Сан-Торас
Издаю в США единственный в мире глянцевый литературный журнал.
Редактирую каждый месяц 300 страниц и думаю: надо взять интервью
сначала у Воннегута за его прекрасно-бесполезную «Колыбель для кошки»,
потом у Шекли за его безумно-утопическую «Планету Транай»
и у Рея Брэдбери за непроходящую к нему любовь с детства.
Разбиваю свои журнальные рубрики на пять литературных тем:
Первая – о русских прижизненных лауреатах «Букера». Мой журнал учредил денежный приз и публикацию за лучшее произведение русскоязычного автора.
Летаю в Москву на семинары. Скучно.
Вторая рубрика о современных американских писателях, с которыми предстоят встречи.
Интересно.
Третья – современная европейская литература. Подождет полгода.
Четвертая тема – китайские писатели. Люблю выборочно.
Пятая – японская поэзия, что называется, для собственной услады.
Сборник японских танка, например, «Сакура в цвету», могу родить за день и собственноручно проиллюстрировать за ночь – сутки пролетят под лейт-мотивом:
«пьешь сакэ и грезишь о сакуре».
Задача моих рубрик – поднять тиражи и дать читателям представление о современной
мировой литературе. Правда, они получат мое представление, но никто не мешает
обзавестись собственным – выбор есть.
А способность сделать выбор есть критерий нашего ума и барометр нашей судьбы.
Моя, во всех отношениях гуманитарно-воспитанная, секретарь Элизабет должна
связать меня с Куртом Воннегутом.
Красотка Элизабет зажигает в высшем свете, тасуясь по ночным клубам и элитным вечеринкам. В Нью-Йоркскую полночь ее встречают престарелые миллионеры на длинных лимузинах, напоминающих дикарские каноэ.
Они рассекают скоростные хайвеи и, кажется, если приоткрыть окна и выпустить весла,
то лимузины пройдут по Гудзону вдоль Манхеттена и причалят где-нибудь на пятьдесят
седьмой, около Централ парка.
Стройные негры в белых таксиданах распахнут перед прекрасной Элизабет лакированные
двери. Красотка выпорхнет из прохладного салона и, блеснув порцелановой новинкой,
растворится в теплой нише ночного Манхеттена. Даже под утро в кулуарах 42-ой стрит
прижимистого обывателя ожидает широкая индустрия мелких наслаждений, где точки
общепита на все вкусы пульсируют круглосуточно.
Хозяева злачной жизни приглашают Элизабет в гламурные рестораны и там, среди
фонтанов и дичи, в ореоле ее красоты они прожигают ночь.
Элизабет энергична. У нее информативный взгляд и, почти забытая на лице, улыбка.
Выкурив яблочно-марихуановый джойт, она связала меня наконец с Воннегутом.
Мы говорили о России, о литературе, о Довлатове.
Курт обрисовал его ярче, чем Олейников в своем «Пире» – друг, а Довлатова подал,
как симпатягу-пьяницу: «Нашел червонец, пропил» – алкаш с шармом.
Веллер повестнул про «Ножик Сережи Довлатова» мелочно, завистливо, придирчиво
и многословно. Он уцепился за этот ножик, с икающим суффиксом, с нежным именем
«Сережа» – тяни! И таки выехал на Довлатове!
Бродский бы уже валидол сунул под язык от такой картинки.
Воннегут сказал, что рассказ «Представление» совершенен с точки зрения писательской
и прекрасен с человеческой. Мне захотелось его обнять, будто похвалили моего папу.
Воннегут подвел к тому, что назначение писателя – служить охранной сигнализацией
для человечества, и мы договорились о встрече.
Оказалось, философ и фантаст черпает вдохновение на Гавайском Архипелаге.
Ура! Культовый писатель века согласен на интервью.
А хоть бы и весь архипелаг пять миллионов лет тому возник из извержений тихоокеанской лавы специально для этой сакраментальной встречи!
Крис, Элизабет и я спонтанно собрались на Гавайи.
После коварных терактов, взорвавших нью-йоркские близнецы-небоскребы,
аэропорты Америки приобрели ухватки совковых КПЗ.
Нас разували, рентгеном прощупывали телеса и саквояжи, изымали подозрительные вещи.
Босоногие граждане США дисциплинированно строились между серыми пластмассовыми
мисками, отыскивая свои пожитки.
