Часть 1.
Повествование о мире, созданном в моем воображении, том самом мире, в котором прошло все мое детство, хотя, я подозреваю, что и вся моя жизнь так же происходит в Р'Ллах Линхвиир.
Проклятие. Ты знаешь силу слова,
Способного обречь весь твой народ.
Ты чувствуешь, что явь приснится снова
И трон твоей империи падет.
Ты твердой поступью шагаешь к краю бездны,
Но отчего полны отчаянием глаза?
Кому же кровью дань приносишь безвозмездно?
О ком в глазах дрожит не пролитой слеза?
Проклятие. Кто смог так тяжко ранить?
Кто побоялся взгляд поймать и предпочел убить?
Кто не осмелился открыто вызов бросить?
Предательски пресек существования нить…
В гулком зале было пусто. Какая-то тоскливая призрачность таилась в
промежутках между обсидиановыми колоннами, туманом скользя по мерцающим
плитам пола. Громада купола притягивала зияющей чернотой, наводящей на
мысли о странно близком ночном небе.
Алтарь стоял в восьмигранном
колодце, подсвеченный изнутри древними кристаллами — в их неярком
ровном свете на черной полированной поверхности следы многочисленных
жертв были почти не видны.
Казалось, в зале были слышны тысячи
едва различимых стонов, касающихся слуха песней плакальщиц. Но это была
всего лишь иллюзия — единственным явным звуком в вакуумной тишине храма
был вой огромного рога. Ветер, влетающий в одно из восьми окон, менял
его тональность, громкость, создавая новую, всегда неповторимую
стон-мелодию.
Он приходил сюда только по острой необходимости, а таковая возникала, будь проклят Демиург, раз в два-три столетия.
Когтистые чешуйчатые лапы не оставляли следов на мраморных плитах, не рождали звуков.
С трудом протиснув огромное тело в арочный проем, он остановился в
центре зала и хвост беспокойным хлыстом недовольно разогнал замерший
воздух.
Место вне времени, вне миров и светил — пред очами и без
того всевидящих богов. Ничего не изменилось. Баюкающее ничто. Ещё одно
пристанище на кажущейся бесконечной Тропе.
Он подошел к окну,
пустой глазницей созерцающему Север. Грустящим зверем тянулись волны
серого моря к скалистой длани земли; мутное пятно далекого дневного
светила едва дарило свет, окрашивая свинцовые небеса лиловым. В воздухе
танцевали снежинки. Они были мельчайшими частичками великого льда,
искристой брони.
- …Можно кристаллизировать воду и воплощать
фантазию. Только посмотри — лёд — это воплощенная мысль. Огонь, он —
нет, он стоптив, а лёд — покорная разуму вода. — её этот голос,
словно ребёнку объясняет. И всего лишь снеговика лепили. Пальцы
создавали воздушную модель, слова оформляли…
Безгубое лицо скривилось — только так он умел улыбаться; чаще — своим воспоминаниям.
В воздухе рождались цветные картины, подобные истлевшим гобеленам. . Нити распадались, едва успевая оформиться.
— Как невежливо с твоей стороны оставаться в таком виде.
— Боги всевидящи, Тарсис. - со звуками голоса, напоминающего подземный
рокот, воздух снова стал плотным и воспоминания материального мира
истаяли. — Личина ни к чему.
Тарсис коленопреклоненно стоял перед
алтарем. Служитель Порядка выглядел ничтожным в своем человеческом
облике; бледные тонкие руки едва ли могли удержать огромный меч,
покоящийся в ножнах на поясе, но демон знал силу этих хрупких рук.
Горделивое лицо, украшенное горбатым носом, нависающим над тонкими
губами дышало доброжелательным превосходством, мудростью и пониманием.
Белые волосы схвачены в тугой хвост и переплетены тонкими нитями мелких
черных камней.
Амулет, напоминающий скругленную косу в остром изгибе молнии матово блестел на груди.
— Что ты здесь делаешь, инквизитор? — будничным тоном осведомился демон, откидывая серебристые пряди волос за спину.
— Ты снова крайне невежлив. Вероятно, мне придется заставить тебя
обрести более приемлемый для беседы вид. — усмешка крылась в черных
глазах Тарсиса, не смотря на прискорбный тон. Он легко, с грацией змеи
воспрял с пола и сделал шаг в сторону нахмурившегося демона.
— Попахивает провокацией, Тарсис. И это в таком-то месте! — образ
огромного чешуйчатого существа на секунду расплылся, потом исчез вовсе;
воздух возмутился, создавая легкий энергетический вихрь — но он тут же
канул в вакуумный мешок — у окна материализовалась высокая фигура в
широком плаще.
— Хорош. — прошипел Тарсис, но мгновенно взял себя в руки.
Демон поправил высокий воротник, отряхнул с рукавов несуществующие
пылинки и поднял на инквизитора невероятные ртутные глаза без зрачков.
Серебряная паутина волос сплелась в косу, лежащую на мраморных плитах
ещё на добрый метр.
— Чарующий образ. Этим ты её обаял? — яд
сочился с каждого звука, хотя инквизитор лишь кротко улыбался, пряча
руки в широкие рукава мантии.
— Так что привело тебя сюда? Или уже — кто? Сильно сомневаюсь, что моя скромная персона. Говори и
проваливай, меня тошнит от манеры исполнения твоих делишек, инквизитор.
— уголки рта приподнялись, обнажая острые как бритва зубы
Снежное поле. Здесь даже вековой серебристый покров утратил свою
девственную чистоту. И тишина уже давно перестала быть зловещей — она
была мертвой. И она наполняла собой пустующий остов умирающей башни.
Тлен коснулся убранства, тенета паутины гобеленами свисали со стен — в них угасали слабые лучи солнца. Трещины разбежались замысловатыми
узорами по мраморным плитам пола. Здесь царила снежная поземка, здесь
шептали свои молитвы вековые опавшие листья, здесь зелеными огоньками
светился мох, по-хозяйски расплывшись на стенах. Иней цепко обнимал
двери и витражные окна, не опасаясь более тепла огромного камина,
укоризненным пустым оком взирающего на опустевшую залу. Старинная
резная мебель лоснилась от пыли, разбросанные по полу фолианты из
рассохшегося шкафа утратили уже свои названия — истаяло золотое
тиснение на ветхих корешках.
Лишь огромный кокон постели — вороха
лилового и черного шелка — оставался неизменным и хранил очертания тела
своей хозяйки с того самого момента, как она спорхнула с постели,
разбуженная отчаянным призывом своего гибнущего мира.
Ветер
стонал в спиральных коридорах башни, на ступенях навсегда застыли слезы
льда. Померкло небо над Рллах Линхвиир — исчезла и его хозяйка.