Страницы криминальной истории
*Щипачи с Воронцовки
КТО ЛУЧШЕ ДРУГИХ может поведать о далеком прошлом Ростова, если не старожилы города? Но тех, кто помнит старый “благородный воровской мир” 30-х годов, осталось не так много. Один из таких старожилов - ростовчанин Владимир Ефимович Пилипко, шустрым пацаненком заставший время первой пятилетки и других, менее торжественных свершений.
- Эти годы запомнились мне прежде всего не какими-то ударными вахтами, а страшнейшим голодом, который свирепствовал в стране, - вспоминает Владимир Ефимович. - На моих глазах обессилевшие люди падали и умирали прямо на улицах. Хлеб получали по карточкам. На ребенка - 300 граммов в день, на взрослого работающего члена семьи - 500. Иждивенцы в расчет вообще не принимались...
- А как насчет пенсионеров?
- Какие пенсионеры? Пенсии стали выдавать лишь при Хрущеве! А в то время старики должны были выживать, как могли. В период голода это было сложно. А карточки отменили только в 1936 году.
Голод - это плохо. И воровать - плохо. Но и помирать - тоже как-то нехорошо. Поэтому ребятам тех трудных лет приходилось выбирать их всех зол меньшее (на их взгляд). Особенно тем ребятам, что жили на Воронцовской улице.В Ростове 30-х было два самых “блатных”, “босяцких” района - знаменитая Богатяновка и улицы, прилегающие к Старому (тогда - Новому) базару: Воронцовская (ныне Баумана), Рождественская (Обороны), Старопочтовая (Станиславского), Тургеневская (эту, к счастью, не переименовали с самых царских времен). Нахаловка прославилась значительно позже. В те годы она была тихой, сонной окраиной.
Но была разница и между Богатяновкой и Старым базаром. Богатяновский спуск - это прежде всего место всевозможных “малин” (притонов), “майданов” (подпольных игорных домов), “ям” (обиталищ скупщиков краденого), тайных публичных домов...Здесь “гужевалась” разношерстная уголовная братия: от гоп-стопников (уличных грабителей “на испуг”) до опытных “шнифферов” (взломщиков сейфов). В общем, весь “цвет” ростовского - и не только ростовского! - “дна”.
Район, примыкавший к базару, считался исключительной вотчиной людей “благородной” уголовной специальности - карманников. На жаргоне прозывали их по-разному: “кармаш”, “щипач” (“щипать” - красть из карманов и сумок), “ширмач” (“ширма” - карман”) и особенно уважительное - “марвихер” (крадун высшей категории, нечто вроде графского титула). Карманники считались элитой преступного мира и основными кормильцами воровского братства.
- Конечно, тот же “домушник” при удачном раскладе мог иметь с одной квартиры больше, чем карманник мог “сработать” за неделю, а то и за месяц. Только ведь квартирный вор “молотит” не каждый день. Опытный “домушник” “бомбит” по точной “наводке”, подолгу высматривает каждую “хату”, намечает пути отхода и прочее. Да и “скокари”, “работающие” без предварительной подготовки, все равно должны были вычислить объект наиболее безопасный - а для этого тоже надо “порысачить”.
А у “щипача” каждый день - верный заработок. Такого не было, чтобы чего-нибудь не “напхнул” (украл): кто деньги, кто - “бимбер” (часы на цепочке - а других тогда и не было), а в основном - хлебные карточки.
Володя Пилипко жил рядом с базаром и был хорошо знаком со многими мастерами “карманной тяги”. Они с приятелями были в те поры совсем малолетками, лет по восемь - десять, а “щипачи” - парни от восемнадцати до двадцати пяти годков: Володя Сильва, Володя Кузнец, Гомошка, братья Василий и Александр Шумаки... Соседкой Пилипко была знаменитая Сонька Золотая Ручка - конечно, не Сура-Шейндля Лейбова Соломониак, сгинувшая на сахалинской каторге еще до революции, а уголовница, которую вывел Николай Погодин в своей пьесе “Аристократы”.
“Аристократы” Погодина гремели тогда по всему Союзу. А премьера ее состоялась на подмостках ростовскогоТРАМа - театра рабочей молодежи. В 1935-м на экраны страны вышел фильм “Заключенные” по мотивам “Аристократов”. Ни фильм, ни пьеса, честно говоря, не блистали особыми художественными достоинствами, однако стояли выше множества агиток-однодневок на тему “перевоспитания” “социально близких” Советской власти уголовников. Это стало возможным прежде всего потому, что Погодин списывал многих своих героев с натуры. И не только на Беломорканале. Правда, в Ростове писатель занимался репортерской работой с 1920 по 1923 годы, задолго до описанных в пьесе событий. Но типажи позже наверняка подбирал и из представителей ростовского “дна”, которых пришлось ему наблюдать во множестве. Так вот и попала в число “аристократических” персонажей наряду с собирательным образом Кости Капитана реальная Сонька Золотая Ручка, промышлявшая на ростовском центральном рынке...
