Вместо вступления
Не узнаешь ли ты,
душу цветам открывая,
какова роковая
тяжесть пылкой мечты.
Кто созвездия вплел
в смутные наши печали,
что бы ни означали
звезды, слишком тяжел
гнет нашей скорбной цели
для них; кто выдержит вес
крика, кроме постели
и стола (стол исчез).
Рильке
Так уж получилось, что я люблю Достоевского.
Вот так объяснение!
Все годы своей жизни я бродил с его книгами в руках. И когда-то совсем давно, в далеком-далеком университете, расположенном более в моих мечтаниях, чем в реальной жизни, я рассказывал одной девушке о "Белых ночах". Сейчас-то она меня, верно, и не помнит. Не помнит, как я говорил, что этот "сентиментальный роман" - моя творческая Библия. Я знал это совершенно точно. Уже тогда - лет семь назад. Девушка кричала, что это полный бред, что сия книжка для глупых людей. "Белые ночи" совершенно ей не нравились. Не нравился ей тогда и Бунин, чье творчество очень тепло освещает меня изнутри.
А потом я понял, как сильно сентиментальный роман об одиноком Мечтателе связан с моей жизнью.
Осознал - странным образом, неожиданно, удивительно.
И, что самое странное, не один раз.
Как много совпадений, как много переживаний, как много мест, где я останавливаюсь, не зная, что думать, что говорить и кому это показать!
Теперь, кажется, самое время.
Так уж получилось, что я люблю Розанова.
Вот так разъяснение!
За его философию и особенно за его форму, которой я не устаю восхищаться. Стремлюсь к ней ежедневно, не покладая мыслей. Может быть, благодаря ему я хотя бы как-то приблизился к принципу Nulla dies sine linea.
Может быть.
Так уж получилось, что я люблю Дидро.
Вольтера.
Хайяма.
Гордера.
Гумилева.
В общем, вы уже поняли, что я много кого люблю.
Но все-таки вот к этим персонажам у меня особое отношение.
* * *
Где-то на задворках первой ночи
* * *
- Настенька, - сказал однажды Мечтатель. - А чего Вы боитесь?
- Я не знаю.
- Не верю. Все мы чего-то боимся и прекрасно это осознаем.
- А я не осознаю, - упорствовала Настенька.
- Что ж, тогда, быть может, я расскажу вам кое-что.
- Извольте. У вас это лучше получается.
- Может быть. Знайте же, Настенька, что больше всего в этом свете я боюсь осколков. Говорю Вам это откровенно, потому что, кажется, я не умею лгать. Иногда мне очень хочется научиться, но все не выходит. Представьте на единое мгновение, что Вам дали в руки очень красивую вещицу из прозрачного горного хрусталя. Идеальная игрушка! Прозрачная, красивая. Солнце играет всеми лучами на ней, отражаясь радостно и беззаботно. И Вы взгляда не можете отвести от этого сокровища. Сердце ваше, Настенька, стучит быстрее обычного, когда вы смотрите на эту игрушку. Вы понимаете меня?
- Думаю, что да.
- Тогда представьте, что вместо того, чтобы наслаждаться красотой этой вещицы и радоваться ее наличию, вы только и думаете о том, как бы ее не разбить. Вдребезги, безвозвратно! Разбить самую прекрасную на свете вещь! И вы уже не видете ее. Понимаете? Не видете! У вас перед глазами только осколки, только ваше же изумленное лицо, ваши слезы на полу, между разноцветных кусочков стекла. И нет больше игрушки, хотя она у вас в руках, хотя вы держите ее так крепко, что, кажется, никогда не отпустите.
- Я, наверное, знаю это чувство.
- И я знаю, Настенька! Знаю. Вот, получается, я и рассказал Вам о самом своем страшном страхе.
* * *
- О чем Вы сейчас думаете? - спросила Настенька в дождливый день.
- Я думаю о том, моя дорогая Настенька, что если бы я умел писать какие-нибудь рассказы, то непременно бы написал рассказ о Вас!
- Хм!
- Вернее, даже не так, - поправил себя Мечтатель. - Я написал бы о том, как Я Вас вижу. Мне кажется, что все люди видят все по-разному.
- Почему бы Вам не написать об этом? - добродушно предложила Настенька, улыбаясь.
- Наверное, стоит попробовать. Знаете, если бы эти рассказы и появились, то я бы определенно назвал их "рассказами о детях".
- Отчего так?
