Тема: "Грек и римлянин".
«Зоология – наука о животных, изучающая строение тела и образ жизни». Примерно такими словами не один учебник зоологии. Но вот задача: кого считать зоологом, и с какого момента простое знакомство с животными становится уже с наукой.
Любому охотнику—промысловику хорошо знакомы десятки видов птиц и многие звери. Он прекрасно знает их внешность, он так изучил образ жизни и повадки, что ему позавидуют многие зоологи. Рыбак знает то же о рыбах. Всякий колхозник несколько десятков растений. Но можно ли назвать такого охотника зоологом, рыбака – ихтиологом, а колхозника – ботаником? Конечно, нет.
Очевидно, мало просто «что—то» и «как—то» знать, нужно ещё нечто. Можно было бы и не останавливаться на этом, но в таких «пустяках» скрывается важный вопрос: с какого собственно момента можно говорить о зоологии, когда зоология появилась как наука. Если в наши дни нетрудно различить охотника—промысловика, если наша наука и простое знакомства с чем—то – вещи далеко не одинаковые, то, оглядываясь, мы видим, в конце концов, когда знакомство с животными есть, а наука – её и следов не заметно.
Ещё доисторический человек как—то знал тех животных, с которыми ему приходилось встречаться, и, наверное, тогдашние охотники неплохо знали повадки своей «дичи». Конечно, этот человек страдал от комаров, и вряд ли он мог не заметить связи между комарами и особенностью ландшафта. Но это не было зоологией.
Мы немало знаем о жизни древнего Египта. В дошедшем до нас знаменитом «папирус Эберса» (написан примерно за 1500 лет до н. э.) содержания и сведения о животных. В нём даже есть указания на развитие навозного жука скарабея из яйца (древние египтяне обожествляли этого жука, отсюда интерес к нему), говорится, что мясная муха развивается из личинки, а лягушка – из головастика. Ещё за 2000 лет до н. э. китайцы занимались шелководством, т. е. знали историю тутового шелкопряда, и ряд – яйцо – гусеница – бабочка – был для них вполне ясен. Жители Вавилона и Финикии, Египта, Китая, всех государств, существовавших за 2000—3000 лет до н. э., знали десятки, а то и сотни видов животных. Но все эти разрозненные сведения вряд ли кто назовёт зоологией.
Должна всё же иметься какая—то переломная точка: до неё было просто знакомство с некоторыми животными, с неё уже начинается наука зоология. Определить эту точку можно определить только одним путём: найти различие между просто знанием и наукой. Такое различие известно. Можно сказать: наука есть ограниченное знание о всякого рода явлениях, приведённых в порядок или систему. Короче звучит это так: наука есть систематизированное знание.
Пока не было систематизированных знаний о животных, не было и науки зоологии. Она возникла в тот момент, когда знания о животных были впервые систематизированы. Этот момент – нужная нам точка, рубеж просто знанием и наукой
Для зоологии рубеж – Аристотель. Нельзя называть точного года, но Аристотель жил с 384 по 322 год до н. э., и это кое—что даёт. Некоторые детали позволяют сузить приведённую дату, но, в общем, сказать: наука зоология насчитывает чуть ли не две с половиной тысячи лет. Увы, только какие—нибудь 200 последних лет дали многое, а до того – около 2000 лет – зоология почти «толкалась на месте» и «жила Аристотелем». Столь велико было влияние этого мудреца из мудрецов.
Итак, начало науки зоологии положил грек Аристотель.
Он был первым греком—учёным, заговорившим о биологии вообще и о зоологии в частности. Кое—что сказал Анаксагор (приблизительно 500—428 до н. э.), вошедший в историю как первый учёный, пострадавший за атеизм. Правда, атеизма Анаксагора звучит для нас анекдотом, но обвинён был именно в нём. Этот философ осмелился утверждать, что солнце – всего—навсего огромный огненный камень величиной с Пелопоннес, он учил, что вселенной управляет один «Верховный Разум». Греки обожествляли солнце, и утверждали, что бог—солнце лишь «огненная гора», обошлось Анаксагору другого: его приговорили к смерти. Только заступничество Перикла, пользовавшегося огромным влиянием, спасло философа, – смерть заменили ссылкой. Забавно в этой драме то, что за атеизм осудили человека, заговорившем о едином боге («Высший Разум»).
Анатомию изучал Гиппократ (460—377 до н. э.), прозванный «отцом медицины», хотя его правильно считать только реформатором медицины той эпохи.
Сказал «Всё течёт. И никто не был дважды в одной и той же реке. Ибо через миг и река не та, и сам он уже не тот» мудрец Гераклит (ум. 470/475 до н. э.), призванный Темным, первый диалектик природы.
Утверждал, что волосы, перья и чешуя рыб – схожие образования, Эмпедокл (примерно 490—430 до н. э.), философ, блестящий оратор, талантливый учёный, инженер, врач и политический деятель сразу. Он, как, впрочем, и многие другие философы древней Греции, пытался разрешить проблему происхождения животных и растений, но его объяснения никакого отношения к эволюции не имеют: понятия отдельные части организмов, и комбинации этих частей могут положить начало животному или растению, если они будут… удачными. Эта теория что и объясняла, то только возможность существования всяких мифических чудовищ, которых, однако, никто никогда не видел.
Смело поставил вопрос о путях средствах познания природы и о подлинной роли разума в процессе познания Демокрит (460—350 до н. э.), один из величайших умов всех времён.
