Впервые меня так пугает белый лист бумаги.
Я теряюсь, я не знаю, как объяснить вам, чтобы вы поняли. Хотя бы — поняли. Что вы поверите, я не надеюсь…
Нет, неправда! Сейчас не время для лжи или фальши, поэтому придётся признаться: я всё-таки надеюсь, что хоть кто-нибудь, хоть один-единственный человек, если и не поверит написанному мной, то хотя бы на миг усомнится в том, что я просто сошла с ума. А усомнившись, задумается — вдруг это всё-таки правда?..
Ладно, как ни оттягивай, а пора переходить к делу. Времени у меня мало — только до рассвета, а сейчас уже глубокая ночь. Когда рассветает в августе? Часов в шесть, может, с чем-нибудь…
Наверное поэтому мне так страшно писать: я уже ничего не смогу изменить, переделать — на этот раз никакой правки не будет.
Когда это началось… Неделю назад? Ну да, тогда я впервые ощутила что-то очень странное — странное по моим меркам, ведь у всех они разные. Но, строго говоря, начало было положено очень давно.
В пять лет меня уже невозможно было оторвать от книг, я и сама пробовала писать сказки и стихи — крупными и корявыми печатными буквами. Но потом… школа на долгие годы отбила малейшее желание пытаться выразить на бумаге что бы то ни было, а в особенности что-нибудь глубоко личное — мысли, чувства, фантазии…
Но, видно, плохо они старались… а может этих самых фантазий было слишком много. Ещё лет пятнадцать после счастливого прощания с преподавателями, они бурлили внутри, не имея выхода, а потом — плотину прорвало.
Неожиданно оказалось, что когда начинаешь писать, откуда ни возьмись появляется то, чего вовсе и не было у тебя в голове.
Откуда они приходят? Герои, которых я не выдумывала, каждый — со своей судьбой, характером, чувствами… Люди, животные, инопланетяне, жители иных миров и сами миры — иногда у меня возникает чувство, что они выстроились в очередь, они ждут… они хотят воплощения… или, может быть, хотят, чтобы мы о них узнали.
Где живут они? Лишь в моей душе и разуме? Или… всё-таки в других мирах-измерениях, а я, как и тысячи и тысячи других — работник почты, связистка?
Кто-то слышит эти сигналы лучше, кто-то хуже, мы искажаем их и заполняем пробелы — как умеем. Но всё же, эти сигналы — есть?
Даже теперь у меня нет ответа: приёмники мы или передатчики, или… это всё просто бред.
Последнее предположение — для самозащиты. Если сам себя подозреваешь в безумии, тебя не будут уличать другие. Но не сегодня, не сейчас… нет, я не думаю, что это бред! Я в это не верю.
Сейчас я могу не защищаться. Я свободна и неуязвима, потому что завтра… меня уже здесь не будет. А если всё — ошибка, то завтра я перепишу или уничтожу этот рассказ.
Итак. Неделю назад мне приснился сон. Мне позвонили из издательства, за мной прислали машину, я должна была подписать договор.
Да… голубая мечта… Ведь меня никогда не издавали — по-настоящему, на бумаге…
Правда, я вообще не припомню, чтобы мне когда-либо снилось то, чего бы мне хотелось. Так что сон всё-таки необычный.
Продолжаю: в издательстве было очень светло и просторно, всё просто залито светом, падающим сквозь огромные окна. Я сразу же оказалась в кабинете — не знаю, кто это был, не знаю, кто в реальности должен подписывать договор с автором — но в моём сне это был главный редактор — уж никак не меньше!
Да и автором я была вовсе не начинающим, а давно издающимся и весьма высоко ценимым. И тут в кабинет вместо секретарши зашёл юноша, он принёс договор.
Высокий, стройный, даже какой-то хрупкий, с тонкими чертами лица и большими грустными глазами. Он показался мне знакомым. Откуда? Я не могла вспомнить.
И стала изучать договор. Хотя издателю я доверяла, но всё же договор нужно было прочесть. Однако… я не могла понять ни слова, хотя текст видела вполне отчётливо.
Какие-то красивые крупные знаки, отдалённо напоминавшие руны, но более сложные. В замешательстве я подняла глаза от документа; юноша тут же оказался рядом и с извинениями забрал бумагу. Секретарша заболела, а он, по неопытности, что-то перепутал.
Но это всё-таки был он — мой договор, только напечатанный на каком-то, никому на Земле неведомом языке.
И уже просыпаясь, я "вспомнила", что юноша этот — принц, младший сын короля, немой от рождения, мечтатель, обладающий даром уходить в другие миры — герой книги.
