Самое познавательное и любознательное время в жизни человека - это детство. В моём детстве все происходившие события измерялись и запоминались, прежде всего, по природным явлениям, а уж затем по глобальным экономическим и ярким политическим с последующим глубоким осмыслением в более позднем возрасте.
Из деревьев, почему-то, доминировала черёмуха. Уже тогда я хорошо знал, что в городе её обильное цветение приходится на середину мая, а в поймах рек – на неделю позднее и обязательно с похолоданием, что её ягода начинала чернеть в конце июня, а созревала в середине июля. Аналогично было и с другими растениями: клубникой, чёрной и красной смородиной, ежевикой, тополем, берёзой...
Именно по цветению черёмухи, по первому космонавту земли Юрию Алексеевичу Гагарину и эмоциональным выступлениям по радио и в газетах 1-го секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущёва, хорошо запомнился мне наш первый, в летнем сезоне, Чарышский рыболовный выезд. Выезд в устье реки Порозихи, с богатейшим и разнообразнейшим растительным и животным миром тех мест. Это был 1961 год.
Всплывающие до мельчайших подробностей красочные картины и сцены, виденные тогда в далёком милом детстве, навсегда запечатлелись и остались в моём сознании…
Чуть прохладное, туманное тихое утро.
Чистейший бодрящий свежий воздух.
Утомительно-долгий, почти трёхчасовой, по бездорожью, но романтичный с приключениями путь (тогда ещё не было ни бетонных, ни асфальтовых, ни щебёночных дорог. Были одни просёлочные грунтовые, которые закреплялись за колхозами и совхозами, грейдировались же они, как правило, только перед уборкой урожая).
Подъезд по старинной, выезженной, песчанно-холмистой гладкой дороге, с растущими по сторонам редкими, старыми соснами к просыпающему селу Чупино залитому розовым, ослепляющим светом восходящего солнца, с характерными для раннего деревенского утра звуками. Далеко разносящими криками петухов, гоготанием гусей, кряканьем уток, просящим мычанием телят и коров, возгласов людей управляющихся во дворах и стреляющих звуков пускача запускаемой электростанции. И, всё это на фоне полнейшего безветрия и абсолютной тишины.
Проезд по влажному от утренней росы Порозихинскому мосту грубо, но крепко сколоченному из брёвен, с настилом колеи из необрезной доски через заросшую лопухами и камышом похожую на старицу речку.
Въезд в тенистый бор со смолистым, целебным хвойным воздухом по извилистой, песчаной дороге с напавшими на неё сосновыми шишками, приятно пахнущими, хрустящими под колесами мотоцикла и с невысохшими, уже успевшими позеленеть на обочинах, лужами.
Проезд через смешанный лес с роскошными полянами, густо заросшими высоким венечником и коноплёй. Мимо чистого, красиво разукрашенного, но ещё пока безлюдного, ждущего своего открытия, детского пионерского лагеря, живописно расположенного на берегу уже солидной речки Порозихи.
Проезд через колковый лес, с белоствольными, повислыми берёзами и всегда трепещущими, горько плачущими осинами, с окружёнными припойменными полями, засеянными овсом.
Въезд в пойменные, трудно-проходимые Чарышские забоки. С колючей бояркой, свадебно-нарядной черёмухой и скромницей калиной, «страшным» волчьим ягодником и с неприхотливым, ядовитым болиголовом, с его сказочными высоко стоящими среди разнотравья, закостенелыми, прошлогодними, пустотелыми стволами-дудками. Неописуемо красивым заплетением и переплетением побегов хмеля, ежевики, повилики и ещё многих других не известных нам растущих вьющихся растений.
И, наконец, выезд на цветущий благоухающий разнотравьем речной луг, с разбросанными по окраинам белоснежными шапками, терпко пахнущих черёмух, с чуть заметной луговой дорогой со следами копыт лошади и телеги.
Росно!
Трава выше человеческого роста и чтобы лучше видеть дорогу нам приходилось часто привставать на подножках мотоцикла.