Платон (427—347 до н. э.), – ученик Сократа, тот самый, кого Цицерон назвал «богом философов», человек с богатейшей фантазией, художник слова и великий идеалист – проповедовал мир идей. В своём «Тимее» «натурфилософский трактат, о котором историки науки отзываются с большим почтением, но который редко кто из них читал) он рассказывал об эволюции «наоборот».
Первым был сотворён… человек. Иначе Платон не мог рассуждать: человек – наиболее совершенное отображение идей (по учению Платона, вселенная двойственна: она объемлет два мира – мир идей и мир вещей, отображающих эти идеи; идеи мы постигаем разумом, вещи – чувственным восприятием). У человека три «души»: бессмертная и две смертные (мужская – сильная и энергичная и женская – слабая и податливая). «Эволюция» протекает путём деградации всех сортов этих «душ», причём допускается ещё и «переселение душ». Животные – своеобразная форма наказания для людей. Люди, упразднявшие не бессмертную, а смертную часть своей души, при втором рождении превратились в четвероногих. Те, которые «превзошли тупоумием своим даже четвероногими» и которые телом как бы прилипли к земле, оказались пресмыкающимися. Просто легкомысленные люди при втором рождении превратились в птиц. «Невежественнейшие и бестолковейшие» попалив новой жизни в воду и стали водными животными. Человек оказался родоначальником всех живых существ, и это неудивительно: по Платону, все живые существа – только совокупность несовершенных и разнообразных видоизменений человека.
Пытался кое—что сделать в области животных Спевсипп (ум. 339 до н. э.), племянник и приемник Платона, глава первой «Академии».
Говорили и писали и другие мыслители древней Эллады, но… но науки зоологии не было.
Ряд животных привёл в своей «Истории» ряд животных Геродот (род. В 80—х, ум. в 30—х годах V века до н. э.), знаменитый греческий историк, «отец» исторической науки.
Во время своих путешествий он побывал в Египте, Малой Азии, Аравии, Палестине, Месопотамии, Персии, на северных берегах Чёрного моря и собирал обширный не только исторический, но и географический материал. Часть животных Геродот только назвал, часть описал. И среди описанных – немало сказочных, вошедших и в сочинения натуралистов.
Из записей Геродота.
«Есть птица феникс. Я не видел её, разве только на рисунке. Действительно, по словам гелиополян, она редко посещает Египет, раз в пятьсот лет; прилетает птица, когда умирает её отец. Величина и наружный вид её таковы, если только верно изображают её: цвет перьев частью золотистый, частью пурпурный, по величине и строению она наибольше походит на орла. Следующие действия приписываются к фениксу, чему я, однако, не верю: будто он отправился из Аравии в храм Солнца и несёт туда положенного в благовонную смолу своего отца и там хоронит его. Феникс поступает при этом так: приготовляет из смирны яйцо такой величины, что его может поднять, потом для пробы несёт яйцо; после испытания делает в нём отверстие и кладёт туда труп отца, куском смирны заделывает отверстие, что после вес смирны остаётся неизменным. С ним феникс улетает по направлению к Египту, в храм Солнца».
«В Аравии есть местность, куда я совершил путешествие для разведок о крылатых змеях… Существует рассказ, что в начале весны змеи летят из Аравии в Египет, но навстречу им вылетают ибисы, не пропускающих их в Египет и истребляют. За эту услугу, говорят арабы, ибисы пользуются таким почётом у египтян; этим объясняют своё почтение к ибисам и сами египтяне… Ладанные деревья (в Аравии) охраняются крыльями змеями, маленькими и пёстрыми на вид, которые в большом количестве сидят на каждом дереве; именное эти змеи и совершают поход на Египет. Только дымом стиракса можно отогнать этих змей от ладонного дерева. Наружный вид змеи… крылья без перьев, они похожи на крылья летучий мыши».
«В стране этой (Бактерии) есть песчаная пустыня, где водятся муравьи величиной почти с собаку, но побольше лисицы. Муравьи эти роют себе жилища под землёй и оттуда выносят песок на поверхность так точно, как муравьи у эллинов; на эллинских муравьях они похожи и по виду. Выносимый ими песок золотой. За ним—то и ходят индийцы в пустыню… При этом… они устраиваются так, чтобы похищение производить в пору сильной жары, так как от жары муравьи прячутся под землю. Прибывши на место с мешками, индийцы немедленно набивают их золотым песком возможно скорее уезжают назад, потому что муравьи чуют охотников обонянием и бросаются за ними в погоню. Нет другого животного столь быстрого, как эти муравьи, и если бы индийцы не убегали раньше в то время, как муравьи собираются ещё, то ни один из них не спасся бы. Таким способом, по словам персов, добывают индийцы б;льшую часть своего золота».
«Заяц единственное животное, которое оплодотворяется и во время беременности, так что в утробе самки один детёныш бывает покрыт шерстью, когда другой ещё гол, третий чуть формируется в матке самки, а четвёртый при них только зачинается. Напротив: львица… рожает одного детёныша раз в жизни; при рождении она вместе с детёнышем выбрасывает и матку. Причина этого следующая: лишь только детёныш начинает двигаться, он разрывает матку когтями, так как когти у него острее, нежели у кого—нибудь другого животного; чем больше становится детёныш, тем глубже разрывается им матка, которая ко времени родов совершенно разрушается».
