Четвёртый этап, 4, 1. Родная Природа

Луцор Верас
       Лето 1951 года было для меня особенным – я закончил четвёртый класс. Четвёртый класс в начальной школе был выпускным. Мы сдавали экзамены по всем предметам, и я сдал их на «отлично». Я стал другим – я изменился. Пройден ещё один этап в моей жизни. Надо было решать, в какой теперь школе мне предстоит продолжать учиться. До Царе-Константиновки двенадцать километров. Поезда на разъезде останавливаются редко. Часто надо было садиться на поезд и прыгать с него на ходу. Это связано с угрозой для жизни. Мать решила, что лучше будет, если я буду учиться в Вершине. До Вершины семь километров. Ходить в Вершину далеко и тяжело, но безопасно.
     В это лето у меня было больше свободного времени, так как подросла сестра Валя и могла выполнять часть работы по хозяйству. У меня появилось больше свободного времени и возможность уделить это время природе. Это было замечательное лето в моей жизни! Я стал замечать красоту Природы. Небеса, тучи, дождь, деревья, трава и цветы,  жучки и паучки, звери и птицы, всё настолько прекрасно, что вызывает неугасающий восторг! Не знаю, каким словом выразить свои чувства русским языком. «Восторг» и «восхищение» – слова плохие, ибо в них информация противоположная той, которую подразумевают люди. Восторг – высший, восходящий торг. Восхищение – восходящее хищение, максимальный способ похищения психической энергии.
     В это лето на разъезде не было пастуха, поэтому коров пасли дети. Коллективом пасти коров приятно, тем более – детям. Мы же играли в разные игры. Вдоль железной дороги земля давно превратилась в целину. Здесь произрастало множество дикорастущих съедобных трав. Таких как: пастушья сумка (укр. – грыцыкы); козлики (съедобный молочай – огромный одуванчик); васильки (дикорастущий базилик – множество видов); фиалка (на корнях есть плоды – молодые – съедобные, а созревшие – ядовитые), и проч. Васильков всегда растёт великое множество, и когда их много покушаешь, тогда язык приобретает тёмно-багровый цвет.
     Были и иные развлечения:
     В дымоходах на казарме галки вили гнёзда, ухудшая тягу в печных трубах, поэтому галок называют трубочистами. Люди разоряли эти гнёзда – то была вынужденная мера. В гнёздах были птенцы. Птенцов на воспитание забирали себе дети. В то лето я тоже взял себе галчонка. Называли мы их просто – «Галя». Птица привязывалась к тому, кто её выкармливал. Кормили мы галчат червяками и гусеницами, которых в посадке было много. Даёшь пищу галке и говоришь: «Галя, кг-е, кг-е». Галя громко отвечает: «Кг-е-е! Кг-е-е!». Начав летать, галка сама обеспечивала себя пищей. Стоило громко позвать её, – Галя, кг-е-е! Галя, кг-е-е! – как через минуту она отвечала мне, – Кг-е-е! Кг-е-е! – прилетала и садилась мне на плечо. Галя любила путешествовать. Я иду в поле, а Галя сидит у меня на плече или летит рядом со мной. Иногда Галя приносила блестящие вещи – колечко, маленькие ножницы или ещё что-нибудь в этом роде. Тогда приходилось идти и разыскивать хозяина вещицы, которого моя Галя обворовала.
     У мастера железнодорожных путей был сын Лёня. Он немного старше меня. Жил и учился он где-то в городе, а на лето приезжал домой. У него тоже была галка. Однажды из Волновахи приехал кассир и привёз зарплату рабочим. Кассир сидел в квартире мастера за столом, у открытого окна. Кассир занимался своими делами, а на столе лежали бумаги и деньги. В комнате кассир был один. Вдруг прилетела и села на подоконник крупная птица – галка. Мастер удивился. Галка прыгнула на стол, взяла клювом крупную купюру денег и улетела. С криком «Меня ограбили!»  мастер выскочил во двор. Минут через пять во двор пришёл Лёня и спросил у кассира, протянув ему злополучную бумажку: «Это ваши деньги?».
Галки живут у людей до осени, а потом улетают к своим сородичам и больше не возвращаются.
