Проснулась я от того, что Юлька, буквально, распихивала меня, шипя в ухо:,,Ритка, вставай, вставай! Да проснись же ты, наконец!" Я с трудом открыла глаза, не помня, где я и кто я. Светало, значит, время к полудню. Ах, эти Петербургские почти полярные ночи. Я злая, когда меня будят и Юлька знала об этом.
-- Только не кричи, умоляю, не кричи,-- Юлька была лохматой и какой-то растерянной. Она толкала мне в руки кружку с горячим кофе.
-- Что случилось? Ты с гнезда вывалилась?! -- Я взяла кружку из Юлькиных рук и сделала первый глоток. Господи, как хорошо пить утром крепкий кофе. -- Почему ты шепчешь?
-- Во первых, Вадик ещё спит...
-- Как это? Сейчас не будет!
-- Тихо, тихо. Не только Вадик! Я не хочу его будить, вдруг мне мерещится, смеяться будет... Там, там в маминой комнате... Утром рано кто-то принёс... Я не слышала когда, зашла маму проведать, он лежит, а мамы нет. Два часа уже прошло, а мама ещё не пришла, а он спит и тоже ещё не проснулся...
-- Кто? Вадик? Щас мы его....
-- Ребёнок, Рита, ребёнок. Мама закутала в шаль свою, а сама, может, за молоком пошла или ещё за чем-нибудь. Не могла меня разбудить, я бы сходила. Пошли, покажу, тихо только,-- Юлька направилась к двери и я, поднявшись со скрипучей, но такой уютной и тёплой раскладушки, нехотя поплелась за ней. Вот, именно, поплелась. Мне так хотелось спать, что лень было Юльке перечить. Сейчас посмотрю и спать дальше буду. Да что я детей не видела что-ли? Скорее всего, поводиться принесли. А, может, Юльке мерещится и, если она с ума сошла, то всё равно потом спать лягу.
Проходя мимо спящего Вадика, я позавидовала его горизонтальному положению и, пока с завистью пялилась на него, запнулась о его тапки, ткнула сервант, на котором закачалась глиняная кошечка. Юлька стояла и смотрела на эту кошечку и глаза у неё, у Юльки, конечно, были злые.
Я захохотала, что со мной часто бывает в самые напряжённые и ответственные моменты, и сон мой прошёл, но это её, Юльку, не обрадовало и она, переместив свои злые глаза с кошечки на меня, сказала:
-- Ты всегда всё портишь! Ты разбудила его! Слышишь? -- из тёти Галиной комнаты слышались какие-то звуки, похожие на тихое кряхтение, а Юлька продолжала выговаривать,-- Твои поведенческие реакции всегда отклонялись от нормы! И правильно, что все говорят о том, что странная ты, если не сказать хуже!
-- Во всяком случае у меня галлюцинаций нет, как у некоторых! Уверена, что там нет никого! Разбудила, а кого? Тётю Галю? Всем вставать давно пора! А у меня билеты! Завтра мне на дежурство! Каждый здесь только о себе думает!...-- полезло с меня.
-- Это кто же о себе думает? Чего кричишь с утра, Ритка? Не выспалась? Надо было вчера спать, а не плясать...-- Вадик, повернувшись на спину, сел и смотрел на нас сонными глазами,-- О чём спор, девочки?
-- О твоих тапках!!! Ты когда научишься свои вещи не раскидывать?! -- Я старалась высказаться под действием своих чувств.
-- Юль, что случилось такое, что с нашей Ритки пена ползёт, если не сказать хуже?
-- Ничего, Вадик. Это я её зацепила,-- глаза у Юльки уже были не злые, а грустные и мне стало жаль её,-- Вставай, Вадик, утро уже и ещё, Рита права, чего тапки раскидал?! -- Юлька толкнула дверь в тёти Галину комнату и я вошла за ней следом.
Из-за плотных и тёмных штор в комнате царил полумрак. Мы тихонько подошли к кровати и я убедилась, что у Юльки с галлюцинациями всё в порядке. Ребёнок, закутанный в тёти Галину шаль, не спал, но лежал тихо и, когда мы подошли, спокойно посмотрел на нас.
На вид ему было год-полтора и такой хорошенький, что я не удержалась и сказала об этом Юльке, на что она ответила: ,,Хорошенький, но не наш. Пошли отсюда, а то как завопит..." Ребёнок лежал спокойно и, кажется, собирался заснуть снова. Мы тихо, на цыпочках, вышли и хорошо прикрыли за собой дверь.
