У всех есть какое-то хобби.
Кто-то любит сидеть дома до болезненного посинения, кто-то предпочитает читать полу-умные книжки и подчиняться морали, кто-то любит забавненько использовать людей.
А я люблю неожиданные предложения.
Аудитория была полна народу. Скучные студентики шатались из угла в угол, делясь друг с другом впечатлениями о последних новостях и ценах на кофе. Преподаватели бездействовали на своих местах, время от времени поглядывая на часы.
Тут у кафедры появилась Ванда, волосы которой были заколоты так, что она отдаленно напоминала Чиполлино.
Мне нравилось.
Эта мультяшная прическа очень эффектно подчеркивала (и обнажала!) ее детское личико. Как я уже отмечал где-то — очень уж миленький перевертыш!
- Здравствуйте еще раз! - проговорила Ванда, слегка улыбаясь. - Меня зовут Ванда, тема моей дипломной работы — «Образ домашнего животного как экзистенциальная метафора раздвоенности в прозе Апдайка». Начнем, пожалуй... Ну да, начнем с цикла о «Кролике».
- Какая, однако же, ерунда! - восклицаю я, приподнявшись.
- Вас я бы попросила заткнуться! - отвечает мне Ванда, выравнивая листы у себя в руках.
- К чертям вашего кролика! Может быть, лучше сходим погуляем?
- С Вами? Никогда! Вы для меня недостаточно образованы!
- Вот как? Ну, а если я предложу Вам маршмэллоу?
- Соблазняете меня? - удивленно спросила Ванда, откладывая листы в сторону. - Вы ведь осознаете, что я не могу променять Апдайка всего-то навсего на маршмэллоу? Если, например, будет BMW 5 GRAN TURISMO… Тогда, может быть, Джон Хойер немножко подвинется.
- Все женщины, что-ли, продажны?
Этот глупый вопрос растворился в воздухе.
Я открыл глаза. Вокруг был какой-то непонятный мне мир.
Темно, одиноко и неуютно. Шум дождя за спиной.
Посмотрев по сторонам, я понял, что нахожусь в какой-то знакомой комнате. Может быть, даже в собственной. Прямо над головой горел ярким белым светом экран мобильника.
Ах, точно!
Я дома. И мне снился сон про Ванду.
Это, пожалуй, ненормально.
На телефоне высветился крупный конверт.
Ночная смска — вот так да! Прелестное дело. Особенно, когда вам пишет оборотень.
- Встретимся? - спрашивала Ванда в письме. – Павелецкая кольцевая, 6.00 утра. Я знаю, что ты опоздаешь. Но ведь придешь?
- Нет! - написал я. Затем поднялся с кровати, чтобы собрать все вещи в дорогу.
В голове немножко мутило после ночи, полной сладостных грез. Быть может, мне снился еще кто-то, но я ничего не помнил, кроме этого глупого сюжета про Апдайка.
Сдался он мне?
Сделал несколько трансцендентных шагов по дому, порой целиком и полностью выпадая из пространства. Теорема спала где-то в углу, не обращая внимания на мои ночные похождения.
На часах было 5.03 утра.
Это, может быть, лучшее утро в моей жизни.
Утро, когда есть, куда пойти.
Очень даже узнаваемая достоевщина, но какая-то правильная - добрая, что-ли.
Вспомнилась Ванда, которой очень нравился рассказ «У Христа на елке».
Ванда, собственно, и не забывалась.
Удивительно, но она при всем своем странном жизненном графике умудрялась работать. А я нет. Мне этого никогда не хотелось, в общем-то.
Разве что иногда... Была одна мечта - устроиться в «Теремок». Говорить всем «сударь» или «сударыня» и кричать что есть мочи «Двойной с ветчиной!»
Вот она — настоящая жизнь!
Что бы там ни говорили философы, а это так.
За окном все еще шелестел дождь, навевая на большую часть человечества тоску и продроглость души.
Отличная погода! То, что мне как раз и нужно.
Солнце я не очень-то люблю, потому что оно чужое, далекое. И свет у него обманчивый. Сегодня есть, завтра — нет.
В общем, в темноте я кое-как нашарил штаны, рубашку, куртку и зонт. Снарядившись всем этим, можно было штурмовать это дождливое утро.
Ванда, конечно, необычная.
Ей к 11.00 на работу, а она разгуливает темными ночами по улицам. Еще и непонятно с кем - вроде меня.
Хотя, может быть, она давно уже все поняла.
