ПОРУЧЕНИЕ
Отсюда не увидишь снежных гор
и ароматов не вдохнешь знакомых,
тех, что впитали улица и двор,
и каждый уголок родного дома.
Здесь не услышишь, как журчит арык,
прорытый еще дедами моими.
С годами забывается язык,
меняешься ты сам, твой дом и имя
С годами начинаешь понимать,
что Родину себе не выбирают,
как мы не выбираем себе мать,
которая одна нам все прощает.
И я, возможно б, умер от тоски,
когда б ни звук «рубаба» или «ная»*,
да томики Айни и Рудаки,
хранящие тепло родного края.
- И где тебя шайтан носил? – строгим, раздраженным голосом спросила Наргиз-апа входящего в комнату племянника.
Ибрагим замялся. Соврать, придумывая какую-нибудь очередную, правдоподобную небылицу не хотелось, да и было бы просто нечестно. Сказать правду, что он был в горах, навлечь еще больший гнев грозной тётушки, который, вероятнее всего, обрушилась бы на Мавджюду, что теперь сидела сгорбленной, почти неживой старушкой. С ней случилась какая-то беда, с которой его проступок не шел ни в какое сравнение. Судя по измученному виду, чувствовалось, что ей и так досталось «выше крыши». Уж он-то знал, какой страшной бывает тётушка в ярости. Сам бы он как-нибудь выкрутился. Это было не впервой, разрешать такие ситуации он научился у той же тётушки.
Тётушка была в ужасе оттого, чем он занимался в горах, неоднократно требовала прекратить это безумие – охоту на ядовитых змей, приносившую большие, но слишком уж смертельно опасные деньги, но потом немного смирилась. Он сумел убедить, что скоро сам обязательно прекратит это опасное занятие. Так что эта сегодняшняя вспышка гнева тётушки , могла быть улажена очередной небылицей, в крайнем случае, простым обещанием, предупреждать о своих отлучках, а вот сестру было жалко до слез, до боли в сердце. В итоге он решил промолчать, надеясь, что своим упорным молчанием вызовет гнев тётушки на себя, что позволит несчастной сестрёнке хотя бы немного передохнуть.
К его удивлению, тётушка перестала злиться, хитро на него посмотрела и вздохнула. Было видно, она обо всем догадалась. Только она, кроме отца и Мавджюды, знала о его кошмарных поездках в горы. От всех других, в первую очередь от матери тщательно скрывалось, что этот упрямый ослушник продолжал заниматься тем, чему его обучил когда-то дед. Мама действительно сошла бы с ума, особенно после того, как его восьмилетнего чудом спасли от укуса гюрзы.
- Опять в горы ползал, гадость ловил, - усмехнулась тётушка, покачала головой и заговорила уставшим, измученным голосом. - Наверное, ты с ними договорился - положить в могилу меня, потом твою любимую маму, потом несчастного отца. А, бабушку забыли! Нурия-апа там, в Москве к дедушке Саиду ляжет. Мы все лежать будем, а твои любимые змеи над нами ползать будет и смеяться: «Вот, смотрите, какие мы хорошие, красивые, он нас больше вас любит, больше всех». А твой дедушка Ниязи тоже лежать будет и плакать: «Вай, что я наделал, чему моего неразумного внука научил»? Вижу, не нравится, что говорю с тобой, как с совсем маленьким, неразумным мальчишкой. И что мне делать с тобой, сестрой твоей? То она глупость делает, то - ты. А кто недавно грудь себе бил, кричал – пора кончать, эта игра плохо кончится? Тогда думала, взрослым стал, умным, мужчина настоящий сделался, а ты опять – моя зараза самая лучшая, она меня любит. Тьфу, прости Аллах! Мало тебя гюрза кусала, чуть Аллах не забрал, снова себя подставил, - кусайте, пожалуйста, мои любимые, заразы, хотите – руку, хотите – задницу. И за что нам такие мученья на наши головы? Хорошо хоть ходил в горы?
- Хорошо! – пробубнил он.
- Опять семь? – поинтересовалась тётушка, имея ввиду количество змей и хурджумов.
- Больше.
- И все кобры, гюрзы ростом с Муслима и толще моей ноги?
Он пожал плечами и кивнул. Они договаривались, что змеи будут поменьше.
- Вот, шайтан! – незлобно усмехнулась она. – И одна такая тварь могла убить джейрана. Значит, ты даже больше семи раз мог предстать перед Всесильным. И сколько ты думаешь испытывать Его терпение?
Ибрагим молчал, опустив глаза. Все, что выговаривала тётушка, было правдой, возразить было нечем. Но он сейчас думал не об этом. Все его мысли были направлены на Мавджюду. Его просто ужасало, как горе может так изуродовать красивую, восемнадцатилетнюю, жизнерадостную девушку, превратив ее в какую-то раздавленную, состарившуюся женщину, еле подающую признаки жизни. Даже смотреть на это было невыносимо.
Среди всех своих многочисленных братьев и сестёр он очень любил именно эту двоюродную сестру, которая была старше его на четыре года. Пожалуй, она была единственной, кто его понимал и поддерживал. В свою очередь он был ей благодарен и платил тем же. Ей, как и ему, тоже не нравились многие порядки, продиктованные вековыми традициями и бережно сохраняемые тётушкой – главой одного из самых влиятельных родов в Таджикистане. Во всяком случае, сестренке тоже доставалось, как выражалась тётушка, за «своеволие, дурацкие протесты и дружбу с кем попало». Правда, ругали ее все-таки намного меньше, но и проступков, в отличие от младшего братца, у нее было не так много. Протесты являлись всего лишь молчаливым уединением, а причина негодования родных заключалась в том, что она игнорировала дружбу с мусульманками, предпочитая подруг других национальностей. Самыми закадычными ее школьными подругами были русская Оля, армянка Карина и Надира, родители которой были бухарскими евреями – стойкой, извечной неприязнью таджиков.
Оба племянника не скрывали своего свободомыслия, как могли, за него боролись, и Мавджюде, как девушке - мусульманке, приходилось отстаивать свою независимость во много раз труднее. У Ибрагима это вызывало еще большее уважение к сестре, делая их любовь, дружбу настоящими и крепкими.
О том, что с ней стряслась беда, он узнал, как только появился в доме. Во дворе, на веранде громко рыдала мать Мавджюды Мархамат-апа, которую пыталась успокоить баба Ира – одинокая русская женщина, лет на двадцать старше тётушки и живущая в доме на правах полноправного члена семьи.
Во время войны в поезд, где она ехала в эвакуацию, попала бомба. Все её родные погибли, потом с фронта не вернулись муж и двое сыновей. Тётушка пригласила её пожить к себе. Так они подружились, стали жить вместе, скрашивая друг другу одиночество, и баба Ира заняла в семье свое особое положение. Набожная и строгая она не терпела лжи и открыто высказывала свое негодование по поводу всех неблаговидных поступков членов рода. Больше всего доставалось самой тётушке, которая пошучивала, что бабка - ее потерянная совесть. Во всяком случае, все каверзы и сомнительные замыслы терпели крушения, если о них узнавала баба Ира. Она и Ибрагим полюбили друг друга, и их привязанность нередко вызывала ревность матери, родной бабушки и самой тётушки. Баба Ира с первых дней стала надежной защитой
этого непослушного, упрямого, но доброго и смышленого шалуна. Во всяком случае, тётушке крепко доставалось за то, что оторвала пятилетнего мальчишку от матери и решила заниматься его воспитанием сама.
Заметив его, обе женщины набросились на него с расспросами и тут же ошарашили неприятной новостью. Баба Ира поворчала по поводу его отсутствия и сообщила, что ещё с утра его очень хотела видеть тётушка, отправив на его поиски почти всю молодежь рода. Его любимая сестрёнка попала в какую-то беду, и оказывается, почему-то только он один может помочь. Мархамат-апа, еще громче зарыдав, упала к нему на грудь и тоже стала умолять о помощи дочери.
Попытки узнать, что же на самом деле случилось с Мавджюдой, и в чем заключается его помощь, были тщетны. Баба Ира толком ничего не знала, а вытянуть хоть что-то вразумительное из ревущей тётушки Мархамат было практически невозможно. Как потом выяснилось, никто из них не знал истинной причины произошедшего. И все это было странно.
Ещё два дня тому назад, когда он решил ехать в горы, всё было спокойно и не предвещало каких-то неприятностей. Мавджюда и её избранник Абдулло были влюблены друг в друга, готовились к свадьбе. Абдулло в мужья она выбирала сама, в данном случае с её мнением посчитались родители и сама тётушка, что происходило нечасто в таджикских и узбекских семьях. Своим чередом шли предсвадебные приготовления. Уже состоялся Хостгори*, мать Абдулло подарила тетушке Мархамат сузани* и был отпразднован Ноншиколон*, свидетельствующий, что невеста засватана. Еще радостнее отпраздновали Оши Нахор* в доме Абдулло и Чойгаштак* в доме Мавджюды. Предстоял Туйтукуз* – весёлый и многолюдный праздник привоза приданого жениха в дом невесты, по широте и масштабности уступавший только самой свадьбе. Всё это время Мавджюда была счастлива, активно участвуя и соблюдая все установленные каноны.
Доволен был и Ибрагим, его любимая сестрёнка нашла своё счастье. Он и в горы-то рванул только потому, чтобы внести свою лепту, заработать деньги на приличный подарок молодожёнам, а так же пополнить приданое сестры и тукуз* Абдулло. Теперь они оба были его близкими друзьями, которым с радостью хотелось помочь. Он и подумать не мог, что всего лишь за два дня его отсутствия, произойдет какое-то зловещее событие.
В какую беду попала Мавджюда, даже каких-то намеков на причину выяснить так и не удалось, однако одна только фраза, случайно оброненная рыдающей тётушкой Мархамат, заставила его ужаснуться. Оказывается, Мавджюда пыталась покончить с собой, запихав в себя убийственную дозу снотворного, которое выписывали ее больному отцу, и её еле-еле спасли врачи.
Из оцепенения Ибрагима вывел один из старших двоюродных братьев Муслим, как ошпаренный, выскочивший из тётушкиной комнаты. Увидев Ибрагима, он потребовал незамедлительно предстать перед тётушкой, с раздражённой усмешкой заметив, что только что получил жуткую взбучку за то, что не смог найти брата–бродягу, сбив себе все ноги, пока вместе с другими братьями обшаривал все городские закоулки. Оказалось, тётушка приказала «достать негодника хоть из-под земли и немедленно», но почему-то строго настрого приказала вести поиск только своими силами, не привлекая внимания и не подключая милицию.
