Ночной концерт

Михаил Зеленко
     Есть  на  реке Чарыш одно удивительное  и  интересное  место.  Крутой  изгиб  реки  образует  плёс,  берега  которого  представляют:  с  одной  стороны – отпесок  с  большой  заводью  и  обратным  течением,  где  мы  всегда  останавливались  рыбачить,  с  другой,  противоположной – крутой  обрыв  с  омутами  и  воронками,  большой  глубокой  ямой  и  ярким  сочным  однократным  эхом.  Окаймлялся  плёс   (как  и  все  предгорные  реки  Алтая)  песчано-галечными  перекатами.              В  часы,  когда  временно  прекращался  клёв,  я  любил  экспериментировать  с  эхом,  с  этим  уникальным  природным  явлением,  под  впечатлением  которого  написал  небольшую  музыкальную  пьесу,  где  я  использовал  приём  извлечения  звука,  который  раньше  в  музыкальной  практике  не  применялся.  Детям  и  начинающим  гитаристам  эта  пьеса  нравится,  и  они  с  удовольствием  её  разучивают  и  исполняют.
     Но перенесёмся в начало восьмидесятых  годов  прошедшего  столетия.  Я  только  что  закончил  Барнаульское  музыкальное  училище  и,  как  истосковавшийся  рыбак,  конечно  же,  не  мог  отказаться  от  предложенной  отцом  поездки  с  ним  на  рыбалку,  да,  тем  более,  на Чарыш  с  его  красивейшими  и  живописнейшими  местами.  А  чтоб  не  терять  музыкальную  форму,  было  решено  взять  с  собой  инструмент – немецкую  концертную  гитару,  купленную  в  Барнауле  и  выбранную  по  моей  рекомендации  рано  ушедшим  из  жизни  другом  Виктором  Андреевичем  Зюбановым.  Гитара  отвечала  всем  моим  требованиям,  и  до  сих  пор  является  одним  из  лучших  и  любимых  мной  инструментов.
     Когда  мы  подъехали  к  своему  заветному  месту  и  вышли  на отпесок, то были поражены увиденным. На  противоположном  обрывистом  берегу,  не  совсем  вписываясь  в  ландшафт,  «красовался»  школьный  лагерь,  состоящий  из  нескольких  летних  домов,  каких-то  хозпостроек,  игровых  спортивных  площадок,  электрических  столбов  с  почему-то  горящими  днём  лампочками,  высоко  взметнувшим  на  шесте  реющим  флажком  и  большим  количеством  разновозрастной  детворы.  Вместо  уединения  нас  ожидало  многолюдное,  весёлое  и  шумное  соседство.  Рыбаки  поймут  наше  состояние.  А  дети,  с  характерным  для  данного  возраста  поведением,  со  смехом,  визгами  и  криками  плескались  в  воде,  плавали,  ныряли  с  берега,  загорали  на  песке  переката  и  играли  в  мяч.  По  Чарышу  курсировала  спасательная  вёсельно-надувная  лодка.
     «Да ты не переживай, они, за  день  наиграясь,  так  умаются,  что вечером рано лягут спать, будет тихо, вот тогда и  порыбачим, - успокоил,  скорее  всего,  сам  себя,  чем  меня, отец. - А чтоб время зря не тратить, давай перекусим,  подготовим  и  расставим  снасти  и  немножко  подремлем, а Шарик пока присмотрит, посторожит». (Отец, работая  машинистом  тепловоза  на  железной  дороге,  был  с  ночной  смены  и  нуждался  в  отдыхе).