«Равным образом существование человека стало бы невозможным, если бы ехидны и аравийские крылатые змеи размножались беспрепятственно в той степени, какая определяется их природой. Между тем, лишь только они сходятся парами для совокупления, и самец во время оплодотворения самки испускает семя, самка хватает его за шею, впивается в неё и выпускает её прежде, как перегрызши её. Самец погибает, но самка расплачивается за гибель самца следующим наказаньем: в отмщение за отца детёныши ещё в утробе самки грызут мать, разгрызают ей живот и так выходят на свет. Прочие змеи, для людей не вредные, кладут яйца и высиживают много дней. Ехидны распространены по всей земле, а змеи, хотя и имеют крылья, держаться все вместе в Аравии и нигде более не встречаются; потому—то и кажется, что их много».
…Кончилась Пелопонесская война. На смену ей пришли междоусобицы и новые войны. Политическая помощь Эллады быстро катилась под гору, мелкие землевладельцы разорялись, труд рабов заменил труд свободных. Обострились классовые противоречия, и страна стала не свободных людей, а господ и рабов. Исчезли стремления к красоте, валялся в углу резец скульптора, не создавались грандиозные постройки. Тупоумные и чванливые «ново—» и «скоробогачи» требовали блеска, но блеска золота: им было достаточно мишуры. Кончилось всё этим тем, что македонские мечи объединили раздираемую внутренними раздорами Грецию (338 до н. э.). На смену афинской «республике» пришла молодая и сильная македонская монархия.
Эти годы разрухи и упадка Афин, триумфа Македонии – годы жизни Аристотеля.
Если бы босоножка Клио (муза истории) вздумала подсчётом умных из умнейших людей, то ей, пожалуй, хватило бы пальцев на руках, и уж, наверное, свой самый любимый палец эта гречанка загнула бы при имени «Аристотель». Это не было бы пристрастием «патриотки»: Аристотель – одна из крупнейших фигур в истории человечества.
Пожалуй, он знал «всё», т. е. обладал всеми знаниями, известными тогда в то время, и уж во всяком случае, был самым образованным из философов всех времён. Только один грешок водился за ним: он недолюбливал математику, хотя он написал несколько математических сочинений. О влиянии этого ума—колосса говорит уже то, что почти 2000 лет естествознание логика жили, пережёвывая книги Аристотеля, и только в XVII в. «новая логика» и « новое естествознание» начали борьбу с наследством великого грека.
О тех Аристотеля, Никомах, был придворным врачом македонских владык. Аристотель родился в 384 или 385 г. до н. э., в городке Стагире на фракийском полуострове (отсюда его прозвище – Сагарит). Восемнадцатилетним юношей он приехал в Афины и сделался учеником Платона, пробыв в его «Академии» около 20 лет. К 347 г. – году смерти Платона – слава Аристотеля гремела по всей Элладе.
Македонский царь Филипп II мечтал: «Не я, так сын Александр будет владыкой всей Греции». Владыке Греции мало быть талантливым воякой, он должен быть и умным политиком, широко образованным человеком. Филипп хорошо понимал это, – ведь на его глазах Афины расползлись по всем швам, – и он пригласил в наставники своему сыну умнейшего и образованнейшего человек тех времён – Аристотеля. Он не ошибся: Александра оказался самым образованным из современных ему владык и, в 20 оказался царём, быстро показал себя. Гениальный полководец, умный политик, он в какие—нибудь десять лет создал огромное государство, причём строил его не только силой меча.
Плиний рассказывал сотни лет спустя, будто македонские цари не оставались в долгу перед учёным: Филипп, а позднее Александр щедро снабжали его деньгами, от Александра Аристотель получил чуть ли не 2 миллиона рублей. Мало того: ему якобы дали в помощь более 2000 рабов, среди которых было немало образованных. Сомнительно. Откуда было Александру, воевавшему всю жизнь, взять столько денег для своего наставника? Вряд ли он отдал тысячи человек, когда дорожил каждым, способным носить оружие и идти сотни вёрст за вождём. Наверное, были не миллионы, а тысячи, рабов сотня—другая, да и только.
Александр – это было верхом любезности – посылал своему бывшему учителю коллекции животных и растений из всех завоёванных или посещённых им стран – Малой Азии, Сирии, Месопотамии, Персии, южного Туркестана. Ни один человек тех времён не видел столько животных и растений, сколько видел их Аристотель.
Когда Александр отправился завоёвывать Иран, Аристотель перебрался в Афины и устроил здесь свою школу – «Ликей», где и развил колоссальную деятельность учёного—исследователя и преподавателя. Он работал в «Ликее» недолго – всего 12 лет. В 323 г. Александр Македонский умер. Конечно, Аристотелю пришлось бежать: и его отец и он были слишком близки к македонским царям. Обвинение в безбожии – вот что он услышал он от своих сограждан, не придумавших ничего умнее. Только год он прожил он в Халкиде, на острове Эвбее, и умер от своей давней болезни желудка (322 г. до н. э.).
Аристотель прожил 63 года, из них около 45 лет отдал науке. За это время он написал около 300 сочинений, но сравнительно немногие из них уцелели до наших дней. Его работы по логике, философии, метафизике изменили огромнейшее влияние на позднейшую науку. Из его сочинений по естествознанию уцелело, пожалуй, больше всего, в том числе 19 книг о животных.
Это была первая зоология в истории человечества.