По улице я шел как бы в забытьи. Тут и там мне мерещились какие-то странные призраки, которые спокойно делали свои дела и не обращали на меня внимания. Некоторые были очень похожи на меня — в период моей безутешной юности, плавно переходящей в эпоху болезненных возрожденческих перемен.
Все оттого, что я неуничтожимый оптимист. И все это знают, но, кажется, боятся сказать.
- Я очень надеялся, что тебе понравятся эти цветы! - воскликнул призрак, протягивая мне букет прозрачных роз.
- Спасибо! - бесчувственно ответил я.
Зачем мне его розы? Пусть прибережет их для своей бестелесной подружки.
- С тобой у жизни вкус кориандра или попайи! - подбежал ко мне другой призрак. - Но я вечно их путаю.
Ну и дурак, подумал я.
Мог бы ради любимой девушки и пожрать травы.
- Мне, кажется, плевать на тебя! - солгал я в очередной раз.
Честно говоря, эти призраки начинали раздражать меня. Может быть, потому, что в моей душе (или что там вместо нее?) зашевелилось самое страшное, самое смертоносное существо на свете — надежда.
Я стал гнать ее в три шеи.
Прочь от меня! Прочь из моей головы! Прочь!
- Мне нравится смотреть, как ты спишь. Не каждый день увидишь столь мирно спящего ангела! - не унимались призраки.
- Сказок не существует! - пробормотал кто-то ужасным голосом.
Послушав все эти опустошающие слова, я совсем пал духом.
Но продолжил идти.
Дождь усиливался и усиливался. Серые краски растекались по небу во все стороны, так и норовя дорваться до чьей-нибудь душонки.
В метро меня настиг довольно зыбкий сон. Мне все грезилось, что еду я куда-то в другую сторону, что у Ванды неожиданно появилась пачка с сигаретами, что «я» не есть «я» на самом деле.
В довершение всего пошли уже какие-то совсем философские вопросы.
Кто мы?
Зачем мы?
Зачем я?
Почему я?
И. вероятно, самый сложный:
Почему в Москве всего два ресторана «Багеттерия»?
Резонно!
Ну почему?
Почему любовь убегает от людей?
Почему сырный хлеб время от времени заканчивается на Тульской?
Почему всегда нельзя получать то, что хочешь?
Почему я «сам на это подписался»?
Я не хотел ни на что подписываться.
Это правда, мазафака!
Окружающие, кажется, не разделяли моей экзистенциальной тоски. А мне, тем временем, было удивительно хорошо без людей. Я видел, как некоторые спят в отдалении, видел, как кто-то стоит, уперев в двери остекленевший взгляд.
Я ехал.
К ней.
Впрочем, ехал я не особенно торопливо - когда я очутился на Октябрьской, было уже без трех минут шесть. Честно говоря, я волновался за Ванду, хотя она и была весьма острозубым оборотнем.
Мало ли что могло с ней произойти!
Заставлять девушку ждать тебя в метро — дурной тон!
Заставлять кого-то ждать тебя в пустоте — подлинное убийство!
Заставлять себя втискиваться в пустоту — верный признак несчастья!
Но мне было, в общем-то, хорошо.
Хотя я и корил себя за это опоздание и всеми силами надеялся, что Ванда сама припозднится.
По закону подлости этого не произошло. Выйдя из вагона, я практически сразу заметил ее пестреющую вдали фигурку. Она смотрела куда-то в пол и слушала музыку через белые наушники.
- Ну, пожалуйста, скажи, что ты здесь сидишь не с 6.00! - сказал я вместо приветствия.
Ванда подняла на меня глаза и улыбнулась. Затем едва заметно кивнула.
Вновь этот режущий взгляд! Словно нож.
Ну с чего бы это?
Когда она смотрит на меня, мне хочется увернуться. Хочется, чтобы этот летящий снаряд не пропорол мою грудную клетку, мою сущность и мою душу.
- Ванда! - вскричал я. - Перестань издеваться!
- Я не издеваюсь! - мягко ответила она. - Может быть, я здесь стою и волнуюсь. Почему так долго не едет Барни? Как там зайчик?
Этот ее «зайчик» прыгает по цветастому и душистому полю моего воображения.
Мне все-таки очень нравится, когда она так говорит. Ничего не могу с собой поделать.
Даже жить хочется! Мне, вампиру.
Ванда же продолжала жить.
- Там все еще идет дождь, - заметил я.
- У меня есть дождевик! - весело сказала она, приподняв некое белое одеяние над головой.
- А у меня — зонт. Сегодня, как видишь, все для тебя. Или ради тебя. Не знаю.