Капли росы, от задетой травы падая на разогретые чугунные цилиндры мотора шипели и, отскакивая, обжигали ноги. Надо отметить, что в те времена машин в личном пользовании было очень мало, в основном преобладали мотоциклы одиночки, такие как К175 и ИЖ49, да и тех было немного, а тяжёлый как у нас мотоцикл с коляской М72 кофейного цвета Ирбитского мотоциклетного завода был редкостью.
Приятное веяние речной свежести. От которой вместе с травяными запахами цветов, запахами деревьев, цветущих кустарников и земли хотелось кричать, визжать и совершать дикарские пляски.
Впереди показалась широкая гладь воды величаво текущего Чарыша.
Дорога, круто повернув направо, выходила к береговой с примятой травой «лужайке», с установленным слева маяком, а справа стоявшей телегой. Позади нас, в глубине луга, с путанными передними ногами неуклюже, скачкообразно передвигаясь, паслись лошади. Между маяком и телегой, на краю копнушки прошлогоднего сена сидел пастух. Нас с братом Николаем удивило то, что одет он был по-зимнему: в шубу, шапку и самокатанные валенки с калошами. На вид ему было лет шестьдесят, шестьдесят пять. Как оказалось семьдесят шесть.
Старик оказался словоохотливым (видимо всё-таки сказывается долгое одиночество, которое сильно тяготит, влечёт к людям и располагает к общению). Он не утаивая, охотно поведал нам всё, что он знал о реке, богатых рыбных местах, ловле рыбы и предложил остановиться на ночлег на его полянке. Мы согласились.
Пока отец ходил к недалеко стоящему, прошлогоднему стогу за сеном* и устанавливал палатку, мы с Николаем обследовали окрестность берега. Нам сразу бросилась в глаза понравившаяся земляная лестница шириной, где-то с метр, искусно сделанная из грунта берега рядом с маяком. Примечательно было то, что левым «перилам» у лестницы являлась довольно толстая свисающая вниз ветвь черёмухи с аккуратно срубленными с внутренней стороны сучьями. Глиняные ступеньки, специально посыпанные горячей золой, были превращены в большие крепкие кирпичи. Низ лестницы упирался в площадку, тоже обильно посыпанной золой, но там видимо уже для того чтобы не было грязи. На краю площадки ближе к воде, в виде ограждения, были вбиты невысокие, толстые ивовые колья, которые прижились и дали поросль. Впечатление было такое, что работал здесь замечательный и талантливый скульптор и, не заметить всё это было просто нельзя.
К лестнице подошёл отец. Держась левой рукой за маяк, он о чём-то думая, с любопытством стал рассматривать сооружение.
«Любуетесь? Любуйтесь! Мне она тоже нравится!», - дед не спеша, встал и подошёл к отцу - «Хорошо сделана со вкусом! Вода в половодье её недостает, вот она и сохранилась. Грунт здесь крепкий. Лет пять будет стоять, пока Чарыш не подмоет берег. Мои правнуки, как только придут меня проведывать, поздоровкаются, передадут от бабки передачку и сразу к лестнице. Любят по ней бегать»…
«А кто делал то её?»... присев на толстый ствол свисающий вниз, почти до самой воды Чарыша, черёмухи и устремив свой взгляд на лестницу с какой то загадочно-трепетной гордостью неожиданно спросил он нас. И, на заданный свой вопрос, не дожидаясь ответа, сам же и ответил: – «Учёные! Из Новосибирска! Из Академгородка! Хорошие ребята!»
Он не спеша, достал из бокового кармана шубы свернутую в несколько раз газету «Сельская жизнь» и аккуратно оторвал четырёхугольный клочок бумаги. Привычными движениями пальцев ловко согнул его по краю полукругом и насыпал взятого из кисета табаку. Послюнявив, скрутил самокрутку - смакуя, закурил.
Немного помолчав, ухмыльнулся и, напустив на себя строгий вид, продолжил: «Будь они не ладны (видно это было у деда ругательным словом)… Ох и напужали же они меня тогда! В усмерть. До сих пор как вспомню, страх берёт, не могу забыть. А, конь по сей день, как только сюда подъезжаем, косится, весь дрожит и боится. Да и как можно такое забыть?»…
Дед горел желанием выговориться, так сказать, излить душу. Причём, не своим деревенским, дабы не быть осмеянным, а именно нам, ему незнакомым людям. Мы же предвкушая услышать интригующе-забавную историю, выжидающе молчали.
