Весна в 2007 году, выдалась ранней, но была прохладной и затяжной. Запомнилась же она нашей семье не только поздним пробуждением и цветением фруктовых деревьев, но ещё и странными, необъяснимыми дворовыми явлениями.
Ещё не успел растаять снег, как из ящика, стоявшего у дровяника, исчезли куски проволоки. Причём не только алюминиевая, которой я обвязывал пучки крапивы для цыплят, но и скрутки из оцинкованной железной проволоки предназначенные для закрутки шланговых соединений «летнего» водопровода и даже огрызки колючей проволоки, которую, в целях безопасности, я хранил в ящике.
Несколькими днями позже, сосед, лазая у своего сарая, ища на крыше положенные им ещё с осени «алюминиевые завязки», возмущаясь, сердито бурчал: «Дожился. Завязать мешки уже нечем. И кому только она стала нужна? Интересно, рядом же лежит алюминиевый тазик! – не взяли, а позарились на какую-то проволочку. Поймал бы, ноги б повыдёргивал»…
Ругаясь, он потом ещё долго ходил по всему огороду, в надежде найти хоть какие-нибудь завязки. Как-то странно вёл себя холерик Ральф – четырёхгодовалая немецкая овчарка – подарок тестя на мой пятидесятилетний юбилей. Несколько раз в день, беспричинно, непонятно куда, гавкал.
Выйдешь из дому: ни во дворе, ни за оградой никого нет, а пёс еле дух переводит, с трудом сдерживая себя от злости, как будто кто-то его дразнил. Дашь еды, а он нет, чтобы есть, схватит зубами миску, и, как можно быстрее в будку, марая выпавшей едой, дворовую бетонную площадку и пол в конуре.
В нашем фруктово-ягодном саду каждое лето селились соловьи, очаровывая нас на протяжении всего мая своим виртуозным пением. В этом же году соловей не пел, хотя вовсю цвели черёмухи и груши. Отсутствие соловья первой заметила старшая дочь Тамара.
-Пап, а соловьи должны уже прилететь? – спросила она у меня.
-По времени, да, - ответил я ей.
-В других садах уже поют, я сама слышала, а почему у нас нет? – допытывалась она.
- Не знаю. Может, поэтому Ральф и беспокоится, что нет соловья. Он за четыре года своей жизни, наверное, привык к его пению, - попытался отшутиться я. – Трудно сказать. Скорее всего, здесь дело в другом, а в чём, для меня - это тоже пока загадка.
Надо признаться, часто в тёплые майские вечера мы всей семьёй с удовольствием присоединялись к Ральфу и до полуночи, сидя кто на крыльце, а кто на лавочке, наслаждаясь ароматом цветущего сада, слушали незабываемые, трудноисполнимые трели и колена пернатого ночного певца.
Вытянувшись, лежа на животе, положив морду на передние лапы, полузакрыв глаза, Ральф подолгу слушал пение соловья (иногда, когда был в хорошем настроении, даже ему подпевал), рьяно при этом охраняя его черёмуховую сцену от не прошеных посягателей котов. Пошевеливая ушами, он зорко следил за ними, не давая возможности им забраться на дерево, заранее прерывая всякую охоту полакомиться птичкой.
Ближе к майским праздникам на бетонной дворовой площадке, откуда-то, часто стал появляться какой-то странный мусор: сухие ветки, комочки глины, гравийные камешки, гречишная солома и даже несколько сросшихся чёрных, как смоль, перьев.
–И откуда он это всё берёт и где только находит? – подметая площадку, жаловалась нам жена на Ральфа. А Ральф, виновато опустив голову и поджав хвост, лез в будку и не вылазил до тех пор, пока хозяйка не подметёт и не уберёт весь двор.
-Завтра у меня выходной, я прослежу за собакой, – пообещал я своим домочадцам.
На другой день, как только все ушли на работу, а с Ральфом вновь стало твориться что-то неладное, я вышел на крыльцо. Никого нет. Тогда я зашёл в веранду, спрятался за занавеской и стал наблюдать за ним в окно. Ждать пришлось недолго. То, что я увидел, было поразительно.
Сверху, с куста черёмухи, неожиданно, одновременно, камнем упали две вороны. Причём одна в районе миски с остатками еды, а вторая недалеко от собачьей будки, где в качестве подстилки лежала гречишная солома. Действовали они слаженно и расчётливо. Первая подскочила к миске, вертясь и неистово каркая, стала нарочно громко стучать клювом по краю чашки, отвлекая Ральфа от будки. Вторая выжидающе замерла.
Тактика ворон была выбрана правильно (а говорят, что птица глупая). Для Ральфа еда была важнее, но и солому было жалко, поэтому он не знал, что ему делать. Он рычал, громко лаял, метался от миски к конуре, а вороны умно делали своё дело. Одна отвлекала Ральфа, прыгая у миски на таком расстоянии, на каком позволяла её не достать собачья цепь, а другая периодически шныряла в конуру, доставая гречишную солому из будки.
-Вьют гнездо и, причём на черёмухе. Но где?! - Недоумевал я.
