НИКОГДА НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ НАЗАД,
ТАМ ТОЛЬКО ТВОИ ОШИБКИ*
Глупости совершают все, — такова суть человеческой природы. Те, кто не признает это, или безнадежные тупицы, или ирландцы. По отцу в венах Джона Леннона текла именно ирландская кровь, поэтому он, если и понимал, что совершил глупость, то, как правило, никогда в этом не признавался. Обратить же собственную ошибку в циничную шутку да еще с пользой для себя, — на это способны лишь англичане. А так как Джон Леннон по матери был англичанином, он и вышел из неудобной ситуации по-английски, но при этом не изменил себе как ирландцу.
— Фил! — Прошелестел в телефонной трубке предсмертный шепот. — Я не смогу участвовать в сессии…
— Что случилось? Ты не в голосе? — Ехидно спросили с того конца.
— Нет, с голосом все в порядке. Просто вчера кто-то оставил меня в опасном положении, из которого я до сих пор не могу выйти.
— Сам виноват...
— Не знаю, настолько ли, чтобы подвергать меня пытке. Бросать в одиночестве связанную жертву — это преступление против человечности. Ты гребанный наци, Фил.
От возмущения Спектор, чья родословная нисходила к одесскому еврейству, едва не задохнулся.
— С тобой оставалась Мэй! — Прорычал правнук сбежавшего от черты оседлости часовщика Хайма.
— Мэй? А разве она не уехала с вами?
— Ты хочешь сказать, что до сих пор лежишь один, привязанный к кровати?
— Вот именно, Фил! И представь, как мне хочется в туалет! Так, что сейчас я поссу прямо в этот гребанный телефон!
— Джон, извини. — Спектор рефлекторно отставил трубку. — Я сейчас кого-нибудь пришлю. — Тут все-таки до него дошло, — это наглый розыгрыш.
— Леннон, твою мать! Ты пронырливая свинья! — Рявкнул он.
В трубке раздался гомерический хохот.
— Ладно, вечером пришли Линца, я еще разок попробую спеть на твоей вечеринке! — И разговор прервался.
...мне звонить водителю? ...жучара! ...ну, ничего, ничего ...посмотрим, на сколько крепка твоя задница!»
Вечером и без того бледное лицо Джона побелело еще больше, когда он увидел Джэсси Эдда Дэвиса, закованного в шейный корсет. Из-под пенополиуретановых доспехов виднелись лишь нос и потухшие глаза.
— Мне очень жаль, Джесси. — Смущенно забормотал Леннон. — Мне очень жаль…
В ответ Большой Эд по-сиротски мычал сквозь назубные шины и беспомощно показывал, — не смотря ни на что, он может играть на гитаре. Стараясь не замечать осуждающие взгляды, Леннон не отходил от индейца, заботливо поглаживая по руке.
Вскоре явился босс. На этот раз великий продюсер выглядел, как Брюс Ли, — он был босиком и в кимано каратиста, перепоясанном черной лентой. Лиловый череп Святого Патрика украшала ослепительно белая повязка. С непроницаемым лицом, наполовину закрытым темными очками, Спектор сухо поздоровался. Узрев голые ноги, Джон не сдержался:
— Фил, в следующий раз тебе надо надеть тогу римского патриция. К ней все-таки прилагаются сандалии…
— Следующего раза может и не быть. — Холодно ответил Спектор и, медленно сняв очки, засиял огромным фингалом.
— Ван Гог, «Звездная ночь»! — невольно вырвалось у потрясенного Леннона.
— Что?
— Фил, я ни сном, ни духом! — Джон вопросительно обернулся к Мэй. Но девушка тоже в недоумении приподняла плечи.
Спектор слегка прикоснулся к глазу. Щека дернулась, задрожало веко. Вновь спрятавшимь за очки, он, молча, направился в аппаратную. Джон понуро поплелся следом. Продюсер долго возился с пультом, проверил чувствительность микрофонов, натяжение ленты в магнитофонах, в общем, сосредоточенно делал то, что уже давно сделали ассистенты. Время от времени потухшая звезда порывалась объясниться, но маэстро оставался безучастным. Вместе они вышли в контрольное помещение, где последовали указания музыкантам. И тут Джона добил вид Джима Кельтнера. На черной, как смоль, шевелюре белела клякса медицинского пластыря. Барабанщик, вяло кивнув, обиженно отвернулся. Леннон, наконец, осознал — вчера он явно перегнул палку.
— Знаешь, Фил, может, отменишь сессию? Мне как-то не по себе…
— Ничего, потерпишь!
— Фил, такое чувство, будто я в больнице. Повсюду воняет карболкой, сейчас стошнит. – Леннон рефлекторно зажал рот.
— Водки! — Крикнул Спектор.
Джона скрутило по-настоящему. Мэй заботливо присела рядом.
— Где эта злоедучая фляга?
Девушка, не глядя, подала наплечную сумку. Продюсер одним движением выпотрошил на пол плоский серебристый сосуд.
— Платок! — Потребовал он.
