За клюквой

Николай Ломачинский 2
                З А     К Л Ю К В О Й

         Неприятно слышать  и чувствовать за спиной алчные вздохи, ненасытное чмоканье и удушливый запах набитой утробы огромного зыбкого болота, зорко следящего своими чёрными глазищами за каждым твоим опрометчивым шагом и  ждущего опрометчивости у каждого ненадёжного куста, у каждой обманчивой кочки, у каждой умопомрачительной, с перламутровым отливом или алой капельки крови, выступающей на поверхности мохнатой, буро-зелёной шкуре болотного обитателя.
         Когда видишь эти драгоценные россыпи на бархатной зелени или на обагрённом пожаром замше, не менее  ценного ковра, в мягком и влажном ворсе которого нога утопает по щиколотку, то инстинкт самосохранения  тут же блокируется и парализуется намертво. Ты становишься беззащитным перед прожорливым экземпляром третичного периода энной эры, рассыпавшим бесценный жемчуг на самом видном месте, как коварная росянка разбрасывает пахучие и липкие капельки росы.
            Глаза невольно широко раскрываются, зрачки расширяются от увиденного богатства, принадлежащего теперь только тебе и никому более. Руки жадно и нервно начинают подхватывать всё подряд из выставленного, как бы на показ. Даже бурый, мягкий,  и вроде бы уже не кондиционный продукт, который чаще лопается в скрюченных пальцах и окрашивает их яркой, липкой жидкостью, и тот сметается на всём пути сбора.
        Усыпанная кочка, другая, россыпь ожерельем, одинокая ягода – всё выбирается под чистую обезумевшей наживой Человека! Болотное чудище торопеет от такого поведения пришельца и  лишь беспомощно чавкает у того под сапогами.
         Но вдруг обилие гостеприимного хозяина иссякает и внимание, сосредоточенное лишь на варварском грабеже, стопорится. Оно ещё по инерции скачет по округе, но уже не так алчно, как прежде. Переселённая в корзину кучей клюква мгновенно теряет магическую привлекательность индивидуума и превращается в обезличенную, красно-бурую массу, измеряемую уже в литрах алчности и невежества. Оглядываться  назад и видеть  то, что оставил после себя, вроде бы не стыдно, но не хочется. На войне, как на войне! И трофей стоящий всех душевных и моральных издержек.
                Окт. 1981г.