     Небольшой,  но  уже  в  годах,  дворовый  пёс  Шарик,  как бы  в  подтверждение  отцовских  слов,  действительно,  старательно  со  всей  строгостью  и  ответственностью,  по-хозяйски  обежал  всю  подведомственную  ему  территорию,  часто  ставя  метки  и,  выскочил  на  песчаный  бугор.  Взъерошившись,  рыча,  рьяно  поскрёб  лапами  почву,  далеко  отбрасывая  её  назад  и,  бросив  взгляд  сначала  на  нас,  затем  на  ребятишек,  скорее  для  острастки  громко  гавкнул.                Услышав  в  ответ громкое грозное  эхо,  от  неожиданности  он  даже  присел,  попятился,  испуганно  ища  глазами  недруга.  Но, поняв,  что  кроме  него  здесь  больше  никого  нет,  а  отзвук – это  его  голос,  он  для  верности  гавкнул  ещё  раз  и,  окончательно  убедившись  в  этом,  гордо  поднял  голову,  победоносно  возвратился  к  нам,  всем  видом  показывая,  как  бы  говоря: «Ну  вот,  видите,  у  меня  всё  в  порядке,  не  беспокойтесь,  свою  работу  я  знаю,  что  от  меня  требуется,  я  всё  выполню.  Можете  на  меня  положиться».  И,  выбрав  под  кустом  удобное  место,  лёг.  Блаженно  потянувшись,   осторожно  положил  голову  на  песок.  Тяжко  вздохнув,  несколько  раз  чихнул,  видимо,  при  вздохе  частицы  ила  попали  в  нос,  и,  выдувая  в  песке  ямочки,  заснул.               
     Спал  он  крепко.  Во  сне  иногда  вздрагивал,  боязливо  подвизгивал,  нервно  мелко  тряс  лапками,  чуть  слышно  похрапывал.  Часто  от  укусов  назойливых  мух  или  паутов  он  сердито  рычал,  подскакивая,  пытался  поймать  пастью  увёртливых  насекомых,  при  этом  смешно  клацал  зубами,  но,  успокоившись,  вновь  ложился  и  тут  же  засыпал.  А  когда  они  его  уж  слишком  донимали – уходил  на  другое  место.  И  вновь  всё  повторялось.   
      Несмотря  на  все  эти  напасти,  ездить  на  рыбалку  он очень любил.  Уж,  каким  он  чутьём  определял,  сказать  трудно.   Бывало,  собирался  отец  по  делам  куда-нибудь  поехать,  он  и  ухом  не  вёл,  но  стоило  на  рыбалку – весь  преображался:  радовался,  визжал,  прыгал,  крутился, и как только  открывалась  дверца  автомобиля,  первым  запрыгивал  в  машину,  занимая  своё  место.  Шарик  хотя  и  был  «дворянином»,  но  был  псом  умным  и  по-своему  красивым,  дожил  до  глубокой  старости  и  умер  своей  смертью.               
      Пообедав,  настроив  и  поставив  снасти,  мы  подпушили  и  поправили  здесь  же  лежащее  заготовленное  и  оставленное  кем-то  сено, расстелили  плащ-палатку  и  легли  отдыхать.               
      Отец уснул сразу, а я, покрутившись,  достал  транзисторный  радиоприёмник – верное  и  испытанное  средство  для  сна,  настроил  на  радиостанцию «Маяк» и,  слушая  вначале  новости,  затем  популярную музыку в исполнении  оркестра  под  управлением  Поля  Мориа,  вскоре  тоже  незаметно  заснул.               
      Когда  мы  проснулись,  то  был  уже  вечер.  Дневной  ветерок  стих,  а  раскалённое  солнце,  весь  день  сиявшее  в  голубом  безоблачном  небе,  оставив  позолоту,  устало  уходило  за  горизонт.  Повеяло  вечерней  свежестью.  В  воздух  взметнулись  тучи  крупных,  но  тощих  рыжих  комаров.  На  реке  стало  тихо,  «заиграла»  рыба. Поужинав,  мы  переоделись  в  тёплую  одежду  и  намазались  противокомариной  мазью  «Дэта».               
