- Людок, ты смерти боишься? – Откладывая журнал «Тайны 20 века», спросил дед свою бабку.
- Хватит уже читать о потустороннем. Начитался уже. – Незлобно отозвалась его жена, с которой прожили они вместе больше пятидесяти лет, и съели, как и положено паре, не один пуд соли.
Деду Егору с бабой Людой перевалило за восемьдесят лет. Жили они в городе Пскове, на Рижском проспекте, в двухкомнатной квартире, которая располагалась на четвертом этаже нового многоэтажного дома.
Дед хитро посмотрел на бабку поверх небольших очков в тонкой чёрной оправе. Он выглядел молодцом. Седые его волосы были коротко пострижены, он был чисто выбрит. Морщины на его широком безусом лице располагались около его глаз и рта, и по направлению морщин, было видно, что это человек оптимистического склада ума, уверенно прошедший свою жизнь, стойко перенося невзгоды, боль и утраты. Что он больше улыбался, чем горевал, хотя жизнь совсем не баловала его.
Дед был невысоким и упитанным, крепким на вид стариком. Он лежал на диване в белой майке и в новых спортивных брюках. На вид ему было не больше шестидесяти лет.
Его жена была миниатюрной женщиной. У нее была короткая модельная стрижка, ее волосы были аккуратно расчесаны и окрашены в каштановый цвет. Ее маленькое лицо, с глубоко посажеными карими глазами, было умным и добрым. Она, сидя в кресле, перечитывала любимую книгу.
- Здесь пишут, - показывая на журнал, сказал дед, - что все страхи человека происходят от его страха перед смертью. Что человек устроен так, чтобы в случае опасности и испуга, сконцентрироваться для того, чтобы избежать грозящей его жизни угрозы. Вот ты, Людок, боишься смерти?
- Не боюсь. – Спокойно ответила бабка, нехотя откладывая книгу. – Не потому, что я не думаю о смерти, думает каждый, а потому, что нет страха. Нет душевного напряжения. Чего ее бояться, смерти, то? Жалко конечно, что тебя больше не увижу. Не знаю, кто из нас первый помрет, да знаю только, что один другого недолго переживет. Слишком многое нас вместе связывает, чтобы жить друг без друга. Я без тебя, точно, долго не протяну.
- Вот и я не боюсь, хоть, понятно, недолго нам жить осталось. Вранье все это, что все страхи человека от страха перед смертью. Даже Фрейд считал страх человека самым необъяснимым явлением.
Ведь, если разобраться, чего я в жизни боялся? Было, как-то в молодости.
В хлеву перегорел свет. А мать моя, послала меня лампочку вкрутить. Только из армии я пришел, бравый солдат. Вечер был, темно уже стало. Взял лампочку и спички, и пошел в хлев. Стою ничего не видно. Пахнет молоком, сеном, навозом, славный родной дух в хлеву, какая сладость все эти родные запахи.
По звукам, вроде все как всегда. Две козы Нюрка и Юла в своем углу сено жуют, с ноги на ногу переступают. Куры на насесте переговариваются. Услышали, что я зашел в неурочный час, недовольство свое выражают. Тузик на улице цепью гремит и потявкивает, давая мне понять, что рад мне, когда бы я не вышел. Двор закрытый, хлев надежный. Никакая опасность мне не угрожает. А страшно мне, боязно. Темно, хоть глаз коли. Сердце в пятках. Руки дрожат. Пустяковая вроде задача.
Рубильник в хлеву выключил, чтобы током не ударило. Нашел на ощупь лампочку, стал выкручивать. А сам к звукам прислушиваюсь. Чудится мне, что есть в хлеву звук, лишний, которого быть не должно, шаги тихие, легкие, ко мне приближаются. На ум всякое лезет. Чертовщина разная мерещится. От страха, видно, лампочку так сжал, что она в руках и хрустнула, отвалилась от цоколя и пальцы мне поранила. Думал, еще немного, лампочку вкручу, и кончатся мои страхи, нет. Цоколь внутри патрона застрял, острыми краями торчит. Никак не выкрутить, да и не видно ничего. Так страшно мне было, бежать хотелось из хлева сломя голову. А ведь, ничего моей жизни не угрожало, не было даже самой малой опасности.