До 1970 года в Украине не было тибетских кольчатых горлиц. У нас были только перелётные горлицы-турчанки. Турчанками я их называю потому, что они «турчат» – тур-р-р, тур-р-р. Мне этот звук нравится, он вызывает у меня чувство ласки и нежности к этим птицам. В этом звуке слышна любовь к Природе и лёгкая грусть о чём-то таинственном. Кольчатые горлицы стонут – мне это не нравится. В то лето я подобрал птенца горлицы-турчанки. Я ещё не знал, что птенцов подбирать нельзя, так как родители птенцов следят за ними и подкармливают. Горлица жила у меня до конца лета. В конце лета горлица улетела, а через три дня вернулась домой. Через неделю горлица снова улетела на целых две недели. Снова прилетела горлица к нам, побыла с нами пару часов и улетела к своим собратьям. В конце лета горлицы покидали Украину, отправляясь в тёплые края. Прилетела наша «турчаночка» и стала кружиться над двором. Её сородичи летали рядом. Сделав несколько прощальных кругов над нами, турчанка улетела со своими сородичами в Африку. Она окунулась в трудную жизнь перелётных птиц. Мне эту благодарную птицу больше не придётся увидеть.
      Был у нас пёс «Букет». Назвали его так потому, что он был пятнистый и разноцветный. Пёс привязи не знал – был вольным псом и мотался он, чёрт знает где. Мотаться он мотался, но обязанности свои исполнял отлично. Стоило во двор зайти чужому человеку, или же я громко позову Букета, как он появлялся вдруг неизвестно откуда. Мне ещё придётся в жизни держать собак. Держал я их на воле. В благодарность за это, они исполняли свои обязанности отлично и были настоящими, самоотверженными друзьями.
А ещё у нас жили чудесные создания – ягнёнок Майя и козлёнок Роман. Майя была буро-красной окраски, а Роман – серый.
      В те времена в украинцев ещё существовал национальный обычай по предварительной договорённости отправлять на некоторое время детей к своим родичам или к хорошим знакомым. Обычай этот хорош тем, что дети находились под присмотром заинтересованных в том своих людей, а не чужих, занятых собственными проблемами развлечений в пионерских лагерях. Они, хоть и пионерские, но всё же «лагеря». К нам из Новотроицка на лето приехал мой двоюродный брат Юрий, а незадолго до приезда Юрия пару недель у нас гостил сын маминой подруги из Царе-Константиновки. В полдень я спросил Юрия:
      – Хочешь увидеть концерт? – пойдём со мной.
Надо было нести воду Майе и Роману. Они уже подросли и были очень интересными. На лугу, на приколе на длинных верёвках, паслись наши милые животные. Сначала я пою водою Майю. Она днём была спокойной, а вечером преображалась. Затем я подношу воду Роману. Он опускается на колени и пьёт из ведра воду, а я начинаю петь по-украински:
      – Ой, Романе, моє серце, остав води – хоть відерце. Бо нерідну матір мою – буде бити – добре знаю….
      Роман прекращает пить воду, поднимается, становится на задние ноги, согнув передние ноги в коленях и поджав их к своей груди, начинает танцевать. На задних ногах Роман ходит вокруг ведра, подпевая при этом мне в унисон: «Мэ-э-э. Мэ-э-э».  После танца Роман опускался на колени и допивал воду. Удивлённый Юрий спросил меня:
      – Ты его дрессировал?
      – Нет, так само по себе получилось. Я всегда ему пел. Он не с первого раза стал танцевать и подпевать.
      Люди так устроены, что не верят в то, что для них непривычно. Только мудрый человек не будет ничего отрицать, ибо мир необъятен и неповторим, как неповторимы в нём и события.