В 10 книгах «Истории животных» Аристотель дал описания 454 видов животных. Это число очень условно. Представления о видовых различиях тогда не было, и Аристотель делал то же самое, что в наши дни делает большинство ненатуралистов: называют дроздом ряд видов дрозда, комнатной мухой – несколько мух сразу, осой – все наши виды ос, за исключением крупного шершня, и т. д. Охваченная Аристотелем фауна невелика: восточное Средиземье, да и то не целиком. Всё это, понятно, отразилось на числе описанных форм, но основная причина не в этом.
У Аристотеля нет, например, подробных описаний ряда обычных животных, хотя этих животных он неоднократно приводит. Всего два—три намёка можно найти о земляном черве, которого все знают. До сих пор не удаётся выяснить, что это животное, которых он называл «тос» (Thos) и «кордилос» (Cordilos), очевидно, хорошо известные его современникам, так как он ограничивался только названием. Вообще в описательной части бросаются в глаза многочисленные проблемы и недочёты. О некоторых группах он говорит подробно, о других он упоминает мельком. Рыбам уделено немного, но описан ряд видов; сравнительно много говориться о рептилиях, тогда о земноводных сказано сравнительно мало: даже о развитии лягушки упомянуто столь мимоходом, что кое—кто из учёных нового времени даже сомневался, знал ли Аристотель, что головастик – личинка лягушки. Все эти проблемы, недоговорённости, чрезмерно краткое описания в одних условиях деталировка в других – лишний раз показывают, что основной целью «Истории животных» была не описательная сторона дела, пожалуй, даже не систематика. Целью было – исследование общих законов организации и жизни животных, приводимые факты должны были служить всего выполнению этой цели.
И всё же приведено множество фактов и наблюдений. Полное и неполное превращение насекомых, живорождение у акул, истинная роль гектакотилуса (своеобразно изменённого щупальца у самцов, служащего для оплодотворения) у головоногих, развитие трутней из неоплодотворённых яиц, мочевой пузырь у черепа, – чего только нет в этих книгах—свитках. Аристотель знал гепарда, двугорбого верблюда, водившегося ещё в те времена в Македонии зубра, некоторых обезьян. Он знал, что кит дышит лёгкими и рожает живых детёнышей, знал, что у некоторых акул есть нечто вроде плаценты (факт, наново открытый И. Мюллером в 1839 г.). Наибольшее число описанных форм приходится на долю домашних животных и рыб, наименьшее – на насекомых.
Всех животных Аристотель разделил на две основные группы: «животные, обладающие кровью», и «животные без крови», причём он не думал, что «бескровные» лишены и намёка на кровь, и не считал в то же время красную жидкость кровью. В своём сочинении «О частях животных» он пишет: «У одних животных есть кровь, у других нечто аналогичное, имеющее ту же силу, какую у кровеносных имеет кровь». Конечно, такой взгляд такой взгляд мешал исследованию: он, неплохо исследовав анатомию головоногих, не нашёл у них ни сердца, ни сосудов (ведь они «бескровные»), не находил он их и у других беспозвоночных и тем лишил себя ряда интересных обобщений.
Деление на две группы было основано не только на наличии или отсутствии крови. При общем описании скелета Аристотель утверждает, что кровеносные животные имеют спинной хребет. Ему оставался всего один шаг до ламарковского деления животных на позвоночных и беспозвоночных, точнее – ему нужно было только включить этот признак и характеристику группы кровеносных… Этот шаг был сделан лишь 2000 лет спустя.
Аристотелевские деления на группы соответствуют ламарковскому делению животных на позвоночных и беспозвоночных. Эти группы он делит на меньшие, но понятия рода и вида у него в сущности отсутствуют: видом он называет то действительно вид, то большие группы, родом – то роды, то группы самого различного значения.
Животных, обладающих кровью, Аристотель разделил на пять групп:
1. животные четвероногие, покрытые волосами. Четвероногие животные – Tetrapoda zootoka (млекопитающие);
2. большей частью яйцеродные, иногда животные, четвероногие или безногие, часто покрытые чешуями. Четвероногие животные – Terdapoda ootoka или pholitoda (пресмыкающиеся и земноводные).
3. всегда яйцеродные, крылатые, летающие, двуногие, покрытые перьями. Птицы – Ornites.
4. животные, дышащие лёгкими, безногие, водные животные. Киты – Kete.
5. яйцеродные, реже животные, чешуйчатые или голые, безногие, дышащие жабрами, водные животные. Рыбы – Ichtyes.
3—я и 5—я группы полностью совпадают с современными классами птиц и рыб. Амфибий и рептилий (2—я группа) нередко соединяли вместе под названием «гадов» ещё и в XIX в. Самое замечательное в этой классификации то, что Аристотель, хотя китов отделил от млекопитающих, но не отнёс их к рыбам.
С животными «без крови» дело обстоит куда хуже. Но если мы вспомним, что эта первая попытка классификации животных, просмотрим классификацию Линнея, но и Ламарка, да ещё примем во внимание, что это более было 2000 лет назад, то нам остаётся одно: или почтительно склонить головы, или… позавидовать этому уму.
«Бескровные животные» разделены на следующие группы:
6. без резкого отделения твёрдых от мягких частей, с внутренними окостенениями, с ногами на голове. Мягкотелые – Malakia (головоногие моллюски);
7. многоногие, покрытые роговой скорлупой, защищающей мягкое тело. Мягкоскорлуповые – Malakostraka (головоногие моллюски).