Стал я спички чиркать. Три штуки об коробок сломал, две вспыхнули и сразу потухли. Пальцы не слушаются, дыхание сперло. Волнение, мурашки по телу. Волосы дыбом и на голове от страха шевелятся.
Выскочил я из хлева во двор. Светлее во дворе, очертания предметов видны. Воздуха свежего глотнул, отлегло, вроде. За плоскогубцами все равно пришлось идти, заодно и фонарик у мамки отыскался.
Вошел в хлев. С фонариком не страшно. Все осмотрел. Вдруг кошка Туся мне под ноги, прыг! Вот кто тихо ходил! Выходит, я кошки Туськи испугался. Лампочку вкручивал и по сторонам озирался. Никак успокоиться и понять не мог, почему мне так страшно было. Кошка, сидя невдалеке на сене, принялась шерсть свою вылизывать, лапкой мордочку мыть. Вот и выходит, что боялся я чего-то потустороннего, того, чего в жизни не бывает и опасности для жизни не представляет.
Странный это страх, а? Людок.
- Да, Егорушка. Была у меня женщина одна знакомая, Вера ее звали, умерла уже, Царствие ей небесное. На путях стрелочницей работала.
Не поверишь, боялась она лягушек. Иногда прикидываются некоторые дамочки, что лягушек боятся, а она на самом деле боялась. Увидит лягушку, и страх ее охватывает, просто панический. Мы понять не могли, чего в лягушке страшного. Не кусается, не безобразная. Прыгает, правда. Ну и что, пускай себе прыгает. Но Веру все любили и уважали, красивая она была, общительная, справедливая, и к страхам ее, по поводу лягушек, относились серьезно. Никто с ней не шутил. Всякое с человеком может случиться, от страха.
Работал на путях мужик один, Сысолятин, его фамилия. Так вот, он решил над Верой подшутить. Пошла она стрелку переводить, вручную раньше переводили. А он догнал ее, и лягушку ей за шиворот сунул.
Вера, бац! В обморок, прямо на пути, упала. А Сысолятин испугался и убежал, оставил женщину одну без помощи. Как раз, состав на путях появился.
Хорошо машинист вовремя заметил, что человек на путях лежит. Начал экстренное торможение, но состав так быстро не остановишь, ползет по путям, вот-вот женщину пополам разрежет. Гудок гудит отчаянно, состав по рельсам скрипит.
Увидели женщины, подбежали, и оттащили Веру в самый последний момент. Чудом она в живых осталась.
А Сысолятина потом уволили, а не уволили бы, так ему же хуже было. Мужики наши за Веру, знаешь, как переживали! Очень любили ее, хорошая это была женщина.
- Скажи, ты. От лягушки человек мог жизни лишиться. – Подтвердил дед Егор. - Страх – это необъяснимое явление. Весьма опасное, для человека. Как и присутствие страха, так и отсутствие его.
Некоторые дети высоты боялись. Помню, лет двенадцать мне было. И был у нас парень - Денис, заводила один. Разное придумывал, чтобы нам пацанам, скучно не было. Решил он в тот день с Ольгинского моста в реку Великую прыгать. Знаешь Ольгинский мост? Вот мы и пошли к мосту. Денис первым прыгал. Много взрослых смотрели, как мы прыгали, и ведь не остановил нас никто. Мы, группа ребят, на мосту стояли. Видели, как Денис прямо и ровно в воду влетел, потом, через несколько секунд выплыл, быстро доплыл до берега и помахал нам рукой. Смотрю, а ребята сдрейфили, никто прыгать не хочет. Смотрят вниз и страх у них в глазах. А я посмотрел и вижу, что смогу. Что не страшно мне. Перелез через перила и, с той стороны, посмотрел в глаза ребятам. Мне совсем не страшно было, хоть и высота большая. Эйфория только от удали своей! Легко прыгнул, быстрый полет и хлоп! Вошел в воду. Хорошо, глубина большая, метров пять под воду ушел. Чувствую надо мной толща воды. Боялся, что не вынырну, что воздуха мне не хватит. Думал, вздохну воздуха, пока летел, а сам выдохнул. Выплыл, до берега легкими взмахами рук, долетел. Рукой ребятам помахал. Никто больше в реку не прыгнул. Денис и ребята, потом, на меня с уважением смотрели. Еще два раза прыгал я с того самого места. Никогда не боялся. Только сейчас понимаю, как рисковали мы тогда. На волосок от гибели были. Сколько ребят так утонуло! Одному Богу известно.