      Была у нас кошка Мурка. Кошка была рослой и особенной. Её знали все жители разъезда. Она ходила на охоту в степь. Приносила с охоты сусликов, крыс и других животных, которые были ей под силу. Однажды она притащила зайца. Убить и притащить такого крупного зверя – событие невероятное. Мурочка свою добычу всегда предлагала мне. Я её за это благодарил и хвалил за ловкость. Если Мурочка приносила добычу ночью, то она клала свой трофей у окна землянки и громко звала меня. Мне приходилось просыпаться, выходить из землянки, рассматривать добычу и хвалить Мурочку. После этого Мурка отгрызала добыче голову, а тушку отдавала своим котятам. Люди держали свиней и, как следствие, у них во дворах заводились крысы. Люди приходили к нам и просили дать в помощь нашу Мурку. В таком случае я брал на руки Мурку и шёл в чужой двор. Однажды пришла женщина и попросила помочь ей избавиться от большой крысы. Я взял на руки Мурку и пошёл с женщиной в её двор. Мы подошли к сараю. Женщина взяла ведро с едой для кабана и вылила содержимое ведра в деревянную кормушку. Кабан начал есть, но в этот момент из тёмного угла сарая выскочила огромная крыса. Крыса бросилась к кормушке, а кабан отскочил в сторону. Мурка с моих рук прыгнула сверху на крысу. Завязался кровавый шумный бой. Мурка с крысой дралась долго – во всяком случае, мне так показалось. Мурка крысу убила, но сама она была сильно изранена. Три дня после этого боя Мурка отлеживалась, залечивая свои раны. У меня проблем с крысами не будет, так как из того двора, в котором я поселяюсь жить, крысы делают массовое переселение – они уходят добровольно, освобождая для меня жизненное пространство. Я не знаю, по какой причине это происходит, но это происходит.
      Конец дня – наступает вечер, а он так прекрасен! Алое солнце пересекает горизонт, стараясь скрыться, дабы передать власть над Землей звёздам. Замолчали птицы, устроившись на ночлег. С поля возвращается стадо коров. Наша корова последние сто метров до своего дома уже бежит и мычит, приветствуя свою хозяйку. Корова добегает до бочки и пьёт прохладную воду. Сейчас мы дадим ей сочную и жирную траву с люцерной. Корова будет кушать, а моя мать – освобождать отяжелевшее от молока её вымя. Телёнок напьётся молока, а мы поужинаем простой нехитрой селянской едой.
      После ужина мы усаживаемся во дворе на переносных скамеечках и лузгаем семечки в ожидании концерта. Букет усаживается напротив нас, смотрит на нас своими лукавыми глазами и помахивает хвостом. Вечерние концерты всегда начинались по одному и тому же сценарию, поэтому Букет прекрасно знал, что будет дальше, но сейчас он делает вид, что ничего не знает и ничего не ожидает. Внешне Букет был спокоен, но рыскающие по сторонам глаза и подрагивающий хвост выдавали с головой его напряжённое ожидание. Корова с телёнком тоже посматривают на нас в ожидании концерта. Букет в напряжении, но мордашка его продолжает выражать беззаботность. С двух сторон к Букету медленно и осторожно приближаются Майя с Романом. Внезапно и одновременно они набрасываются на Букета, пытаясь с двух сторон спрессовать его своими лбами. Букет вовремя подпрыгивает вверх, а Майя с Романом сталкиваются лбами. Букет с лаем набрасывается на них и вся троица начинает носиться по двору. Мы громко хохочем, а корова перестаёт жевать свою жвачку  и с интересом наблюдает за расшалившимися друзьями. Майя вскочила на землянку и помчалась по крыше – Букет за ней вдогонку. Роман стал за угол пристройки – ждёт. Майя спрыгнула с крыши землянки и проскочила мимо Романа, а Роман из-за угла встретил налетевшего на него Букета своими рожками. Теперь Букет гонится за Романом, а Майя преследует Букета. Сообразив, что гоняться за Букетом бесполезно, Майя вновь взбирается на крышу землянки, проходит до окна и сверху ждёт удобного случая. Роман, сообразив, что надо делать, мчится мимо окна. Сверху на Букета прыгает Майя, и расшалившиеся животные снова носятся по двору в вечерних сумерках. Получив изрядную порцию хорошей энергии, животные успокаиваются и устраиваются на ночлег.
