
снимая
с усталых ног, как гири сапоги.
А ночь бездонно-чёрная такая,
как пасть войны ненасытных могил,
что равнодушно принимают
кого сам Бог в любви творил
своей святейшею рукой.
А мы всё в бой...,
а мы всё в бой...
И вдруг...
Кто так смеётся звонко?
Гляжу – идет там, за спиной,
с тяжелой сумкою девчонка
и красный крест на сумке той.
Идет усталою походкой,
в грязи дороги фронтовой
совсем девчоночка...
в пилотке,
в шинельке старой,
с нами в бой.
Ах, ты ж!
Пичуга ты малая...
Ну, надо же...
едрёна вошь...
В бою нам жизни возвращая,
себе, быть может, не вернешь...
А ты забыла всё настолько,
войну,
усталость,
все дела,
что будто ты
на той вечорке,
где всех красивее была...
И я,
забыв свою усталость
ночного трудного пути,
сказал:
- Мадам, прошу лишь только малость –
позвольте сумку поднести...
Она ж в ответ
(и я не скрою
её слегка смущенный взгляд):
- Да...нет...
Спасибо Вам большое,
товарищ старший лейтенант...
А я ей строго:
- Разговоры!
Пораспустились на войне...
Ужо придем на место скоро
и Вы ответите вдвойне..
Вам оправдаться трудновато,
не искупить своей вины...
Она в ответ:
- На гауптвахту...
до окончания войны?
И тут девчонка,
как бы силясь,
мне, отвечает мило так:
- Берите, сударь...
напросились
на эту тяжесть сам...
дурак...
..............................
И вот привал.
Но ноет рана...
- Послушай, старший лейтенант!
Ты выглядишь совсем уж странно,
давай зайдем-ка в медсанбат...
Зашли. Раздели. Сняв повязку,
промыла спиртом. Внутрь дала
глоточка три...
И будто в сказке
я очутился...
Вот дела!
И в том селении,
у речки
нашли избушку –
пять на пять.
И дали место нам на печке...
Эх, мать честная!
Благодать!
Расстелив шинель скорее,
она сказала:
- Полезай…
Твоей укроемся ж...
теплее
вдвоем нам будет...
- Ну, давай...
Не развалить мне чтобы хату,
тихонько влез.
И за собой
её втянул -
соснуть солдатам
хотя бы малость,...
завтра ж бой...
И я уснул так сразу крепко –
так был измучен и устал,
что даже ей, моей соседке,
и двух-то слов и не сказал.
А утром я застыл пред дивом:
глаза небесной глубины,
волос каштановых, что грива,
улыбка будто свет из тьмы!
И вот, то диво предо мною...
И говорит:
- Поторопись...
Потом так тихо со слезою:
- Я, ведь, ждала тебя всю жизнь...
Тревогой день нас поднял новый.
Не позабыв, что был в раю,
я побежал в свой полк стрелковый
и в роту первую свою.
................................
Ещё мы встретились с тобою,
когда упал я на снегу -
меня прикрыла ты собою,
не дав добить меня врагу,
и прошептала:
- Продержись...
не умирай... что было – свято...
Две женщины мне дали жизнь –
одна родив,
другая в сорок пятом.
Когда погибнет Мир и Свет,
останется лишь Вечностью отмеченный
мой коленопреклоненный силуэт
в ногах у Женщины.