Страх должен был остановить меня, ведь, большая опасность моей жизни угрожала. А не остановил. Не чувствовал я страха. Не было его совсем.
- Ага, - подтвердила баба Люда. – Ты рассказываешь, а я за тебя боюсь. Мог, ведь, погибнуть. Не встретились бы мы тогда. Не жили бы вместе. И дочка бы наша не родилась.
Аленушка, когда маленькая была, помню, все без света спать боялась. Я ночник ей на ночь включала. Спрошу, чего она боится. Ничего, не объясняла. Говорит только: «Включи ночник, страшно спать». Я и включала. Недавно приехала к ней в гости. Пятьдесят ей уже лет. А она все с ночником спит.
«Чего, - говорю, - боишься-то»? А она отвечает: «Змей боюсь. Даже боюсь ночью руку или ногу с кровати спустить. Вдруг змея выползет»!
Подумай, Егорушка! На восьмом этаже живет в благоустроенной квартире. А боится, что змея из-под кровати выползет и укусит ее!
- Да, сказал дед. Нет нашим страхам рационального объяснения. Вот, дети, никогда огня не боятся. Скажи, почему? Хоть нас с детства огнем пугают. Спички прячут. А ни один ребенок не боится. Пугай не пугай. Только отвернулся, а он уже спички потащил, игру новую затеял.
Правнук наш Матвей, еле отобрал от него зажигалку. Сидит, играет, с зажигалкой! Я ему про пожары объяснял, целую лекцию прочитал. Захожу, другой раз к нему в комнату, опять с зажигалкой играет!
Или вот, человек любит на огонь смотреть. Словно огонь его гипнотизирует.
- А может, - это генетическая память, - предположила баба Люда. – Жил когда-то древний человек в пещере. Сидел, на огонь смотрел, у огня согревался, на огне дичь убитую жарил.
- Что-то, тогда, генетическая память слишком выборочно на нас влияет. Сколько веков прошло, а мы только пещерного человека в сознании своем сохранили. А ведь все эти века только огнем нас и пугают. Ты про рай что знаешь? Да, толком ничего. А про ад? Много знаешь?
- Знаю! Черти там грешных людей в котлах на огне варят, жарят. Жарко там! Огонь там пылает!
- Вот и сдается мне, что недаром нас огнем пугают, недаром в нашем сознании такие картины рисуют! Уж столько веков! А все одна картина. Как черти нас в огне варят!
А может, в этом и есть разгадка всего? Это в этом мире мы случайные гости, а в нашем, настоящем мире, мы дети огня!
- Ты так в своих фантазиях и до шаровой молнии дойдешь, скажешь, что иногда, из параллельных миров влетают в наш мир души, в виде огненных шаров. А я тебе скажу. Не важно мне, чем я стану после смерти. Жизнь прожита уже, это я могу признать. Можно ли было что-то исправить и лучше жизнь прожить? Грешить меньше, добра больше людям сделать?
Все позади уже. Хорошо, что ты рядом, был со мной все эти годы. Страх у меня только один и есть. Не понятно мне как без тебя существовать в этой жизни или в другой. Словно приклеилась я к тебе, словно стали мы одним целым.
Попросим дочь, чтобы нас рядышком положили, чтобы мы и после смерти рядом были, чтобы, если воскреснем, опять встретиться могли.