Очень может быть. Очень может быть, что и дождь был для нее. Почему-то до меня только сейчас стало доходить, что Ванда, может быть, специально выбрала для прогулок именно этот день. С осенним дождем и заунывными серыми оттенками.
Я их не видел.
В метро мы проехали еще несколько станций. Вся эта дорога, казалось, было соткана из разнокалиберных грез.
Мы болтали о всякой псевдолитературно-культурологической ерунде. Ибо равных нам не было!
- Жизнь моя проходит совсем уж как-то безумно в последнее время, — проговорила Ванда, поправляя свои вьющиеся волосы. Видимо, из-за недавнего знакомства с дождем.
- И это прекрасно! От зависти я готов умереть уже сейчас.
- Вновь начинается самоуничижение.
- Оно, в общем-то, и не заканчивалось. Я разве виноват, что у тебя жизнь кипит в мыслях и в крови, а у меня ни черта?
- Это не жизнь. Так, фигня.
- Мне кажется, что нужно записать основные сюжетные линии наших диалогов. Первое. Жизнь есть фигня. А есть ручка?
- Сейчас посмотрю.
Я стал рыться в карманах в поисках бумаги. Ничего у меня не нашлось, исключая несколько больших кусков лекций по истории философии.
Ванда выхватила их у меня и с интересом прочитала пару строчек.
«Основные различия между идеальным и материальным» - проговорила она.
Теперь я увидел эти различия. По крайней мере, значительно ярче, чем раньше.
Материальность — это как раз дождь и серый плач заскучавших небес. Идеальное — это мы с Вандой, сумевшие превратить ливень в какой-то странно-притягательный мир.
Мы молодцы.
Ванда тоже какая-то идеальная.
Уверен, что сам Платон очень бы ей гордился, разграничивая всякие идеи.
Пространство вокруг действительно было вандообразное. И это вполне понятно — все-таки в каждом стекле и в каждой капле дождя на моей куртке отражалось ее улыбающееся детское личико.
Подозреваю, что в окне вагона отражалось и мое собственное - покрытое разноцветной библиотечной пылью. Благо, что не серой.
Идеальная?
Я ей довольно часто это говорю, но она отмахивается.
Если бы еще и курила... Ну, вы, кажется, знаете.
Тотальное счастье. Это когда находишь в горе паззлов какие-нибудь два, которые неожиданно сцепляются и являют собой небольшой кусок законченной картины.
Отложив на секундочку всю эту мозаичную гору мыслей, я задумался над ситуацией.
Какая она все-таки, эта Ванда! Мы ведь даже не стали выяснять, куда бы нам направиться. Просто взяли и пошли — туда, куда хотелось.
А хотелось гулять.
Неописуемо хорош мир ранним утром!
Тем более в дождь!
Я упивался музыкой капель, которая будто было сочинена каким-то неведомым композитором.
Ванда улыбалась солнечно и говорила мало. На выходе из метро она быстро надела на себя дождевик и тут же покрылась яркой белой краской. На груди у нее красовался большой карман на заклепке.
- Вот черт! - возмутился я. - Тебе, как и всегда, очень идет. White version, определенно, твой конек!
- Ох уж спасибо! - не то скромно, не то смертоносно ответила Ванда.
Всегда я не мог ее раскусить.
Я раскрыл зонт и мы пошли по мокрым полусонным улицам. Ванда взяла меня под руку и сразу оказалось под двойной защитой от дождя.
Хотя, впрочем, мои мысли вполне могли послужить и третьей.
Слова Ванды разливались горячим шоколадом в холодную кружку моей души.
- Ну и дела, - очень глупо вклинился я в тишину. - У меня, кажется, одна нога мокрая.
- Это очень неприятное ощущение, когда одна нога мокрая, а другая сухая.
- Да уж, чертова философская неопределенность! Очень болезненное непонимание.
- А то! - закашляла Ванда.
- Не болейте, моя дорогая.
- Я НИКОГДА не болею, - тихим голоском ответила она.
Мне кажется, что она права. По крайней мере, я готов на это поставить немало денег.
Душа ее всегда здорова, как бы Ванда ни плакалась порой на кромешные несчастья.
Скорбь - утверждала она всегда.
Скорбь и печаль.
Мы даже устраивали с ней глупейшие соревнования: считали, у кого сколько «скорбей» есть в душевном загашнике.
Странно, но интересно.
Я всегда слушал ее так, как дети древней Греции внимали Аэду, посетившему их одинокую деревеньку.
Сидя, молча и с неподдельным огоньком в глазах.
Надеюсь, она видела этот огонек сквозь дождь...