- Иди, иди, любимчик! – слышал входящий в дом Ибрагим за спиной злобное ворчание Муслима. – Сейчас апа с тебя шкуру спустит за все твои вольности. Отольются тебе слезы братьев. Услышал Аллах наши молитвы. Еще вспомнишь, как не хотел знаться с нами, смеялся над нашей дремучестью, еще учить нас, старших вздумал, к себе уважение потребовал. А сам-то старших уважаешь? Даже самой Наргиз-апа перечишь. И за что только она тебе все прощала? Всё, теперь кончилась твоя свобода. Лопнуло её терпение…
- На подарки для свадьбы зарабатывал? – смягчив тон, спросила тётушка.
Ибрагим утвердительно кивнул.
- Ладно, - вздохнула она. – Потом с тобой разговаривать будем. Сейчас у твоей любимицы беда. Слышал уже?
- Да, апа, слышал, - ответил он, снова скосив взгляд на убитую горем сестру, которая, еле заметно вздрагивая, прятала истерзанное горем лицо в платок.
- И что слышал? – поинтересовалась тётушка.
- С Мавджюдой произошло что-то страшное.
- А что ещё?
Он повернул голову, внимательно посмотрел на сестру и осторожно ответил:
- Хвала Аллаху, жива!
- Что за глупые женщины! Языки резать нужно! – рассердилась тётушка, вставая. Быстро подошла к двери, открыла её и крикнула строгим голосом. – Мархамат, сестра, почему тихо кричишь? Ты громко кричи, волосы вырывай, на улицу иди, нет, на площадь Ленина иди! Пусть весь народ знает о нашей беде. Если услышу твой голос, на цепь и в подвал посажу! Хватит сопли кушать, займись делом, ужин помоги готовить бабе Ире! О дочке не думай, всё плохое кончилось! Нас дома нет, не думайте, нам мешать!
Плотно прикрыв дверь, она вернулась к столу, уселась в своё кресло и жестом указала Ибрагиму на стул.
- Что будем делать? – устало, с грустью спросила она и подняла такой же грустный, уставший взгляд на застывших племянников. - Хочу знать, что думаете, какие планы? Надеюсь, теперь нет желания отправить меня и мою бедную сестру Мархамат на кладбище, в сумасшедший дом? Это тебя, Мавджюда, спрашиваю! – обратилась она к племяннице.
Та дёрнулась и мотнула головой в стороны.
- Ну, вот, хорошо, но хочу слышать, что такое безобразие больше не будет, - потребовала подтверждения тётушка, продолжая сверлить глазами племянницу.
- Не повторится, - почти прошептала та, не поднимая на тётушку взгляда.
- Это так? – переспросила тётушка. – Значит, нам больше не волноваться?
- Да, не нужно! – ответила Мавджюда уже уверенней, исподлобья вскинув взгляд на тётушку.
- Ну, вот, совсем хорошо! Хвала Аллаху, образумил! – улыбнулась тётушка, а в ее голосе появились мягкие, нежные нотки. – А то уже сомневаться стала: Ибрагим и ты - самые любимые, добрые, умные племянники или нет? А раз умные, добрые, почему с вами покоя нет, как думаете? То одна характер покажет, то – другой. « Апа у вас строгая, ругает, не пускает, запрещает». А я счастья вам хочу, жизни учу. Жизнь ещё больше строгая, еще больше ругать будет, так ругать, что жить страшно будет. Но жизнь ещё прекрасная, сладкая так, нет ничего слаще. Отнимать её самому себе – самый страшный грех. Страшнее этого нет ничего, поэтому Аллах совсем не хочет видеть этого человека, смотрит в другую сторону. У человека будут тысячи причин, врагов, кто захочет забрать жизнь, порвать эту тонкую, как струна, нить, но нужно бороться до конца, до последнего вздоха. Видишь, доченька, сам Аллах такого не позволил. Хвала Ему Всесильному и Всемилосердному! Пожалел, считал, что нет у тебя таких грехов, а ты чуть не принесла нам, первую очередь - себе такое горе. Ну, всё, кончим с этим. Пусть это будет твоей ошибкой молодости. Согласна?
Оба племенника удивленно кивнули. Удивляться было чему. Обычно грозную и строгую в таких случаях тётушку, когда они были в чем-то повинны, трудно было остановить. В сердцах она спокойно могла даже запустить чем-то тяжелым в виновника, а тут совершенно не ругалась, наоборот, искренне выражала сочувствие и сострадание.
- Рано радоваться! - снова чуть посерьёзнела, но нестрого ухмыльнулась тётушка. – Вы ещё своё получите за все ваши выходки! И, если уж попались, в очередной раз послушайте свою глупую, вздорную тётку. Очень хочу, чтобы послушали, такое вы ни в одном учебнике не найдете, в ваших книжках тоже. Вот вас всё время на сторону тянет, ко всяким необрезанным, и что потом получаются? И вам плохо, и мы все покоя не знаем.
Она посмотрела на ещё ниже опустившую голову племянницу, глубоко вздохнула и продолжала говорить, понизив голос.
- Вас будет удивлять многое, что буду говорить, и это хорошо. Удивляйтесь, думайте и учитесь! Наши мудрецы говорили: «Чем тише говоришь, тем больше тебя слушают, лучше понимают». Потому буду говорить тихо, только для ваших ушей. Я не против, чтобы вы тянулись к знаниям, учились у тех же русских, иудеев. У них есть, чему можно учиться, много хорошего и доброго взять. Скажу больше, мне нравится, как вы отстаиваете своих друзей, своё достоинство, независимость. И это достойно уважения. Но так безрассудно перенимать их жизнь, их мысли, которые могут покалечить, даже принести гибель, это самая прямая дорога к невежеству, разврату, глупости. Посмотрите, как русские ведут себя в общественных местах и сравните! Видели, как они ведут себя в столовой, ресторане? Музыка орет, на кухне грохот, официанты кричат, посетители кричат еще громче, дети визжат, женщины, даже девушки совсем стыд потеряли, на мужчин кричат, вино пьют, ещё курят, молодежь хохочет, взрыв бомбы не услышишь. И никого это не удивляет, они так жить привыкли. Ну, и пусть живут так, если им так нравится, но мы тоже хотим жить так, как нам нравится. И как же быть? Они же вместе с нами живут, одна земля, одно небо, и не хотят понимать, что мешают. Вы же, не хотите, чтобы вас не уважали, а почему они нас не уважают? А потому, что они никого, ничего не уважают, ни других, ни Бога своего, даже родителей своих и себя. Вот теперь и думайте, кто культурнее, уважительнее? А чтобы думали лучше, хочу сказать ещё. Ибрагим в Москве был, видел их таблички. Сначала удивлялся, волосы поднимались, потом смеялся. В метро ездил, в автобусах и меня все спрашивал: «Почему, апа, такие таблички висят? Разве нужно напоминать, что старикам, женщинам место уступить нужно? Они что этого не знают? Почему еще это по радио говорят»? Что, Ибрагим, уже забыл? Забыл, как говорил мне: «Апа, они слепые что ли, не понимают, кто перед тобой стоит? Почему они сидят, делают умный вид, что читают, спят? Это, какие они все бессовестные»! Правда, Ибрагим?
- Да, апа, видел!
- Ну, вот видел, сестрам, братьям, наверное, рассказал, а сам так ничего не понял. Продолжает к ним без ума тянуться, тебя, Мавджюда, за собой тянет.
А может, надо хорошо подумать, меня, старших послушать, спросить? Мы же зла вам не желаем, видели больше. И тогда бы вы поняли, чужую культуру, их порядки, традиции особенно нам, жителям тихих, уютных, спокойных мест, как лекарство с ядом принимать надо, чтобы сразу ум не потерять, не умереть. Они грубят, хамят, бьют, увивают друг друга, женщин, стариков унижают, детей на улицу выгоняют, и они так жить привыкли. Вы думаете, все русские, как наша баба Ира? Есть и много, но попробуйте найти их в Москве? Там все дикими толпами ходят, затоптали давно таких людей. Эти толпы не любят таких людей, умных, добрых, которые за правду жизнь отдают. Человек совсем не любит, когда другой умнее, чище душой. Это только мудрый, добрый, с открытой, чистой душой человек поймет, что он мало знает, нужно тянуться, учиться, чтобы таким же стать, хотя бы приблизиться, а дурак только злым станет, завистью захлебнется, будет толпой ходить, крушить всё от злобы, ненависти. И таких дураков в России много. Россия очень большая страна, там всех много. А дураки, как накипь, зола на чайнике, всегда вперед лезет. Дурак боится, что его не увидят, забудут, никогда не подумает, что он не прав. Как же, он самый умный, умнее всех, самый красивый, благородный. Он нас ещё дикарями называет, чурками без мозгов. А вас ко всем тянет и к умным, и к дуракам, вам не хочется разбираться. Как же, раз русский – так сразу умный, хороший, добрый. Это наши все дураки, ничего не понимают. Ну, хоть поняли, что я сказала?
Оба кивнули.