8. мягкотелые, с твёрдой ломкой раковиной. Чернокожие – Ostrakodermata (моллюски, кроме головоногих);
9. многоногие, с телом, разделена на отрезки. Entoma – насекомые, многоножки, паукообразные.
Среди «мягкотелых», т.е. головоногих, Аристотель различал коротконогих с двумя длинными руками (наши десятиногие) и длинноногие (наши восьминогие), причём отметил такие роды, как сепия, лолиго, осьминог.
Мягкоскорлуповые соответствуют части современного класса ракообразных, именно так называемым высшим ракам. И ведь различалось немало меньших групп, например: обладающих клешнями (речные раки), без клешней (лангусты), короткохвостые (крабы); просто раками названые отшельники.
Черепноголовые (моллюски, кроме головоногих) были неплохо характеризованные для тех времён, причём их деление на долее мелкие основаны на строении раковины и в значительной степени совпадает с современными. К этой же группе
Аристотель отнёс в качестве дополнения морских ежей, морских звёзд (также и офиур, причём звёзды и ежи поставлен рядом), голотурий, актиний, губок, но с теми или иными оговорками.
Наконец к группе «энтома» были отнесены членистоногие, кроме ракообразных. Сюда попали не только насекомые, но и пауки, многоножки и даже некоторые черви. Но скорпиона, которого 2000 лет спустя многие принимали за рака, Аристотель всё же отнёс к «насекомым», да ещё с указанием, что это единственное насекомое, «обладающее клешнями» (он не знал, очевидно, лдескорпионов).
Было бы тратой времени искать среди разделов «энтома» групп, соответствующих современным отрядам. Конечно, кое—какие группы намечены очень удачно, но именно те, в которых великолепно разбираются совсем и незоологи, правда, пока не встретятся с исключениями.
Жук;в Аристотель так и называет «колеоптера» – насекомыми покрытыми крышками крыльями. Двукрылых он называет то «диптера», то «переднежалящими», в отличие от «заднежалящих» (перепончатокрылые). Он выделяет цикад, акрид (прыгающие прямокрылые). В группу наружных паразитов попали сразу и вши, и блохи, и… рыбьи вши, т.е. некоторые из низких ракообразных. Эта группа мало чем уступает по своей искусственности «шестиногим бескрылым» XIX в.
В классификации насекомых интересно не то, на какие группы разбивает насекомых Аристотель, интересен принцип группировки. Крылья насекомых и в наше время один из важнейших признаков в классификации этого класса. Но в наши дни детально разработано жилкование крыльев, изучено развитие насекомых, разработана морфология ротовых частей. Для Аристотеля жилкование крыльев вряд ли существовало вообще; он знал, что муха «жалит передом», а пчела «задом», но от этих сведений до знакомства с деталями строения ротового аппарата очень далеко. Число крыльев – вот что всегда бросается в глаза. Два крыла – выделена группа двукрылых. Но у ряда насекомых крыльев две пары, и здесь легко наделать грубых ошибок. И что же? Аристотель прекрасно разобрался в этом, очень каверзном для его времени, деле. Бабочки столь характерная группа, что в особенности её нет, конечно, заслуги. У жуков есть крылья и надкрылья, четырёхкрылость очень своеобразна, и здесь она не смутит никого. Но цикады, перепончатокрылые, стрекозы, подёнки… Четырёхкрылыми Аристотель называет только «заднежалящих», которых нередко именуют «пчеловидными». Муравьи сближены с пчёлами и осами только в рассуждениях по их общественном образе жизни, но систематически они остаются в стороне: повидимому, Аристотель принимал их за особую группу. Подёнка не попала в число «четверокрылых», несмотря на то, что наличие двух пар крыльев подчёркнуто автором. Уже сказано достаточно, чтобы утверждать, что Аристотель руководствовался не только числом и грубым строением крыльев, но и другими признаками. Даже и здесь, среди насекомых, где особенно легко проявляются соблазны искусственной классификации, Аристотель остался всего сравнительным анатомом.
Не стоит перечислять все более мелкие группы, приводимые под теми или другими рубриками и названием у Аристотеля, сравнить их с современными и искать ошибок. Конечно, ошибки были, но их вряд ли больше, чем у зоологов XVII и даже XVIII в.
Для современного зоолога дико выглядят иглокожие, помещённых среди «черепнокожих», т.е. моллюсков. Но… но 2000 лет спустя Линней отнёс иглокожих к червям, а всех беспозвоночных пытался разбит на две группы – червей и насекомых. Оболочники у Аристотеля «черепнокожие», но до Александра Ковалевского этих оболочников никак и никуда не могли пристроить, – до второй половины XIX в. они не знали своего истинного места. Медузы образуют промежуточное звано между растениями и животными; что ж, этого же мнения держались очень долго. Стоило Аристотелю придумать слово «зоофит», и его «ауканью» откинулся бы не только в XVII в., но и начало XIX в.
И так со всеми ошибками Аристотеля. Они не грубее ошибок XVII и XVIII вв., да и не многочисленнее их.
На системе беспозвоночных сильно сказались физические теории Аристотеля. Различия между твёрдым и мягким (жидким) в те времена играло огромную роль в системе животных: черепнокожие, мягкоскорлуповые, мягкотелые. Ясно, что головоногие оказались отдельными от остальных моллюсков именно в силу этого «мягкое—твёрдое», но одновременно, в своём анатомическо—сравнительном сочинении «О частях животных», Аристотель сближает их, и приводя ряд общих признаков организации групп.
