22
Их планета влетала в октябрь. Октябрь. Первая суббота. Чудесное солнечное утро. Неизвестно, что ещё умели делать их ангелы-хранители, но с погодой у них получалось. Какая стояла осень!
- Поедем в Травемюнде! - предложил Хайнц Эверс. - Ты не была в Травемюнде? Осенью наверняка не была!
Они собрались очень быстро. Уже через полчаса весёлый Карл нёс их по первому автобану, жизнерадостно сияя на солнце жёлтой краской. Карл знал своё дело, особенно на участках, где не было ограничения скорости. По правде, он мог дать ещё больше, и хозяин знал это, но в последнее время тот ездил осторожнее, особенно, когда рядом сидела их Лора. Но это была уважительная причина.
- Только в Германии и стоит иметь “порш”, - сказала Лора.
Хайнц не ответил, только кивнул, дрогнув подбородком и радуясь её пониманию. Они ехали быстро. Но вдруг кто-то обошёл их справа, потом вильнул, подрезая Карлу нос, и повторил этот манёвр ещё раз со следующими машинами. На мгновение вся картина движения дёрнулась, как сбившаяся развёртка на экране телевизора.
- Schei;e! - не удержался Хайнц. - Эти парни, кажется, думают, что в случае чего можно просто перезапуститься и начать ещё раз с того же места. Дети компьютеризации. Он тихо добавил какой-то эпитет.
То, что с ним может что-нибудь случиться на дороге, Хайнц никогда не рассматривал как возможный сценарий. Смерть не помещалась в его картину мира. Он никогда не думал о ней. А Лора теперь была частью его самого, так что на неё это упрямое бессмертие тоже распространялось. Но сейчас он вдруг осознал уязвимость их тел. Само его большое и сильное тело ощутило свою смертность и отозвалось испариной на лбу. Только не Лора, - подумал он, не доводя мысль до конца. - Обходит со стороны пассажира, Arschloch!
Неприятное впечатление осталось до самого Травемюнде. А когда они покинули тёплое нутро Карла, оказалось, что солнце было обманчивым. С моря дул холодный октябрьский ветер. Он гнал на пустынный пляж с покинутыми плетёными шезлонгами белые волны. На набережной было мало людей. А те, что были, так же неуместно легко одетые, как и Лора с Хайнцем, ходили в сомнении, втянув головы в плечи и сопя покрасневшими носами. Хайнц заказал кофе в единственном открытом ещё по-летнему кафе. Ёжась, они ждали, пока кофе немного остынет, и грели руки о полосатые с морским рисунком чашки.
Наверное, это были красноносые физиономии гуляющих и их собственные, да ещё осадок от случившегося по дороге, но разговор зашёл о прошедшей вчера по городскому телевидению неприятной передаче о России.
- Отвратительное всё-таки пьянство,- сказал Хайнц и немного пожал плечами, как будто извиняясь.
- Ты можешь говорить, не стесняясь. Я тоже не испытываю национальной солидарности с подобными типами, - отозвалась Лора, вспоминая вчерашних новых русских, отмечавших день рождения начальника в вертолёте, парящем над Питером.
- Я помню, что ты говорила, когда мы ехали к Ханне, но всё-таки меня не оставляет ощущение, что Россия погибает. Пользуясь твоими собственными историческими аналогиями, как античный Рим. Тот же распад. Агония.
Эта мысль, очевидно, показалась Лоре настолько неожиданной и абсурдной, что она, расправив плечи и посветлев лицом, громко рассмеялась.
- Ну, Хайнц, ты говоришь иногда... До какой же степени вы, здесь на Западе, ничего не понимаете! Даже специалисты!
- Но какая грязь, нищета, и тут же жирное, тошнотворное бахвальство!
- Хайнц! Ну мы ведь оба работаем в mass media! Будь же серьёзен. Чего стоит подобная передача! А мужики эти, наверное, ещё и постарались перед иностранцами, блеснули своей широкой русской душой, не ожидая, что их так покажут, - она вспомнила, как пели “Крокодила Гену” и мерзко хохотали в безжалостный объектив пьяные приближенные нового русского. И всё - на фоне чистых линий панорамы столицы русских царей.