- Очень хочу верить. Я, почему так говорю, хочу, чтобы вы думали, у нас старших спрашивали, наделали меньше ошибок, глупостей. А то: «Апа, мы умные, мы сами, что вы нас учите, как маленьких»? Потому и учу, что маленькие и глупенькие ещё. И обид тут никаких быть не может. У старших, у прошлого всегда учиться нужно. Так мир наш устроен, так Великий Аллах повелел. И спорить с этим опасно. Потом беда приходит, а спросить, помощи попросить не у кого. Вот так, умные мои, добрые! А теперь хочу сказать, почему не надо своих, своего народа сторониться. Я хочу, чтобы вы никогда не забывали, кто вы, откуда, что наша древняя культура, которую нам удалось сохранить, ещё, ой, как вам поможет в жизни. Вы же видите, как ведут себя наши люди, как приятно в чайхане, простой столовой. Там такая тишина, мышь пробежит – услышишь. Никто никому не мешает, пьяных нет, если музыка играет – только радует, доставляет наслаждение. Бывает всякое, как не быть, дураки есть всюду, но разве у нас услышишь, кто грубое слово сказал, пьяным появился, устроил драку? Ибрагим знает, хочешь драться, выйди на улицу, подальше от людей и бей друг друга, пока сил не останется. Вот это и есть настоящая культура, где есть уважение и бережное отношение к другим. Однажды один мудрый человек сказал: «Настоящая культура не имеет национальности». Я очень с ним согласна. Вас удивит, как я скажу о русских. Мне нравятся русские песни, душевные, мелодичные, мудрые. На наши чуть-чуть похожи. Это баба Ира мне их пела. И люди они неплохие, всё, как у всех: гении, дураки, так себе. И культура мне их нравится, только настоящая, рожденная народом и хорошими талантами. И мне ужасно, они сейчас, как слепые, на заграницу смотрят, Европу, Америку. Совсем, как вы на них, без ума. И так же подражают, как клоуны. Почему-то вы быстро поняли, ковырять нашу еду ножом, вилкой, на коленках, самим неудобно, все смеются, по полу катаются, как ваша еда. Прибежал один, потом другая: «Апа, мы теперь культурные, хотим, как люди кушать, не хотим кушать, как дикари»! И что получилось? Рис на курпаче*, все птицы, куры сбежались, мясо убегает, как барашек снова живой. Что, самим весело?
Племянники невольно улыбнулись, вспомнив этот забавный случай. Действительно все было так смешно, что посмотреть на это собирались все родственники и соседи с дальних улиц.
Ну вот, самим смешно, - улыбнулась тётушка и снова немного посерьёзнела. - А этот цирк получился потому, что вы приняли их традиции без ума, что нужно сидеть за столом, на стуле, а не на полу, на курпаче*, что вилку нужно брать левой рукой, потому что кусочки резать удобно правой. И совсем ещё неизвестно, что правильно – руки мыть перед едой, как у нас, или ломать голову – кто помыл этот нож, вилку, как? Может, их бумагой вытерли, как они свои задницы вытирают? Да, чего так смотрите?! Они так делают, подтирают задницу бумагой, газетами, как будто у них воды нет. А может, они так неудовольствие выражают своим вождям и газетам? Там одно вранье напечатано. А ведь они тоже это понимают. Вчера своего лысого вождя на руках носили, дел натворил, что все теперь плачут, смеются. У нас все виноградники в домах погубили, в садах деревья плодовые зарубили, ишаков, как баба Ира сказала: «Днем с зажженной паклей искать будешь, все равно никого не найдешь». Он такой налог устроил, базарная цена ишака меньше налога в три раза. Это и смех, и горе! Теперь они нового выбрали, красивый такой, волос на голове ещё много, брови, как у наших красавиц. Думаю, этот такой же дурак будет. Говорят, такой же фронтовик, как отец Ибрагима, но тоже натворит, чтобы народ слезами умылся. Не захочет, его свои же дружки - главные коммунисты заставят, чтобы людей не жалел, правду не говорил, только смуту сеял. В мутной воде всегда хорошо прятать грязные мысли, нехорошие дела. Вот вам их газета «Правда»! А вы попробуйте казан чисто газетами вытереть! Нет, его водой нужно хорошо вымыть, песком потереть, хорошо ещё мылом помыть, чтобы всякая зараза погибла, чтобы никто не отравился, здоровый был. Вот и думайте, чья культура лучше, богаче, безопасней? Нет, я не говорю, всё у них плохо, в чем-то им подражать нужно. И наша родина им многим обязана. Они помогли нам страну сделать республикой, правда, почти всю нашу землю узбекам отдали, но тут мы сами виноваты. Роды дрались между собой, совсем из ума выжили, а узбеки проворными оказались, воспользовались. Хвала Аллаху, кровь степняков не позволила им в горы лезть. Иначе бы они всё захватили, ни одной долины не оставили. Ай, ладно, пусть себе живут, они же нашу культуру почитают. Иногда даже больше, чем мы. За это их тоже нужно уважать. Ещё их уважать нужно, нашему роду помогают. Они тоже понимают что-то, что наши шакалы без нас в стаи собираться будут, всех резать, убивать будут. Зачем им такой злой сосед? И русских нужно уважать, какое благо они для нас, таджиков, узбеков, других народов сделали…
Она еще долго говорила о том, что в России убили великого царя, к власти пришли «нищие, голодные, злые шакалы», которые уничтожили весь цвет своего народа, остальных культурных, великих и настоящих людей сажали в тюрьмы, отправляли в Сибирь, как деда Ниязи, второго деда Ибрагима Саид-бека. Что это все продолжается, как они поют в своей главной песне «Кто был ничем…»*. И что это ничто – ничтожество оставило страну ни с чем, ни культуры, ни ума, ни души. И что душу народа так просто не задушишь, как бы ни старались большевики, Аллах такого не допустит, всегда давая людям возможность одуматься и встать на праведный путь истины. Что именно таких людей и нужно искать.
- Трудно их найти, очень трудно, - говорила она, - но только с ними можно общаться, дружить, но все равно осторожно, очень и очень думать надо, прежде чем дружбу заводить. У нас, приходится говорить правду, тоже всё так хорошо не бывает, как хотелось, но нам повезло больше. Аллах от нас не отвернулся совсем. Но мы были преданы Всесильному, почитали, хранили Его наказы, выполняли. И нам много удалось сохранить, любовь и уважение к ближнему, природе, старшим, добрые традиции, душу. Я, конечно, мало знаю такие вопросы, но кое-что понимаю, думаю. Уверена, так все умные, мудрые люди думают, их слова, мои слова стоит послушать. Я говорила, что не возражаю, если будете дружить с русскими, армянами, евреями. Мавджюда дружит со своими подружками и хорошо. Оля, Карина и Надира хорошие девушки, умные, но они совсем нас не понимают, даже смеются над нами. Мы для них отсталые, непонятные. И они не понимают главного, что их подруга не может позволить себе то, что могут делать остальные. Что все остальные роды только и ждут, чтобы она оступилась, совершила глупость, за которую придется платить всему нашему роду. Вот потому только хочу, умоляю, для спокойствия моего, всей нашей семьи быть уверена, что они не предадут вас, не принесут в наш дом беды. А они это могут сделать невольно, не подозревая, что несут зло. Они не знают, не признают наших обычаев, традиций. И они правы, мы тоже не желаем признавать их традиции. Это только баба Ира их признала, поняла их доброту, мудрость, поняла, как они помогают людям настоящими стать. Но она умный, добрый, светлый человек. А она их не сразу признала, времени много прошло. Видите, даже баба Ира долго признавала, а что ждать от безбожников? Что, не так?
- Да, апа, вы правы! – согласился Ибрагим и, скосив взгляд на сестру, невольно улыбнулся. Раскрыв рот и с живым интересом заслушавшись тётушку, она понемногу приходила в себя. Глаза оживились, а на щеках появился пока еще слабый, но привычный, жизнеутверждающий румянец. Она тоже кивнула, прошептала, что согласна, и не опустила взгляда. Значит, с ней всё было не так страшно, а ее беда поправима. И это подтверждалось тем, что вместо ожидаемого разноса тётушки происходила мирная беседа, больше похожая на политинформацию, из которой они узнавали много интересного, как о политике, культуре, взаимоотношениях разных народов, так и о самой тётушке. Оказалось, что она совсем не отрицает дружбу с инородцами, а только предупреждает, что нужно быть осмотрительнее в выборе.
- Ну, вот видите, оказывается, меня тоже можно послушать, - улыбнулась довольная тётушка. – Ну, раз поняли, согласились, что наша культура большую цену имеет, хочу объяснить, почему нельзя сторониться своих братьев, других родных, держаться за них надо. Я знаю, как вы не хотите дружить с Муслимом. Он для вас глупый, плохо соображает, вас не любит, а почему? А потому, что вы его не любите, не уважаете, унижаете. Вы же, как скажет баба Ира, «нашил себя враг».
Племянники разом опустили головы, пряча невольные улыбки. Тётушка плохо говорила по-русски и порой так коверкала фразы, что понять ее могли только ее родные. В этом случае она хотела сказать – «нажили себе врага».
- Что? Я сказала что-то смешное? – возмутилась она и продолжала. – Никакого смеха здесь нет. Вы не любите, поэтому сделали Муслима врагом. Что я не знаю, он – плохо думает, не хочет учиться, но он же добрый, преданный. И сделать его другом, значит, не бояться, что он ударит вас в спину. Враг всегда враг, говорит об этом открыто. Это только свои предают, близкие, друзья, подло, тайно. Враг никогда не предаст, он ненавидит своего врага, желает ему только зла. Чем сильнее его ненависть, тем сильнее может стать его любовь, преданность. Сотворить такое волшебство – это самое великое искусство, самое великое благо для себя и для него. Вы получите верного друга, он избавится от ненависти, превратит ее в любовь. Народ говорит: «ненависть, любовь всегда живут рядом», как муж и жена. Вот и попробуйте изменить к Муслиму отношение, приблизьте, лучше – полюбите. Сделайте вид, что уважаете его, как старшего, любите, как брата. Вы умные, сообразительные, можете сделать так, чтобы он не усомнился в вашей искренности. Я не буду сердиться, если вы тихо будете ругать меня: «Наргиз-апа строгая, совсем замучила любовью, жить не дает». И он вам поверит, сочувствие окажет, добрым станет. И тогда можно его использовать. Он исполнителен, трудолюбив, а вы поучите в меру его способностей, попросите о помощи. Он почувствует свою значимость, и благодарен вам будет до могилы, никогда не предаст. Не из каждого врага можно делать друга, а из Муслима можно, он этого стоит. Он, как все наши мужчины, никогда не позволит себе плохо, безответственно поступить со стариком, женщиной, чистой девушкой.
Она осеклась, сжала губы, с тревогой посмотрела на Мавджюду. Увидев, что та отреагировала спокойно, продолжая приходить в себя, мягко спросила её:
- Устала, дочка? Вижу, устала. Отдохни немного! А мы с Ибрагимом поговорим пока. А ты погуляй, воздухом подыши. Отдохнешь, возвращайся! Хорошо?
Та с благодарностью кивнула.
- Ну, вот, хорошо, гуляй, ни о чем плохом не думай! Только хочу спросить. Ты не передумала, сделаешь, как мы договорились?
Мавджюда опустила лицо и кивнула.
- Больше сюрпризов не будет?
