Сегодня в почтовый ящик мне засунули все номера нашей газеты за март. Наверное, почтальону пришлось для этого сломать замок и ободрать руки в кровь. Я тоже, кстати, ободрала, пытаясь ее оттуда выудить. Боже мой, лучшая газета страны, в которой я еще и работаю, далась мне буквально кровью!
Смешно, - написала мне на мыло Иванушкина.
Ненавижу себя.
За то, что, прожив на белом свете 32 года, так и научилась просыпаться в 8 часов утра. Я не сова. И не жаворонок. Я – ворона. Новая разновидность птиц из семейства сонь. «Я – ворона! Я – ворона!» - поет по телеку, иногда лохматая, а иногда лысая Земфира.
Никогда не удавалось запомнить как эта певица, собственно, выглядит-то. Некогда бросать взгляд на голубой экран. Я сплю.
Я – ворона №1. Моя четырехлетняя дочь Алина Вадимовна – ворона № 2. Рыжий и наглый вороненок.
И если бы не наша замечательная няня Настя, как зовем мы ее обе, добрый ангел нашей семьи, мы обе являлись бы в детский сад не ранее, чем к обеду.
- Тринь-тринь, - раздается звонок в дверь. Это пришла Настя. Иногда мне кажется, что она святая. И изо всех командировок, пытаясь выразить ей нечеловеческую признательность, стараюсь привозить какие-то полезные в хозяйстве сувениры. Майку из Германии. Сало из Киева. Самогон из Молдавии..
Дочь вопит на разные лады, что не пойдет в детский сад. Няня Настя бесстрастно продолжает натягивать на нее колготки и кофточку.
Джинсы, куртку с оторванным карманом... Опять забыла пришить. Ничего, няня Настя заметит и вечером ликвидирует беспорядок.
Мери Поппинс, боже мой, она все-таки существует!
Муж Вадик бесстрастно варит себе вечную яичницу с беконом. По утрам это его завтрак. Иногда он меняет его на гречневую кашу с тушенкой.
Я все еще сплю.
В этом доме я не делаю ничего. Я – занятая мама с карьерой. Кто считает, что это неправильно, и вообще в России так не принято, пусть скажет, сколько он сам получает в месяц?
А я за десять лет работы в Москве купила квартиру и две свои машины. Без ипотеки и кредита. Вот так.
Вадик, наконец, ушел. Плюнув на порцию утренней любви. Интересно, как это можно пытаться хотеть далеко не юную женщину с волосами как пакли, приклеенными ногтями, коррекцию которых я не делала уже недели три – Кустурица! Кустурица!
Да еще строчившую всю ночь про молдавских гуцулов, все три дня командировки поивших меня изумительным самогоном – как они себя-то помнили, а Иванушкина еще удивлялась, что они детей в роддоме подменили.
После одиннадцати, наконец, звонит мобильник. Есть повод встать. Это Давид Саакович Карапетян, мой друг и друг Высоцкого, типа так, второе, конечно, главнее, писатель и переводчик с итальянского, у которого я брала самое первое в свое жизни в Москве интервью. Много лет назад.
И о котором сама Марина Влади написала в своей книге «Владимир или прерванный полет».
О том, как Давид вместе с Волеееедей пили и бузили.
- Катя, приходите, сегодня вечером, - я надеюсь, будет интересно, - говорит Карапетян. Он действительно меня ждет. Раз примерно в три месяца я звоню ему. Раз в полгода звонит он сам. Мне кажется. Это от того, что я ему не очень занимательна, между нами сорок лет разницы, да и вообще, кто Высоцкий. А кто – я?
Карапетян родился сыном тогдашнего премьер-министра Армении Сака Карапетяна, через неделю после начала второй мировой войны, он был тогда советский наследный принц, который теперь заканчивает свою жизнь в десяти минутах ходьбы от метро Авиамоторная.
В его квартире всегда включен магнитофон. С записями Высоцкого. Сильно накурено. Открыто окно. На подоконнике дремлет кот по кличке Мизгирь. В его квартире, мне кажется, существует только бесконечная кухня. Одна кухня, как представляется мне, кухня советских диссидентов и непризнанных поэтов… С каким-то подписями на стене, портретами знаменитостей, старыми обоями, бесконечными афишами… Если бы Воланд снова посетил Москву, для своих фокусов он выбрал бы именно кухню Карапетяна, думаю я, а не Большую Садовую.
- Тебе сварить кофе с солью, - оборачивается на мой голос Карапетян. Он очень высокий и такой худой, что кажется сейчас переломится пополам. Это не вопрос. Это утверждение.
- А где Натела? – Натела его жена. Очень красивая блондинка с разницей с мужем в 20 лет. То есть меня она тоже старше лет на 20.
- Пошла в магазин, - пожимает плечами Карапетян. – Или еще куда. Не знаю.
Натела как Гелла. Появляется и исчезает в самый подходящий момент. Когда я в гостях у Давида. Иногда она все же материлизуется и тогда рассказывает, каким бабником был когда-то ее муж… «Давид!» - ласково тянет она первый слог. Потом идет звонить своей подружке Тане Иваненко, у которой, по нашим журналистским слухам, есть тайный ребенок от Высоцкого, уже сорокалетняя девочка Настя. Таня Иваненко, если и появляется в этой квартире-кухне, то сразу прячется от меня, думая, что я непременно начну ее фотографировать. Нужна она мне была... Иваненко это, кажется. понимает и поэтому играет в прятки еще тщательнее... Да, когда-то, когда она крутила с Высоцким, она была изумительно красивая женщина!
Давид режет мне бутеброды. Затем сам моет разделочную доску. Затем варит кофе с солью. Это наш с ним традиционный ритуал. Когда все они были молоды, Высоцкий и Карапетян, в Таллиннской гостинице Надежда, знаменитый бард, с похмелья, наверное, как-то попросил сварить ему кофе с солью, и с тех пор Карапетян варит мне только такой кофе. Это наш с ним негласный договор.
Ужасная гадость, между прочим, для тех, кто пробовал.
Таллин! Таллин! – опять Таллин, напеваю я. На улице совсем конец февраля. Почти уже март.
- Привет, Александра, - это пришла Нателла. Одна единственная в этом доме не называет меня Даськой. – Она достает из сумки колбасу и сыр, все такое обычное… Нателла – вполне обычная женщина, только что подружка Тани Иваненко, у которой по слухам дочь от Высоцкого..
Давид моет мою пустую фарфоровую чашку. И наливает еще кофе. Натела смотрит на мужа без удивления и без особого удовольствия: «Знаешь, ты стала первой женщиной в его жизни, ради которой Карапетян моет посуду!»
Я хмыкаю. Вряд ли это ревность. Они вместе уже 20 лет.
Она такая красивая. Какой была когда-то Таня Иваненко А я такая… такая…. А какая я ?