Командировка закончилась. Пора было возвращаться. Билет на поезд лежал в кармане пиджака. Пробившись в последний раз сквозь нескончаемую людскую толчею, Рубцов вышел на станции метро "Казанский вокзал" и нырнул в переход. В дипломате лежала пачка рекламных буклетов, флэшка на фотоаппарате была забита фотографиями с выставки. Однако, удовлетворения не было – на выставке он не увидел ничего такого, что заставило бы его, как конструктора, особенно заинтересоваться. У беларусов было, правда, кое-что, но это кое-что было ближе к уже известным техническим решениям итальянцев, а хотелось чего-нибудь такого, что заставило бы мозг сгенерировать нечто из ряда вон выходящее. Хотелось инновации…
Вот и вокзал, сейчас, за этим тоннелем, перед входом в который стояли три мента. Они курили и поглядывали на проходящих. "Ну, почему у американских полицейских всегда бравый вид и форма ладно подогнана по фигуре, а наши "серые мышки", то щуплые, то, наоборот, мордастые, вечно какие-то кургузые, в кепках, вид которых почему-то заставлял всплывать в памяти полузабытое слово времён немецкого нашествия "шуцман"?" – Станислав Максимович передёрнулся: ему вдруг вспомнилось, как в этом самом переходе четыре года назад его, спешившего на поезд, остановили такие же трое и потребовали документы. Паспорт-то у него был с собой, но менты с какой-то стати потребовали регистрационный "аусвайс", которого у Руб-цова, конечно же, не было – он прожил всё лето в Москве без регистрации. Он и не сообразил, что человеку, спешащему на поезд регистрация уже ни к чему – стражи порядка взяли его, что называется, на "пушку". И то, что он был выпивши – "проставился" по поводу отъезда, тоже преступлением не являлось. Отдельные москвичи, вон, с семи утра уже распивать начинали, и никто их особенно не трогал. По лицу, что ли вычислили, психологи, блин? И хоть показал блюстителям порядка билет, хоть убеждал их, что поезд у него через полчаса, ничего не помогло – потащили в свой опорный пункт, находившийся тут же в переходе. Заставили вывернуть карманы, и Станислав, понимая, что "попал", об-речённо спросил старшего:
- Сколько?
- Пятьсот, – ни на секунду не задумавшись, ответил тот.
У Рубцова денег оставалось как раз пятьсот рублей плюс какая-то мелочь. Он со вздохом отдал купюру в обмен на паспорт,
сгрёб содержимое карманов в видавшую с ним всякое небольшую синюю спортивную сумку и опрометью бросился в переход – до отхода поезда оставалось каких-то десять минут. Успел буквально в последнюю минуту. Уже в вагоне, найдя своё место и устроившись, подсчитал потери: осталось у него двадцать рублей, при этом оказалось, что менты прикарманили ещё и мегафоновскую карточку оплаты на сто рублей, которую он купил час назад – теперь вот остался с телефоном, но без связи.
Так и ехал он тогда около полутора суток в южный город, где ждала его старушка-мать, на двух стаканах чая…
В купе, слава Богу, кроме него никого не было. Поезд тронулся. Рубцов постелил на верхней полке и забрался под одеяло.
По поездному радио звучала композиция "Ностальгия" в исполнении испанского гитариста Франсиса Гойи. "Как раз под настроение", – подумалось Станиславу Максимовичу. Второй день, с того самого момента, как он распрощался в "Макдональдсе" с Еленой и Валентиной Сергеевной, у него ныло сердце. Ничего в нём не отозвалось добром после этой встречи – было дело: отняла у него эта женщина ни много, ни мало, два года жизни!
Колёса под вагоном отсчитывали рельсы: "Та-там-та-там, та-там-та-там". Сон не приходил. Вместо него в голове прокручивались киноплёнкой воспоминания.