- Не будет, - снова кивнула Мавджюда и скользнула по Ибрагиму испуганным, виноватым взглядом.
Тётушка встала, подошла к двери, открыла ее и крикнула:
- Муслим, ты здесь?
Тот быстро подбежал.
- Погуляй с сестрой в саду, ничего не спрашивай, ни о чем не говори! Но никого к ней не допускай, ее маму тоже! – строго наставляла его она. – Отдохните, воздухом подышите, чай попейте, фрукты поешьте, но молча. Ходи рядом, сиди и молчи! Гуляйте, пока не позову! Понятно?
- Понятно! – ответил тот.
- Глаз с неё не спускай, в туалет не пускай, пусть терпит! – шепотом, еще строже наказала тётушка, когда Мавзджюда вышла и отошла от двери шагов на десять. – Головой ответишь, если мою просьбу нарушишь. Молчи и только смотри за ней, и всё! Понял?
- Понял, апа! – хлопнул Муслим расширенными глазами и поспешил за сестрой, выполнять указания тётушки.
- П-понял, а-п-па, - передразнила его тётушка, когда он скрылся в саду, тяжело вздохнула, закрыла дверь и с измученной улыбкой посмотрела на Ибрагима. – Видишь, с ним у меня проблем нет, и не будет. Прикажу, исполнит, никуда не лезет, никакой инициативы. В голове ветер гуляет, мозгов совсем нет, а случайного взгляда в сторону сделать не посмеет. Вот перестараться может, как говорят у русских, «Заставь дурака молиться – башку разобьет». Вот и нужно, как в армии, хорошенько думать, когда приказываешь. Страшно думать, что он натворит, когда меня не будет. Привык слушаться, а подумать самому страшно. Такого надумает, самому жить не захочется. А он работает, семье помогает. Его сестры, мать без него пропадут. Отец совсем больной. Я его в больницу возила, доктор сказал, ничего сделать не может. Значит, Муслим скоро старшим в семье останется, а мы его не женили ещё. И таких у нас в роду больше, чем таких, как ты и Мавджюда. Потому сердце, душа болит и за них, и за вас – непослушных племянников. Если Аллах меня позовет, что с ними будет, со всем нашим родом, с вами? Вот откуда моя боль.
Она задумалась, в глазах появились слезы, немного помолчала и с грустью посмотрела на Ибрагима.
- Последние годы я очень часто стала плакать, - заговорила она с болью в голосе. - Чувствую, силы кончаются, а помощников настоящих нет. Все только слушают, что я скажу, как прикажу? Я много сама виновата, никому воли не давала. А как дашь, когда никто брать не хочет? Дедушка твой первый в горы бежал, дяди твои думать не хотят, отец твой в ужас приходит, когда ему предлагаю хорошую должность занять, слышать ничего не хочет. Вижу, ты тоже ничего слышать не хочешь. А другие роды ждут, когда мы сломаемся. Как шакалы налетят, когтями, зубами будут рвать нас. Первыми будут родня Абдулло, кулябцы. Давно на нас шакалами смотрят. Это сейчас они наши союзники, ласково улыбаются, коврами стелятся, а чуть споткнемся, дальше падать помогут. Ногами бить будут, чтобы не встали, плясать на наших головах будут. Потом им твои любимые бадахшанцы помогут. Как твой дедушка рад будет, он их тоже очень уважал! Из-за них меня презирал. Вот тогда он посмотрит, как они его детей губить будут, внука своего любимого. А каратегинцы тоже за этими пойдут. Они за всеми пойдут, кто больше даст, потому что всегда всё продавали. Значит, душу продадут. Совесть уже давно продали. А потом все другие тоже за сильным пойдут. А потом все друг друга рвать, резать будут. Абдулло зарежут потому, как к нам потянулся, всех других будут убивать просто так, потому что убивать, резать уже некого будет. И нашу землю опять кто-то захватит, как когда-то узбеки это сделали. Вот потому я русским ноги готова целовать. А вы говорите, я их не люблю. Я Аллаха каждый день пять раз прошу, когда намаз совершаю, чтобы им здоровья послал, детям их, близким. Они тоже понимают, нам, нашему роду помогать надо. Никому другому, только нам. Они очень хорошо помнят, как не могли взять нашу землю силой. Она горела у них под ногами, весь народ встал на ее защиту, поднял зеленое знамя Аллаха. И сама земля ему помогала. А как поняли, что нужно помогать нам, правителям этого народа, так сами удивились: «Как такое случилось? Самые злобные враги - свирепые барсы вдруг ласковей, добрее домашней кошки стали, верными, послушными друзьями сделались». Вот я и боюсь, придет в Москву править новый какой-то дурак, забудет нашу дружбу, будет помогать другому роду – кулябцам, памирцам, гиссарцам - сам с ума сойдет, и наша родина кровью зальется. И все русские удивляться будут: «Как такое случилось? Почему они такими страшными стали? Своих режут, нас режут. Вчера – лучший друг, сегодня – свирепый враг. Захотят нам опять помогать, а нас всех первыми зарезали. Нет нас, Аллах всех забрал. Потому нам надо быть сильными, храбрыми, мудрыми и править нашим народом. И совсем не потому, что мы хотим быть главными. Это только дураки так могут думать. А потому, что мы умеем, у нас опыт есть, знаем, как надо. Власть, Ибрагим, очень тяжелая ноша, не всякий может ее нести. Если мы ее уроним, родине очень плохо будет, может, совсем плохо. Очень хочу, чтобы ты это понял. Ещё хочу, чтобы ты понял, что сейчас у нашего рода беда. Любому роду простят, а не нам. На нас все смотрят. Ты понял, что случилось с сестрой?
- Не совсем, - задумчиво ответил он. – Большая беда приключилась, но что, простите, догадаться не могу. Может, её Абдулло обидел, он кулябец?
- Абдулло ничего не знает, и знать не должен. Он очень хороший, добрый парень, нас уважает больше, чем своих, Мавджюду любит так, что всё простит, но его родные никогда нам не простят. Умрут, а не простят. Поэтому никто ничего знать не должен. Нужно, чтобы никто никогда не узнал даже, когда меня Аллах к себе позовет. Никому, нельзя говорить даже своему отцу. Тебе это понятно?
- Да, апа! А как же Мархамат-апа, баба Ира, врачи, Муслим? Соседи, наверное, тоже уже в курсе наших дел.
- Они должны знать, невеста поволновалась и упала в обморок. Это будет, как это называется?..
- Легенда, - подсказал Ибрагим.
- Вот-вот, легенда, ее нужно всем говорить. Ещё нужно убивать все слухи. Голову отрывать, кто вздумает рот открыть. Обморок и всё. Так у девушек бывает перед свадьбой. Вот у Мавджюды так произошло, поволновалась, понервничала, успокоительные таблетки много пила, в обморок упала. Потом скорую помощь вызывали. Врачам тоже так сказали. Тебя устроит такое?
- Да, устроит! Думаю, других тоже устроит. А что с Мавджюдой произошло на самом деле.
- Аллах не позволил, чтобы умерла. Таблеток мало взяла у отца. Она не могла взять все, он без них спать не может. Видишь, какая добрая, уважительная. Отца пожалела, а себя захотела убить. Но это никому говорить нельзя.
- Конечно, апа, я будут молчать о том, что произошло.
- И о том, что произойдёт, - как-то странно, будто заново изучая, посмотрела на него тётушка.
Он тоже удивленно на нее посмотрел, не понимая, что она хотела сказать, и в чём же будет заключаться его помощь? Не состоит же она в том, что он должен молчать. Молчать он будет и так, без клятв и напоминаний, и тётушка прекрасно об этом знала.
- А что должно произойти? – выдавил он из себя.
- Так ты готов помочь сестре? – прищурив глаза, спросила она после недолгого молчания.
- Конечно, апа, чем смогу. Что я должен делать?
- Нужно спасти её честь, - ответила тётушка, снова как-то странно отводя глаза.
- Значит, я должен на ней жениться, но ведь мне даже пятнадцати нет, - удивленно предположил он и обреченно вздохнул. - Если так надо, я согласен.
Она расплылась в улыбке, зная, как он не любит, пытаясь избежать даже разговоров о свадьбе, своей наречённой невесте, вообще всеми силами старается не касаться этой темы.
- Какой ты ещё глупенький! Никто жениться тебя не просит, хотя я рада, ради сестры ты готов совершить даже такой самоотверженный поступок. Нет, сынок, она любит Абдулло, он её тоже сильно любит. Надо, чтобы они поженились, были счастливыми, любимыми друг другом, создали хорошую, добрую семью.
- Тогда, что же должен сделать я? – продолжал удивляться он.
- А ты опять не догадался? - прикусывая губу, ещё больше прищуривая глаза и переходя на шепот, спросила тётушка. - Мавджюду нужно снова сделать девушкой.
У Ибрагима так живописно преобразилось лицо, словно ему предложили совершить чудо, превратив сестру в какую-нибудь птицу или животное.
- Не бойся, я тебе помогу, - стала объяснять и успокаивать его тётушка. – Я бы сама все сделала, знаю, видела, как это делают, а теперь не могу. Старая уже, глаза плохо видят, руки, пальцы уже совсем не гнутся, мало чувствуют. А ты это ловко сделаешь. Я помню, как ловко зашил ранку собаке деда, ведь совсем еще маленький был. Потом птиц спасал, кошек, собак. Помнишь, барану ухо зашил? Хорошо зашил, никто не понял, как его собака рвала. Ты – молодец! Шить хорошо научился, когда мамочке своей непутёвой помогал. Ты совсем большой молодец! Дело любое в руки берёшь, потом смотреть приятно. А помочь сестре – совсем сложности нет. И делать это должен только ты. Обращаться к врачу нельзя, даже к нашей к Дильбар. Она и Мавджюда сестры, эта тайна может положить конец их дружбе. Вдруг Дильбар обидится, с ума сойдет, будет Мавджюде обидное говорить. У женщин такое часто бывает, посмотри на их мать, как какое несчастье – ничего не соображает, всем свое горе выплакивает. Вот поэтому никому говорить нельзя. Пока я жива, будут молчать, а ведь я могу на небо уйти. Кто тогда защитит твою любимицу? Вот так, сынок, выходит, только тебе могу доверить это дело.