Книги, которую я никогда не читала. И, само собой, не писала. Это не моя книга, не мой стиль.
Пожалуй, я знаю писателя, которая могла бы… а может, и написала уже? Или вот… да, он тоже мог бы…
Мудрый король того королевства умер, старший сын его и наследник погиб в бою, средний — оказался изменником и предателем, и теперь только младший принц, хрупкий и ранимый, с нежной душой, да ещё и немой — только он один может придумать, как спасти обречённое королевство от нашествия зла, как вселить мужество в души своих подданных.
Неделя для меня прошла как в тумане. Повсюду я видела грустного принца…
Поймите меня правильно: я не влюбилась в него, тут и близко не было ничего подобного. Да и вообще — он герой не моего романа — в прямом и переносном смысле. Дело в другом.
Мне казалось, что он следит за мной. Нет, наблюдает — будет вернее. Ладно, опущу подробности, слишком мало времени у меня осталось.
Вчера я уехала на дачу, хотела кое-что сделать и подготовиться к приёму гостей — мои друзья должны были приехать на следующий день. Который уже наступил, вернее — наступает. За окном уже светлеет. Не успеваю…
Вчера я была здесь одна. В дверь позвонили. За порогом стоял он. Юноша из моего сна, принц из чьей-то, возможно ещё ненаписанной, книги.
Я даже не испугалась. Почти не удивилась. Я впустила его. Он вошёл. Мы молча смотрели друг на друга, словно хотели всё прочесть по глазам. Я — его вопрос; он — мой ответ.
Потом он заговорил. Здесь нет противоречия. Только в своём мире он был немым, а в других — дар речи возвращался к нему. Впрочем, разговорчивым он не был.
Как же объяснить…
Он позвал меня с собой. Предложил провести той дорогой, секретом которой он владеет.
Он так и не ответил мне: существуют ли их миры на самом деле и потому мы пишем о них или же… сначала они рождаются в наших душах и мыслях, прорастают, как семена, на бумаге, густо политой чернилами, а иногда и слезами, на экране монитора, в непролазных зарослях забавных маленьких значков, и лишь потом обретают своё бытие.
Кажется, он и сам не знал ответа, мой грустный принц с ранимой душой и отважным сердцем. Он мог сказать мне только одно, но самое главное, единственно-важное, — что они ЕСТЬ!
И они — ждут меня. Потому что я нужна им. Зачем? Хороший вопрос.
Отчётливого ответа я так и не получила, но немой принц поведал мне, что светлые миры и их добрые обитатели в опасности. Тёмные, жуткие порождения низших измерений, находят всё больше желающих воплотить их, и воплотить не с ужасом и отвращением, а с восторгом!
Насилие смакуется, кровь проливается с наслаждением, положительные главные герои, сурово хмурясь, пытают своих врагов, животная страсть громко именуется любовью, для достижения благой цели все средства хороши, и уже непонятно, чем, собственно говоря, эта благая цель отличается от неблагой, и чем герой положительный отличается от отрицательного.
Да и кому он вообще нужен — этот всем надоевший положительный герой? Кому он интересен? Это пережиток прошлого. Зло интереснее добра…
Но немой принц знает секрет, он добыл его в своих странствиях.
Им может помочь тот, кому довелось за свою земную жизнь создать или воплотить хоть одного доброго и при этом — живого персонажа, хоть один добрый и живой мир.
Не идеально написанный, без единой ошибки, шероховатости или несоответствия, а — живой. Как отличить живой от мёртвого? Тот, кто умеет читать сердцем, об этом знает, а остальным бесполезно объяснять.
И корявые строчки, напичканные ошибками, могут быть живыми. Просто… в них бьётся сердце.
Там, в этих мирах, что готов распахнуть передо мной принц с печальными глазами, я могу стать кем-то вроде доброй феи. Цена этому — та жизнь, которую мне осталось ещё прожить здесь.
Один день или сорок лет — ни он, ни я этого знать не можем.
Он сказал, что вернётся за мной на рассвете, и если я решусь…
За окном уже посветлело. Мне пора.
Две семейные пары, приехавшие на дачу несколькими часами позже, обнаружили её тело во дворе.
Она лежала на лужайке перед домом и казалась спящей. Лицо было спокойно, глаза закрыты, на губах — улыбка.
Калитка была распахнута, дверь в дом прикрыта, но не заперта.
Смерть наступила от остановки сердца.
Торопливо набросанная рукопись, озаглавленная "Последний рассказ", лежала на столе в гостиной.