Старик обвёл всех нас многозначительным взглядом, останавливаясь на каждом, посмотрел на спокойно, мерно пасущихся лошадей затем на окурок. Сделав глубокий затяг с наслаждением, задержал дыхание. Метко швырнув окурок, в уже остывшую побелевшую золу костра и, выпуская в сторону клубы крепкого приятно-пахнущего дыма, разгоняя его рукой и выдержав паузу, не спеша начал рассказывать.
«Было это в прошлом годе, в Петровку. Жара стояла несусветная. Так же вот как сейчас, пас я коней. И, уже было собрался поехать в село, справедывать домашних, поглядеть, чем там они занимаются, заодно и пообедать. Вижу вдали, какая то машина легковая едет. Не часто к нам на таких машинах ездют. На Волге!** Старик ещё раз обвёл всех пристальным взглядом.
- Подъехали. В машине два молодых человека, где то приблизительно твоего возраста» - посмотрев на отца констатировал дед. - Через открытое окошко поздоровкались и спрашивают: «Не знаю ли я, где здесь Шлюшкина яма?»...
«Как же не знать? - отвечаю - Знаю! Всю жизнь и я, и мой отец, и дед, и прадед на ней прорыбалили. Да у нас тут в селе почитай*** каждый малый её знает! Вот она перед вами, извольте поглядеть» - и показал им на реку.
- А Чарыш сынок весь состоит из ям да перекатов - вновь обратившись к отцу, пустился в раcсуждения дед. - Эта яма начинается ниже маяка и тянется аж за устье Порозихи - повернувшись к реке, он жестами руки указал границы. - Считай, что три версты! И так каждая яма на Чарыше и у каждой своё название. А кто их так назвал – кто его знает... Одному разве, что богу известно!..
Ребята, поблагодарив меня, и, поставив машину, где стоит сейчас телега – вылезли и пошли к берегу смотреть. Ямой они остались довольны, а вот лаз сказали плохой - надо переделать. Немного поговорив со мной, они стали устраиваться, а я сев верхом на лошадь отправился домой обедать. А когда вернулся, то лестница уже была готова, а кто из них делал, я не спрашивал, скорее всего, оба.
Полюбовавшись ею, я привязал коня к жердине маяка, а сам осторожно спустился по ещё дымящимся, раскалённым древесной золой ступенькам вниз. На площадке, сидя на корточках, находился только один рыбак.
«Рыбалим?» - спросил я его. Он как то странно, со вниманием**** к чему-то прислушиваясь утвердительно кивнул, давая понять, что ему не до разговоров.
-А где напарник? - не унимаясь, допытывался я.
-Там - показывая левой рукой на воду держа правую на толстой леске крепко привязанной к крайнему колу - Ушёл в яму, на разведку.
-Куда, куда? - не поняв, переспросил я.
-Яму обследовать – не сразу, нехотя ответил он. А я про себя подумал, считаются умными людьми, а несут какую то чушь. Посмотрел по сторонам вдоль берега - нет напарника. Думаю: «Долго ходить не должён. Придёт». Сел в трёх метрах от учёного на притуленный к берегу сутунок, с виду напоминающий скамью, видимо тоже их дело рук, свернул самокрутку, закурил. Предложил ему табачку он отказался, сказав: «Что они с товарищем придерживаются здорового образа жизни, поэтому не курят». Сидим, молчим. Вдруг мой учёный так спокойно, как бы в слух, рассуждая, говорит: «Кажется, кого-то подстрелили»... Я снова посмотрел по сторонам – никого нет. Звуков выстрела не было слышно... Понять ничего не могу, кого подстрелили... Хотел спросить, но смолчал.