- А как это делают? – с трудом проглотив комок, спросил ошарашенный Ибрагим. Было видно, что он никак не может справиться со своими чувствами, что мешало ему осмыслению.
- А ты совсем не догадался? – усмехнулась тётушка. – Как портить девушек, так это вы парни с радостью, а как исправить…
Тут она осеклась. Племянник продолжал расширять остекленевшие глаза, и уже был близок к полуобморочному состоянию. И ее неожиданно поразила мысль, что он действительно не понимает, что от него хотят, главное, даже не представляет, как к этому подступиться.
- У тебя что, совсем девушки не было? – осторожно спросила она.
Ответа не последовало, но племянник так красноречиво молчал, что ответа и не требовалось. Ибрагим, за которым пышным шлейфом тянулась слава обольстителя и дамского угодника, оказался невинным девственником, даже не представляющим, какими бывают женские прелести. Может, он что-то слышал, читал, даже видел на картинках, но никаких знаний и опыта, не говоря уже о близости у него не было и в помине. Тетушка слишком хорошо его знала и все это прочла на его ошарашенном лице. И ошибки быть не могло. При всем своем умении свободно и легко общаться с девушками, которые сами готовы были вешаться его шею, даже затащить в постель, он так и не позволил себе, воспользоваться их слабостью. Глядя на его не по годам развитую, ладную, мужскую фигуру, с большим трудом можно было представить, какого труда, каких побед над собой и природой ему это стоило.
- Вай, Аллах! – положила тётушка правую ладонь на щёку и с удивлением, заново изучая, стала смотреть на застывшего, как изваяние, племянника. – Прости, мальчик, я – старая дура! Старая дура! Совсем мозги потеряла, – почти шептала она. - Я была уверена, ты давно мужчиной стал. Вот паразиты, все родные, соседи наговаривали мне: «Апа, у него все душанбинские проститутки подружками ходят. Мамочка твоя любимая тоже всё плакалась: «Апа, он всех бесстыжих любовниц собрал, ни одной юбки не пропускает». Вот дура, своего собственного сына не знает. А я что, лучше? Поверила этому дурачью. Ладно, сынок, иди, забудь, что я говорила! Прости меня, старую дуру!
Она была поражена настолько, что растерялась не меньше племянника, не зная, что говорить и делать дальше? Она видела, что парень не в состоянии отойти от шока. Вероятнее всего, к тому, что он услышал, его добила мысль, что его любимая сестра потеряла невинность. А для него, так дорожащего своей честью, это действительно могло быть убийственным известием. И она вдруг поняла, что именно сейчас нужно объяснить ему, что Мавджюда не виновата в том, что произошло. Ведь он так верил сестре, может быть даже больше, чем себе, а ведь это был, как теперь оказалось, его первый опыт в интимных отношениях с женским полом.
Трудно сказать, что больше поразило Ибрагима. Если он еще как-то мог принять, что ему поручают какое-то сомнительное и неприятное дело, проступок сестры добил его окончательно. Предположение тётушки оказалось верным.
- Мавджюда из-за этого пыталась убить себя? – спросил он, как-то холодно, изо всех сил пытаясь справиться с собой.
- Да, сынок! – с горечью в голосе ответила тетушка, но в душе обрадованная, что он не ушел, и можно будет успокоить и развеять его сомнения по поводу честности сестры.
Она осторожно встала, подошла, положила ладонь на его плечо и, глядя на него с любовью, заговорила тихим ласковым голосом.
- Да, мальчик, она сделала глупость, и это позор для неё, для всех нас. Беречь свою честь девушки - такая традиция, пусть суровая, но правильная. Невеста должна быть чиста. Другую бы просто убила, а тут Мавджюда – умница, любимица. Я на неё налюбоваться не могла. Но я уверена, что большой ее вины нет, если есть, совсем маленькая. Моя вина больше много раз, я не досмотрела, не уберегла. Она не хотела, царапалась, кусалась, а как мужчину остановишь? А этот паразит был здоровый, как бык, спортсмен – подлец. Он её силой брал, его судить надо, но это тоже позор. Все узнают, еще больше злорадствовать будут. Она глупенькая сама в гости пришла.
- Она его полюбила? – изумился Ибрагим, начиная приходить в чувства, успокоенный мыслью, что Мавжюда никакого предательства не совершала.
- Ну, не обошлось без этого, - грустно улыбнулась тётушка. - Как же, красивый, обходительный, много знает, из Москвы приехал. А тут ещё эти подружки её тоже в него влюблялись одна за другой, ссорились, глупые. Карина и Надира даже между собой до сих пор не говорят. Такой голову закружить может. И закружил нашей красавице, а эти отвергнутые дурочки даже не поняли, от какой беды их подруга спасла. А сама потом поняла, что совсем его не любила, ошиблась, а беда с ней осталась.
- А как же Абдулло?
- Это случилось до Абдулло. Она бедная молчала, влюбилась в Абдулло, а когда он стал свататься, всё мне и открылось. А потом, сам теперь знаешь.
- Апа, вы знаете, кто украл честь у сестры?
- Знаю, мальчик, но не скажу. Один необрезанный, сволочь эту подлость совершил. Люблю, любовь, а ни мозгов, ни ответственности, ни чистоплотности в отношениях. Думает только своей похотливой задницей. Не подумал паразит и о девушке, и о себе тоже. Как можно не думать, что за такое наши люди его плоть с корнем вырвут? Захотела, давно себе могилу копал, сам в нее живым ложился. Хотела наказать, а там всю их гулящую семью огнем выжигать надо. Мать с отцом живут, как кошки, то сходятся, то разводятся, то другие приключения на свои задницы ищут. Вот и сынка таким же уродом на свет произвели. У меня самой руки чешутся, но не хочу наносить ещё одну сердечную рану нашей девочке. Это для нее первая любовь, будь она проклята! Плакала несчастная, просила, чтобы не трогали, говорила, сама виновата, ошиблась. Повезло ему, не совершил главного зла, семя свое не оставил. Испугался, паразит, а то меня бы не остановили её слезы, уговоры. Сама, собственной рукой вырвала бы его плоть и собакам бросила. А даже немножко пожалела. Они недавно приехали из самой Москвы, могли не знать наших порядков. Поэтому не скажу! Я знаю, ты сейчас побежишь, всех их в Душанбинке или Лучобе утопишь, потом тебя спасай. Не скажу, не обижайся! У них в России так принято, брать женщину силой. И русские говорят, у нас женщина забитая, паранджу носит, за стол с мужчинами не пускается. А наши мужчины даже в мыслях не могут себе позволить так обращаться с женщиной. Близость может быть только с ее позволения. Мужчина должен сделать всё, чтобы она согласилась, но лаской, обещаниями, клятвами, чем угодно, но силой брать себе не позволит. Свою силу, ум, смелость, мужчина должен тратить на уговоры, сделать так, чтобы она пришла сама. Ты знаешь, без разрешения мамы, твой отец никогда не осмелится пойти на ее половину. Он же сам, своими руками вешал чодар*, чтобы объявить людям, Аллаху, что теперь хозяйка на женской половине твоя мать. Она там царица, никто не смеет туда зайти без её позволения. Наши вожди, цари, беки не могли, не смели поступать иначе. Им женщину приносили в подарок, а они не смели к ней прикоснуться, уговаривали, подарками осыпали, коврами стелились. А если была невинная девушка, нужно было просить разрешение родителей или старейших рода. Если она была сирота, совсем нельзя было обижать. Позволения приблизиться, надо было выпрашивать у старейшин, муллы и имама. Ты тоже не позволил себе овладеть даже теми девушками, кто был не против, наоборот, от желания сгорали. Наверное, не позволил не потому, что боялся. Ты ведь ничего не боишься, уважаешь девушку, даже проституток Аллахом проклятых, не желаешь причинять им боль, разочарование. Что, не так?
Ибрагим опустил глаза. Было видно, что эта тема ему неприятна, но было понятно, что он согласен с тётушкой. Она попала в саму точку.
- Ладно, прости, сынок! – виновато улыбнулась она. – Это меня шайтан путал. Я ещё успокоиться не могу, как такое узнала. И горжусь тобой, своим самым любимым племянником. И в том, что ты стал таким, есть немного моей заслуги. Надеюсь, на это я имею право, и ты обижаться на меня не будешь?
- Да, апа, не буду! – ответил он, не поднимая глаз.
- А на сестру? – осторожно спросила она.
Он удивленно поднял глаза и даже поперхнулся.
- На неё?.. За что?..
- Ну, вот хорошо. А теперь иди! Мне нужно с ней беду улаживать, свадьба скоро.
Тётушка была довольна. Ей показалось, что Ибрагим уже почти справился с собой. Главное, он по-прежнему любил сестру, и ее судьба ему была небезразлична. Иначе бы он о ней ничего не расспрашивал. Теперь только требовалось время, чтобы он окончательно пришел в себя. Не хватало, чтобы ещё и с ним возникли какие-то проблемы.
- Значит, вы тоже на сестру не сердитесь? - неожиданно для нее спросил он.
- Если только немного, - улыбнулась она.
- И вы не будете наказывать ее обидчиков?
- Я уже сказала, что сначала буду улаживать её беду, а что будет потом, пока не знаю, время покажет. Главное, чтобы Мавджюда была счастлива, свадьба прошла хорошо, а этих… Честное слово, не знаю. Пусть живут пока, как хотят. Их Аллах уже наказал, ещё накажет так, моя кара только лаской матери казаться будет.
- Апа, а Мавджюда не станет возражать, если я сделаю это, ну, снова сделаю ее девушкой? – спросил он, внимательно вглядываясь в глаза тётушки.
- А куда ей, бедной, деваться? – с грустью ответила она. Она только тебе и верит, только я уже этого не допущу. Одна невинная душа загублена, ещё твою буду губить? Нет, мне Аллах такого не позволит!
- Значит, сестра возражать не будет? – ещё раз переспросил он, не обратив внимания на слова тётушки.
- А ты как думаешь? Вы же преданы друг другу. Один за другого горло перегрызет, но только этого, мальчик, не надо. Как-нибудь справлюсь сама, найду какого-нибудь доктора. Из самой глубины России притащу, хорошо заплачу, чтобы молчал, а рот раскроет, в землю живым закопаю и вам накажу, чтобы исполнили мою волю. А сейчас времени совсем нет, свадьба уже скоро, нужно, чтобы хоть поджило немного, и людей, знающих эту тайну, будет больше … Кому и поручить такое, не знаю?.. Самой придется ехать, искать, договариваться… - говорила тётушка, уже не глядя на племянника и переключив все свои мысли на проблему с племянницей, обдумывая, как быстро и наиболее безопасно для всех решить эту непростую задачу.
