Я умоляю сделать мне экспертизу на изнасилование. Но меня будто никто не слышит. Меня кладут на вязку в палате на 18 истерзанных душ. Старухи, старухи. Старухи…
Меня привязывают к кровати. Когда человек в полном сознании, это почти невыносимо. Невозможность двигаться. Лучше кома. Враче нет, потому что это вечер субботы. И никому нет до меня дела, я кричу окружающим. Что я нормальная. Что со мной прото случилась беда. Эхо было мне в ответ. Смеются и плачут на соседних кроватях полубезумные старухи…
Сестры под разумом
№ 24507 от 4 июля 2007 г.,
Наш спецкор провел три дня в сумасшедшем доме
«C вязки меня сняли в половине шестого утра. В воскресенье, 13 числа мая месяца. В поднадзорной палате в психушке было тихо и уже светло, где-то капала вода — тоненько-тоненько, действуя на нервы. Медсестры подошли и развязали на мне веревки. С правой ноги и с двух рук. А потом стащили простыню с плеч, свернутую толстой удавкой, которой я была “прибита” к своей кровати, почти распластана, распята.
Я — пациентка психиатрической больницы, без имени и фамилии, не осознающая себя, накачанная транквилизаторами. В перерывах между сном и бредом вспоминающая о том, что когда-то работала в газете. Вчера, позавчера, вечность назад. Спецкором Александрой Долговой».
Немножечко галопередола и аминозина. И я перестала задаваться глупыми вопросами земного бытия. Слилась с окружающей средой. Это и есть современная мягкая психиатрия.
Когда никто никого ни к чему не принуждает. Просто распинают на противошоковом простынном “кресте” и несут наполненный галопередолом шприц. “Подпишите бумажку, что вы не против всего, что мы сделаем для вашего полного выздоровления”.
Больные мелькали в моих глазах белыми мушками. Вперемешку со здешним персоналом. “Не хочу лечиться, не хочу быть как все!”
На соседней кровати уже которую неделю лежит и не встает девочка Оля. Не ест. Не пьет. Беспрерывно мечется в полубреду. Очень молоденькая. Лет 20, не больше. У нее обычная шизофрения.
Два раза в неделю Олю навещала родная сестра, которую она не узнавала. Больше у Оли нет никого в целом свете.
…Не могу подняться. Поза зародыша. Голова как кирпич.
“Пить!” — шепчу я окружающим людям. Но меня никто не слышит. Медсестры обсуждают огородные посадки, детей, мужей, врачей, соседок и последние сериальные новости.
Больные после инъекций кайфуют каждый сам в себе.
А за окном май и уже вовсю расцвела сирень. И как я ее раньше не замечала, эту несусветную московскую красоту. Все работа, работа. Теперь вот любуюсь — сквозь решетку. Мамочка, я не выдержу здесь больше…
“Пить!” — шизофреничка Оля повернула ко мне коротко стриженную голову и на мгновение перестала быть больной. Тень сочувствия мелькает в ее лице.
“Воды, —умоляюще прошептала я ей. — Пожалуйста, п-р-и-н-е-с-и мне во-о-о-о-ды!”
И Оля тихонько поднялась с постели, надела тапочки и побрела со стаканом в туалет. Водопроводная вода кажется мне волшебным, неземным напитком. Я в коме. В обычной коме. Я так и не вернулась домой.
“Чудо!” — шепчут медсестры, хором глядя ей вслед.
Меня выпустили через три дня. Так и безо всякого диагноза. Комиссия поставила свое резюме – посттравматический стресс невыясненной этимологии. Напрасно я кричала и просила найти того «Андрея», что желая вроде как помочь мне, чуть не убил. Кто он был на самом деле? Случайностью? Или чем-то преднамеренным и заранее спланированным?
То, что я помнила, не укладывалось просто в случайность. Но прокурорская проверка моего дела так ничего и не дала. Все анализы мне сделали лишь спустя пять дней, и, увы, уже ничего не показали.
Моя редакция отреклась вообще ото всего. «ну ты звезда даешь!» - сказал самый главный и предложил мне немедленно приступить к работе.
Отцу же умные и компетентные люди посоветовали забыть об этом деле вообще. Жива и ладно.
Через три месяца, случайно помазавшись Машкиными духами, стало плохо моей маме. Только тогда была проведена экспертиза и выяснилось, что в них действительно находились сильные психотропные вещества. В Машкиных духах же ничего не было.
Я пыталась сама найти объяснение случившемуся. Иван Бездомный, годы спустя. глядящий тоскливо в небо… Но я не видела там ничего.
История с Бронзовым солдатом после моего отказа в ней участвовать так и не закончилась чем-то интересным. Сейчас о «нашем все» - последнем бастионе россии, никто уже и не вспомнит. Одна, последняя сенсация: капитана Сысоева, с которого все и началось, несмотря на то, что все точно знали, что он на тынисмяги лежал – в могиле так и не обнаружили. Анализы ДНК бабушки Эзмиральды с абсолютной 99 процентной точностью это показали.
Где встретил Сысоев свой последний час – это, увы, не узнает никто.
Леночка же Варшавская в могиле, напротив, нашлась. Ее прах из снарядного ящика был с помпой перезахоронен на легендарной Масличной горке в Израиле. Старику Варшавскому сделали операцию на средства международных еврейских организаций на глаза и он стал видеть.
Через месяц на олигарха и депутата крупчака завели уголовные дела – по факту неправильной приватизации архангельских лесов. И он скрылся вместе с семьей скрылся в Украине, где находится и по сей день. Простым смертным.
Милена Авада до сих пор живет в Архангельске. Но на мое желание поговорить с ней, она ответила категорическим отказом.
А я… Что я… я по-прежнему работаю в родной газете, только теперь уже окончательно стала Александрой Долговой. Муж меня после случившегося вскоре бросил.
И это, единственное, о чем я совсем не жалею.
Родители увезли меня на родину, казалось бы на бесповоротную и долгую реабилитацию через неделю после случившегося. Прямо перед отъездом я набрала знакомый номер.
- Скажите, Нателла, я могу слышать Давида Сааковича? - через неделю после случившегося позвонила я Карапетяну.
- Не можешь. Он вчера умер. Острая лейкомия, ему стало плохо после твоего звонка, отвезли в больницу и выяснилось, что ему все равно оставалось жить всего пару месяцев… так что ты, собственно, ни в чем не виновата, - бесцветным голосом ответила его жена.
…Мы всегда в ответе за тех, кого потеряли.
Но это еще не конец истории.
Я была полна надежд и веры. Я точно знала: что найду новую любовь, Бога и Истину. Вот только когда и где.
Я ехала домой, чувствуя, что скоро вернусь назад.