Мэй механически протянула носовичок. Обильно смочив материю, голливудский затейник отвернулся. Резко запахло алкоголем. Джон боролся с подступающей рвотой. Спектор вручил фляжку Святому Патрику и, сложив руки ковшиком, приказал:
— Лей!
Тонкой струйкой водка зажурчала в подставленные ладони. У Леннона действительно начались спазмы.
— Еще, еще! — Командовал Спектор и тщательно продолжал умываться драгоценным напитком.
Когда он открыл, наконец, лицо, синячище исчез. Джон плюхнулся на подставленный кем-то стул. Оторопело повернув голову, увидел совершенно невредимого Джесси. Индеец уже без корсета скалился во все тридцать два зуба, исподтишка показывая из приоткрытого гитарного корфа, бутылку Смирновской. Святой Патрик уже без повязки радостно освещал пространство огромными шишками на лбу и затылке. Джон в надежде перевел взгляд на Келтнера. Но тот все также восседал за барабанами с блямбой на голове, хотя, как и все в студии, добродушно улыбался.
Пауза длилась недолго.
— Подонки! — Бешенно заорал Леннон и вместе со всеми облегченно захохотал.
— Я оторвал от работы лучшего в Голливуде гримера! — Многозначительно объявил Спектор. — Знаешь во сколько это обошлось?
— Попросил бы по-человечески, я сделал бы это без всяких красок и совершенно бесплатно. — Съязвил быстро пришедший в себя Джон.
— Ты все же свинья, Леннон! — Возмутился продюсер. — Как ты мог назвать меня нацистом? Меня?
— Ну, извини, погорячился. На гестаповца ты не тянешь — просто садист-любитель...
Спектор махнул рукой и направился восвояси, бормоча под нос что-то об ирландских ослах.
Сессия прошла на ура. По завершению все, в том числе и маэстро, были сильно навеселе. Памятуя о многочасовой однообразной работе, музыканты, не сговариваясь, принесли спиртное и всю ночь при каждом удобном случае незаметно прикладывались. Ритм-секция кинулась отрываться напропалую, как только освободилась. Коварный Джесси не оставлял попыток соблазнить Леннона. Окончательно пришедший в себя Джон держался. Но терпел пока не спел свою партию. На этот раз он не пошел в аппаратную прослушивать записанный материал, а без зазрения совести присоединился к всеобщему возлиянию.
Этой же ночью из телефонного автомата, расположенного в холле, раздался звонок Йоко. Леннона позвали к аппарату.
— Ты снова пьян! — Пресекла она невнятное бормотание. — Это невыносимо, Джон! Вчера ты сам занес над головой топор…
— Как? Как ты узнала?
— Совершенно неважно, как я узнала. Главное, это уже известно в Нью-Йорке! Мне звонил Леон, его уже вызывали в иммиграционную службу.
Леннон, молча, сопел в трубку.
— Доигрался? Сейчас же зови к телефону Мэй!
Он автоматически подчинился, нетерпеливым жестом призвав девушку. Та, обо всем догадавшись, обреченно взяла трубку.
Взолнованный Джон заметался по холлу, с тревогой поглядывая то на Мэй, то на дверь аппаратной, где священнодействовал великий и ужасный... После некоторых колебаний он все же ворвался в святая святых и безапелляционно потребовал:
— Фил, необходимо срочно поговорить!
Спектор, мельком заглянув в растерянные глаза, властно кивнул ассистентам. Те безропотно вышли.
— Фил, ФБР известно о нашей вчерашней заварушке!
— Нашей? — Удивился продюсер. — Я думал, это ты напился вчера…
— Плевать! Ты тоже там бегал с пистолетом наперевес.
— Наперевес держат винтовку. — Задумчиво произнес Спектор. — А откуда тебе известно о ФБР?
— Йоко! Она сейчас разговаривает с Мэй. Ей позвонил адвокат, который представляет нас в суде по делу о депортации.
— Ну и причем здесь ФБР?
— Слава богу, полиции вчера там не было. Значит, суд оповестило именно ФБР! Они давно сидят у меня на загривке!
— Спокойненько, Джон, спокойненько… — задумался Спектор. — Мне надо кое-кому позвонить. Как зовут твоего адвоката?
— Леон Уайлдс.
Продюсер открыл секретер в углу аппаратной, где к удивлению Леннона таился телефон с ультрасовременным дизайном. По памяти был набран секретный номер.
— Салли? Я знаю, который час! А сколько сейчас в Нью-Йорке? На три часа позже? Окей, им уже давно пора вставать... Мне срочно нужен некий Леон Уайлдс, адвокат Джона Леннона, представляющий его интересы в иммиграционной службе. Меня не волнует! Скажи, что беспокоит ФБР — сразу проснется! Я жду, Салли!
Спектор обернулся к Леннону и нетерпеливо попросил:
— Дай закурить.
Джон протянул пачку «Голуаз». Богемный отшельник поморщился.
— Ну как так можно жить? Пьешь простую русскую водку, куришь дешёвые французские сигареты и, верно, питаешься в китайских забегаловках?
— Ну, что-то вроде того. — Смущенно подтвердилЛеннон.
Спектор обезоруживающе улыбнулся.
