Рассказ
Песня свободы
Я слышал от учёных, что если даже мы не погибнем от угасания нашего Солнца, то вскоре от того времени наша галактика «Млечный путь» и другая - «Туманность Андромеды», столкнутся в своём путешествии по просторам вселенной и поглотят друг друга. Из череды катастроф - эта будет последняя, если мы выживем в прошлых.
Но всё-таки, мы выживем через воспоминания бога о нас. Поэтому мы должны будем быть красивыми и смелыми в мыслях, чувствах и поступках, и телом тоже, чтобы небожителям не скучно было взирать на нас, пока мы жили на Земле.
Этот рассказ подсказка всем нам и тем, кто сверху, о том, что в пролившихся литрах молока – этой маленькой земной части проекции полёта «Молочного пути», героически пронесённых мальчиком через почти вселенский холод, мы всё-же обретём пару стаканчиков живительной влаги и поможем нашей маме накормить нас, и выпьем их за здоровье маленьких и взрослых.
И будем жить дальше без хныканья так, чтобы ангелы и боги всё-таки иногда нет-нет, да и позавидовали тому, как мы умеем быть прекрасными в любых обстоятельствах жизни, и возжелали бы пожить с нами рядом. Глядишь, и нам бы досталось их ласки, и раскрылись бы знания тайн вечной молодости и красоты жизни.
***
Это был мальчик, которого действительно выбрало солнце. Мальчик выбранный солнцем - звучит красиво. И между ними ничего не может стоять. Даже, вроде, необходимая по правилам нашего письма, запятая. И я не люблю, когда между солнцем и людьми возникают чьи-то тени, кроме теней раскидистых деревьев, спасающих от жары….
Считается, что всё происходящее в окружающей среде принимает ту или иную форму и окраску в зависимости от внутреннего состояния воспринимающего. Так психологи, позаимствовав у физиков и химиков отдельные знания и термины из их учений, добавив к ним умозаключительную фразу, например, «…поэтому понаблюдайте за собой, измените свое отношение к жизни, и тогда жизнь тоже изменится по отношению к вам. Помните, ваша жизнь во многом то, что вы о ней думаете…».
И так далее - становятся в ряд знатоков жизни и совсем запутывают простое понимание процесса взаимодействия. Природе, которую мы называем жизнью, все равно, что о ней думают люди. Им далеко до истинного понимания её сути. И кто у кого, что приворовывает – это не так важно. Главное знать, что люди думают так и поступают не иначе, как им позволяет действительность.
С такой мысли мне легче начать свой рассказ, и, если кому-то не по вкусу избыточная назидательность нашего вступления, то я пожалею о том, что и во мне сидит противный психолог.
***
Не пугайтесь и не теряйтесь, если вы что-то и кого-то потеряли. И пришел холод. Если ушла любовь, она вернется, но только не с тем, с кем она ушла. Любовь – она не притянута к конкретному человеку и связанными с ним обстоятельствами. И сама выглядит, как взаимодействие, рожденное из собственного состояния влюбленности, основанного на любви к себе и потребности реализовать свой назревший внутренний порыв к красоте внешних объятий. Она сама по себе существует без обязательств и желаемости людей. Чего не скажешь о жизни, о солнце. Здесь больше обязанностей, определенности конкретных связей и взаимозависимости.
К солнцу, мы знаем, невозможно быть близко – можно сгореть раньше времени, но и быть далеко от него – холодновато будет. Но главное для жизни знать, что оно рядом, что если зима где-то, то ее надо просто переждать, перетерпеть.
Так и одиночество можно пережить, трудясь над собой, совершенствуясь, укрепляясь. И к приходу весны новые ростки жизни вознесут вас к общению более прекрасному. Лишь бы в вас горело внутри еще собственное солнце. Горело так, чтобы ему позавидовало само небесное светило.
И тогда, подчиняясь приказу небожителя освещать темноту огромного пространства пустоты, занимаясь практически пустым делом, дать ему возможность возмутиться и обратить свой взор на маленьких существ, которых благодаря ему - родили, и оно бы захотело им помочь. Особенно, когда они в нем более всего нуждаются, и не отходить от них на большее расстояние, чем им нужно. Понятно, что это невозможно – есть обязанности поважнее, но хотя бы подглядеть, как спят дети там, где сейчас холодно. И как бы споря с самим собой и богом, солнце добавило в виде жаркого монолога.
- Ну, что ты, боже, держишь меня – горячую, в холодно-призрачном среднем роде!? Могу же я быть женщиной, раз благодаря моему теплу рождаются дети, значит, и я могу рожать?!