Всю дорогу меня не покидала мысль, что мы с Вандой пешим ходом пересекаем сюжет какого-то фильма под руководством Вуди Аллена (вновь!). Эдакие «Московские приключения», если хотите.
Разделенная и (я бы даже сказал) взаимная любовь к дождю.
Иногда я смотрел на Ванду, а она на меня. Белый капюшон очень эффектно осенял ее чистое лицо, подобное безоблачному небу в редкие времена штиля.
Я хотел сказать об этом, но потом подумал, что она, вероятно, знает это и без меня.
- Что? - спросила Ванда.
- Ничего. Классный дождевик. Поклонники подарили?
- Какие еще поклонники? Купила на распродаже. В свое время он спас меня от сильного дождя.
- Понятно. Значит, все-таки поклонники.
- Говорю же, что нет никого!
- Есть! - упорствовал я. - И они постоянно таскают тебя из одного невероятного места в другое. По крайней мере, один из них именно этим сейчас и занимается.
И вновь этот взгляд. Явственно нож!
Режет мое культурологически-социальное либидо на тонкие ломтики.
Разумеется, я не стал ничего отвечать.
Ванда легким движением накинула на себя капюшон (после очередного спуска-подъема в переходе) — несколько холодных брызгов долетело до моей легкощетинистой щеки.
Я даже и не заметил, как мы дошли до какого-то необычного кафе. Два здоровенных мужика на входе поприветствовали скорее Ванду, чем меня, после чего открыли дверь и впустили нас внутрь.
В кафе было настолько безлюдно, что моя душа расплакалась искренними слезами радости.
Просто волшебно!
- Вижу прекрасное место! - встрепенулся я, оглядев весь зал. - Может, сядем вон туда, к окну?
- Нет уж! - ответила Ванда. - Посмотри, там ужасный сквозняк. Пойдем дальше?
Мог ли я ей отказать?
Мог конечно!
Хотел ли?
Хотел!
Но разве только чтобы позлить ее.
- Пойдем! - ответил я, отводя ее дальше.
Несмотря на бушующие снаружи дожди, ветры и открытые тут и там окна, мне наконец-то было тепло. Я сел в кресло напротив Ванды и почувствовал, как все внутри расплавляется от неизвестно откуда взявшегося спокойствия.
У нее вновь вились волосы, красиво ниспадая на улыбающееся детское личико.
Ванде это не нравилось и она всячески пыталась «приструнить» их, хотя особых результатов это не давало.
Я молча наслаждался этим милейшим сизифовым трудом.
- Надоели! Мешаются! - возмущалась Ванда, освободившаяся от дождевика.
- Очень красивая война с волосами… Сексуальное противостояние на уровне Гераклита Эфесского.
Ванда подняла на меня глаза и начала пробираться прямо в мою душу, освещая себе дорогу светом легкой улыбки.
Неожиданно я понял, что не могу смотреть на нее. Черт возьми! Да почему?
Мой взгляд безжизненно обрушился на стол и раскололся на несвязанные куски. В голове почему-то проигралась строчка из группы Sunrise Avenue – «Как могла ты разбить мое одинокое сердце и станцевать на осколках?»
- Ага! Ты вновь меня стесняешься! - заулыбалась Ванда, намеренно усиливая белозубый свет своего фонаря.
- Какие глупости! Нет, конечно! - безбожно врал я, печально перебирая осколки.
Я всегда ей вру, только она этого, к счастью, не замечает.
Еще один косой взгляд на ее волосы.
Пока Ванда отвлеклась от метания ножей в мою сущность, мне удалось безболезненно заигрывать с ее недосягаемым образом.
- Все, мне нужно кое-что сделать! – возмущенно проговорила она и достала из своей маленькой сумочки резинку для волос.
Через несколько мгновений ее вьющиеся волосы трансформировались в некий крупный пучок с косичкой наверху.
Теперь ее лик вышел на передний план, полностью освободившись от сопровождения вьющейся ткани волос.
Прелестно.
- Мама мне всегда говорит, когда я так делаю, что я похожа на Чиполлино, - тихо проговорила Ванда.
Где-то это уже было. Уж не во сне ли?
Я стал бесстрашно любоваться Вандой.
Эти легкие черты и импрессионистические оттенки будоражили.
Могу признаться в этом совершенно откровенно.
А может быть, именно так и выглядела Елена Троянская?
Может быть, она отдаленно напоминала Чиполлино, выходя к Схейским воротам?
Я продолжал подпольно восхищаться ее линиями, словно художник, застывший на часы и минуты перед свежеобнаруженной греческой статуей.