- Потому что мы с Вами дети, Настенька. Все просто. Детям свойственно удивляться всему, что они видят. И чувствуют. Аристотель в свое время сравнил философию с бесконечным удивлением. Вы разве не чувствуете здесь чего-то детского, волшебного? Когда любая, даже самая пустяковая вещь превращается в фейерверк смыслов, ассоциаций и задумок? Нет, мы с Вами определенно дети, Настенька.
- Может быть.
- Мы играем в дожди, во взгляды и в слова. Я больше ни с кем не умею играть в слова.
- И я. Пожалуй, я тоже.
- Наверное, - заключил Мечтатель, - мне стоит написать что-нибудь.
* * *
- Ах, Настенька! - начал Мечтатель все тем же робким голосом. - Настенька, дорогая моя Настенька! Что случилось с Вами?
- Я... Я не знаю. Мне просто грустно. И плохо.
- Но как же Вам может быть плохо, Настенька? - возмутился Мечтатель, хватая ее за обе руки. - Я ведь сейчас с Вами! Знаете, я ведь предлагаю Вам самое большое, самое ценное и, пожалуй, самое теплое. То, что я здесь.
- Вы, может быть, правы, - ответила Настенька, не сдерживая слез. - Вот только все это меня совсем не радует. Существование. Расскажите же мне что-нибудь хорошее.
- Боюсь, что мне будет очень тяжело сделать выбор... И знаете, почему? Потому что сейчас я чувствую, что все хорошо. Хорошо, что Вы рядом. Хорошо, что я рядом, что я не хочу и не буду Вас отпускать. Нет, пожалуй, это неправильно. Я НЕ МОГУ Вас отпустить, Настенька. Вы хотите чего-то хорошего? Хм! Что мне Вам рассказать? Я, признаться, вовсе не мастер создавать истории. Но мне очень хочется творить. Честно Вам говорю! Знаете, я совсем-совсем не умею Вам лгать, Настенька. Осознаю! Мне хочется говорить со всеми о Вас. Да, это так.
- Я Вам верю! Вы интересно рассказываете! - мечтательно произнесла Настенька.
- Знакомо ли Вам чувство, моя Настенька, когда в руках горит неведомый огонек? Маленькая такая точка, но светящаяся так, словно несколько Солнц навсегда застыло в ней? Кидаешь его из одной руки в другую - греешься, греешь руки, греешь мысли. А потом ррраз! И оставляешь все это на бумаге. Свет будто бы растекается повсюду, образуя какие-то волшебные сочетания, знаки, переплетения. Может быть, они и не так красивы, как земные бриллианты или самоцветы. Но поверьте, нет ничего теплее этих строк.
- Вы будто мне книжку читаете.
- Может быть, Настенька. Может быть.
Что-то промелькнуло в ее взгляде.
- Смотрите же, Настенька! - закричал Мечтатель. - Просто смотрите!
Он отпустил ее руку и их лица осветил маленький блуждающий огонек. Точь-в-точь такой, какой зиждился в словах Мечтателя.
- Что это? - испугалась Настенька.
- Это Вы.
* * *
- Скажите, мой друг, а Вы любите что-нибудь?
- Какие, однако, у Вас чудные вопросы, Настенька!
- Ну ответьте мне, прошу Вас!
- Мне кажется, что Вы знаете ответ.
- Возможно.
Небольшая пауза.
Крадущийся росомахой взгляд.
- Хорошо, я добавлю лишь одно, - задумчиво произнес Мечтатель. - В этом мире мне очень нравятся собаки.
- Собаки? Почему же?
- Я не знаю, ну, не могу этого объяснить. Мне всегда кажется, что у каждой собаки есть какая-то теплая, неповторимая душа. А в мире преступно мало всего теплого. Особенно теплых рук.
- У Вас, мне кажется, очень теплые руки.
- Надеюсь, что так, Настенька. Знаете, у меня всегда поднимается настроение, когда я вижу собаку. Помните, как это было у Тургенева? Да-да, стихотворение про собаку! "Я понимаю, что в это мгновенье и в ней и во мне живет одно и то же чувство, что между нами нет никакой разницы. Мы торжественны; в каждом из нас горит и светится тот же трепетный огонек". Прекрасные слова!
- Да, очень красивые.
- Огонек, Настенька. Пламя. То, ради чего стоит жить.
- Пожалуй!
- Что ж, задумайтесь теперь над этим, когда увидите собаку. Может быть, я познакомлю Вас с кем-нибудь интересным. Собаки - самые добрые и самые бескорыстные друзья на свете.