Выждав немного, на случай, если последует грозное возражение, солнце поняло, что бог, как и его ангелы, не смеет отказывать желаниям женщины. И, став на время - Она, Ана, Эни – солнце по случайному выбору прониклось взором на обыкновенную улицу, на которой по-обыкновению не горели лампочки ночного освещения на деревянных столбах, зажгло их, а заодно помогло молодой женщине необыкновенно быстро растопить печь в маленьком деревянном домике, где она жила с двумя маленькими детьми. Правда, мальчик был уже большой, большой малыш, недавно расставшийся с детским садиком и довольно симпатичный. Было на что смотреть, и солнце определилось со своим выбором.
Мальчик спал неспокойно. Во сне малыш писал письмо папе и хотел рассказать в нем о себе, и о том, как его любит мама и ждет. И, конечно, рядом с любовью немного про осень. Он начал это делать еще до зимы, и от того, что рядом не было пера и бумаги – заранее перед сном не готовил, к сожалению, а среди ночи встать, зажечь свет и записать написанное во сне, оказалось невозможным, и к утру забывалось. И только в новом сне все всплывало из отдельной ячейки долговременной творческой памяти, и перед ним уже красовались вполне симпатичные строчки.
Это было творение не в прозе, а в стихах – простое письмо Иванушки во деревню дедушке было для него жалостливо неинтересно. Надо было написать такое письмо – стихотворение, чтобы после прочтения его у папы выросли крылья, а у его держиморд начались приступы необъяснимой боли в сердце и до тех пор, пока они его не отпустят. И еще, чтобы все охранники заболели головой и потеряли ключи от тюрьмы, всех заключенных выпустили, а тюрьму заколотили. Или лучше сломали совсем. Мальчику казалось, что это произойдет быстрее, как скорее он закончит это стихотворение.
Было уже написано делано-переделано несколько рифмованных строчек, но последняя не удавалась. Под рифму подходил стоп-кран, но он не вязался с понятием чувство. Вот смотрите:
Последний лист упал к моим ногам. - Нет, я немного по-другому.
Последний лист осенний пал к моим ногам.
Наверно, он уже не мог быть тем, что прежде,
Когда сорвался вниз, поверивший надежде,
Волнам тепла любви, окутанным в обман.
У чувства не работает стоп-кран.
Пришлось написанное на беловик показать в школе.
- Конец какой-то железный, но мне нравится.
Сказала учительница, почему-то покраснев.
- Наверно, от волнения, - подумал мальчик, - и ей нравится, что я рядом, и даже чувствую ее трепетное дыхание. Но не расслабляться! – приказывал он себе.
- А мне не нравится, не хватает эстетики, как вы обычно говорите. Стоп-краном не тронешь сердце и не растопишь лед внутри чёртых людей.
- Лучше сказать – черствых….
А ведь дальше еще про маму и себя написать.
В это время его дыхание стало прерывистым и показалось, что он во сне всхлипывает, будто плачет. На самом деле за ним сейчас гналась баба-Яга. Она была старая, неопрятно одетая, противная старуха, и ему было неприятно, если она к нему приближалась. Эта баба никак не могла догнать его и объяснить, что когда-то была хорошенькой женщиной, что хочет просто поговорить с мальчиком, помочь написать ему стихотворение, а он понимал, что еще маленький, чтобы доверительно общаться с такой нечистью. И всегда улетал от нее. А Яга, конечно же - Ядвига, остановившись, переведя дух, начинала всхлипывать и плакать по ушедшей молодости и обижаться за то, что снова не смогла рассказать о своей трагической любви к Кащею, который оказался бессмертным и бессовестным обманщиком, втершимся в доверие честной девушки, разжегшим любовную страсть и привязавшим ее к себе колдовским яйцом.
Она крепка была в своих намерениях дать знания мальчику, с помощью которых он мог бы её спасти. А заодно не быть равнодушным к страданиям других женщин, намеренно очерненных тенью нечистой силы. А пока она докричала подсказку, замену стоп-крана на женственно-колдовское выражение. И получилось красиво. Вот так.
Вот так и я, прижмусь к твоим стопам
Без чувств. И болью обнаженных ран.
Мальчику очень понравилось всё, что наговорила взахлеб Ядвига. Он, даже превозмогая страх и брезгливость, погладил ее потом по голове и щекам – так сильна была его любовь к отцу и желание скорее вернуть его маме. И в это мгновение почувствовал под пальцами трепет розовеющих щек и молодое дыхание оживающей женщины. Он еще попросил разрешения её на соавторство этих строк, но смущенная галантностью мальчика мадам ответила.
- Это твоё - от меня. А ещё, малыш, - впоследствии скажет она, - ничего не бойся. Страхи сковывают человека, ускоряют распад белков и снижают иммунитет. А я научу тебя владеть своим телом. У тех, кто не знает любви и удовольствий, не рождаются гормоны радости и здоровья, которые при вбросе приближают эмоциональное состояние к тонкому миру, где и я хозяйка, и слово, выраженное в данный момент, обретает энергию движения. Ты просто слушай, - доверительной поступью страстной учительницы молвила уже очаровательная девушка, - и не обязательно понимать полностью, что я говорю.