Экзекуцию обыска смягчало тихое «спасибо» за бдительную заботу о всеобщей безопасности.
В моей сумке таможенная служба обнаружила шестнадцать зажигалок! Кто мог подумать?!
Этот бездонный саквояж засасывал в свои потайные днища саму жизнь!
Вот почему вечно нечем прикурить! Даже профессионалы вспотели, ныряя за моими
раритетами! Конечно, если для каждого прикура применять металлоискатель,
то и спички ни к чему.
Гуманный аэропорт допускал передачу изъятых вещей в багаж, но мы не рискнули,
боясь опоздать. Бог с ними! Пожертвую коллекцией ради скорейшей встречи с Куртом.
У терминала оказалось, что рейс отложили. Вау! Можно было бы сохранить зажигалки!
Через час наш лайнер взял курс на Гавайи. По салону запорхали в коротких юбках пожилые, преувеличено-вежливые стюардессы.
Иллюминаторы затянули черной пленкой и включили телевизоры, в которых на шесть часов лёта завелся старый сериал.
Время до прибытия увеличивалось с каждым часом, казалось, самолет дрейфует вечность.
Отковыриваю пленку, за оконцем плавно поплыли кучевые облака, наскакивая плотными
клубнями друг на друга.
Наконец-то среди аквамариновых вод Тихого океана забрезжила гавайская земля!
Турбулентность утрясла безвкусную замазку перелетного обеда, и мы под аплодисменты* приземлились на согретый солнцем остров.
Вот где обитает мой долгожданный Воннегут!
Вот она – лучшая климатическая зона на планете!
Ласковые ветра, соленые волны и самый короткий рабочий день в мире!
Сами Боги выбрали бы этот Архипелаг для своего земного отдыха!
А правда, что на Гавайях самый короткий трудовой день? Да! Всего 4 часа!
Возможно, поэтому самая длинная на планете жизнь... догадались? Да, здесь!
Живут почти 100 лет! Здравствуй, рай!
Выход из аэропорта, гостиничный номер, лоджия с видом на океан.
Джакузи и сауна, само собой, в понятиях здешних стандартов.
Каковы же привилегии, если таковы стандарты? И какова расплата за наркотик комфорта?
Какой разврат! Какой соблазн! И как после этого впрягаться в борозду трудодней?
А природа! А погода! А гавайская публика цвета молочного шоколада?!
Мужчины и женщины ходят в цветочных гирляндах с головы до ног!
А походки девиц?! Неземное покачивание бедер убаюкивает прямо посреди тротуара!
На эти задницы можно медитировать!
В блестящих окнах педикюрных салонов, растопырив пальцы ног, сидят мускулистые маори и благоухающие мавры.
А женщины с маникюрами такой длины, что Конфуций, взглянув на сие, протаранил бы на фиг свою гробницу!
Ах, Гавайи! Ох, Гавайи! Зачем вы так далеки от России, и зачем мы отдали Крым?!
Мы обсудили с Крис разницу между Архипелагами Гулагским и Гавайским.
Боже мой! Что Россия вытворяет со своей жизнью?!
И – о, Господи! Как обустраивают эту жизнь американы!
Ну за что? Ну почему мы должны мужественно страдать?
Чей злой гений завис над нами? Что за горделивая услада в вечных муках и жертвах?
Мне разонравилось страдать! Хочу нахально обожать комфорт!
Хватит! Мы уже вкусили мук! С этой минуты меняю русские вкусы на гавайские!
Тот Архипелаг на этот! Ту зрелось на эту старость! На эту прелестную старость, которая
выглядит так, что чуть ли не соблазняет.
Боже, ежели старость здесь соблазнительна, то, видимо, молодость просто рвет мозг!
Поджарые бабки носятся по океанским волнам на сервинговых досках, щеголяют в шортах
и майках, а вечерами тасуются в казино и ночных клубах.
А инвалиды ездят на таких роскошных колесницах, что впору прокатиться!
Однако, мы сюда не за этим.
Элизабет на связи, она сообщила, что писатель пригласил в свои пенаты и
просит подождать его в обществе девицы-секретаря.
– Можно мне «пошапаться» по сувенирам? – лепетнула Элизабет, делая бриз своими
синтетическими ресницами. Получив кивок, она, мурлыкнув, исчезла.
Мы с Крис взяли напрокат красные мотоциклы и рванули через туннели в кратерах
по указанному адресу.