- Апа, - прервал её Ибрагим, и заговорил спокойным, твердым, уверенным голосом. – Не нужно никого искать! Если Мавджюда не станет возражать, и вы мне поможете, я согласен. Постараюсь справиться, оправдать доверие ваше и сестры. Ей, наверное, очень больно будет, но я постараюсь сделать все быстро. Вы же мне покажете, как это делать. Еще у Дильбар учебник возьму, он ей не нужен, она всегда мне эти книги дает. Поэтому подозревать не будет. Потом к ней больницу схожу, возьму сам, что нужно. У медицинской сестры возьму, скажу собаке помочь надо. Я уже много раз брал…
Тётушка подняла на него глаза и даже немного отпрянула. Перед ней уже сидел не растерявшийся мальчишка, а полный решимости юноша, про которого можно было с уверенностью сказать, что вырастает настоящий мужчина, не боящийся никаких трудностей и ответственности за все свои поступки. Он, конечно же, с трудом представлял, что ему придётся сделать, но, глядя на него, у неё стала появляться уверенность, что он справится с этим, как никто другой.
Он действительно многое умел, брался за такие дела, от которых другие шарахались, как от чумы. Его можно было ругать, даже бить, сходить с ума оттого, что он ловил этих ужасных ядовитых змей, но он был достоин глубокого уважения. Не отступился же он даже под страхом быть ужаленным снова. И это не было безрассудной храбростью. К любому, даже самому незначительному делу он подходил вдумчиво, с какой-то продуманной осторожностью.
Это её скорее можно было обвинить в неоправданной храбрости, когда она сначала бросалась в бой, а потом уже, на ходу додумывала, как поступить дальше. Ему это было не свойственно. Прежде, чем подступиться, он тщательно все взвешивал, примеривался, главное, учился. Вот чего у него было даже с избытком, так это какая-то ненасытная тяга к знаниям, упорство и желание доводить дело до конца. Особенно поражало то, что при всем при этом он старательно избегал громкой славы и какого-либо восхваления своих заслуг. Другие растрезвонивали на весь мир о своих, куда меньших заслугах, а из него чуть ли не клещами приходилось вытаскивать его спортивные достижения и успехи в учебе. Потом оказывалось, что он имеет не просто грамоты, а какие-то серьезные разряды, победы на соревнованиях и конкурсах. В то же время его нельзя было обвинить в какой-то уж слишком излишней скрытности и скромности. Он охотно рассказывал, порой даже создавая впечатление какого-то чрезмерно тщеславного хвастуна. Правда, для этого требовалось, чтобы о его очередном успехе стало известно не от него. А уж то, что касалось какого-то секрета или тайны, да ещё и не его, то это невозможно было вытащить даже клещами. К тому же они прятались очень умело и тонко.
О том, что он активно течение трех продолжал заниматься охотой на змей после укуса гюрзы, она сама и его отец узнали совсем недавно. Все это время, никто даже предположить не мог, что его отлучки и довольно приличные деньги связаны со змеями. Все его легенды оказывались настолько правдоподобными и хорошо продуманными, что ко всем его качествам можно было смело добавить ещё одно – поразительная изобретательность. Самое смешное и удивительное, что его совершенно невозможно было уличить во лжи. Он ведь всего лишь просто не договаривал главного. Все это время он убеждал всех, что собирает лекарственные травы и мумиё. И это было правдой.
Дед научил его и этому. Причем, научил неплохо. Мумиё хорошего качества и в приличном количестве можно было добывать не таким бережливым отношением к животным, как к тем же змеям. Змей после отбора яда выпускали в те места, где их ловили. А вот целебное снадобье можно было насобирать, ломая конечности у детенышей, например, у птенцов майны. Несчастная мать, пытаясь спасти птенцов, за три четыре часа могла принести до пятидесяти грамм самого качественного средства. Понятно, что разорив три-четыре гнезда, Ибрагим за день мог заработать даже больше, чем на змеях. Поэтому ни у кого не вызывало сомнения, что его баснословные деньги заработаны именно таким жестоким способом. А он, оказывается, даже и не думал, калечить и убивать творения Аллаха, а только этим всех успокаивал. И здесь тётушка могла даже прихвастнуть, что это её школа. Такими качествами обладали немногие, и он действительно подходил для этого необычного дела, как никто.
Его трудно было уговорить, особенно на какое-то незнакомое, да ещё сомнительное дело, но если уж он соглашался, то можно было быть уверенным, что он это сделает, во всяком случае, постарается сделать хорошо. Она, его деды, отец могли по праву гордиться тем, что воспитали такого замечательного парня.
Она сделала ещё несколько попыток отговорить его, но поняла, что бесполезно. Её удивило, как он смог так быстро взять себя в руки, хотя удивляться было нечему. На кону стояла честь сестры и всего рода, и это только усиливало его решимость. Кроме того он был горд, что именно ему было оказано такое доверие. Взвесив все это, пришлось согласиться, тем более в разговоре с Мавджюдой та как раз не отказывалась именно от его помощи. Той, как и самой тётушке, конечно же, не хотелось, стыдно и неприятно было втягивать любимого брата в такую сомнительную, щекотливую историю, но она, как и тётушка, верила только ему и в него.
Через неделю состоялась веселая, пышная и многолюдная свадьба, как обычно принято в Таджикистане. Устроители её и гости были довольны. Особенное удовольствие доставляло глядеть на молодых, в первую очередь на невесту. Бытует мнение, что таджики являются одним из самых красивых народов в мире, но на этой свадьбе красота невесты превзошла ожидание даже самых тонких ценителей красоты и искушенных эстетов. И люди благодарили Всемилостивого Создателя за то, что явил миру такое неземное чудо.
Особое восхищение вызывали ее огромные, глубокие глаза, которые светились счастьем, нежностью и одаривали людей своей неповторимой, непорочной красотой. Неброский, еле заметный грим – дань моде и традициям, даже вызывали некоторое недоумение. И, правда, зачем такую сказочную красоту ещё и приукрашивать? Создатель, природа, родители и так постарались на славу, а что-то добавлять к этому – только портить. Достаточно было прекрасно пошитого куртячакана*, расшитого национальными узорами, чтобы подчеркнуть ее стройную, гибкую и необычайно женственную фигурку.
Главным украшением являлась её скромная, немного застенчивая, но удивительно обворожительная улыбка.
Несколько молодых парней, испытав на себе эти чары, впадали в какое-то неестественно радостное, идиотское состояние, как будто им по головам шарахали увесистой дубинкой. Остальные мужчины, заметив, что это вызывает бурный смех, как по цепной реакции, стали подражать этим счастливчикам, пребывающим в раю. Скоро вся площадь перед домом невесты не оставалась безучастной. Действительно было трудно удержаться от смеха, глядя на застывшие веселые гримасы мужчин с обязательным раскрытым ртом. Через какое-то время женщины начинали уже с тревогой поглядывать на своих мужей и взрослых сыновей. Хвала Аллаху, они знали, как с этим справиться. Еще большая хвала Всемилосердному, что у них под рукой не оказывалось какого-нибудь тяжелого предмета, той же дубины, и они обходились простым, но довольно крепким подзатыльником. Понятно, что все это только подогревало и вызывало у остальных новые приступы смеха. Найдя себе такое развлечение, народ от души веселился так, что чуть ли не половина гостей уже в изнеможении плакала, а кто еще как-то держался, корчился от боли в животе, умирая от смеха.
Сопровождение молодых, включая родителей и важных особ, с огромным трудом сдерживали себя и друг друга от такого странного веселья. Они не знали истинной причины его происхождения, так как выходили из дома вслед за молодыми, а по статусу было положено сохранять важность и достоинство. Однако природа брала свое, и кто-то все равно принимался нервно похохатывать, получая по бокам довольно ощутимые тумаки локтями соседей.
Это странное, «всеобщее помешательство» не затрагивало только молодых. Они влюблено смотрели друг на друга и видимо, поэтому никого и ничего вокруг себя не замечали. Глядя на них, можно было понять, что это лучший способ спастись он всех невзгод и мирских неприятностей - смотреть на любимого с нежностью, витать с ним на небесах, буквально купаться в счастье и раздаривать его другим.
Естественно, счастливы были и тётушка с Ибрагимом.
Правда, вначале, увидев такую странную картину, их охватила тревога. Они же тоже были в свите, но выяснив причину, тётушка неожиданно расхохоталась так, что напугала свиту и разом успокоила площадь.
- Люди, простите! – крикнула она, еле сдерживая смех и вытирая слезы оцепеневшей толпе, еще до конца не оправившейся от смеха. – Простите, что прервала веселье! Я просто не знала, что наша невеста зародила ещё одну добрую традицию - встречать и провожать молодых в их долгий, счастливый путь теперь уже рука об руку добрым и счастливым смехом. Недаром говорят, что красота – это великая сила. Видите, что она может сотворить. Пусть у наших детей будет столько же веселья и радости, как у вас сегодня! Веселитесь, радуйтесь! Только осторожно, я вижу, у многих наших мужчин такие лица, что уже непонятно, нормальный он или нет. А у женщин уже вся сурьма вытекла, как они такие улыбки мужчинам дарить будут?
Договорить ей не дали. Площадь вновь загрохотала от взрывов смеха.
Она была довольна. Правда, насладиться полным счастьем ей мешала озабоченность, обязывающая провести свадебные торжества как надо, без каких либо ненужных эксцессов. Ее волнения оказались напрасными, всё прошло гладко, как говориться, без помарок, все традиции, устои были соблюдены и не нарушены. Устроители, приглашенные гости вместе с другими горожанами, не попавшими на этот праздник, еще долго делились впечатлениями, обсуждая эту свадьбу после ее окончания, отмечая и расхваливая ее размах, обилие достарханов, добродетельные качества молодоженов и их родных.
Отдельно и особо, как и принято, по традиции, обсуждались добродетельные качества невесты, ну и, конечно же, ее непорочность, но ни у кого по этому поводу не закралось даже тени сомнения. К тому же свидетельства, выставленные на Тукузбинон*, присутствовали, что называется, налицо. Люди были удовлетворены и довольны.