- Нет. Я понимаю. Сразу. И мне нравится все, что вы со мной делаете.
- Тогда, принимай от меня знание тайн жизни и дальше, – завлекающей улыбкой пристроилась баба своими глазками на стройное тело мальчика. – Так вот случилось, что взгляд твой для меня, как воздух стал нужен.
- Все, кроме правды, и поприличнее, пожалуйста, - юморнул малыш фразой, где-то прочитанной, чувствуя, как расплывается теплая нега от потаенно-стыдливого действия старшей подруги, ласкавшей его за благородное понимание и щедрость общения.
- Ты будешь вспоминать мои уроки и меня, когда достоинство баланса будет нарушаться вычурностью напоказ нелепости окружающей жизни.
Такое малыш не мог выговорить и вспомнил эту фразу своими просветленными мозгами.
Солнцу было не до мучений бабы-Яги, и оно пристыдило омолаживающуюся пожилую женщину за ее потаенные приставания к ребёнку, способные, казалось, дать той последнюю возможность воспрянуть духом через обучение малыша колдовскому восприятию влюблённости в жизнь, и этим знанием по-доброму влиять на окружающих, покончить с собственным мучением к мосластому Кащею-старику, и вернуть себе, окончательно, молодость через магические прикосновения мальчика…. В захватившем его, раскручивающемся перед ним сюжете, было интересно наблюдать за происходящим, что будет дальше, без всяких потусторонних помех из постоянно ложных женских переживаний, вечно повторяющегося у них на земной планете, поднадоевшего, одного и того же сценария спектакля трагикомедии…
*
В сумраке комнаты, разделенной печкой на спальню и столовую, двигалась тень. Просыпаясь, мальчик всегда наблюдал за нею и пытался определить, что готовит на завтрак мать. И он почти не ошибался. Долго так лежать не удавалось и, чтобы продлить это удовольствие, он старался проснуться раньше того, как рука матери касалась его плеча. Вставал он сразу, потому что не знал, что такое каприз, а еще он знал, что его могут послать за хлебом или молоком.
Радио еще не говорило. Бидон и деньги виднелись на краешке стола.
- За молоком. – Прикинул мальчик, мельком проскальзывая через кухню и на ходу надевая шапку, пальто и валенки. На дворе было темно, и он никогда не доходил до туалета, а останавливался у края сарая.
Затем мальчик глядел на звезды и, вбирая в себя ужас холода, всем детским телом посылал во вселенную свое теплое дыхание. И может быть, в ответ на это, она тоже захотела зародить в мальчике теплые строчки про его родителей и как-то поддержать поступок отца.
Не плачь, дитя. Ты скоро подрастешь.
И мать с отцом в отчаянье поймешь.
Не виноват никто в постылой жизни той.
Случилось так, что не вернулся он домой.
- Не вернулся он домой. - Закончил мальчик. - Это про отца. - И понесся в дом со странным ощущением, что кто-то ещё, кроме Ядвиги, помогает ему в написании стиха.
Вода в кымгане и в умывальнике была всегда теплой. Мальчик с детства был обучен обслуживать себя, домывание под малым тазиком своей письки и задницы после прочистки кишечника – быть всегда чистым любой частью своего тела и иметь свежее дыхание – было для него обязательным и незатруднительным удовольствием. Затем мама брала на руки свою детку и укладывала в кровать на бархатистую нежность пеленки для окончательного обтирания тела мальчика. При этом, склонившись, она целовала в его щечки и животик, доходя поцелуями до пупка, нежно щекоча кожу волосами головы, приговаривая: - Хорошенький, хорошенький, чистенький, миленький, красивый мой…
А еще он знал, где и когда нельзя шуметь. Вот и сейчас, он правильно пользовался соском умывальника, чтобы не разбудить малышку, доставлявшую ему массу неудобств с тех пор, как мама одна принесла ее из роддома.
- Чистые. – Просто так, слегка подыгрывая маме, не показывая рук, сын сел завтракать чаем, хлебом с маслом и вареньем.
Обычно мама садилась рядом с ним, они о чем-нибудь ворковали, а, поев, он тянул к ней руки, дотягиваясь до щечек, пытался поцеловать ее в пышущие жаром губы. В ответ она тоже отдавалась своему счастливому материнскому чувству, прижимала его мягкую кудрявую головку к своей упругой груди и, слегка покачиваясь, пела ему грустную татарскую песню, из слов которой у него самого потом вырастали интересные словосочетания.
Прости, дитя. Обиды не таи.