- Что? – спросила Ванда удивленно.
- Ничего. Я просто любуюсь.
И теперь это была чистейшая правда.
Я, собравший свой взгляд воедино из разноцветных осколков, поражался воздушности ее образа.
Ванда, ну что ты делаешь?
- Ну вот! Теперь ты меня смущаешь! – возмутилась Ванда. – Не смотри на меня!
- А вот хочу и буду смотреть, - парировал я.
- Нет, не будешь!
- Не смей мне указывать!
- А вот хочу и буду указывать! - ответила Ванда, послав мне нечто вроде воздушного поцелуя, выкованного из быстрого взгляда и ее фирменной интонации.
Мы разговаривали еще какое-то время. Наконец Ванда предложила заказать завтрак, раз уж мы с ней такие ранние дождевые пташки.
- Справедливо! – сказал я, открывая меню. – Обожаю все эти завтраки в кафе и ресторанах. Обычно именно в такие моменты со мной происходило что-то из ряда вон выходящее.
- Что, например?
- Не скажу.
- А когда?
- Не так… Не так уж давно.
Ванда слегка прищурилась, смотря на меня. Это было равносильно вытаскиванию заточенной шпаги из ножен.
Она это любила.
За окном невозмутимо бесновался одинокий утренний ливень.
Пока Ванда выбирала себе завтрак, возмущаясь по поводу наличия баварских сосисок среди других вариантов, я пробрался взглядом в открытое окно.
Там проезжали машины, пробегали несчастные прохожие без зонтов, чинно проходили прохожие с зонтами…
Великолепное разнообразие.
Неожиданно я вспомнил, что через несколько часов Ванда уйдет на работу.
Осознав это, мой внутренний Фауст заверещал «Остановись, мгновение, ты прекрасно!!!» Впрочем, внутренний Вертер тоже не дремал, особенно когда роковой Чиполлино с другого конца стола начинал забавляться холодным оружием своего взгляда.
Из нее вышел бы первоклассный маньяк.
Я с тоской посмотрел на предоставленную нам пепельницу.
Ванда увидела это.
- Давай уже бросай курить.
- Но ведь я не курю! – возмутился я, барабаня пальцами по столу. – И, между прочим, из-за таких, как ты! Не можете ради меня приобрести нормальных сигарет.
- Хм.
Это вандовское «хм» расцветало тысячью смыслами на оси. Никто не знал, что последует за двумя душераздирающими буквами.
Морально, впрочем, я был готов ко многому.
- Хм! – повторила Ванда. – Ладно, давай тогда, раз уж ты такой страдалец здорового образа жизни, покурим с тобой в следующий раз.
Странно, но именно это я и хотел предложить.
Чертовка читала мои мысли!
Надеюсь, что она не заглянула в ящик с надписью «Чиполлино», потому что тогда я буду выглядеть умопомрачительно глупо.
Впрочем, было похоже на то, что Ванда обшарила всю картотеку моей вавилонской душеньки.
Внутренний Мефистофель тем временем кричал что-то невнятное.
- Чур не «Беломор»! - радостно проговорил я.
- Идет.
- Нормальное возьмем.
- Идет.
- И сколько будем?
- Целую пачку.
Эй, вы, неизвестные силы, верните мне мою Ванду!
Кто-то похитил ее, заменив этой потрясающей женщиной!
- Ванда, ты прекрасна! – проговорил моими устами внутренний Вертер, проверяя количество патронов в обойме.
- Повторить, что ты зайчик?
- Да, черт побери! Да! – улыбнулся я.
А вообще-то я не улыбаюсь.
Это занятие для влюбленных дурачков и поклонников творчества Сент-Экзюпери.
А я не такой, я очень правильный экзистенциалист.
- Зайчик!
Под самого «зайчика» нам принесли два завтрака, которые именовались завтраками «по-московски». Поначалу я и не обращал на свою еду внимания, потому что был всецело поглощен созерцанием вандовской «луковой головы» (так она сам именовала свой «чиполлино-стайл»). Мне было смешно и искристо, а Ванда смущалась.
Внутренний Гумилев не замедлил появиться и предложил сказать ей примерно следующее:
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
- Люцифер подарил мне шестого коня! – выпалил я Ванде, поддавшись зову.
- Что?
- Ничего, Ванда. Кушай свой завтрак.
Разрази меня Томас Харди, почему-то мне показалось, что Ванда все поняла!
И что же, я теперь ничего не смогу скрыть от нее?
Проклятье.