      Во дворе, рядом с входом в землянку, был погреб. За погребом, ближе к огороду, стояла плита для приготовления летом пищи. Между плитой и огородом росла кудрявая жэрдэля (абрикоса). Под жэрдэлей стояла койка, на которой я летом спал. Стемнело – ночь вступила в свои права. Луна ещё не взошла. Спят люди, животные и птицы. В этом сонном царстве, под тёмно-синим ковром неба с яркими звёздами на нём, в полный голос слышен оркестр цикад. На своих скрипках они выводят одним им известную мелодию, отгоняя от уснувшего мира злых духов. С синего неба на меня смотрят небесные феи, подмигивая мне лучезарными, волшебными глазами. Феи смотрят на уснувший мир и составляют программу действий всем существам подлунного мира на ближайшее будущее. Очарованный волшебством ночи, я незаметно для себя погружаюсь в крепкий здоровый сон.
      Давно уже проснулись птицы. С восходом солнца стадо животных погнали на пастбище, а я ещё не проснулся. Ласковое солнышко начинает гладить моё лицо нежными ладонями и щекотать мой нос. Громко чихнув, я просыпаюсь и говорю: «Здравствуй, моё любимое Солнышко!». Начался очередной день в моей жизни.
Юрий решил навестить родную сестру своего отца, тётю Дору Золотарёву. Золотарёвы жили в 12-ой немецкой колонии. Эта колония располагалась на правом берегу степной речушки, а на левом берегу располагалось село Вершина, в котором была единственная школа на два села. Я с Юрием отправился пешком в Вершину. Мы прошли совхоз, затем хутор Чистополь и по степной дороге направились к Вершине. Возле Вершины мы вышли на шоссе «Запорожье – Мариуполь».
      Тётя Дора жила в конце села, недалеко от ставка. Её дом стоял со стороны выгона, а огород выходил к колхозному полю. Гостили мы у тёти Доры несколько дней. Ходили на ставок купаться. Ставили вершу в начале ставка в камышах, дабы рыбой разнообразить скудную еду многодетной семьи. Бегали к реке за фруктами. Вдоль реки росли ничейные фруктовые деревья. Во дворах колхозников не было ни одного фруктового дерева – было пустынно и неуютно.
      Государственный налог на каждое фруктовое дерево заставил колхозников уничтожить свои сады – азиатская дикость русского правительства полной мерой проявляется как во внутренней, так и во внешней политике России на протяжении всей её истории.
Вечерами мы ходили на вечорницы и слушали там чудесные сказки и рассказы. В Вершине, как и в каждом украинском селе, подростки и дети по вечерам собирались в уютном для себя месте и развлекались рассказами и сказками, передавая тем самым жизненный опыт младшим своим товарищам. Погостив неделю у тёти Доры, мы с Юрием вернулись на разъезд.
      Лето подходило к своему естественному концу, Юрий уехал домой – стало скучно. Вдобавок ко всему, умер мой хороший друг Вася. В украинских сёлах бывали случаи, когда родители, по каким-либо причинам, умирали. В таких случаях осиротевших детей в приюты не отдавали – люди забирали сирот в свои семьи на воспитание. Было исключение из этого правила – на то была довольно веская причина. На разъезде жила женщина, по фамилии Шуптыха, без мужа. У неё были две золотушные дочери шестилетнего возраста. Женщина вела свободную от морали жизнь. Свидетели такой моральной свободы, умудрённые маминым сексуальным опытом девочки, постарались на практике обучить детей разъезда премудростям сексуальной жизни. Осенью 1948 года Шуптыха пасла коз. Козы вышли на железнодорожное полотно перед проходящим мимо поездом. В попытке прогнать коз с железнодорожного полотна, женщина попала под поезд. Козы остались целы, а женщина погибла. Кстати, козы принадлежали её любовнику. Я увидел труп женщины на рельсах, у меня появилась тошнота, и я три дня не мог кушать. Дочерей погибшей женщины на воспитание никто не взял – их отправили в приют.
      Ни один из детей, присутствовавших на уроках секса, проводимых дочерьми Шуптыхи, повзрослев не смог создать нормальную семью. Психовирус сексуального зацикливания, которым дети заразились от девочек, сделал их непригодными для семейной жизни. Нельзя срывать несозревшие плоды. Несовершеннолетних молодых людей надо оберегать от преждевременного влияния сексуальной информации на сознание и формирование психической конституции. В детских садиках и яслях дети из нормальных семей получают преждевременную, вредную информацию о сексе от детей из интернациональных и неполноценных семей. Таким образом, нормальные дети, преждевременно получив сексуальную информацию, становятся сексуально неполноценными, психически ненормальными, и надеяться на личное счастье их бессмысленно.