Аристотель совсем не собирался заниматься классификацией, он, философ и мыслитель, даже пренебрегал ею (это чувствуется в его отношении к систематическим категориям: он явно небрежничает с ними). Он искал общих законов жизни, и попытка классификации играла только вспомогательную роль в этих поисках. В своих описательно—зоологических работах Аристотель выдвигает всюду именно моменты, наиболее важные и интересные для его основной цели. В работах сравнительно—анатомических эти цели ещё заметнее, так как самые факты дают возможность более широких обобщений. Здесь Аристотель намечает разницу между аналогичными и гомологическими органами, даёт намёки на понятие коррекции. Аналогия и гомология так увлекали его, что он их ищет повсюду, и, конечно, случалось несколько конфузов: один из них – рука—крыло—нога и… клешня рака, хобот слона.
Аристотель допускал возможность самозарождения: лягушки и угри зарождались из ила. В этом нет ничего удивительного: постепенное усложнение всего живого он видел: точного представления физиолога о жизненных процессах не имел, и пропасть между живым и неживым для него не существовала. «В природе переход от неодушевлённых веществ к живым совершается столь нечувственно, что нельзя провести границы между этими двумя группами».
В сочинении «О душе» Аристотель дал синтез своих взглядов на всё живое, на жизнь. Вся природа одушевлена: всё имеет душу, но не как какую—то часть бренного тела, а душу неотделимую от тела. Жизнь на различных ступенях своего развития характеризуются тремя основными признаками: питанием (отсюда рост и размножение), передвижением (и ощущением), мышлением. Сообразно этому есть и три «степени» души: 1) душа питающая; ею, и только ею, наделены растения; 2) душа чувственная (животные); 3) душа разумная, свойственная человеку, обладающему, таким образом, всеми тремя категориями душ. Тело без души – не живое тело, это только «организм в возможности». Всякое бытие подлежит изменению, и при этом во всяком бытии нужно различить два внутренних мора – статуя в возможности, но для осуществления этой возможности нужно действие. Действие – то же, что форма (форма статуи), возможность – то же, что вещество (кусок мрамора). Этого мрамора: существуют две причины – деятельная причина и конечная причина. В случае со статуей деятельная причина – скульптор, а конечная причина – желание, руководившее скульптором, стремление к его славе. Всё совершается только в виду блага или конечной цели, отсюда – вещество (возможность) и благо (конечная причина) – основные начала каждого бытия.
Фома есть конечная цель и вместе с тем она сила, осуществляющая эту цель. Осуществление цели, переход от возможности в действие – энтелехия. Без неё организм не обладал бы ни самосохранения, ни возможностью «достигать в непрерывных изменениях своей цели».
Расцвет рабовладельческой демократии был увенчан материализмом Демокрита. Аристократическая реакция получила теоретическую базу в учении Платона, в котором античный первобытный идеализм нашёл своё наиболее яркое выражение. Энциклопедические труды Аристотеля, философа, колеблются между идеализмом и материализмом, ознаменовали важнейший момент – «перемещение центра» в истории античного мира, выдвижение Македонии.
Учение Аристотеля оказалось эклектичным. Его взгляды на сущность жизни, вся его философия – результат смещения двух противоположных учений: идеализма Демокрита и идеализма Платона. Резко критикуя и отвергая мир идей Платона, Аристотель всё же не мог освободиться от влияния своего учителя. Так появилась теория божественного «вечного двигателя» и теологическое объяснение целесообразности развития организмов (энтелехия). А наряду с этим учение Аристотеля о «сущности» ясно показывает, что он не сомневается в существовании внешнего мира и в возможности познать его, считал познание «внешнего» главнейшей задачей философии, – здесь он вплотную входил к материализму.
Три степени «души» легли в основу позднейших «лестниц», которые сооружали натурфилософы XVII в., иногда сажавшие на верхнею их ступеньку ангелов. Извращённое понимание энтелехии, отозвавшись в веках, легло в основу витализма, учения о жизненной силе. Односторонне понятие и искажённые идей Аристотеля были использованы церковью, канонизировавшей авторитет Аристотеля—метафизика: его учение оказалось своего рода «вторым евангелием», и это «евангелие» сохранило свою силу, по крайней мере, до XVI в.
…Александр Македонский эллинизировал Восток. Влияние греческой культуры необычайно возросло, а поле деятельности греческих учёных расширилось: «мир» для них сразу вырос в несколько раз. Но Александр умер, и началась новая полоса междоусобных войн. Многие греки—учёные покинули родину. Им не пришлось скитаться, искать пристанища, они не обивали ничьих порогов. В Египте царствовали Птолемеи, ставленники Александра, высоко ценившие науку.
Александрия – одна из многочисленных Александрий, основанных Александром Македонским, – заменила Афины. Здесь вырос центр мировой науки – Александрийская академия библиотекой, обладавшей 700 000 книг—свитков, с обсерваторией, анатомическим театром, зоологическим и ботаническим садами. Математика, физика, астрономия, механика; Евклид, Птолемей, Архимед, Эратосфен, Аристарх, Гиппарх, Герон, Герофил – плеяда «александрийцев». Но зоологии здесь не повезло: дальше ничтожных комментариев к сочинением Аристотеля дело не пошло.