На завтрак у нас были вкусные оладьи с добавками, а также кофе с печеньем.
- Творожооок! – радостно воскликнула Ванда.
Разрушенно я осознал, что этот самый «творожооок» у нее получается невероятно мило.
Боже, каким сентиментальным она меня делает!
Творожооок, черт возьми!
Ванда.
- Горький кофе, - проговорил я, скрывая свои лермонтовские размышления и открывая сологубские мыслишки. – Словно моя судьба.
- Оставь уже свой литературный пафос, - добродушно ответила Ванда. – Вот тебе сахар.
В ту же секунду из ее сумочки явился небольшой пакетик с сахаром, на котором красовался логотип Starbucks.
Маленькая воровка украла сахар, чтобы делать людей счастливыми?
Недолго думая, я забрал у нее пакетик и спрятал его в карман.
Есть у меня странное увлечение – собирать некоторые памятные предметы.
Так, например, дома у меня лежит нераскрытая жвачка. И всякие билетики в кино.
Последнюю оладью Ванда всучила мне, потому что по утрам она ест мало. Я всячески отказывался и отнекивался, но в итоге забрал еду себе.
Нужно было помочь девушке.
- Ладно, предлагаю прогуляться до твоей работы, - спокойно заметил я.
Не менее спокойно Ванда посмотрела в окно – на улице не унимался холодный, теперь уже совсем осенний ливень.
- Пойдем!
- Пешком!
- Конечно.
- Да ладно, я знал, что ты поддержишь.
И я действительно знал.
Неожиданно мне захотелось как-нибудь соврать Ванде. Нагло и безбожно.
Но мой внутренний купринский Г.С.Ж. проснулся и отметил, что я тот еще дурачок.
А в этой жизни я не спорил только с тремя людьми: со своим тренером в спортзале, с Александром Ивановичем Куприным и с Вандой.
Наверное, у них у всех есть какое-то сходство.
На улице я спешно открыл зонтик, а девушка с луковой головой сразу же взяла меня под руку. Стало каким-то непонятным образом тепло. Будто и не было дождя.
Признаться, на улицу я хотел еще потому, что соскучился по белому дождевику. Он был для меня своеобразным кроликом из «Алисы в стране чудес».
Как я уже упоминал, мы с Вандой очень любили Льюиса Кэрролла. Она – за стиль, идеи и филологическую свежесть, а я – за образ Шляпника.
Облачившаяся в кроличий дождевик, Ванда, к несчастью, поспешила распустить свои волосы и перестала быть Чиполлино.
Я погрустил и, как это обычно говорится, спрятал свои слезы в дождь.
Это, разумеется, была очередная ложь, потому что мы шли под зонтом. Если бы я и разрыдался, словно бедная карамзинская Лизонька, Ванда бы все увидела.
Мы шли по абсолютно пустым улицам. Только лишь автомобили проскакивали туда и сюда, разрезая моря и океаны из луж.
- Боже, как же здесь здорово! - восхитился я этой вполне себе мастихиновой панорамой.
- Согласна, - ответила Ванда довольно тихим голосом.
Интересное дело.
В этот момент я готов был поклясться прямо на могиле Сэлинджера, что она не врет, не лжет и не обманывает, несмотря на то, что ее ответ прозвучал будто бы несколько надломленно.
Зато сколько мы знаем других случаев, когда люди отвечали нам с радостью в голосе и с блеском в глазах, но это была…
Ложь.
Иллюзия.
И потому я делаю вывод, что правду люди говорят только лишь под самыми холодными дождями.
Я говорил.
Нам с Вандой было тепло.
Свернув в новый переулок, мы оба изумились нахлынувшему в сознание дежавю.
- Мы ведь тут были с тобой, помнишь? – спросила Ванда, сильнее сжимая мою руку.
- Помню ли я?!
А действительно.
- Эх, Ванда. Примерно два года назад в ноябре мы шли с тобой по этому переулку. Я был в своем любимом пальто, которое теперь дожидается своего часа. Ты была одета довольно легко - я все волновался, не заболеешь ли ты. Мы шли прямо вот здесь и я сказал: «Надо же, Ванда, как здорово ходить просто так, без всякой цели! Просто идти, не думая, куда попадешь. Вот так вот изучать Москву…» И ты всеми силами меня поддержала. Тогда я, кажется, еще подумал, что вот эта сумасшедшая как раз подойдет для моих безумных сюрреалистических экспериментов.
Ванда, разумеется, знала, что я так скажу.
У нее хорошая память. Она умеет забывать все плохое и в самые важные моменты вспоминать, как красиво в комнате нашей жизни горели свечи.