Все прошлое – ни милуй, ни казни.
Как за падением будет взлет. И все пройдет.
Кто ждал и верил – счастье обретёт.
От их совместного творчества им становилось хорошо, и много сказочных секунд с дрожью дробились в их телах еще на более чудесные мгновения.
Но с пропажей отца, а затем появлением сестренки, их общение уменьшилось и стало почти никаким. Даже грубым со стороны матери, которая казалось, не говорит, а приказывает. И он слушался, чтобы не получить лишний подзатыльник, и как будущий мужчина понимал необходимость подчинения воле лидера, интуитивно проникаясь в суть того, какое сложное и тяжелое бремя несет его мать в борьбе за их выживание. А делала она это легко, без надрыва голоса и излишней слезливости, непозволительной для дочери народного муллы и, конечно, чтобы не пугать детей. И эта осознанная необходимость передавалась ее сыну, и позволяла мальчику свободно проникать во мрак предрассветной морозной ночи, и возвращаться оттуда невредимым.
Мать все еще возилась с младшим ребенком, когда мальчик вышел на улицу. В магазин нужно было идти за час до его открытия, чтобы успеть вернуться с покупкой до начала занятий в школе, и до того, как мама уйдет на работу. Надо было спешить.
Сестренка часто болела, и ей нужна была еда на молоке. Чтобы быть здоровыми, дети должны пить молоко. Но почему-то дают его в горячем виде. А это противно на вкус. А еще, если с жирной пенкой сверху – фу, гадость! Так было в детском саду и продолжилось в столовой школы.
А вот дома, особенно по выходным, у-у-у, мальчик явственно увидел, как они с отцом после бани сидят за столом и уплетают вкусно приготовленные эчпечмаки, кузикмек, губадью.
Да, раскатал тут я губу, подумалось малышу, он даже захотел всплакнуть, но одумался, и тут же почувствовал холод в руках. Однако варежек в карманах не оказалось. Наверное, как всегда мама с вечера положила их сушиться на печь, догадался он, но не стал возвращаться.
Мальчик пожалел, что чуть поторопился и не дождался поцелуя мамы, ее шепота напутственных слов, и тогда бы точно, она не выпустила его на холод, не надев варежки еще дома, и не проверив, как он одет.
В этот момент его обогнала шустрая соседка, громко прославившая советскую власть за свет, наконец-то появившийся на их улице, и пожурила мальчика, что так медленно идет, и обещала, что займет и за него, но оказалось, что у нее другая очередь - за хлебом.
Ее сын еще спал, потому что в их доме был отец. Папа же мальчика еще до начала осени не вернулся домой с работы, а на вопросы, где он, мама ничего не отвечала, а только прижимала к себе сына и тихо плакала. Соседские говорили, что его отец попал в тюрьму за кражу полуметровой ткани, которую неуклюже завернул в сапоги с портянками и попытался вынести за ворота ткацкой фабрики.
Это могло быть правдой. Маме хотелось по-женски уюта и занавески на окна, чтобы не надуло ненароком на малышку. Папе же не удавалась игра в футбол, он не умел делать резких движений, элементарно финтом обмануть, обвести соперника и забить гол. Чем блистал его сын, даже в игре со взрослыми, и был лучшим нападающим во всей округе.
В битве под Москвой отец остался жив, благодаря ранению в бедро от осколка немецкой мины, и мелкие куски её врачи госпиталя не смогли полностью извлечь из ноги. С тех пор, а еще дополнительно под Сталинградом, получив контузию и, откопанный после взрыва авиабомбы милой санитаркой, он убил в себе возможность стартовать в погоне за удачей, не мог быстро бегать и незаметно прихрамывал.
И эту еле заметную хромоту, лучше, чем сука, бдительный охранник фабрики у отца при выходе не заметил.
– Что было плохого от ровной походки моего папы? – огрызнулся мальчик и этим завелся.
Боясь теперь остаться еще и без молока, он быстро придумал просунуть руку через ручку бидона и, стараясь не греметь крышкой, пошел, быстро семеня ногами. Со стороны он видел, что был похож на Чарли Чаплина из фильма, и прыснул от смеха. Снег хрумкал под его ногами и, казалось, очень громко, и мальчику было неловко за то, что он производит шум, когда многие еще спят.
У деревянного строения под вывеской «Молоко» уже стояла толпа тепло одетых людей. Смешавшись с ними, мальчик перестал ощущать себя одиноким. Ему были понятны разговоры из очереди, и он не чувствовал себя маленьким человеком.
Говорили о работе, ругали кукурузу и начальство. Хвалили картошку. Мальчик вспомнил свой детский сад, как его все любили. Больше всех ему радовалась повариха, которая старалась не упустить возможности встретить и переодеть его.