      Мой друг, Вася Куриленко, родился в отдалённом селе. У него был брат Анатолий на два года моложе его. Родители Васи скоропостижно умерли. Васю взяла на воспитание одинокая старуха, жившая на нашем разъезде в землянке, а Васиного брата, Анатолия, забрала семья из райцентра Куйбышево. Приёмные родители Анатолия привезли его летом на разъезд и устроили братьям встречу. Анатолию повезло больше чем Васе – он жил в добропорядочной семье и выглядел прилично ухоженным мальчиком. В сырой, холодной землянке, живя впроголодь, Вася простудился. Васю отправили в Куйбышево в хорошо знакомый мне госпиталь, где он и умер. Хоронить Васю старуха отказалась. Вася для старухи был кормильцем, ибо на него старуха получала пособие, а Вася, хоть живой, хоть мёртвый, старухе был не нужен.
      В конце лета мы собрали в огороде лук и разложили его перед окном землянки, дабы он хорошо просох перед хранением его в зиму. Мама работала ночью в совхозе на току. Было жарко, все двери в землянку были открыты. Керосиновую лампу я не стал зажигать. Я лежал в темноте на кровати, но спать не хотелось. Вдруг я услышал у окна землянки приглушенный разговор, шорох и топот ног. Я бегом выскочил из землянки. Соседний парень, на три года старше меня и его двоюродный брат, приехавший к нему из Царе-Константиновки, воровали у нас лук. Увидев меня, они убежали. Я пошёл к маме на работу и рассказал ей об этом. Мой рассказ слышали люди. На второй день поздно вечером оба парня в нашем дворе сбили меня с ног и избили ногами. Я снова пошёл к маме на работу и рассказал ей об этом. Выслушав меня в присутствии женщин, с которыми она работала, мать сказала:
      – Иди домой. Митька будет наказан. Потом он не сможет бить кого-либо ногами.
      Начался учебный год. В Вершине школа была хорошей, детей было много. Все дети украинцы и поэтому никаких конфликтов между учениками не было. Школа стояла при въезде в село, возле шоссе. Рядом со школой был большой колхозный сад. На большой перемене мы бегали в сад за фруктами, которые остались после сбора урожая.
      Мне ежедневно надо было пройти семь километров до школы и столько же, дабы вернуться домой. Такой путь вначале был неутомительным, но начала накапливаться усталость, частично из-за неразумного моего поведения. В погожие дни после уроков я иногда задерживался в Вершине. Я ходил с местными ребятами к реке. Возле реки росли огромные деревья диких груш, а под деревьями сплошным ковром лежали ароматные и очень сладкие плоды. В старых камышинках пчёлы-одиночки прогрызали отверстие и заполняли камышинку мёдом и пергой. Мёд и пергу пчёлы собирали с разных цветов и складывали в камышовую трубочку как слоёный пирог. Перга была разноцветной – от красно-оранжевой до зелёной и синеватой. Перга отличалась не только по цвету, но и по аромату, и по вкусу. Мы находили в камышинках отверстия, которые нам указывали, что здесь есть мёд. Разломав камышинку, мы ели полосатые разноцветные палочки природной карамели. Человечество не в состоянии повторить это чудо природы.
       Однажды после занятий в школе я со своим товарищем увлёкся развлечениями на берегу реки настолько, что вышел из Вершины, когда солнце уже коснулось горизонта. Я прошёл не более километра, как наступила тёмная безлунная ночь. Редкие звёзды на тёмно-синем небе не могли мне помочь разглядеть дорогу. По обеим сторонам дороги поле было вспахано. Шёл я почти на ощупь. Вдруг в темноте, впереди меня и немного слева, послышались незнакомые мне пронзительные, громкие крики. Кричало несколько существ. Неизвестность всегда настораживает и пугает. Сердце моё сжалось, и я почувствовал лёгкий страх. Я решительно свернул в пахоту и пошёл навстречу крикам. Прошёл я метров двадцать. Крики стали громкими, послышалось хлопанье крыльев. Я присел на землю, чтоб рассмотреть существ, которых я потревожил. На фоне тёмно-синего неба я увидел стаю взлетевших крупных птиц. Через год я увижу этих птиц и узнаю их по крикам. То были болотные чайки-чибисы. Успокоившись, я пошёл домой.