Юлька была явно в плохом настроении. Она наорала на Вадика за то, что тот, когда чистил зубы, забрызгал в ванной зеркало. Он оправдывался тем, что только один раз брызганул нечаянно и успокаивал Юльку тем, что сейчас оденется и пойдёт в гастроном, где тётя Галя, скорее всего, в очереди стоит и приведёт её домой, раз такая паника. Он пошёл в прихожую, сел на банкетку, но так и застыл, держа в руках свои сапоги, не мигая глядя перед собой.
-- В чём дело, Вадик? -- Юлька вышла из кухни, где она собиралась готовить завтрак, на плече у неё висело полотенце,-- Чего завис?!
-- Не пошла она в гастроном, Юля,-- Вадик показал рукой на висящее на вешалке пальто и на стоящие под ним аккуратно поставленные сапожки,-- она где-то в подъезде. А у кого? У Люськи?
-- Два-то часа! Уже больше! Я чувствую, чувствую беду страшную! -- Юлька, закрыв лицо ладошками, заплакала,-- Мамочка!
-- Это же какая тварь, интересно, приволокла своего ребёнка так рано восьмидесятилетней старухе! -- с возмущением, сказала я, вытаскивая из кухни свою раскладушку.-- Что-то я не вижу ни молока, ни сосок! Подкидыш это! Точно вам говорю!
-- Не называй мою мамочку старухой! Она не старуха и никогда, слышишь, никогда не была ею!!! -- Юлька плакала и я пожалела о том, что ,,базар" не просеиваю, а ляпаю всё, что придёт в голову.
Вадик подошёл к Юльке, поцеловал её в макушку, открыл дверь и вышел в подъезд. Мы замерли в напряжённом ожидании. Заплакал ребёнок, но мы даже не шевельнулись. Вадику не надо далеко было ходить, так как тётя Люся жила по соседству.
Мы ждали, прислушиваясь к звукам. Пришёл Вадик и сказал, что к Люське тётя Галя не заходила. Ребёнок в тёти Галиной комнате уже не плакал. Он ревел.
-- Не пойду я к нему! -- крикнула Юлька.-- У меня мама пропала! Понимаете, мама! Надо в полицию звонить! -- Юлька была зарёванной и глаза у неё были просто несчастные.
-- Я тоже не пойду к нему! Не люблю я их, потому что с ними скучно! Скучно! А этот вообще чужой! Чужой! -- я тоже заплакала, потому что уже явно пахло бедой и ещё, тётя Галя была мне, как мать, и потерять её стало страшно.
-- Да что вы за зверюги какие-то! Ведь вы женщины! Ребёнок-то тут причём!? -- Вадик отправился в комнату, откуда неслись уже непрекращающиеся вопли.
Мы с Юлькой обнялись и плакали. Детский плач затих и вскоре Вадик уже приближался к нам с ребёнком на руках, который был совершенно голый. На ушках у ребёнка висели большие цыганские серьги.
-- Зачем ты надел на него мамины серёжки?! -- заорала Юлька.
-- На неё. Это девочка. На ней было ещё это,-- и Вадик протянул Юльке крестик на серебряной цепочке,-- запуталась в халате, оттого и плакала.
Девочка смотрела на нас своими чёрненькими глазками и что-то неуловимо знакомое было в её взгляде.
-- Это мамин нательный крестик. Она никогда с ним не расставалась. Мамочка моя...-- Юлька снова начала всхлипывать.
-- Вадик, присядь-ка на банкетку. Я серьги сниму с неё. Выглядит она в них по-дурацки,-- и я принялась аккуратно расстёгивать застёжки. Справа сняла и уже собиралась снимать с левого ушка, но, увидев маленькую родинку, крикнула,-- Юля! Лупу принеси! -- и пока та ходила, я уже обо всём догадалась.
Да, но как? Неужели... Юлька уже принесла лупу и мы наклонились над детской головкой, касаясь друг друга лбами, затем, изумлённые, одновременно громко воскликнули: ,,Африка!!!"
Ребёнок вздрогнул и заплакал. Юлька взяла девочку на руки и стала успокаивать, а я понеслась в комнату тёти Гали.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/09/04/371