А минут через пять вода напротив меня запузырилась, вскипела, заходила буруном и, из воды всплыл дьявол, а позади него на привязи двухаршинный осетр. Я обомлел, оцепенел, дыхание перехватило, всё онемело, попытался встать, а ноги не слушаются. Мысленно перекрестился и стал читать молитвы, но они не помогли. Дьявол, ухватившись за колья, попытался выскочить на берег, чтоб, как мне показалось, наброситься на меня, но привязанный осётр стащил его обратно в воду. Конь, как всё это увидел - встал на дыбы, выдернул из земли маяк и, громыхая им по дороге, с фырканьем и ржанием понёсся в деревню...
Тогда дьявол, держась за кол, быстро обнажив голову, заговорил знакомым голосом напарника, а его товарищ, подскочив, забрал осетровый поводок и помог ему выбраться из воды на площадку.
Меня трясло и знобило, язык не поворачивался, я не мог ни говорить, ни пошевельнуться. Видя моё состояние, ребята в свою очередь сами напужались - принялись меня утешать. Взяв под руки, подняли на берег и посадили на сенный матрас. Расстегнув воротник, начали омахивать тряпкой. Потом один из них налил четверть кружки коньяка и поднёс выпить.
Когда мне стало лучше, и я уже мог соображать, они вытащили и показали дьявольский наряд*****, и, расхваливая, наперебой стали рассказывать про него и про подводную охоту.
После второй четверти кружки коньяка я окончательно пришёл в себя. Скованность прошла. Заговорил. Они извинились. Мы познакомились. Завели разговор.
Не думали мы, что у нас так всё получится. Вас напужали, конь ускакал, да ещё и маяк утащил. А за маяк, если речники дознаются, нас по головке не погладют! Одним словом, собирайся отец, поедем в деревню за конём и маяком, заодно, заедем в магазин подкупим продуктов, а если удастся, то может, купим у кого-нибудь коровьего молока и домашнего хлеба.
И, недолго думая они посадили меня на переднее сидение машины, один из них остался сторожить становище, а второй повёз меня домой.
Приехали мы почти вслед за конём, который, вздрагивая и тяжело дыша, с избитыми в кровь ногами стоял во дворе. Парень помог мне освободить коня от маяка, обработать ему ноги йодным раствором, намазать мазью и накормить овсом.
Пока работали - мы с ним подружились.
Коньяк и впечатления от первой в моей жизни поездке в легковой машине сделали своё дело, на душе стало хорошо и весело. Я балагурил, смеялся и шутил. На вопрос бабки, где я так успел угоститься и, что случилось с конём, сказал, что вот встретился и познакомился на лугу, у Шлюшкиной ямы, с ребятами-учёными из Новосибирска - Сергеем и Владимиром - хорошими, умными и добрыми людьми и, что они очень хотели бы отведать нашего домашнего деревенского хлебца и коровьего молочка. А про коня сказал, что он их почему-то испужался, утаив при этом произошедший на берегу казус.
Наотрез отказавшись от предложенных денег, бабка вынесла из кладовой две буханки завёрнутого в полотенца мягкого ещё тёплого хлеба. Из погреба, достала три больших глиняных кувшина холодного молока и ведро картошки. В трёхлитровую банку налила окрошки, а в литровую - сметанку и отрезала шматок копчёного сала.
Сергей, так звали шофёра, был очень тронут нашим деревенским гостеприимством и от души благодарил нас с бабкой за приём, и за продукты. Осторожно он перелил в большой люминевый бочонок****** молоко, в сумку положил хлеб с салом, и всё это уложил в багажник. Туда же высыпал картошку и поставил банки. Ещё раз, сердечно поблагодарив нас с бабкой за угощение, сказал, чтобы мы не беспокоились за пасущих лошадей, что они обязательно с Владимиром за ними присмотрят, а я, чтоб к вечеру, к своей службе - хорошо отдохнул, поспал и набрался сил. И, привязав верёвкой, маяк к машине, попрощавшись, уехал.
Как и обещали, они всё выполнили: и маяк вкопали на место и за лошадьми присмотрели. Одним словом всё сделали по-хозяйски. Хорошие ребята… Глаза старика от воспоминания пережитого слегка увлажнились.
- Перед отъездом домой они нас с бабкой осетровым балыком, солёной нельмой с тайменем и вяленым чебаком******* угостили.