Но особенно его любила воспитательница, она его целовала, украдкой от всех прижимала к себе, поглаживающе похлопывала по бедрам, укладывая спать. В этих прикосновениях был какой-то особый взрослый смысл избранности, что-то еще будто недосказанное должен был домысливать слушающий ее человек. И мальчик через трепет её пальцев и дрожание тела, пытался проникнуть в ее состояние и чувствовал, что становится умнее своих сверстников.
Очередь уплотнялась, уходивших наиболее суетливых из нее и возвращавшихся удвоенными, пускали с неохотой или с криком – чувствовалось, что скоро откроют.
В дверь стали стучать и требовать начала торговли, на что сильный голос отвечал, что еще рано и время не подошло. Шум на улице возрастал. Опять ругали, но уже заведующую магазином. Вскоре, он заработал.
Не прошло и часа, как мальчик с тремя литрами молока, счастливый, пошел домой. Еще не рассвело, но снег перестал искриться и просто становился бледным, как небо. Мальчик нес бидон, пока руки совсем не окоченели. И он остановился, поставил бидон на лавку рядом с нарядным домом, сел и стал тереть руку об руку. Затем, соединив оба конца рукавов пальто, ощутил холодно-жгучее рукопожатие.
Прохожих на улице становилось больше и, чтобы не пугать их своим жалостливым видом, мальчик опустил голову. Все же две женщины, выйдя из ворот дома, остановились рядом с ним. Ему было приятно их внимание, отличавшееся от внимания других женщин. От женщин его улицы не пахло духами, когда они шли на работу. Эти, были особенные - страстно красивые. Три взгляда встретились.
– Наверное, сейчас даст свои варежки. – Подумал мальчик, обращая голову в сторону женщины, лицо которой ему показалось более добрым. Не отрывая от мальчика взгляда, она, будто подчиняясь чьему-то приказу, а более своему внутреннему чувству, стала снимать с рук свои перчатки, а ее подруга отговаривать от этой глупой затеи. Мальчик улыбнулся своей догадке, а получилось той незнакомке, которая будто бы сошла к нему с какой-то уже известной ему картины. Их взгляды притянулись ещё сильнее.
Не в силах более удержаться, она дернулась к нему, припала на капроновые колени, руками обхватила его льдышки и стала прикладывать к своим щекам, губам, а затем, порывисто расстегнув верхние пуговицы шубки, к шее и груди. Он почувствовал тепло и бархатистую нежность упругости кожи груди, как у мамы.
Теплая волна сразу прошлась по телу мальчика и с удвоенной силой и трепетом ударила обратно необычным ароматом азарта обоюдного желания застыть навечно. Было приятно и стыдно. От этого было еще более теплее, и поэтому приятное побеждало. Его губы увлажнились, а по телу потекла горячей кровь, и он неловко улыбнулся снова, стесняясь и боясь убрать глаза с её сияющего восторгом лица.
Краснея, но не теряя благородство принца, обольстительный образ которого из прочитанной недавно книги спасительно пришел в нужный момент, мальчик сказал.
- Спасибо. - И еще раз улыбнулся, окончательно добивая своей детской любовной страстью несостоявшуюся подругу. Перчатки были кожаные, дорогие, но где он будет искать ее, чтобы вернуть их. Ведь он еще маленький. И мальчик, отстраняя от себя ее руки, послал прощальный и благодарный взгляд женщине, которую уводила подруга в сторону сигналившей им машины.
– Ну, чего ты, лапочка, вечно со своей добротой высовываешься? В такой то мороз! – Резко выразился водитель машины, неумело помогая дамам своим толстым животом запихиваться в заднее сидение.
– Солнышко, мое. – Дружелюбно добавила другая женщина. – Ну, что их ожидает? Какое сердце надо иметь родителям, чтобы посылать ребенка, черт знает зачем? В такой холод! – Созвучно мыслям водителя высказалась она.
– Да, за самогоном! – Продолжил свою грубость водитель, облизывая мнение авторитета.
- За молоком. – Тихо, почти про себя, возразила девушка ни с кем не споря, и еще раз взглянула на мальчика из уже обледенелого окна машины своими увлажненными глазами.
– Послушай, он такой красивый… - Машина тронулась, обдав улицу белым паром выхлопных газов.
- Ничего себе, имя – Лампочка. – Ничему не удивляясь, попрощался с ней мальчик. – И чего мне не быть красивым, если со мной все разговаривают и даже целуются. Если я родился от своей мамы. А какое у меня имя, ну просто, божий дар.
Шмыгнув носом, мальчик храбро взялся за ручку бидона и быстро пошел домой, не боясь поскользнуться. По дороге он еще раз останавливался обогревать руки. А дойдя до своей улицы, до дома почти бежал.