- А что, пьяные немцы выглядят лучше? - спросила Лора.
Хайнц вспомнил своего соседа-алкоголика, которого рвало за стеной по утрам иногда по полчаса кряду, так что у Хайнца самого спазмами сжимало желудок. “Развод! Развод! Ты хочешь развода! Получи свой развод”. Тот устраивал свои представления не очень часто, но довольно регулярно, повергая в ужас респектабельных соседей. Они даже обратились к хозяину дома, но, в конце концов, ничего не добились. Сосед оказался влиятельным и богатым человеком. Большинство жильцов даже не знали его в лицо, слыша только крики. А если бы узнали, то отказались бы признать в пожилом господине с бордовым шейным платком и благородными сединами нарушителя общественного спокойствия. К тому же он не был женат и жил один. Хайнц знал его. Они здоровались совершенно невозмутимо. После жалоб, правда, почти полгода было тихо.
- Да. Пьяные немцы выглядят не лучше. Но их как-то меньше... Я даже не о пьянстве. Как ужасно живут люди...У вас там количество уже перешло в качество.
- Хайнц, там всегда так было. России более тысячи лет. Может быть, сейчас там наибольшее благополучие за всю историю. Или ты думаешь, что при татарах было лучше, при Петре Великом, Николаях, в революцию, в колхозах или в войну? - Она загибала пальцы, перечисляя достопамятные вехи, и окончила просто потому, что использовала их все.
- Интересно, - сказал Хайнц, - когда мы перечисляем, то пальцы разгибаем, а вы, наоборот, загибаете.
- Если бы это было единственное отличие, - усмехнулась Лора.
- Да, что-то там есть такое... - Он замолчал.
Замолчала и она, помрачнев, а потом она вдруг улыбнулась, как будто сформулировав какую-то мучавшую её неуловимую мысль:
- Я сейчас покажу тебе, что такое Россия!
Она быстро вытряхнула салфетки из большого стакана с кудрявой надписью Кока-Кола и под удивлённый взгляд кельнерши набрала в него песку, лежавшего под ногами вперемешку с мелкой пляжной галькой. Хайнц, так же улыбаясь, успокоил жестом высокую, румяную от ветра немку, что, мол, заплатит в случае чего.
- Смотри. Что ты видишь?- спросила Лора, протягивая наполовину наполненный стакан.
- Аморфную массу.
- Хайнц, ты - лапочка. Это как раз нужное слово!
Хайнц с готовностью согласился, что он лапочка. Лора продолжала:
- А теперь мы приложим к аморфной массе внешнее воздействие. Просто потрясём его, - она мелко трясла стакан, и там происходило чудо: совсем мелкие песчинки оседали на дно, чуть покрупнее - ложились выше, потом мелкие камушки, и наконец - галька покрупней.
- Здесь появилась чёткая структура. Если оставить в покое, через некоторое время всё опять перемешается и превратится в аморфную массу. До новой встряски. Она структурируется от встряски! Россию победить нельзя. Вы её совсем не понимаете!
23
Спасение России вернуло им хорошее настроение. Уезжать не хотелось, но было холодно. Хайнц вдруг ахнул:
- Совсем забыл! Я же думал, что когда-нибудь в машине тебе будет холодно. У меня есть...
- он потащил её к Карлу, - я купил... - сказал он, вытягивая из фирменного пакета стёганую аквамариновую куртку.
- Ты с ума сошёл! - Но она уже с удовольствием погружалась в пуховое тепло. - Как в Канаде: солнце, ветер и пуховая куртка!
Она уже раньше рассказывала, что жила год в Канаде у подруги, пытаясь остаться в стране. Богатые монреальские кузены помогали ей, но родство оказалось слишком дальним. Остаться, в конце концов, не удалось.
Монреаль. Лора любила этот город с горой. С горой на большом острове, лежащем посредине могучей реки Сен-Лоран. Единственной, вытекающей из Великих Американских озёр. Реки, в устье которой - настоящий океанский залив! - заходят кормиться киты.