Здесь же на берегу, они солили, вялили и коптили. Видите за телегой «дерновую бочку», - он показал на обросшую травой невысокую земляную кучу, - вот в ней и коптили (за телегой, приблизительно в пяти метрах от берега, в форме усеченного конуса зеленела и цвела непонятая нами с братом «дерновая бочка»).
- А сама печь в берег вделана. Там же и погребок для хранения рыбы сделан, а за ним, туда подалее, на самом краю берега, наверху - там завсегда ветерок гуляет - у них стояла специальная палатка для соления и вяления рыбы.
- А вы сюда надолго приехали? - неожиданно сменив тему разговора вновь обратившись к отцу, спросил он.
- К сожалению, завтра вечером надо уже уезжать, послезавтра на работу – с досадой в голосе ответил отец.
- А то бы рыбки наловили, засолили, закоптили… На зиму с картошечкой оно, куда с добром – растягивая слова, как-то аппетитно молвил дед.
- Осиновой трухи полно на этом повороте - и старик показал рукой в сторону рощи высоких тополей и осин. - А всяких пряностей - на лугу. Только не ленись! Он снял шапку и пересел на копнушку сена. Помолчав, продолжил.
- Этим летом должны приехать. Письмо от них получили. Обещали к нам с бабкой заехать в гости. Пишут, что подарки нам всякие понакупили: правнуку - маску с ластами, мне нитки, сказывают капроновые - фитили, невода, сети вязать. Бабке с внучкой тоже там, что-то, а вот про лесу с крючками для удочек не сказано ни слова - наверное, забыли?
Отец молча достал из «рыболовной» балетки пакет стометровой лески диаметром 0,3 миллиметра и пакетики с рыболовными крючками №5 и №6 и отдал деду.
Дед обрадовался как ребёнок, стал горячо благодарить отца за столь ценный подарок (в то время в магазинах сельпо рыболовными принадлежностями не торговали). А затем, порывшись под копной сена, видимо служившей ему и хранилищем и холодильником вытащил кирзовую сумку. Со словами: «Вот вам ребятки свежий медок с хлебцем, ешьте на здоровье» - подал нам с братом литровую банку свежего мёда и четверть буханки домашнего хлеба.
Достав из сумки газету, он оторвал половину, завернул отцовский подарок и аккуратно положил его во внутренний карман пиджака. Не вставая с копны, скинул с себя шубу. Блаженно улыбаясь, стал готовить себе, как он выразился, курево.
Закурив,продолжил.
- Правнук с правнучкой всю зиму нам с бабкой читали книжки про подводную охоту. Очень интересно. Всю жизнь прорыбалил, а вот под водой ни раз, не приходилось. Ребята сказывали, что уж больно там хорошо и красиво, а рыбы – всяких видов и размеров. Да, наверное, я уже и не смогу так рыбалить, стар я, для этого уже стал, силы уже не те... - задумавшись, с грустью произнёс дед.
Неожиданно он рассмеялся.
- Скоро, почитай год будет, а бабке я так и не сказывал. Да и из родни, никто до сих пор не знают о моём тогдашнем казусе, а то бы смеху было бы на всю деревню. А теперича уже, наверное, и ни к чему. Вот только вам и поведал (как будто знал дед тогда, что маленький мальчик единственный оставшийся свидетель той встречи через 48 лет напишет рассказ и огласит его тайну).
Утром деда навестили пришедшие по-деревенски - босиком, уже успевшие загореть, правнук с правнучкой с передачей от бабки – узелком с едой, большой светло-голубой бутылкой молока и свёртком табака.
* В те времена заботливые сельчане-колхозники для скота накашивали сена всегда больше чем положено и оставляли его на сохранение на лугах. Нередко, за ненадобностью оно лежало по нескольку лет. Рыбакам и охотникам разрешалось с возвратом брать сено и ночевать в стогу.
** Легковой автомобиль ГАЗ-21
*** Считай
**** Сосредоточенно.
***** Подводное снаряжение
******Десятилитровый, алюминиевый термос.
******* чебак - местное название плотвы
На снимке река Чарыш. Шлюшкина яма. Место события.