Еще она любит Coldplay, как и я.
Но сейчас было место совсем другому.
Я достал плейер из кармана и протянул Ванде один наушник.
- Знаешь, мы должны это послушать.
- Что это? – спросила Ванда, улыбаясь.
- То, что нужно больше всего.
И мы пошли дальше. В ушах у нас зашумел дождь, и начали раздаваться потрясающие звуки фортепианной сюиты Норманда Корбейла.
Я почувствовал, как призраки вокруг растворяются.
Мой внутренний Шатобриан отчаянно кричал, что я молодец.
Глаза Ванды говорили иное.
Наверное, что-то про зайчика.
Закоулками, театрами и барами мы пробирались к Арбату. Там, ближе к Смоленской, Ванда и работала, не покладая своих творческих рук.
Я осторожно повертел ручку зонта – капли полетели во все стороны. Тут и там отражался в серых просторах яркий свет витрин. Фары автомобилей путешествовали по бесконечным водным гладям, преображая их в какие-то нездешние миры.
- Обожаю импрессионизм. Все это здорово напоминает мне картины Роберто Санца. Ну и еще совсем чуть-чуть – акварели Поля Синьяка, - сказал я Ванде.
- Почему?
- Потому что всюду здесь игра природных состояний. Всюду движение, изменение, стремление вырваться из отправной точки во все стороны. А любое движение – это чистейший антагонизм. Вспомним каких-нибудь натурфилософов.
- Мне это нравится.
- Потому я, кажется, и с тобой.
- У меня есть книжка Михаила Гаспарова, в которой он подробно разбирает всех натурфилософов, - проговорила Ванда.
- А у меня тоже есть книжка, Барнабаса Захарова. В ней он подробно разрезает свою душу на куски и время от времени вывешивает их на всеобщее обозрение. Что надо душа. Поставщик – компания «Магистр Искренности».
- Я ни разу в этом не сомневалась!
И вот мы добрались до Арбата.
- О, черт возьми! Ты посмотри! – воскликнул я, таща за собой Ванду.
У первого же перехода под дождем стояла пожилая женщина, торгующая живыми подсолнухами. Дождь заливал ее хлипкий навес, который служил укрытием для цветов.
Ванда даже не успела ничего сказать.
Через несколько мгновений я заставил ее выбирать подсолнух – и она справилась.
Вообще эта женщина терпеть не могла, когда за нее платят. Поэтому мы с ней порой играли в игру на денежное опережение.
Словом, идеальная девушка.
Такой и проиграть не стыдно!
Мой внутренний Скупой рыцарь что есть силы грохнул крышкой о свой пыльный сундук.
Ванда, казалось, обняла подсолнух всей своей вандовской силой, подавая мне немалые поводы для затаенной ревности.
Я не стал искать никаких своих внутренних сущностей и поспешил к Ванде с предложением.
- Так, теперь пора пить кофе. У нас еще есть время.
- Я согласна! – сказала Ванда, нюхая подсолнух. – А куда пойдем?
- Вот сейчас я проявлю невероятную решительность и скажу, что… В «Шоколадницу», накажи меня бык!
Ну и сказал!
- Прелестно! У них очень вкусное какао с этими… Как правильно?
- Маршмэллоу, - профессионально ответил я. – Мне тоже сие безумно нравится!
Так и поступили.
Официант встретил нас с нескрываемой радостью. Все-таки в кафе не было ни одной души. Мы с Вандой ринулись в угол к большому окну - на диванчик.
- Дааа, а можно нам воды для прекрасного цветка? – спросил я официанта.
Тот улыбнулся и через несколько мгновений вернулся с большой вазой.
Было бы прикольнее, подумал я, если б он пришел с бутылкой «Перье» и протянул ее Ванде.
Я бы так и сделал.
Ну, картина была следующая.
Мы с Вандой устало лежали на диване (или сидели – не совсем ясно), и смотрели через окно на ливень.
Подсолнух весело смотрел на нас сверху с таким видом, будто он беззвучно начитывает Роберта Бернса.
Ну, или опять же… Может быть, это просто мы сумасшедшие?
- А вот теперь, Вандочка, самое время для «Колдплэя»! – предложил я.
Она не могла отказаться.
Все зазвучало по-другому.
Written up in marker on a factory sign
'I struggle with the feeling that my life isn't mine'
It's so cold, it's so cold
It's so cold, it's so cold
- Знаешь, меня еще ни разу не провожали утром на работу, - тихо сказала Ванда, обращая на меня свой обоюдоострый взгляд.
