Апрельский день выдался на удивление тёплым и солнечным, что для Москвы в это время года было не слишком частым явлением. Станиславу Максимовичу Рубцову, приехавшему в столицу в командировку и находившемуся второй день в одном из павильонов ВВЦ на выставке деревообрабатывающего оборудования стран СНГ, утром позвонила Валентина Сергеевна, его давняя знакомая, жившая в Кузьминках, к которой он каждый раз, приезжая в Первопрестольную, старался заглянуть хотя бы на часок – повспоминать, пораспрашивать о здоровье, о житье-бытье, выпить под задушевный разговор по чашечке чаю с черничным вареньем.
Валентина Сергеевна сообщила, что с ним очень хочет встретиться Елена, которая, мол, позвонила ей вчера вечером и, узнав, что Станислав в Москве, слёзно просила устроить с ним встречу.
При упоминании этого имени по спине Рубцова пробежал неприятный холодок. Он попытался отвертеться, но Валентина Сергеевна настаивала, и он нехотя согласился при условии, что она и сама примет участие в этой встрече. Рандеву назначили на шесть вечера на крытой веранде "Макдональдса" на площади у станции метро "Кузьминки", практически рядом с её домом.
И вот, Станислав Максимович, исповедовавший в последние годы строгую пунктуальность, без четверти шесть, поднявшись из метро, перешёл по "зебре" в центр площади и, пройдя на макдональдсовскую веранду, занял быстро продвигавшуюся очередь. Через десять минут он уже сидел за столиком, потягивая через пластиковую соломинку "Кока-колу" из большого картонного стакана, и поглядывал в ту сторону, откуда по его предположению должны были появиться женщины.
Прошло минут двадцать. Он хотел было уже подняться и уйти, но тут за спиной услышал:
- Привет, Стас.
Рубцов оглянулся – в двух метрах от него стояли Валентина Сергеевна и улыбающаяся Елена. Она почти не изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз: полнота в пределах разумного; замшевый жакет – кажется, тот же, который был у неё и тогда; волосы того же льняного цвета, но свежепокрашенные – скрывает седину; юбка тёмная с небольшим разрезом спереди; ноги в светлых колготках с лайкрой – на левой коленке небольшая затяжка, которую, впрочем, юбка почти полностью скрывала; глаза с весёлой, однако, заметно наигранной искрой – хорошо держится…
- Здравствуйте, – Станислав поднялся, жестом приглашая женщин присесть за его столик.
Елена села, закинув правую ногу на левую, явно чтобы скрыть затяжку, вынула тонкую пачку "Кента", вытянула из неё сигаретку и закурила. Пальцы её с длинными накладными ногтями в замысловатых витушках слегка подрагивали – такие ногти всегда производили на Рубцова отталкивающее впечатление, и, как бы женщина их не украшала, ему казалось, что обладательница давно ногти не стригла.
Валентина Сергеевна села за незанятый столик рядом, давая этим понять, что в разговор вмешиваться не собирается – её дело свести двоих, а там пусть сами решают свои вопросы.
Станислав молча смотрел на Елену, не форсируя событий – встреча-то состоялась не по его инициативе.
- Как живёшь? – после третьей затяжки Елена, наконец, прервала затянувшуюся паузу. Ему после четырёх лет отказа от пагубной привычки, а курить начал, помнится, ещё в восьмом классе школы, были неприятны люди с сигаретой, а женщины – в особенности. Но он, когда это было необходимо, мог быть терпеливым.
- Нормально. Работаю. На жизнь не жалуюсь.
- Ты посолиднел, хорошо стал одеваться…
- Ну, да, конечно. Работа конструктора не пыльная, спокойная… – он не мог, да и не хотел сдерживать иронию. – Не чета временам, прошедшим рядом с тобой. Вот уж когда адреналин в крови бил фонтаном с утра до вечера!
- Ты прости меня, я… – голос Елены дрогнул.
- Бог простит, – перебил он, – к чему эти сантименты? Не думаю, чтобы тебя особенно волновала моя судьба после того, как я уехал отсюда. Однако, я таки поднялся, хотя порой и сам удивляюсь, как это получилось. Впрочем, ты же здесь оставалась среди друзей. Они и сейчас рядом?
- Друзья… – горько усмехнулась она. – Друзья были, пока я крутилась, а потом все быстренько исчезли, одна вот Валентина Сергеевна ещё поддерживает со мной какую-никакую связь… – Елена махнула в сторону соседнего столика рукой с зажатым между пальцами окурком сигареты.
- Ну, у Валентины Сергеевны слишком доброе сердце. Она вообще святая женщина! Но мы же сидим здесь не для того, чтобы обсуждать её достоинства, не так ли? Тебе ведь что-то нужно?
- Я виновата перед тобой, но… – Елена замялась, – может быть, всё можно забыть и начать сначала?
- Что сначала? Что ты можешь мне предложить? Долги, которые надо кому-то гасить и которых ты, думаю, за эти годы наделала ещё больше? Проблемы? – он немного помолчал. – Помнишь Гоги? Помнишь своё заточение на Чёрном море? Когда я просил у него за тебя, знаешь, что он мне сказал по телефону? "Это твоя дорога. Ты сам её выбрал!" Так вот, то, чего ты достигла – это твой выбор. А каждый выбирает себе судьбу сам. Я, слава Богу, это, пусть поздновато, но сообразил. Желаю тебе, наконец, сообразительности тоже.
Этот разговор начал ему надоедать:
– Извините, мне нужно идти. У меня завтра трудный день. Валентина Сергеевна, – обратился он к спутнице Елены, хранившей всё это время молчание, – я, с Вашего разрешения, вас покину. Созвонимся.
Рубцов махнул женщинам на прощание рукой и, не оборачиваясь, заспешил к входу в метро.