Понятно, что тетушка особенно этим была довольна больше других. Ведь ее все время преследовала мысль, а иногда охватывал ужас – а вдруг все бы это не состоялось? Увы, на то она и была главой рода, в обязанности которого входило следить за всем, что в нём происходит, и руководить им так, чтобы он крепнул и процветал во, благо своих членов и своей любимой Родины.
Ибрагима такие мысли уже не посещали. Он забыл о событиях недельной давности, причислив их к предсвадебным неурядицам, волнениям, неприятным моментам, без коих не обходится ни одна свадьба. Он видел, что любимица довольна, счастлива, и это окрыляло его на подвиги в её честь, ввергало в общее веселье. Правда, он был одним из самых ближайших друзей жениха и невесты, и это накладывало на него особое чувство ответственности. И именно его Абдулло сначала попросил быть поверенным в Никох*, чтобы получить согласие Мавджюды, а потом сопровождать и помогать ей во время обряда Руганбезон*.
Иногда, когда он ловил на себе благодарный и смущенный взгляд сестры, его охватывала тревога, все ли с ней в порядке? Но она тот час исчезала, как только он в очередной раз убеждался, что ничего неприятного не произошло, а Мавджюда смущается потому, что это просто полагается невесте.
Конечно же, вначале, неприятные мысли, даже видения, как назойливые мухи напоминали о том, что произошло неделю назад. Но он мужественно с ними боролся. Он же слово давал, что постарается все забыть, и как он мог считать себя настоящим мужчиной, если бы нарушил обещание. И неожиданно для себя заметил, что начинает с ними справляться.
Скоро ему понравилось то, что, оказывается, можно научиться отвлекать себя от ненужных раздумий, увлекая себя чем-то другим, конечно же, интересным и захватывающим. Это его поглотило настолько, что он вообще обо всем забыл и почти неделю занимался только этим, впервые в жизни взяв в библиотеке несколько учебников и книг по психологии. Уже к венчанию сестры и Абдулло он уже мог похвастаться, правда, только себе, своими первыми успехами. Он действительно научился гасить в себе неприятные, ненужные мысли, убивая их в самом зародыше, тем более было множество других дел и забот, о которых следовало подумать и решать в первую очередь.
И вообще, зачем помнить какие-то неприятности, когда всё уладилось, эта прекрасная жизнь продолжалась, и можно было наслаждаться ею сполна. Например, поучаствовать в такой веселой традиции, как сопровождение Абдулло в дом невесты, и первым из друзей после него наступить на пояндоз*, расстеленный родителями Мавджюды. Ведь ступивший за женихом следом по народным приметам мог быть следующим, кому должно было улыбнуться такое же, но уже его собственное счастье. Понятно, что таких желающих было немало, а времени - лишь мгновение. Поэтому ноги у молодежи потом чернели от синяков, туфли приходилось ремонтировать, даже просто выбрасывать, а пояндоз затаптывался так, что от него не оставалось даже ниточки.
Ибрагим чувствовал, что может оказаться проворнее других. Сказывались отличные физические данные и увлечение несколькими видами спорта, в которых имелись неплохие результаты. Мало того что он имел вторые юношеские разряды по легкой атлетике и плаванию, недавно ему присвоили еще и взрослый первый разряд по вольной борьбе. Все это позволяло утверждать, что именно он может оказаться победителем в этой жуткой свалке. Однако он решил уступить Муслиму, с которым у него неожиданно стали налаживаться отношения. Тому, в отличие от него, эта победа была нужнее. Муслиму уже было девятнадцать лет, и он мечтал о своей любимой, свадьбе, семье. Поэтому Ибрагим не только отказался от победы, но и помог брату ее завоевать, получив в награду счастливую и благодарную улыбку.
Потом они уже вместе болели за Абдулло, когда тот входил в комнату за Мавджюдой, чтобы пригласить ее на торжество. По этой веселой, народной и важной традиции, кто из молодых в этот момент первым наступит на ногу другому, тому и предназначалось быть главой в доме. А вдруг проворнее оказалась бы невеста? Как правило, так всегда и происходило, и молодые скакали комнате до изнеможения, пытаясь выяснить, кто удачливее и половчее. Естественно, такое зрелище не оставляло безучастным даже самых ленивых и равнодушных скептиков, ведь к веселью примешивался ещё и азарт болельщика. Возникали споры – кто за кого, делались и возрастали ставки, появлялось большое количество добровольных арбитров, которые уже затевали яростные споры между собой…
Абдулло отстаивал свою мужскую честь около получаса. Мавджюда решила уступить, вдоволь, как положено, натешив народ и, как потом оказалось, поступив мудро. Действительно, зачем позорить своего будущего мужа, когда можно взять первенство в другом, завоевав для себя что-то более важное? Например, воспользоваться своей красотой, умом, очарованием и получить в награду свободу, а может и власть над мужем. Собственно, так же когда-то поступила ее тётушка, укрепив, таким образом, отношения со своим супругом, который стал почитать за счастье и особую милость дарить своей обожаемой супруге всё, что она пожелает.
- Мужчину никогда нельзя расслаблять, - наставляла до свадьбы племянницу тётушка. – Пусть думает, он - главный в доме. Он только ответственнее станет, лучше будет выполнять свои обязанности. Пусть к знаниям тянется, совершенствует свое дело, другое ищет, если это не нравится, добивается высокого положения, уважения, хорошего достатка.
Не надо лезть в его дела, пусть думает, решает и делает сам, но лишний раз не мешает поинтересоваться, какие у него заботы на работе, трудно ли ему, как себя чувствует? Он всегда должен чувствовать, знать, что о нем думают, заботятся, чтобы никогда дурных мысли не появлялись, что он никому не нужен. Конечно, подсказать нужно, если уверена, что сможешь сделать это правильно, поддержать в трудную минуту, но делая это тонко, ненавязчиво. Пусть думает, что всё делает сам. Когда мужчина знает, что дома все хорошо, его там ждут, он же на крыльях летает. У него ведь забота одна - трудиться хорошо, семью накормить. Она очень трудная, но все равно одна. Ещё, конечно, оберегать, обеспечивать всем необходимым. Поэтому, когда он будет хорошо справляться, ему можно часть своих обязанностей добавить. Ему это только польза будет, а ты больше времени для себя оставишь. У тебя забот будет не меньше, даже намного больше. Мужчина никогда не думает о своей внешности, нравится он, не нравится, а тебе о своей внешности крепко нужно думать, красоту свою беречь, бороться за свое очарование. Ещё думать, как уровень культурный повышать. И нужно это, чтобы муж налюбоваться тобой не мог, гордился тобой: «Вот какая у меня жена, красивая и умная, все умеет, все знает»! И делать это совсем непросто. Он будет думать о женщинах, еще как будет думать, они мужчины всегда на сторону смотрят, а ты должна быть мудрее и хитрее. Не устраивать истерики: «Ты меня не любишь, на других смотришь», а делать себя так, чтобы он мечтал только о тебе. Поэтому ему можно позволять расслабляться. Пусть немного погуляет, на других посмотрит, а потом вспомнит: «Вай, какая у меня жена красавица, зачем на других смотрю, хочу только к ней»! А когда он прибежит, помучить немного нужно, только осторожно. Пусть чуть-чуть постоит, с ума сойдет у двери, как мальчик, а ты никогда не говори, что больна, плохо чувствуешь. Нет, здорова, хочешь, чтобы он пришел, но ты обижаешься. За что – всегда найдется или сама придумаешь. Плохо посмотрел, внимания не обратил, ну, подобное такое, но обязательно что-то большое. Мелочь только всё дело испортит. И тогда ты заставишь его просить прощения. Ну, потом, сама, наверное, догадываешься. Он нежным станет, ласковым, подарки будет дарить, просьбы твои выполнять. Так и тебе хорошо будет, и он довольным останется. Только делать так часто не нужно, надо учиться, чувствовать, догадываться, когда можно. Иначе тоже всё испортить можно. И получается, у тебя забот намного больше будет. А ещё бесконечные заботы по дому, о будущих детях, забота о старых родителях, братьях, сестрах. Видишь, у тебя в руках будет весь твой дом, ещё дома твоих родных. Но тогда ты будешь лучше знать: что делать, как делать, куда пойти? И твой муж без тебя, как беспомощный ребенок, будет, ничего не сможет сделать без тебя. Но только так ты и мужа хорошего воспитаешь, и сама станешь мудрой, хорошей хозяйкой, и мальчиков достойных вырастишь. Ведь они будут пример брать с отца. Он будет ответственно трудиться, стремиться к знаниям, учиться хорошо, не забывая о семье, доме, родителях, они тоже такими станут. И только ты должна, можешь сделать его таким, и никто за тебя этого не сделает. Вот это и должно стать твоей главной заботой, большой помощью своему будущему мужу.
Сказала она, немного подумала и продолжила.
