СОН V. ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ. 2000 г.
Бывает, что не было снов. Но осознаёшь это уже проснувшись. Ясно чувствуешь, что была глубокая и густая чернота. Для мира был почти мёртв. Проснулся и сказал «Доброе утро!» только потому, что билось сердце и текла кровь. А если бы сердце во сне остановилось, то ощущение наяву той повсеместной чёрной массы постигло бы навсегда, умер бы, мёртв был, оказался бы недееспособной глиняной куклой, не смог бы уже никому пожелать «Доброго утра!», ибо оно бы не настало для тебя…
Сон без сна – самый отвратительный сон, хотя его и называют глубоким, умиротворённым, тихим и блаженным. По-моему, это самый страшный сон, в котором абсолютно нет жизни; жив, но не понимаешь, что жив, и в любую секунду Смерть, стоящая в обнимку с Морфеем у изголовья, может выменять тебя у него, или даже силою отнять. И уже никогда не скажешь тех добрых, ласковых и нужных слов кому бы то ни было: ни матери, ни брату, ни сестре, ни жене, ни детям, ни бабушки, ни деду, ни любимой подруге, ни верному другу, ни учителю в школе, ни просто красивой незнакомке в магазине… Никому! Не успел! Не сказал! Опоздал!
– Папа, папа, вставай, просыпайся, мне в школу пора, первое сентября! – растормошил меня сын.
Мы собрались. Но и за завтраком, и при выходе из подъезда, по пути к школе, на торжественной линейке и даже при расставании с сыном с улыбками и пожеланиями слушаться и во всём помогать учительнице, – у меня не выходила, словно осиным жалом, впившаяся под кожу, мысль о безликой, бесформенной черноте моего сна без сна, о смерти… Была ли она? Стояла рядом? Или же это плод моего пугающегося сознания? Страшно… Страшно… Не по себе как-то… Улыбки мам… Смех… Радость… И чёрный сон… чернота… смерть…
«Во втором классе вашим деткам понадобится большая самоотдача, чем в первом. Если там были скидки, не все дети были одинаково подстёгнуты, то теперь таких скидок нет. Объясните им, пожалуйста, ещё раз дома этот факт. Надеюсь, мы всем нашим дружным кораблём поплывём по морю знаний без бурь и гроз!» – уже на родительском собрании говорила классная руководительница. А я думал только об одном – о моём чёрном сне. Вот если так же ко мне подбежит сын: «Папа, папа, вставай, просыпайся, мне в школу пора, первое сентября!» – и я… не встану?! Я буду лежать тихо-тихо, на боку, без дыхания, бледный, с заострившимся носом, с синими пальцами, мраморными ногтями. И это будет мой образ для яви. А там, во сне, похожим на ночное море, я буду то ли продираться, то ли просто плыть по течению, то ли парить в невесомости, в окружении густой чёрной краски. И это будет навь?..
Я проснулся от пения птиц за окном. Солнечный свет золотил окна высотных квартир, и отсвет солнечных лучей слепил мне глаза. Я лежал на голубой подушке, укрытый таким же голубым одеялом. Было горячо от постели, которую нагрело моё тело. Я был с дыханием. Пусть и был я разведён уже как шесть лет и не видел своего ребёнка, но я проводил его в школу, пусть не в этом, так в том мире! Я наслаждался каждым звуком жизни вокруг меня. Сон, приснившийся мне, был сном полноценным, хотя тот сон без сна, который приснился мне в этом сне и о котором я грустно размышлял, посещал меня и раньше, было дело, наяву ( я хохочу! Ибо где тут сон и где явь?! ) приходил он ко мне и страшил меня… Ах, солнце слепит мне глаза! И это «Ах!», литературоведчески заштампованное тысячу раз, мне сейчас всего дороже и ближе. Я произношу: «Аа…хх!» Я дышу: «Аа…хх!»