Streets and bars and a pavement of saints
And at the streets are rising and you'd rather sing
'Don't let them take control
No, we won't let them take control'
Yes, I feel a little bit nervous,
Yes, I feel nervous and I cannot relax
- Меня, знаешь, тоже никогда утром не провожали на работу, - заметил я. – Потому что, кхе-кхе, у меня нет работы.
Но это, кажется, была ложь.
- Очень жаль, что это время все-таки заканчивается.
- Да, здесь волшебно! – вздохнула Ванда.
Тут я задумался.
И что?
Если все время бояться того, что нечто в нашей жизни закончится, можно совсем, безвозвратно и бесповоротно потерять свое настоящее.
Банально, конечно, но ведь правда.
А эта болезнь страха долгое время не отпускала меня. Ненавижу холодные объятия.
Я посмотрел на Ванду.
Это не конец.
- Ну, о чем ты теперь задумался? Ты сейчас очень похож на кота. И знаешь, Барни, ты очень-очень грустный кот.
- Да нет, все хорошо.
- Не лги мне! – сказала Ванда, остро глядя мне в глаза.
- Поверь, великое счастье – осознавать, что кому-то в мире действительно можно не лгать.
«Магистр Искренность» честно предоставил свеженький кусок очень даже живой души.
Или того, что у меня было вместо нее.
- Все хорошо, Ванда.
Потому что все действительно было хорошо.
Какао пролило в нас жизнь. Наверное, второй раз.
Ванда, например, считает, что у нее их девять. Она иногда утверждала, что одну из этих жизней она потеряла на Андреевском мосту, но я всеми силами упирался, говоря, что спас эту жизнь.
Ну, в общем, она все-таки согласилась.
Еще бы! Я ведь апологет убеждений.
Порой – уговариваний.
Но что поделать?
Оборотни – они такие.
And the strangest thing
Was waiting for that bell to ring
It was the strangest start
Все удивления в этой жизни рождает белый дождевик.
Внутренний Гумилев потянулся и посоветовал мне подумать примерно следующее:
Сквозь дождем забрызганные стекла
Мир мне кажется рябым;
Я гляжу: ничто в нем не поблекло
И не сделалось чужим.
- Знаешь, Ванда, - выпалил я стоически, - благодаря тебе ничто в этом мире не поблекло. Даже в самый что ни на есть серый московский ливень.
- Импрессионистичный ливень, - поправила Ванда.
- Точно!
А где-то на задворках слуха грустно, но красиво пропелось следующее:
And the hardest part
Was letting go, not taking part
You really broke my heart
- Нет, Ванда, я больше не грустный кот, - сказал я.
- Вот и прекрасно.
Уходя из кафе, мы даже забыли подсолнух – видимо, настолько сильно погрузились в бушующее море наших сдвоенных впечатлений.
Назад бежали стремглав – спасать чудотворное растеньице.
Официант, уже уносящий подсолнух, вернул его Ванде с облегчением.
- Знаешь, это ведь странно! – рассказывала она мне уже перед самой работой. – В прошлый раз ты подарил мне пакет с нарисованными подсолнухами, и вот они… Вернее, он… Все материализовалось.
- Что ж, в таком случае я нарисую нам счастье и большие скидки в «Двух палочках».
- Ты зайка! - констатировала Ванда.
И вновь идеальное обрамление для ее детского личика – белые цвета, косые дождевые капли и теплые порхающие мысли.
- Спасибо за этот дождь, - тихо сказала она.
- А тебе – за это вдохновение. Ванда…
* * *
Без моей перевертышевой подруги путешествовать по Арбату было холодно и одиноко.
Свое хожение за три лужи я осуществлял, пожалуй, несколько часов.
Полдень уже вступил в свои законные права.
И вот, когда я сознательно мок под отстраненным дождем, земля ощутимо стала подрагивать. У какого-то мужика, купившего кофе в «Стардогсах», в стакане пошли круговые волны. Во все стороны.
Ну вот.
Я обернулся без всякого удивления.
Передо мной стояла Валери, улыбающаяся и прикрытая сверху разноцветным зонтом. Рядом с ней располагался громадный силуэт здоровенного и могучего существа.
- А я уж подумал, куда это вы делись! – поприветствовал их я.
- PA-RA-DISE! – прохрипел Витторе беспричинно.
- Наичистейший Coldplay! – задумчиво проговорил я. – Сегодня эти ребята меня, можно сказать, преследуют.
- Ну что ж, Барни, у нас есть для тебя работа! - загадочно улыбнулась Валери.