Когда я открыл дверь веранды и вышел на крыльцо, ворон как ветром сдуло. Было такое впечатление, что их вообще не было, а стоял только один возбуждённо-уставший пёс.
-Вот это оперативность! Вот это конспирация! Действуют как настоящие разбойники! - с восхищением подумал я, разглядывая куст. Разумеется, ни птиц, ни гнезда на дереве я не увидел.
Вечером с работы пришла жена и сообщила нам с дочерью переданную соседкой, наушницей и лицемеркой - Ниной Самойленко, новость, что у нас на черёмухе вороны свили гнездо, которое хорошо видно с их огорода.
И действительно, на самой макушке дерева, в многоветвовом разветвлении, находилось воронье гнездо. В народе есть поверье, что соседство с сороками, галками и воронами ни к чему хорошему не приводит и что такие гнёзда нужно обязательно убирать. Но убирать надо так, чтобы птицы не заподозрили вас в этом, иначе от них не оберешься греха (мести).
Помочь убрать гнездо нам помогла стихия. На 8 мая синоптики передали штормовое предупреждение. Их прогноз оказался точным и к обеду действительно разразился настоящий ураган.
Высоко в воздух, витая и клубясь, стеной поднялась грязно-жёлтого цвета пыль. Небо заволокло клокастыми чёрными тучами, которые повсеместно и часто разрывались змеистыми зигзагами ослепительных добела раскалённых молний, сопровождаемые оглушительным, раскатистым громом.
Вырванные и поднятые шквальным ветром с сельскохо-зяйственных полей и просёлочных дорог частицы земли неприятно скрежетали на зубах, а редкие, тяжёлые капли дождя больно хлестали по лицу.
Ветер ломал ветви деревьев, рвал электрические провода, срывал с крыш плохо укреплённый шифер и рубероид; бесцеремонно кувыркая и подбрасывая, катил по дороге басовито-громыхающие полиэтиленовые бутылки - полторашки; поднимал, увлекая за собой, порванные целлофановые пакеты, клочья бумаги и прочие выброшенные отходы человеческой жизнедеятельности.
И только воронье гнездо, раскачиваясь из стороны в сторону на несколько метров, оставалось целым и невредимым.
Стало ясно - без длинного шеста его не убрать. И лучше шестиметровой заборной прожилины, лежащей у нас на крыше сарая, и служащей вот уже много лет в качестве «линейки» для выравнивания грядок, для этой цели нам было не найти и не придумать...
Я сделал несколько ударов по гнезду, но они оказались «мягкими» и не принесли положительного результата. Пришлось насадить на конец шеста отрезок трубы-заглушки. Получился своеобразный молоток.
«Шест-молоток» сработал отлично. После нескольких точных ударов гнездо с треском развалилось.
Вниз полетели обломки глиняных стенок гнезда с замурованными внутри камешками, стеклышками, соломой, веточками и проволокой.
Ветер активно помогал нам в разорении гнезда, срывая его остатки с дерева, он яростно швырял их на бетонную площадку. Только алюминиевой проволоки мы собрали около килограмма. Здесь же оказались водопроводные скрутки, и колючая проволока.
Глядя на обломки, сразу вспомнился смешной апрельский эпизод: купание в большой дорожной луже до неузнаваемости вымазанных в глине двух ворон, издали похожих на вылепленные скульптуры с ярко-чёрными живыми как тогда показалось страшными глазами. Видимо, таким способом они «носили» в гнездо воду для замеса «глиняного бетона» (самана), используя себя в качестве бетономешалки, а при вымазывании стенок гнезда, наверное, ещё и щёток.
Я с доброй завистью восхищался вороньей смекалкой, их большим терпением, умением и огромной работоспособностью.
Утро следующего дня было прекрасным, очень тихим, тёплым и солнечным. Весело чирикали воробьи. Природа залечивала раны. Взяв грабли, метлу, лопату и тележку, я стал приводить в порядок двор.
Ровно в десять часов утра прилетели вороны.
Покружив над садом, они уселись вместе на ветвь рядом растущей берёзы, и очень долго, молча и внимательно смотрели на то место, где было их гнездо. Затем внезапно, разом поднялись и, улетели.
Трудно сказать, о чём они думали в тот момент: возможно, о том, что недостаточно прочно построили своё жилище или неудачно выбрали место расположения постройки гнезда. Может быть, и о том, и о другом. А, скорее всего, они навсегда прощались с облюбованным, очень красивым, но несчастным для них местом. Виною разрушения гнезда вороны посчитали стихию, но мне от этого было не легче. Я испытывал огромную вину перед ними, и мне до глубины души было их очень жаль. Больше вороны не прилетали. Успокоился Ральф, и даже, как показалось, слегка загрустил.
Но в полдень, к всеобщей радости, оповестив всех нас обживающей суетой, прилетели соловьи.
А поздним вечером с черёмухи, разливаясь на всю округу, раздались столь долгожданные и любимые всем нам трели маленького, но талантливого пернатого певца так старательно, до забвения, поющего для своей возлюбленной.
Дворовая жизнь наладилась и вновь потекла своим обычным, прежним чередом.