Хижина и гирлянды
Среди дымящихся вулканов простенькое жилище Воннегута, почти как домик
дядюшки Тыквы, торчит в кольце архипелага.
Навстречу вышел неожиданно-молодой, гладколобый, не очень черный «мавр» и
представился секретарем писателя.
– Меня зовут Кана, – сказал он.
Мы вошли в более чем скромный кабинет Курта.
– Это нужда или причуда? – глазами спрашиваю Крис.
За столом полунагая помощница писателя в гирляндах из сиреневых цветов от тонкой,
коричневой шеи до проколотого розовой жемчужиной пупа.
Вот, собственно, почти и весь гардероб.
– Айолана, – улыбнувшись, кивнула она. – Мое имя означает – летающая.
– Кана, наверное, тоже что-то означает? – спросила Крис.
– Да, это имя полубога Мауи, который мог принять форму веревки.
Гм... Жемчужины в пупе и крупных сосках не особенно располагают к беседе о Богах.
Что-то не так...(в доме Облонских)... Воннегут своим убранством и окружением явно
не походил на самого себя.
Он не пил кофе из фарфоровой чашки, не имел заваленных книгами полок.
Вокруг диковинные ракушки с перлами, пара курительных трубок и какие-то океанские
поделки – не кабинет, а сувенирная лавка.
Если не знать биографии Гогена, предпочетшего остров Таити городу Парижу,
то стиль жизни Воннегута выпадал из человеческого.
Неужели в часы досуга писатель предается отдыху прямо на плетеных циновках,
разбросанных по всей хижине? И этот мгммм... секретарь, с торчащим фаллосом,
обрамленным такой же, как у секретарши, гирляндой. Целую икебану нацепил!
Кана пригласил подождать Воннегута за столом, накрытым по-японски на полу.
Мы разложили традиционные деликатесы из русского магазина.
Айолана сообщила, что гавайцы сохранили в оригинале национальное блюдо –
«водяной картофель», которое выращивают на специальных плантациях.
Они говорили между собой по-гавайски.
Крис поинтересовалась их алфавитом и узнала, что он самый короткий в мире!
Всего 12 букв!
– Я вижу здесь все супер-мировое! – загружаюсь я ожиданием Воннегута.
– Семь гласных и пять согласных, – кивнула Айолана.
– А как образуется множественное число? – спрашиваю, незаметно разглядывая ее.
– Простым повторением слов, – мелькает жемчужными сосками Айолана, – вода, например, будет вай, а много воды – вай, вай!
– А сколько насчитывает весь словарный запас?
– 25 тысяч слов!
– Ого! – нахваливаем мы гавайскую лингвистику, вот тебе и мумбу-юмбу!
– У вас много гласных оттого, что климат теплый, – заметила, имитируя акающие
гавайские звуки, Крис. – Распахнешь рот – тепло, и горло не простудишь! А у северных народов множество согласных, речь отрывиста, слова произносятся рыками, потому что мороз. Южане обычно и поют лучше северян.
Мы боролись с голубовато-крахмальной жижей, в которую надо было макать вялые,
будто пережеванные всеми островитянами, коричневые листья.
– А почему технически северные народы развиваются быстрее южных? – спросил Кана.
– Им сложнее добыть пищу и одежду, – улыбнулась Крис, – они прикладывают больше усилий.
– А как же живущие в теплом климате греки так преуспели? – наливая вино,
спросила Айолана.
– Они придумали соревнования, – не задумываясь ответила Крис. – Греция – родина Олимпийских игр. Соревнование активизирует стремление к совершенству, а у эллинов состязались не только спортсмены, но и философские школы.
Кана предложил десерт. Перевожу взгляд с маленькой, скользкой лепешки безвкусно
ванильного риса на часы. Воннегута все нет. Рискнув, кладу лепешку в рот.
Если зайти в магазин «Рос» и, сойдя с ума, сожрать ароматизированную свечу –
эффект будет тот же.
Айолана, прикончив десерт, взобралась на деревянный письменный стол и
довольно страстно сплясала национальный танец «Хвала солнцу и еде».
Она потребовала, чтобы мы встали и повторяли за ней движения ритуального танца.
Каждый жест имел свое пояснение, означая фрагмент легенды или исторического эпизода.
Осмысленность танца делала его легким и приятным, кровь во мне забилась в гавайских ритмах и внутри замутилось такое терпкое чувство родства с этим народом, с его природой и культурой, что хоть иди целоваться.