Краем рукава свободной руки открыв входную дверь, мальчик вошел в сени. В темноте, поднявшись на носки, он на ощупь ухватился за ручку второй двери и резко отдернул ее – рука магнитом стала прилипать к холодному железу и обожгла холодом.
Тогда мальчик осторожно поставил бидон на пол и, с трудом расстегнув нижние пуговицы пальто, сунул руки в карманы штанов, затем, прислонившись к стене, уставился на незримую дверь. Так он стоял, ощущая покалывание в пальцах – они грелись, а заодно искали носовой платок, которого тоже не оказалось на месте.
Вдруг из комнаты донесся слабый плач сестренки. Мальчик подхватил бидон левой рукой, а правой, превозмогая боль, несколько раз дернул на себя ручку двери. Но дверь не поддалась.
На ладони выступила кровь. Мальчик поморщился от боли. Бидон снова опустился на пол. От непонятного бессилия у него не хватило сил крикнуть: - Откройте, я пришел! – Подобное с ним случалось во сне, когда кто-нибудь преследовал его, а у него не было сил позвать на помощь. Еще раз дернуть дверь он боялся.
Кусочек кожи, оторванный холодом у нежного тепла, приклеившись, торчал на металле дверной ручки. Рука, расставаясь с капельками крови, заныла. Было жалко себя и обидно за мать. Готовый расплакаться, он стал спиной к двери и начал бить по ней подошвой валенка. Удары получались несильные и мягкие.
Неожиданно послышался хлопок открываемой двери, на пороге появилась мама, но на мгновение раньше мальчик увидел опрокидывающийся бидон, и как молоко выплескивается на пол. Мать, резко нагнувшись, ухватилась за горлышко посуды и подняла ее.
– Ну, что смотришь? – крикнула она сыну и ударила его по щеке. Шапка слетела с его головы и обнажила недоумевающее лицо ребенка, с вьющимися на голове волосами.
Подняв шапку, малыш быстро переступил порог дома и стал раздеваться, а мама ещё быстрее большой тряпкой растирать растекшуюся влагу. Его окровавленные красные руки только скользили по верхней пуговице – так плотно и крепко была она пришита к пальто. Тогда он дернул в разные стороны края пальто, и пуговица поддалась, но рука с кровавым пятном сильно ударилась об стену.
Слезы брызнули из глаз. От боли мальчик присел и обнял телом руку, а зубами мысленно пришил ранку, чтобы прекратилась течь кровь - так научила Ядвига, через мгновение снял валенки, помыл осторожно руки и, пряча лицо от матери, прошел в комнату.
Постель его была заправлена. Мальчик сел за стол. Руки по привычке потянулись к книге, но читать не было сил, и он просто погладил ее.
Затем внезапно ему привиделось взволнованно-красивое лицо Лампочки, и мальчику захотелось снова проститься с ней, вновь ощутить на себе нежность ее прикосновений, но она дарила ему сейчас только слезы, которые катились по его сладким от мороза щекам.
Совершив усилие над собой, он встряхнулся, понимая, что видит ее в последний раз, вдруг выдал из себя очень взрослые переживания, которые он надеялся, дойдут до нее, и он сделается равным среди других ее поклонников.
А когда он начал писать – не зря Ядвига обучила его магическим чарам – он мысленно притянул к своей руке руку Лампочки, и получилось, что они все-таки соединились в едином порыве принадлежать друг другу. И получилось трагически - взволнованное:
Простишь ли ты ушедшую любовь?
Поймешь ли ты судьбы предназначение?
Когда весну мы ожидаем вновь,
Мы холодов должны пройти мгновения.
Быстро прокипятив остатки молока, мать изготовила на его основе детскую еду, затем часть разлила в пузырек, а остальное уместилось в один стакан, который она бережно и торжественно поставила перед своим героем.
- Неужели так мало?! – ужаснулся мальчик, невольно отрываясь от прекрасных мгновений любви и творчества. Теперь он будет знать, что любовь и творчество – неразделимы! И ему стало еще раз стыдно за свою слабость и неловкость.
– Маме не хватило!?
Он обреченно уронил голову на стол и закрыл глаза, чтобы умереть, но не испытывать такого позора. Но играть умирающего ребенка – мальчику было жаль тратить себя на такую простую и ничтожную роль. Это могло ослабить маму, уменьшить ее силы и твердость духа.
- А потом, я завтра еще раз схожу с варежками. – Успокоил он окончательно себя, и пожалел, что сегодня не заслужил её похвалы.
- Он у меня еще и хитрец! – Разгадывая все грани состояний сына, удивилась мать. Огромный прилив нежности и великой чести любоваться и быть рядом с таким ребенком непонятно удерживали ее от желания положить свою голову ему на грудь, расцеловать его всего и разрыдаться от счастья – разрывая тем жизненные сгустки горечи и обиды на мелкие кусочки, растворяя их в слезах измученного тела, так долго терзаемого тоской по ласке любимого мужчины.