Монреаль. Такой североамериканский и европейский одновременно. Второй после Парижа франкоязычный город мира. Лора почти год жила там на Плато Монт-Рояль, на Шербрук, недалеко от Папино и госпиталя Нотр-Дам. Там она подрабатывала, мыла полы по ночам. Об этом она Хайнцу не рассказывала. Не потому, что стыдилась, просто не хотела причинять ему лишнюю боль.
Остаться не удалось. После начала перестройки в СССР Канада, естественно, ужесточила свои эмиграционные порядки. А бывший Союз больше не был тоталитарным государством. Чем он был?
Лора жила у Динки, своей университетской подруги, вышедшей замуж за учившегося в России алжирца-кинорежиссёра. После окончания учёбы Динка уехала с ним и двумя детьми в Богом благословенную Канаду. Но Махмуд не нашёл себя там. Он пил. Сидел почти каждый вечер в бистро на Сен-Дени с такими же печально-весёлыми друзьями-алжирцами, с жаром обсуждая несчастья своей страны и блестя прекрасными восточными глазами.
Они все - бывшие советские студенты - потеряли, учась в Союзе, родину, религию, но не приобрели никакой полезной на Западе профессии. А Динка была программистом. Быстро нашла работу и пошла в гору, как ракета. Она пыталась тянуть Махмуда за собой. Надолго ли её хватит? Грустно.
Стоя сейчас на балтийском ветру в Травемюнде, Лора не думала о грустном. Наоборот. Она рассмеялась, вспомнив и начав рассказывать Хайнцу, как однажды они с Динкой поддались на уговоры Махмуда и тоже пошли в это бистро, но не с мужчинами, а как бы сами по себе.
Бистро, кстати, оказалось очень приятным. С артистической атмосферой, которую поддерживали висящие на старых кирпичных стенах театральные плакаты разных лет из маленьких театров, тянувшихся вдоль Сен-Дени до самой Онтарио-стрит и даже, кажется, ещё выше по крутому монреальскому холму - до Шербрук.
Динка и Лора потом стали заходить пару раз в месяц к очень милому, сразу запомнившему их по именам пожилому хозяину-французу. Высокий, очень красивый официант Ален тоже обращался с ними, как со своими, целовал по-братски в щечку, встречая и прощаясь, и даже часто - зная их привычки - держал по пятницам до семи зарезервированным их любимый столик у окна и обижался, когда они пропадали надолго. Но так обращались со всеми завсегдатаями. Кебекуа! Очень приятные открытые люди.
- А когда мы вошли в первый раз и глаза привыкли к полумраку, мы буквально чуть не свалились на пол, - Лора уже не могла удержаться от смеха при воспоминании и дёргала непонимающего Хайнца за руку.
- Представляешь, там, среди плакатов, висел огромный портрет Ленина. И никто: ни хозяин, ни обслуга - не имел ни малейшего понятия, кто это!
Хайнц слегка пожал плечами: что здесь такого?
- Ах, ты несоветский! Ты не чувствуешь, что для нас это было! Набившая оскомину пропаганда в Совке, но в Монреале! Мы стали допытываться, почему же он тут висит, великий вождь мирового пролетариата, если никто даже не подозревает, кто это. И хозяин невинно пояснил: господин руку так выразительно держит на дверь, а там - лестница на этаж кухни и туалетов. О, Хайнц! Мы так хохотали, что пришлось немедленно последовать за перстом Ильича!
Лора, всё ещё смеясь, стала вспоминать другую историю из Монреаля. Хайнц любил её истории. Хотя на самом деле ему было почти всё равно, что она рассказывает, лишь бы смеялась. Ну, что ему Ленин... Лишь бы смеялась.
- Мы сели у окна. Потом всё время туда садились. А в первый раз ещё не успели заказать, а нам уже принесли светлое пиво и солёные оливки. Официант подмигнул: это вам передали мужчины с того столика. Мы посмотрели и увидели за единственным большим круглым столом, прямо под портретом Ленина, компанию Махмуда. Мы так и не заказали ничего сами. Следующий раз Ален опять принёс и многозначительно указал на веселившихся ребят. А мы пошли с условием сидеть независимо, как будто не знаем друг друга. Но тут Динка не выдержала и говорит: “Не удивляйся, это НАШ муж.” - Тогда уже и Ален захохотал и помчался в сторону кухни!