- И теперь хочу сказать последнее, но самое важное. В жизни не всегда бывают одни радости. Мы же не желаем кушать только одну халву или другие сладости. Хочется кушать мясо, овощи, и хорошо, когда они подправлены специями, острыми, жгучими. Иначе никогда не познаешь вкус ароматной и нежной дыни, не различишь виноград. Вот так и в жизни, не познав глубины зла, никогда не почувствуешь теплоту добра. И у вас в семье могут наступить безрадостные, горькие минуты, дни, годы. Когда у вас произойдет разлука, даже разрыв, но не по вашей вине – тут уж ничего не сделаешь. На всё воля Аллаха. Но когда это случится из-за того, что ты или он разлюбил, кто-то из вас совершил глупость, хорошо не подумал, другие причины, ваши характеры, разные понятия о жизни, вы должны остаться вместе. Ваши родители, близкие, друзья страдать не должны. В чем их вина? Что хотели вам счастья, радовались, подарки вам дарили… А дети, в чем будут виноваты они? Если родителей, родных еще в чем-то упрекать можно, то за детей от вас и люди отвернуться, и Аллах. Поэтому вы должны сесть и хорошо подумать, как дальше жить? Ни он, ни ты не имеете права поступать так, как это принято у русских, других «необрезанных». Мужчины на это способны больше, чем мы – женщины. Горько, обидно, но так повелел Аллах, и мы не смеем его ослушаться. Я бы сама своими руками задушила своего бывшего возлюбленного, но тогда бы себя прокляла сама, потом меня прокляли бы дети, родные и все, кто меня любил и уважал. Ревность – плохой советчик в таких делах. Поэтому надо набраться мужества, терпения и признать, ты виновата не меньше, чем муж, даже больше. Да, виновата, не смогла его удержать своим очарованием. Да, оно с годами быстро исчезает, тогда нужно было держать умом, мудростью, уважением к нему, к себе тоже. Виновата, не стала ему другом, добрым советчиком, а он не увидел, не понял, какую замечательную женщину потерял, верную и дорогую подругу. И если в его жизни появится другая женщина, хочу пожелать, не держи на неё зла, подружись, не рви его и себя на части. Ведь он останется отцом ваших детей, если перестанешь уважать его ты, они тоже перестанут уважать его. А если ты вспомнишь и послушаешь свою старую тётку, то может и жизнь ваша наладится. И он будет доволен, и его новая возлюбленная, и дети ваши без отца вырастать не будут, и ты одинокой не останешься. А твой муж обязательно поймет, что потерял, с ласками и подарками на коленях приползет, умолять будет, чтобы простила, сам свою душу на части будет рвать. А нет, так и жалеть не о чем, значит, он совсем мозги растерял, и его Аллах наказал. И тогда ты себе сможешь позволить завести другого, даже помоложе. Сколько таких резвых козликов будут почитать за счастье, чтобы ты снизошла до них? Пусть меня Аллах простит, но и сам Он не очень сердиться будет. Недаром Он нашим мужчинам разрешил несколько женщин иметь сразу. А им, да ещё не нашим, только моргни бровью, поведи глазами, тут же у ног валяться начнут! Выбирай, кого хочешь! Хочешь молодого, пожалуйста! Хочешь старше и степеннее, - даже с ума от счастья сойдет! Таких русские женщины «Старый козел» обзывают, обиду наносят, а тут восточная красавица, ещё такая мудрая, уважительная. Да они на край вселенной за тобой не коленях поползут. Ладно, хватит об этом, ещё наслушаешься, совсем замуж не захочешь, - с лукавой улыбкой закончила тётушка свои наставления.
Абдулло и Мавджюда жили счастливо и долго, нарожали кучу ребятишек, четырех сыновей и пять очаровательных дочек, даже дождались внуков. Отец семейства стал уважаемым ученым – биологом, заслужил степень доктора наук, успешно защитив диссертацию в городе Пущино пол Москвой, и возглавил кафедру в Душанбинском Сельскохозяйственном институте. Супруга оказалась прекрасным педагогом и тоже защитила диссертацию, правда, скромнее, кандидатскую в Пединстуте, где и работала.
Сложно сказать, знал ли Абдулло о неприятном пятне в биографии своей обожаемой супруги, но зная её железный характер, неистребимое желание, быть честной во всем, вероятно, знал. Во всяком случае, он ей прощал и большие «шалости», а тётушка жутко ругалась, когда племянница заявила, что не может держать в себе такой грех.
Когда тётушки не стало, и начались кровавые события на родине, о которых она так тревожилась, Абдулло разругался со всеми своими родными, встал на сторону рода супруги и срочно отправил всю семью в Россию к другу. А уже оттуда все они перебрались в Европу, как беженцы. Абдулло какое-то время побыл на родине, а потом отправился вслед за семьей. Последней каплей было то, что его большой, двухэтажный, уютный и гостеприимный дом, недалеко от Гиссара, в постройке которого участвовали, довольно большое количество мужчин сразу нескольких родов и друзей различных национальностей, был разграблен и практически уничтожен. Обезумевшие и озверевшие соотечественники забросали дом и такой же чудесный сад с тремя фонтанами противотанковыми гранатами. Его хозяин посмел выступить против того, чтобы правительство выгоняло российские пограничные войска, что открывало широкую дорогу местным наркоборонам.
Говорили, что семья неплохо устроилась где-то на Кипре, но узнать подробности не удавалось. После событий на родине, Абдулло пока и слышать ничего не желал о своих земляках, виновных в том, что у его любимой Мавджюды резко пошатнулось здоровье.
Свадьбы у таджиков – мудрая, жизнерадостная и жизнеутверждающая традиция, о которой они начинают думать ещё с рождения ребенка. Копить деньги и другие ценные вещи, которые помогут торжественно отмечать все его важные события, ну и, конечно же, с размахом провести не только саму свадьбу, но и на первое время обеспечить всем необходимым молодых. Все эти традиции, обряды и устои недаром придумывались этим добрым, смелым, трудолюбивым и мудрым народом, о честности, уважительности, гостеприимстве и бережливости которого сложено великое множество легенд, поэм и анекдотов. Ведь все эти традиции чтились, исполнялись и сохранялись веками, можно сказать, выдержали испытание временем. А это говорит об их необходимости и справедливости. Ведь именно с их помощью и создавались крепкие, дружные многочисленные семьи, которыми так славились и славятся не только таджики, но и их кровные братья узбеки.
История и политики порядком намудрили с этими двумя народами, но они были и остаются самыми настоящими братьями, живущими на одной земле и под одним небом. И хотя они говорят на разных языках, все остальное, включая культуру, образ жизни и, конечно же, традиции, у них общее, во всяком случае, узбекского и таджикского дехканина, ремесленника, простого труженика не могут различить даже они сами. Да и с языками у них сложилась необыкновенная путаница. Редко найдешь таджика, который не говорил бы на узбекском. Узбеки в этом тоже им не уступают, частенько разговаривая ни фарси* или дари* даже лучше своих братьев. Нередки комичные случаи, когда здесь, говорят сразу на двух, порой и на трех- четырех языках, прекрасно понимают друг друга и даже не подозревают о каких-то там различиях.
Единственным существенным отличием узбеков является то, что в их крови присутствует частица крови кочевников, которых когда-то привел сюда Чингисхан. Им понравился эта земля, сами таджики, их спокойный образ жизни. Понимая, что без хозяев с этой землей не совладать, они остались, передружились и превратились в оседлый народ, переняв культуру, традиции и, можно с уверенностью сказать, душу этого народа, живущего на этой земле больше пяти тысячелетий. Душу, которую вдохнула в таджиков эта земля, представляющая собой смесь песка, глины и камней, обильно политая потом и кровью их предков, которые когда-то превратили эти голые скалы, пустыни и пустынные ущелья в плодородный, радующий сердце и душу край.
Ибрагим был сыном этого края, влюбленным в него и благодарным за все, что он ему дал и продолжал давать. Поэтому он считал себя обязанным, с радостью выполнить любое поручение, решить все, даже самые сложные задачи, которые угрожали его миру, благополучию и счастью. И сам он был счастлив тем, что может хоть как-то отблагодарить и свой край, свой народ, не считая, что может сделать и делает что-то особенное, неподвластное другим. И тому, что он совершил за неделю перед свадьбой, он действительно уже не придавал никакого значения. Жизнь поставила перед ним непростую задачу, он понял, что может, главное, нужно ее решить, и решил, а уж гордится этим, помнить, было ни к чему, да и обременительно. А потом, это же было не его заслугой, а мудрой и справедливой тётушки. Ведь именно она спасла Мавджюду, её честь и род от позора, а он был всего лишь простым исполнителем. Да и тайна эта принадлежала не ему, и он просто не имел права её помнить.
Пояснение к тексту.
- Хостгори - обряд визита матери жениха в дом невесты. Она идет в дом родителей невесты, дарит им подарки, в которых обязательно присутствует Сузани – полотно, расшитое различными национальными узорами, и просит их дать согласие на свадьбу сына и их дочери. Эти визиты могут продолжаться довольно долго, родители невесты должны и имеют право хорошо подумать, прежде чем дать согласие.
- Ноншикалон - обряд переламывания лепешки, свидетельствующий о том, что невеста посватана.
- Оши нахор - праздник в доме жениха, мальчишник, на который собираются его родные и друзья
- Чойгаштак - праздник в доме невесты, девичник, на который приглашаются все подружки невесты, а так же мать жениха и женщины со стороны жениха.
- Туйтукуз - обряд привоза приданого жениха в дом невесты. Веселый и многолюдный праздник, на который собираются все родные жениха и невесты, друзья, соседи. Жених с друзьями привозит тукуз - сундук, в котором находятся подарки для невесты и его приданое. Из всех уважаемых женщин выбирается самая достойная, которой поручается важное и ответственное дело – открыть тукуз и показать гостям подарки жениха. Причем, делать это следует с шутками и прибаутками, чтобы не умолкало веселье, гости были рады и довольны, иногда просто умирали со смеха – своеобразное пожелание молодым счастья и радости в их будущем доме. По окончанию просмотра подарков гостей ждут хлебосольные достарханы.
- Курпача – ватное, стеганное, вытянутое одеяльце, специально пошитое для сиденья за достарханом, а так же для сна.
- Никох – обряд венчания, происходит за день до свадьбы. Жених трижды посылает одного из своих поверенных друзей к невесте, и она трижды должна дать свое согласие. После получения согласия, молодые приходят к мулле или имаму, рассказывают о том, что хотят создать семью, и священнослужитель читает молитву над пиалой с теплой водой. Они по очереди выпивают воду и уже считаются мужем и женой. По обычаю они 40 дней не могут пить холодной воды, чтобы их отношения не остыли до их последних дней.
- Руганбезон - обряд утверждения невесты хозяйкой в доме мужа. Невеста должна замешать тесто, из которого свекровь напечет маленькие пирожки «кулчи» и раздаст их соседям. И сделать она это должна так, чтобы все женщины со стороны мужа были ею дольны и приняли ее в свою семью.
- Чодар - специальная занавеска, украшенная цветами, зеркалами и вышивкой, за которой находится невеста. После свадьбы муж обязан повесить ее над женской половиной, чтобы объявить таким образом, что там теперь хозяйкой становится его молодая жена.
- Куртячакан – свадебное платье, расшитое национальными узорами.
- Тукузбинон - обряд показа приданого невесты всем желающим. На нем на всеобщее обозрение выставляются доказательства, что невеста до свадьбы была невинной девушкой.
- Пояндоз - белая материя, стелется перед женихом родными невесты, когда он приезжает за ней в ее дом.
МУХАМЕДЖАНОВ МУХАМЕДЖАН АБИДОВИЧ
МОСКВА 2011 год.