       Погода ухудшилась – стало холодно, влажно и грязно. Перед утром мама будила меня. Ещё ночь, ещё темно, я наскоро, пересиливая себя, ем нехитрый завтрак, состоящий из куска хлеба и холодного кавуна. Я выхожу из дому в холодную предрассветную ночь. С неба на меня тоскливо смотрят Плеяды, сочувствуя моей участи. Выйдя на дорогу, я снова засыпаю, временами просыпаясь, когда чувствую, что сбиваюсь с дороги, или теряю равновесие. В таком состоянии я незаметно для себя прохожу совхоз и хутор Чистополь. Просыпаюсь я в километре от школы. Я позавтракал, следующий раз я покушаю только дома поздно вечером. Мне хорошо, я никогда не хочу кушать, поэтому мне в этом вопросе нужна няня, т. к. я не помню, когда я последний раз кушал и забываю вовремя покушать в очередной раз. Я забывал о еде так, что иногда не кушал по три дня. Ходить по сухой дороге, куда ни шло, а тягать на ногах тяжёлые комья вязкой черноземной грязи – беда. Усталость бешенная – не высыпаюсь. Успеваемость моя в школе по всем предметам съехала на неуд. Ко всему прочему, ко мне по ночам стала приходить мёртвая старуха. Несколько дней назад умерла старуха, у которой ранее жил мой, ныне покойный, друг Вася. Теперь каждую ночь ко мне стала приходить эта мёртвая старуха и набрасываться на меня, стараясь утащить меня в подземелье. Я с ней боролся до тех пор, пока не падал с кровати на доливку.
      – Что с тобой по ночам происходит? – спросила меня однажды мама.
      Я ей рассказал о незваной, ночной гостье.
      – Перед сном перекрести подушку, – посоветовала мне мать.
      Забыв, к каким последствиям приводит христианское колдовство, я перекрестил подушку и лёг спать. Ночью пришла эта колдунья и с таким остервенением набросилась на меня, что в процессе борьбы с ней, я оказался под кроватью. Я вдруг вспомнил о своём оружии, свернул кукиш и ткнул кукишем ей в морду. Она с визгом отпрянула от меня.
      – Если ты ещё раз придёшь, я уничтожу тебя, – сказал я ей, вылез из-под кровати, потыкал кукишем в подушку и лёг спать.
      Мёртвая старуха ко мне больше не приходила.
Кукиш – Трезубец. Кукиш – крест Тота. Трезубец – самый сильный магический щит Сынов Неба. Кукиш нейтрализует оружие слуг Тьмы и отгоняет всех её представителей. Никакие заклинания,  молебны, анафемы и ни один из всех известных на Земле богов не в состоянии преодолеть барьер Трезубца, ибо разрушительная энергия, отразившись от Трезубца, вернётся к своему создателю и поразит его.
      Несколько лет подряд в моём сознании Небо закрепляло программу Бытия. Это происходило во снах, но это не было снами в полном значении этого слова, ибо это была работа. Я, не в теле, а только лишь в искре своего сознания нахожусь в пустынном месте. Предо мной лежит большой рулон материала, похожего на серый войлок. Ширина рулона – два метра. Рулон быстро вращается, разворачивая ленту серого полотна. Полотно ленты проплывает подо мною. Движение ленты сопровождается звуком. Полотно ровное, гладкое – звук высокий, ровный, чистый, а мне приятно на душе. Вдруг по полотну пошли волны. Звук изменился, стал низким, ритмичным, неприятным, а мне становится нехорошо. Волны закончились, лента стала ровной, а звук снова высокий и мне снова становится приятно. С разными промежутками во времени появлялись волны. Разной продолжительности по времени были промежутки ровной ленты и промежутки волнистой поверхности. Одно и то же видение преследовало меня несколько лет. Пройдёт много лет, и я узнаю, что таким образом мне передавалась программа бытия человечества и моей собственной жизни в нынешнем воплощении. Если все волны на рулоне и расстояния между ними выразить языком математики, и наложить все эти периоды на историю человечества, то совпадения алгоритмов с историческими катаклизмами будут потрясающими!