      Незаметно смеркалось. В густом, тёмно-синем небе  зажигались  звёзды,  а  на  востоке  над  горизонтом  показался  огромный  едва  различимый  бледно-розовый  диск  луны.  В  лагере  дали  отбой.  Отец  взял  фонарик,  пошёл  осматривать  снасти,  а  я  решил поиграть  на  гитаре.               
      В  заранее  выбранном  месте  я  разжёг  небольшой  костёр  для  отпугивания  кровожадных  насекомых  и  сел  на  лежащий  полузасыпанный  песком  ствол  дерева,  вынесенный  когда-то  на  берег  большим  весенним  половодьем.  Взяв  инструмент  и,  немного  разыгравшись,  стал  повторять  выученные  за  время  учёбы  произведения,  включая  и  некоторые  свои  собственные  сочинения.  Всего  в  моём  репертуаре  было  чуть  более  шестидесяти  разных  по  стилю  и  жанру  пьес - зарубежных,  русских,  советских  композиторов  и  неизвестных  авторов,  охватывающий  период  от  эпохи  Возрождения  до  наших  дней.               
      Играл  я  с  вдохновением,  почти  без  ошибок,  полностью  погружаясь  в  музыку.  Заполняя  окрестность,  эхо  усиливало  и  разносило  вокруг  звуки  гитары,  напоминая  огромный  концертный  зал.  Играть  было  одно  удовольствие.         Время  пролетело  незаметно.  Догорели  угли  костра.  Взят  последний  аккорд.  Я  поднялся  с  бревна.  Вдруг,  с  противоположного  берега,  раздались  дружные  и  громкие  аплодисменты,  чего  я  никак  не  ожидал,  ведь  я  был  твёрдо  убеждён,  что  дети  спят  и  что  кроме  отца  да  Шарика,  меня  никто  не  слушает.  Но  оказалось  совсем  не  так.  Всё  это  время  обитатели  пионерского  лагеря,  несмотря  на  агрессивность  комаров,  тихо   сидели  по  всему  берегу,  не  выдав  ничем  своего  присутствия,   и   слушали  мой  концерт.  На  душе  было  двойное  чувство:  что  тебя  тайно  подслушивали,  и  что  ты  хорошо  играл.  А  дети  продолжали  рукоплескать,  просили  поиграть  ещё,  научить  играть  их  на  гитаре,  приглашали  в  гости.               
      Неожиданно в  кустах,  нарушив приятную  постконцертную  обстановку,  раздался  пронзительно-громкий,  раскатистый  лай  собаки,  и  на  речной  отпесок  проворно  выскочил  проснувшийся «сторож».               
     Озираясь  по  сторонам,  глядя  то  на  отца,  спокойно  сидящего  у  закидушек,  то  на  меня,  слегка  взволнованного,  с  гитарой,  то  на  ребятишек,  искренне  и  от  души  хлопающих  в  ладоши,  он  никак  не  мог  понять,  что  здесь  происходит  и,  недоумённо  смотрел.  А  когда  разобрался,  то  виновато,  как  бы  извиняясь,  низко  опустил  голову – побрёл  обратно.  Что  ж,  и  на  Машку  бывает  промашка…               
      Я  подошёл  к  отцу.               
      «Молодец!  Хорошо  играл,  как  по  радио,  я  и  сам  заслушался.  У  тебя  на  закидушке  клевало,  но  я  не  стал  тебя  отвлекать,  решил  не  мешать.  А  ребятишки  и  взрослые  с  самого  начала  твоей  игры  собрались  на  берегу.  Ты  из-за  костра  их  не  видел,  а  я  наблюдал.  Смотрелся  ты,  как  настоящий  артист!  Молодец!».               
      На  часах  было  два  часа  ночи.  Дети  нехотя  потянулись  в  лагерь,  а  я  пошёл  относить  инструмент.  В  след  мне,  на   закидушке,  неожиданно  зазвонил  колокольчик,  напоминая,  что  меня  давно уже ждёт так долгожданно-манящая и пленительно-завораживающая  рыбалка  и  что  пора  начинать  ловлю.