Айолана и «мавр» продолжали говорить между собой на гавайском.
Думаю, лучшие поэты земли – это дикари и аборигены!
Даже в обыденной речи они используют такие метафоры и ассоциации, какие прагматичный европейский ум может встретить только в сонетах своих лучших певцов.
Во время танца теплота разлилась по телу, ванильная лепешка согрела желудок, появились фривольные мысли.
Кана, скрестив ладони на своем выдающемся фаллическом цветнике, преданно любовался
прекрасной Айоланой. Хммм… так, пожалуй, изнасилуешь кого-нибудь.
Поднимаясь, смотрю на часы, стрелки пляшут и подмигивают:
– Пора.
Айолана, спрыгнув со стола, предложила мне трубку отменной марихуаны.
Не закурив, втягиваю ноздрями запах – сорт «Блудрим», расслабляющий.
– Господин Воннегут говорил мне, что читает здесь курс в университете? – задаю
вопрос уже стоя в дверях.
– Да, – кивает она, – у него скоро начинается семинар со студентами.
Наверное, он, как обычно, задержался, у нас на Гавайях пять университетов.
Направляемся в университет пешком.
– Студенты обычно подрабатывают тем, что демонстрируют для туристов костюмы
племен и быт островитян, – взглянув на них, говорит Кана.
– А сколько им платят?
Он смотрит на меня, шевеля толстыми красивыми губами:
– Им платят за это ..ммм.. 200 долларов в месяц!
– А остальное куда идет?
– Остальное забирает церковь и ...
– Вот это дерево называется железным, из его древесины гавайцы делают крюки для
рыбной ловли, – перебила Айолана.
Мы остановились, чтобы погладить кожу железного дерева.
– А еще есть гуляющие деревья, – сказала она, – они передвигаются за идущим.
Меня вдруг прошиб, ставший актуальным, вопрос:
– А как на острове обстоит дело с культурой безопасного секса?
– Ооо! – оживился Кана, – система предохранения у нас теперь на уровне.
– Что значит «теперь»?
– Когда на остров прибыл белый капитан Кук, аборигены приняли его матросов за богов.
Женщины ушли на суда, чтобы зачать богоподобных детей.
Они не знали, что до этого экспедиция Кука уже заразила сифилисом Таити.
– А разве капитан не пытался противостоять половой вакханалии своих подчиненных?
– Пытался! – кивнул Кана, – но оказался бессилен. Когда через десять лет он вернулся
на Гавайи, то увидел островитянок с проваленными носами и таких же детей.
Тогда гавайцы ритуально съели внутренности капитана Кука, полагая таким образом
остановить мор. Они хотели приобрести его силу.
– Приобрели?
– Нет, – покачал он головой, – вскоре из четырехсот тысяч гавайцев осталось
всего сорок тысяч человек.
– Да?! Каннибализм не помог аборигенам, – вздохнула Крис. – А что мы знали об этом?
Только то, что спел Высоцкий: «Почему аборигены съели Кука? Тара-тата-та, молчит наука».
Вот почему!
Кана указал на необычные растения.
– Представьте, – улыбнулась Айолана, – здесь ведь почва вулканическая, само по себе
ничего не растет, а зерна этих растений занесли сюда птицы в своих желудках.
По дороге мы заглянули в хижину Гавайского вождя. На стенах висели портреты
самого вождя и его жен с выбитыми передними зубами.
– Правда, красиво? – спросил Кана. – В знак скорби о вожде его женам надо выбить зубы,
(он показал на пальцах) два передних.
Смотрю на это «правда красиво» и думаю: здесь, как и везде, более всего страдали
женщины. Люди – это млекопитающие животные, в любой цивилизации сильный пол
заставляет служить себе слабый.
– Гавайские женщины могли сделать выбор, – как-то возбужденно произнес Кана. – Если вождь погибал, то участь его жен оставалась неоднозначной: можно было забить их
палками (поглядываю на него – на лбу испарина, на виске сигналит жилка, будто голова
сейчас взорвется, как герметическая скороварка), еще их можно было живыми закапывать в могилу, – мечтательно произнес он, – вместе с господином, или просто сбросить с кратера на острые камни.
– Мда...какая толерантность и демократия выбора, – поежилась Крис.
– А вы бы чему отдали предпочтение? – улыбаясь, спросил Кана, незаметно дотрагиваясь
до ее руки.