**“Друзья, купите папиросы...”
НО ВЕРНЕМСЯ К РОСТОВСКИМ ПАЦАНАМ из далеких тридцатых. Голод заставлял их добывать себе пропитание самыми разными способами. Для малолетки это была чаще всего торговля.
- Популярнее всего была штучная продажа папирос. Покупали пачку, продавали по одной. Навар небольшой, но верный: “Папиросы “Эпоха” - курить неплохо!” Деньги на “раскрутку” брали обычно у “блатных ребят”. И основной “навар” им же доставался. Но и нам кое-что перепадало. Помню, один из них, Кавалер, давал деньги на торговлю ирисками. Принцип тот же: покупаешь ириски в коробке, а продаешь поштучно. Для нас - особая выгода: Кавалер позволял каждую ириску ОБСАСЫВАТЬ!
Однако главным промыслом ребят была далеко не торговля. “Щипачам” пацаны требовались совсем для другого. В СССР существовала тогда так называемая “пятидневка”, то есть пять выходных в месяц: обычно 6, 12, 18, 24 и 30 числа. Именно эти дни и были для карманников настоящим праздником: каждый “щипач” умудрялся “напхнуть” в день от 10 до 20 хлебных карточек! Но украсть - это полдела. А куда дальше девать-то? Сунешься отовариться с таким “букетом” - вмиг повяжут. Вот тут на помощь приходили мальчишки. Каждый из них мог получить хлеб по пяти-шести карточкам (как бы на всю семью, а семьи были в ту пору часто многодетные). За это пацан получал от уркагана так называемого “птенца”, или “птюху” - ломоть от пайки, горбушку. А то и “довесок” - кусочек пайки, который докладывали на весы, если не хватало нескольких десятков граммов. К слову: знаете ли вы, что перед тем как нарезать пайку, продавец обязательно окунал нож в горячую воду? Иначе разрезать полусырой, липкий хлеб было невозможно: он лип к ножу, как пластилин...
Благодаря этим “птюхам” воронцовская, тургеневская, рождественская ребятня кормилась от пуза. Как же было пацанам не восхищаться своими старшими товарищами - ловкими, отчаянными, сытыми и красивыми?
**Костюмчик новенький, колесики со скрипом...
ДА, ИМЕННО КРАСИВЫМИ. Потому что элита воровского мира отличалась особым шиком и манерой себя держать. Как в песне Утесова - “Лопни, но держи фасон!” Прежде всего, это были чрезвычайно аккуратные люди. Всегда в кипельно белой или модной клетчатой сорочке, длинном - часто тоже клетчатом - пиджаке, в тщательно отглаженных “шкарах” (брюках), заправленных в сверкающие “прохоря” (сапоги) особым образом - с легким напуском. Сами сапоги были обязательно “гармошкой”, или, как тогда выражались, “зашпилены третями” - то есть сжаты как бы в три слоя. Ансамбль завершала кепка-восьмиклинка (сшитая из восьми кусков материи, с маленьким козырьком) и изящный белый шарф. Галстуков “босяки” не признавали категорически.
Любил тогдашний воровской мир щегольнуть и любовью к искусству. По “воровскому закону”, считалось недопустимым, позорным обокрасть артиста, художника, музыканта, писателя... А вот к девушкам отношение было прохладное. С ними босяки не водились. То есть “шмары” и “халявы” (проститутки) с Богатяновки - это одно. А вот чтобы серьезно - такого не допускалось. Нельзя было “честному вору” заводить семью. Стоило только “щипачу” по-настоящему влюбиться - считай, пропала уголовная “карьера”... Может, любовь и есть самое радикальное средство борьбы с преступностью?
И, конечно же, привлекал ребят таинственный уголовный жаргон - “блатная феня”. Собирается, бывало, карманная братва вечерком обсудить, как прошел “день минувший” - а ребята тут как тут, стоят поодаль и жадно ловят каждое слово.
- Все это было так необычно и маняще - как в сказке... “Я у нее из скрипухи дурку и насадил” - “А я у бабы мозоль сбил” - “Нежно запускаю мальцы в кишеню - и выудил лопатник”. Все это звучало удивительной музыкой. Тогда так и называли жаргон - “блатная музыка”. А на деле - ничего музыкального: сумочки, украденные из корзин, узелки, “уведенные” у простодушных крестьянок, кошельки, похищенные из карманов...
Разумеется, воры пытались обучать “ремеслу” и мальчуганов. Володе Пилипко повезло: его мать была строгой женщиной. Как только заметит сына в компании карманников - лупцует потом безжалостно! Вот и уберегла. А многие его одногодки так и пошли по преступной дорожке, которая вела прямиком на этапы, в тюрьмы и лагеря.
А ЧТО ЖЕ ПОТОМ? А потом была война, на которую ушли и повзрослевшие малолетки, и “щипачи” - те, которые к 1941-му не успели угодить за “колючку”.
- Никого из них позже я уже не встречал. И не мудрено: 90 процентов ребят из нашего района погибли на фронте. Война всех сравняла - и “жуликов”, и “фраеров”...