Республиканский Рим был мало склонен к мечтам и разговорам. Практичные землевладельцы хотели больших урожаев, врачи требовали сведений о лекарственных растениях. Толпу отвлекали от неприглядной действительности пышной цирковыми представлениями (частенько зрелища заменяли хлеб), а для этого были нужны, между прочим, и крупные дикие звери. Отсюда резкий и прикладной уклон ботаники и зоологии, отсюда ряд агрономических трактатов. Зоология для содержателей цирков и зверинцев, ботаника для врачей и сельских хозяев, минералогия для архитекторов и металлургов – это определяло содержание сочинений по естествознанию. Такова книга «О делах деревенских» Катона (234—149 до н.э.) и такая же Марка Варрона (116—27 до н.э.), написано якобы до 500 сочинений на разные темы. Варрон был широко образованный философ и натуралист, но за объяснениями он отсылал читателя к Аристотелю, ограничиваясь лишь изложением фактов.
Лукерций Кар (95—55—51 до н.э.) написал удивительнейшею книгу «О природе вещей». В прекрасных стихах он изложил основы атомистического (механического) материализма Демокрита и Эпикура, предугадав кое—что из достижений физики новейших времён. Он рассказывал о возникновении общества, пытался объяснить все явления природы и страстно проповедовал необходимость знаний, науки, просвещения. В мире нет ничего сверхъестественного, боги не имеют власти над людьми и не могут влиять на ход событий, которым, которым управляют законы необходимости. Счастье людей заключается в освобождении их от ужаса перед богами и загробным наказаньем, и это счастье несёт наука: она говорит, что по смерти и тело и душа (душу Лукреций признал) распадаются на атомы, загробной жизни нет.
«Речь я начну и открою вещей основное начало,
Кои всё зиждется, крепнет, растёт и плодится в природе…
Это начало – материя, тельца вещей родовые…
Истинно, тельца первичные всё при своих сочетаньях
Твёрдом порядке и ясным сознанием не руководились
И не условившись раньше, какое ему дать движенье…
…Пробуя все сочинения и всякие роды движенья,
Тельца первичные так напоследок сошлись, что нежданно
Сделались многих великих вещей постоянной причиной:
Моря, земли, небосводы и всякого рода животных…
…ибо материи тельца
Вследствие новых условий, меняя свой старый порядок,
Так сочиняются, что из них твари живые творятся…
…Наша земля поначалу обильно покрыла повсюду
Яркою зеленью трав разнородных холмы и долины.
Краской зелёной цветущие всюду луга заблистали.
Вслед же за этим было различным деревьям
В воздух открытый расти, состязаясь друг с другом…
…Много сотворила уродов безногих, безруких,
Рта совершенно лишённых, подчас со слепой головою…
Много диковин и чудищ создала в этом роде.
Но понапрасну. Природа развитие им преградила,
Сил не хватало у них, чтобы зрелости полной достигнуть,
Чтобы достать себе корм и сходится для дела Венеры…
…В ту пору многие виды животных были сгинуть
И не могли свою жизнь продолжить, размножая подцарство.
Виды же те, что до ныне вдыхают живительный воздух,
Испокон века от гибели племя сохраняют
Хитростью или отвагой или же ловким проворством…
…Вместе с телом родится душа, как сказал я уж выше,
Вместе растёт бременем старости вместе же гибнет…
…Люди приписывать склонны божественной воле те вещи,
В коих не могут рассудком своим доискаться причины…
…Если усвоил ты это, должна перед тобою природа
Вечно свободной предстать, неподвластной властителям гордым,
Движимые волей свой, от богов независимой вовсе».
Учение Лукреция – предел, до которого поднялись материалистические учения античных времён. Его влияние сказывалось не только на эпоху Возрождения, но отозвалось и на французских материалистах XVIII в.
Императорский Рим пришёл на смену республиканскому. Но и он не дал зоологии ничего, кроме комментариев. Из них крупнейший – Плиний.
Богатый и знатный римлянин, Гай Плиний Секунд Старший (в отличие от племянника – Младшего) прожил всего 56 лет (23—79 н.э.), причём занимал ряд крупных должностей при императорах. Он путешествовал по северной Африке, участвовал в войне с германцами. Страстный любитель книги, Плиний читал во время еды, читал в пути, читал, ожидая приёма в императорском дворце. Он писал всегда, список его трудов огромен: 31 том «Истории моего времени», 20 книг истории воин с германцами, не считая сочинений в 1—3 книгах. Эти сочинения не дошли до нас, да как бы объёмисты они ни были, грандиозными их назвать нельзя. Никто не знает, когда он писать ещё одно сочинение – предприятие, удивительное по своему замыслу. Плиний нал всю трудность этой работы, знал и гордился ею.
«На путь, по которому я пойду, не вступил никто; никто из нас, никто из греков не решался единолично дать описание природы во всей её совокупности. Если мой замысел не удастся, то самое стремление к нему было сладостно и великолепно».
Так написал Плиний о своих целях посвящении, адресованном императору Титу.
Он перечитал долее 2 000 сочинений, собрал материалы из 146 римских и 327 иноземных авторов. О многих учёных того времени мы знаем только их книг Плиния (он приложил библиографический список), подлинные работы этих учёных утрачены. Десятки писцов работали на неутомимого писателя, и часто он диктовал очередные заметки даже в пути. Каждая минута, свободная от государственных дел, отдавалось заветной цели.
«Естественная история» в 37 книгах – вот результат этого упорного труда. Но автору не довелось в руках экземпляр «изданного» произведения. Он умер.