— Извини, я уж подумал, что ты снова ринешься бить морду тому индейцу…
— Ты тоже извини, Фил. За еврейского садиста, за нациста. — Неожиданно тихо произнес Джон, и, сняв очки, открыл беспомощные близорукие глаза.
— А! — Залихватски взмахнул Спектор. — Истинного иудея таким не проймешь! Ты, кстати, тоже, как еврей, ушел от ответа. Так жить нельзя, ведь все-таки ты звезда…
— В Лос-Анджелесе куда не плюнь, обязательно попадешь в звезду. Скукатища, тоска! Ведь по правде живешь только тогда, когда стремишься стать знаменитым... Как это было у нас в Ливерпуле, в Гамбурге…
— Ах, вот в чем дело! Сбежал от жены с её молодым дубликатом, по ночам горланишь рок-н-ролл и хлещешь шнапс, словно гамбургский докер…
— Может быть, Фил, может быть… Ведь из Гамбурга я писал Синтии искренние любовные письма, но при этом не пропускал ни одной пары хорошеньких ножек. Сейчас тоже регулярно разговариваю с супругой, только по телефону…
— Нет, ты повзрослел! Теперь ты отправляешь объяснятся с женой собственную любовницу...
— Йоко сама предложила это… Когда у нас... ну, сам понимаешь, — не заладилось. А мне всегда было интересно, возможно ли любить двух женщин одновременно…
— Ну, ты извращенец!
— Кто бы говорил!
— Хитрый ублюдок!
— Выродок!
— Хочешь выпить? У меня припасена бутылка шикарной шведской водки…
— Нет, все-таки ты еврей…
Нескончаемый поток комплиментов прервала мелодичная трель телефона.
— Да, слушаю! Соединяй! — Фил спешно прочистил коньяком голосовые связки и заговорщецки кивнул Леннону.
— Специальный агент Харви Филипп Спектор, Лос-Анджелес. — Произнес он официально. — Мистер Уайлдс, Вам известно о вчерашнем инциденте с мистером Ленноном? Что? Вы понятия не имеете? Нет, я уверен, что это не провокация ФБР. Да, мистер Уайлдс, мы знаем, он имеет право перемещаться по стране. Нет, он не пытался уехать в Мексику. Он просто сбежал от своей супруги в Лос-Анджелес и пустился здесь во все тяжкие…
— Не верь ему, Лео! — Вырвал трубку Леннон. — Это Йоко подняла панику, сославшись на тебя. Со мной все в порядке. Нет, это не специальный агент, это тот самый Фил Спектор. Мы работаем над новым альбомом. Извини за розыгрыш, Лео, и пусть боженька вознаградит тебя жирным гонораром. Аминь.
Когда трубка легла на аппарат, оба выставили открытые ладони и, прицелевшись, дружно хлопнули.
— Она во всем обвиняет меня! — Раздался рыдающий голос. В дверях стояла Мэй, заплаканная и сбитая с толку веселым видом приятелей.
Леннон крепко прижал девушку к груди.
— Успокойся, милая, просто Йоко психует перед премьерой.
— Но она говорит, что тебя могут немедленно выслать из страны. Это чушь! Без вердикта суда такое невозможно. Но она уверяет, будто судье известно о вчерашнем скандале.
— Интересно, как, вообще, Йоко узнала... — Зловеще прошептал Джон.
— Йоко — известный мастер интриги. — примиряюще возвестил Фил. — Леон Уайлдс ничего не знает о случившемся, мы только что разговаривали с Нью-Йорком. Она просто берет на пушку.
— Вот дрянь! — В простодушии вырвалось у Мэй.
Джон подумав немного, молча, вышел из аппаратной.
Спектор облегченно вздохнул вслед. Однако сделал это слишком рано. Промочив горло, он великодушно решил угостить Мэй, но так и застыл с протянутой бутылкой в руке. Девушка также в изумлении смотрела и в подконтрольное помещение.
За толстым звуконепроницаемым стеклом, словно в немом кино, носились Эллиот Линц и Джон Леннон. Лавируя между пюпитрами, Эллиот в лучших традициях Чарли Чаплина спасался от разъярённого пацифиста. Леннон бешено махал кулаками, что-то кричал и беспрерывно наносил репортёру чувствительные поджопники. Дрожащие руки продюсера нащупали переключатель звука. В аппаратную обрушилась стена какофонии — отборная брань, звон обрушившейся подвесной тарелки, грохот падающих стульев и всё это под аккомпанемент тапёрствующего пианино.
— Джон, я не виноват! — Делал короткие перебежки Линц. — Ты ведь знаешь… Ой!.. Йоко!
Фортепьяно тут же подхватило тему «О, Йоко!». Время от времени интригующе трещала цирковая дробь, а в момент очередного пенделя с медным звоном ахал бас-барабан, после чего раздавались дружные аплодисменты. В артистическом мире слухи распространяются ещё до их появления, — музыканты явно одобряли происходящее.
Отключив звук, Спектор перед тем, как приложиться, отсалютовал бутылкой:
— За второе Пришествие!
* Крылатая фраза самого Джона Леннона.
http://www.youtube.com/watch?v=JP6AH1zElKg