Живя с людьми и общаясь на производстве, она знала некоторые упрощенные рецепты женского излечения от такой тоски и не считала зазорным для кого-либо при своей достаточной красоте тела и пристойных обстоятельствах использовать их. Многие начальствующие мужчины примечали ее привлекательность, трудолюбие и хорошие результаты работы. И не зря вокруг нее вились подруги из профсоюза и культмассового сектора – близость к ней обещала, что и им достанутся достойные кавалеры.
Но ее муж был жив, и она могла танцевать и петь сейчас только для него. Она интуитивно ощущала, что ее телесная чистота и духовная поддержка, укрепленная знанием, что его верно ждут, могли помочь ему не сломаться и быть дополнительным аргументом его энергии рывка и стимулом вырваться на свободу раньше обозначенного законом, излишне долгого срока.
Долго так сидеть или просто заснуть - было для малыша невыносимо и нечестно. Мама не могла ждать – ей было пора на работу.
И в этот момент, то ли он сам или солнце помогло – малыш обратился к небесам, и оттуда мгновенно пришли в его чистую голову две великолепные идеи. С этих пор к нему будет приходить прекрасное и увеличиваться в два раза. Не иначе, действительно, само солнце принимало участие в их формировании – так засверкало у него внутри, а заодно убило все болезнетворные микробы, приготовившиеся было атаковать его жизненные силы.
Вначале мальчик придумал для себя казнь. В течение последующей недели получать по всем предметам пятерки, а на уроках и переменах защищать девчонок своего класса. И двух соседних, так на всякий случай для усложнения задачи.
А сейчас - попросить маму выпить его стакан молока. Сам он этого сегодня недостоин. Такого решение общего собрания его организма. Ему ничто не угрожает, а вот маме для ее поддержки молоко в самый раз.
– Мадам, вам хочется пить. Перед вами горячий источник живительной влаги. Пейте! Надо пить молоко. Горячим!
Стал он мысленно внушать своей маме, которая неожиданно для себя самой, вдруг решила присесть напротив сына, как она подумала на дорожку, при этом у нее слегка закружилась голова, и она, присев на табуретку выпрямила спину и, одновременно, все ее мышцы вмиг расслабились. Затем машинально взяла стакан и отпила от него маленький глоток.
– Продолжайте. Это полезно. Особенно кормящим женщинам. – Не отрывая внутреннего взгляда и не следя за происходящим, добавил он уже приказным тоном.
– А кто на вредном производстве, тем более! – Продолжил он настаивать, игнорируя отказы матери. - От такого натиска не устоит ни одна женщина. – Похвалил он себя и послал маме прекрасную улыбку.
Сладостная теплота от правильного мышления и хорошего дела разлилась по телу мальчика. Он явственно представил ее рот, нежные, полураскрытые губы и как молоко вливается вглубь ее рта. Он даже видел белые капельки на губах мамы и потянулся к ней, чтобы облизать их. И сделал глотательное движение.
Все эти мгновения переживались в тот момент, когда мать решила не пускать малыша в школу в такой страшный мороз и опять укладывала его спать. Её гипнотический дар был сильнее его, но стакан наполовину все-же был пуст. И это радовало сердце ребенка – мама слушалась его и, значит, любила.
Обволакивающее тепло снова укутало мальчика уже под теплым одеялом и ласковым поцелуем мамы. На большие нежности у нее не оставалось времени. Опоздать на работу - было сродни преступлению.
Сестренка, немного еще покапризничав, смолкла и, удовлетворенная наступившей гармонией в желудке, заснула. Засыпал и мальчик, переживший трудности еще не начавшегося дня и гордый за свои действия. Практически, это и был подвиг – заслужить прикосновение Лампочки, от которой пахло духами.
Он улыбнулся себе и ей, которая, встретив своего романтического поклонника, уже всю жизнь будет обречена на сожаление, что вручи она ему перчатки, он бы нашел ее позднее, ибо имелся бы железный повод поблагодарить ее.
– Ничего, мадемуазель, - проговорил вслух мальчик, - мы еще встретимся, и я расцелую ваши ручки.
- Кого он так любит, как меня? И какие хорошие книги читает мой малыш! – Подумала мама, нечаянно подслушав конец фразы спящего ее ребенка. Просыпающаяся материнская ревность позволила себе было легкой атакой поколебать спокойствие, но быстро уступила разумному предположению, что ребенок волнуется за мать, и напоминает ей через сублимацию целованных девичьих ручек беречь их от мороза наличием рукавиц.