– Чему? Ну, естественно, спалить к чертовой матери всю деревню! – не обратив внимания
на его манипуляции, воскликнула она.
– Вы феминистка? – отрывисто дыша, спросил Кана.
– Нет! Мазохистка! Меня устаивает выбор лететь головой вниз на камни
или лежать в гробу в обнимку с покойником!
Я беру ее под локоть и подталкиваю к каноэ.
Мы сели на жесткую скамеечку, направив желтый нос лодки в сторону университета.
Чем не лимузин? Лодочка качнулась и скользнула под низковисящий мостик,
чернокожий Харон, орудуя веслом, громко стукнулся головой о торчащую балку.
Крис кинулась на помощь, мы чуть не перевернулись. Айолана захохотала, объяснив,
что у них такая шутка. Прикололся, значит, канойщик? Врезать бы ...
Но Крис мирно села на место и, залюбовавшись природой, сказала:
– Вот ушлые американцы! Практически бескровно забрали себе все Гавайи.
– Да, – кивнула Айоланта, – они предложили островитянам деньги под залог земель.
– Еще бы! Манхеттен купили за 16 долларов, а Гавайи, наверное, и того меньше?
– Вы считаете, что их обманули? – прищурился Кана, и лицо его сделалось прямо-таки
свирепым. Крис кивнула:
– Вы же понимаете, что бизнесмены имели дело с гавайцами, в лексиконе которых не могло быть таких слов, как контракт, налог, расписка, они же простой гвоздь принимали
за колючку железного дерева.
– Вот это в точку, – засмеялась Айолана, – они закапывали гвозди, чтобы те прорастали
железными ветками. Последний кровный принц острова отдал американцам свои земли и парк, чтобы те больше не брали с него налогов. Принц оставил за собой должность смотрителя парка, попросту уборщика. Очень жаль, но его показывали туристам: вон гавайский принц, подметает свой бывший парк.
Мы причалили и вышли из каноэ, на берегу татуированные парни изображали танец войны.
– У меня есть такие же татуировки, – сказал Кана и вдруг оголил свой ялдык!
– Ничего себе, – спокойно сказала Крис, взглянув на него, – раньше татуировали
рыбьей костью, обмакивая ее в такую гремучей смесь, что многие умирали от заражения
или потери крови.
– Что поделать, – пожала плечами Айолана, – устрашающие татуировки лица и языка
необходимы, чтобы отпугивать врагов!
Танцоры, с обмотанными сухой травой бедрами, грозно размахивали палками, а в финале
танца, в момент кульминации, грозно показывали языки.
Все кругом веселились, стуча в такт бамбуковыми копьями. У Крис задрожал подбородок:
– Ненавижу этих белых! Их пугают высунутыми языками, а они в ответ из пушек...
Кана подошел к ней вплотную:
– Здесь под кокосовой избой есть подземный ход из железного дерева, – он взял Крис
за руку.
Позвонила Элизабет, не выпуская их из виду, выхожу за дверь, чтобы поговорить с ней:
– Где вы? – громко дыша в трубку, закричала она.
– Не кричи, я тебя слышу.
– Где вы находитесь?
– В кокосовой избе и...
– Уходите оттуда! Это не секретарь Воннегута!
– А кто?
– Маньячелло какой-то! Он изображает из себя, он опасен... Я потом все объясню! Уходите!
Нажимаю кнопку Крис. Она откликнулась, увидев меня на экране своего телефона.
– Извинись и быстро выйди.
– Я хочу посмотреть подземелье!
– Мне повторить?!
По дороге объясняю ей, что произошло.
Через четверть часа мы катим в туннелях кратеров, перекрикивая ветер по-гавайски:
– Как будет вода?
– Вай!!! Ха-ха-ха!!!!
– А много воды?
– Много воды? – Вай, вай, вай!!!
– Элизабет назначила встречу с Воннегутом в Хемшене, в феврале! – кричу я Крис.
– В феврале?!. Ура!!! – долетает сквозь ветер. – Значит, будет продолжение!!!
Мы ударили по газам и рванули за гавайским ветром, обгоняя друг друга.
ПРИМ. АВТОРА_______________________________________
*«…и под аплодисменты мы приземлились на согретый солнцем остров» –
приземление дальних рейсов обычно проходит под овации пассажиров.
ПО гавайским следам http://www.stihi.ru/2012/04/16/9346