Его смерть – прекрасный финал, как бы не толковали его биографы. Плиний погиб при этом знаменитом извержении Везувия (79 г.), когда были засыпаны Геркуланум и Помпея. Он находился недалеко от Неаполя, и флот (римский флот, защищавший всё Средиземное море) под его начальством стоял у Мизенского мыса. 22 августа сообщили, что показалось необычайное облако, имеющего вид зонта или сосны—пинии. Плиний распорядился приготовить судно к отплытию: он хотел увидеть это облако вблизи. Его судно не успело отчалить, как примчался гонец с мольбой о помощи населению гибнущих городов. Тогда в море вышла флотилия. Сыпался пепел, падали куски пемзы, а Плиний с палубы «адмиральского» корабля следил за чудовищным облаком и диктовал заметки писцу. Когда флот подошёл к Стабии, стемнело. Плиний сошёл на берег, вошёл в дом, поел и лёг спать. И вот – огненный столб взвился над Везувием, затряслась земля, затрещали земли, каменный дождь обрушился на крыши. Прикрыв головы подушками, Плиний и его спутники бросились к берегу, к кораблям. Обезумевшая толпа вышла, задыхаясь, – сернистые газы окутали всю окрестность. Плиний не смог идти. Упал… Встал при помощи двух рабов… Снова упал… Умер…
Пошёл ли он, повинуясь голосу долга, – долгу настоящего римлянина, – чтобы помочь несчастным соседям Везувия, оказалась ли любознательность сильнее страх перед смертельной опасностью, – не всё ли равно. Для крупного чиновника—римлянина тех времён он умер хорошо.
Племянник, Плиний Секунд Младший, «издал» сочинения дяди.
Плиний собрал в своей «Естественной истории» всё, что только смог. Астрономия и этнография, физика и медицина, минералогия и ботаника, география, астрономия, зоология, промышленность, физиология, техника, анатомия, биографии учёных и художников, были и небылицы, факты и басни, анекдоты – там есть всё.
Зоологии в «Естественной истории» Плиния отведены 4 книги (8—я – 11—я). Системы в сущности нет, так как хотя в 10—й книге говорится о птицах, в 11—й о насекомых, а в 8—й о млекопитающих, но тут же приводится деление животных на сухопутных, водных и воздушных. Но в результате такой системы раки оказались вместе с рыбами, туда же пошли киты, а угорь почему—то очутился в одной компании со змеями, хотя его водный образ жизни вряд ли мог вызвать сомнения.
Среди интересных фактов – горы басен. Мясо медведя растёт, будучи сваренным. Существуют кобылы, которые оплодотворяются ветром. Зародыши падают с неба и в море нередко служат пищей животным. Перемешиваясь между собой, зародыши могут дать начало существам всех сортов, вплоть до похожих на наземных животных; так произошли морские коньки. Есть птицы о двух сердцах, а у крысы число лопастей печени соответствуют фазам луны. Плиний не только повторил рассказы Геродоты о муравьях—гигантах, строящих холмы из золотого песка, но и добавил, что в храме Геркулеса есть рога таких муравьёв.
В далёких странах живут люди без голов, есть люди без рта (кроме головы, нет ничего). Крылатые лошади, ежегодно меняющие пол двуполые зайцы, говорящие человеческим голосом гиены, живородящие птицы, животные с головой человека, драконы всех сортов.
Василиск – небольшая змейка, всего не более 30 см длиной. Он жёлтый, с белым пятном на голове и тремя утолщениями на голове, образующие нечто вроде царской диадемы (отсюда название – коронованный). Нет в природе существа злее и страшнее василиска. Одним взглядом убивает людей и животных, от его дыхания сохнет трава и трескаются скалы. Но и в природе для всякого действия есть и противодействие: взглянув в зеркало, василиск умирает, – его убивает собственный взгляд. Средневековье прибавило к этим сказкам свои: василиск выводится из яйца, отложенного старым петухом в навоз и высиженного жабой. Соответственно изменилась и внешность василиска, – его стали изображать чудовище с головой петуха, туловищем жабы и хвостом змеи.
Причина всех этих ошибок и сказок ясна. Плиний не был исследователем, он дилетант, слишком доверяющий чужим словам. Добросовестно переписав всё найденное им в тогдашней литературе, он не разбирался в том, правда или нет написанное. Мало того, – он сильно гонится за «чудесами», очевидно, из соображений «занимательности. Получился богатейший «фонд» для «Физиологусов» и «Бастиариев» более поздних времён.
И всё же заслуги Плиния огромны. Его главная заслуга – именно то, над чем иронизируют некоторые современный историографы, называющие Плиния «чиновником—регистратором». Он собрал всё, что знали в его времена, благодаря его «энциклопедии» мы узнали многое, чего иначе и не подозревали бы. Живо написанные книги заинтересовали, приведённые в них «чудеса» увлекали одних, вызывали недоверие и – это главное – желание проверить у других. Правда, широко популярными книги Плиния назвать нельзя: в античном Риме читать рукописные книги могли только богатые люди, в средние века латынь—язык научных книг – знали немногие, народные же массы и на родном языке не читали – не были неграмотны.
На протяжении почти полуторы тысячи лет книги Плиния были своего рода «Космосом» А. Гумбольдта и «Брэмом» сразу. На них выросли сотни натуралистов, и эти «ученики», жившие тысячу и более лет спустя, в конце концов исправили ошибки «учителя».