– Да …, - произнесла она несколько протяжно, то ли в будущее, то ли прощаясь, или называя первые две буквы его имени, затем, уходя, еще больше приглушила громкость радио, передававшего первые новости начавшегося дня.
Говорили о тяжелом положении африканского населения, которого постигла необычайная жара, и оказании ему советским правительством продовольственной и гуманитарной помощи. Еще одной приятной новостью были сбитые над Вьетнамом американские бомбардировщики, благодаря помощи детей, таскавших снаряды на позиции зенитчиков.
В конце новостей передали сводку погоды, по которой население извещалось об отмене занятий в школе для учащихся всех классов. Хотя мальчик и любил учиться – это известие было его третьей радостью. И он знал, что непоследней. Сегодня на их улице будет большой хоккейный день. И он будет забивать голы. Вот только поспит немножко и уговорит сестренку не плакать, пока его не будет дома….
Дети спали. Легко и спокойно. Их родители, как и вся страна, трудились каждый на своем месте, и это было их дело. Но самое главное дело совершало Солнце. Ему было не лень раскручивать жизнь Земли вокруг себя, чтобы любоваться тем, как спят дети. А еще ему тоже захотелось принять участие в создании стиха. И это стало неудержимым желанием, подобно страсти. И солнце начало как-то неумело, мельча, утопая в подробностях:
Не вороши старье. И не считай гроши.
А на меня, на солнце положись.
Затем подумало, что присутствие солнца в стихе было слишком явным самообманом гордыни, более похожим на небесном уровне наглым и притянутым стремлением вступить в соавторство с земными страстями. И заменило на строчку:
А на себя и на молитву положись.
Потом, всё перечеркнув, поправилось новым направлением мысли.
Когда-нибудь в анналах бытия,
Откроешь тайну прожитого дня.
Затем, вспомнив про осень и уроки бога о конечности частного и бесконечности общего круга, завершило свои литературные фантазии философским оборотом:
Не повернуть. Судьбу не обмануть.
Опавший лист на ветку снова не вернуть.
Дети спали так хорошо и сладко, что солнцу захотелось по-настоящему приблизиться сквозь холодное и тяжелое небо, чтобы подольше быть с ними. Но вовремя одумалось. И улыбнулось этой своей маленькой невозможности - Солнце могло любить только на расстоянии и только на определенное время.
Прощаясь, небожительница полностью помогла мальчику соединить разбросанные строчки в письмо к папе, которое сложилось в песню заключенных, впоследствии потребовавших условно-досрочного освобождения отцу автора строк.
Начальство решило не дожидаться бунта и на прощальном концерте тоже, пуская слезу, пело эту песню. Ведь у них уже было больное сердце. Тем более, у заключенного из-за несовместимых с человеческой жизнью условий, вновь открылись незажившие раны войны – гноился шрам на бедре, и двигались мелкие осколки по всей ноге, а из ушей пошла, неудержимо, кровь. Так что ценности он, как работяга, уже не представлял.
Терять руководству зоны с ним было нечего. И наградная «За отвагу», с военкомата сообщали - за подрыв моста в момент отступления, удержавший атаку противника - ждала своего солдата.
Через некоторое время колония опустела в половину своего печального населения. Для приверженцев религий сей факт доказывал не только то, что бог существует, но и то, что событие произошло по его просьбе. Для его юридического оформления была даже бумага из столицы, подписанная руководителем страны, которая затем немыслимо затерялась в канцелярии.
Дело, конечно, было не в земном отце народов, а небесной матери – Солнце, которая решила устроить себе дополнительно праздник юмора, любви, свободы, творчества.
Может, песня и вам понравится, так пойте вместе с нами. А если кому-то плохо или совсем уж не живётся, знайте, она написана мальчиком и небесами и для вас тоже.
Последний лист осенний пал к моим ногам.
Наверно, он уже не мог быть тем, что прежде.
Когда сорвался вниз, поверивший надежде.
Волнам тепла любви, окутанным в обман.
Вот так и я, прижмусь к твоим стопам
Без чувств. И болью обнаженных ран.
Не плачь, дитя. Ты скоро подрастешь.
И мать с отцом в отчаянье поймешь.
Не виноват никто в постылой жизни той.
Случилось так, что не вернулся он домой.
Прости, дитя. Обиды не таи.
Все прошлое ни милуй, ни казни.
Как за падением будет взлет. И все пройдет.
Кто ждал и верил – счастье обретёт.
Простишь ли ты ушедшую любовь?
Поймешь ли ты судьбы предназначение?
Когда весну мы ожидаем вновь,
Мы холодов должны пройти мгновения.
Когда-нибудь в анналах бытия,
Откроешь тайну прожитого дня.
Не повернуть. Судьбу не обмануть.
Опавший лист на ветку снова не вернуть.