Опять заснула с работающим телевизором и внезапно очнулась от "голоса за кадром",сопровождающего картину бесконечного людского потока по улице огромного мегаполиса:
Друзей теряют только раз,
И, след теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.
А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.
В сердце зазвенело пронзительно и тонко - Лёнечка! От него я впервые услышала эти стихи и имя Геннадия Шпаликова. Как странно,что день рождения поэта и день смерти Лёнечки совпали - 6 сентября.
Мы не были родственниками, но считались моей мамой и его матерью "своими", потому что родились в один день, в одной больнице,и когда у его матери, сорокалетней тёти Полины, имеющей уже четырёх "довоенного рождения" девочек, не оказалось поначалу молока, какое-то время его кормила моя мама.
Долгожданный сын, родившийся после возвращения с фронта отца, (вскоре умершего от ранений), заботами четырёх старших сестёр, рос ребёнком балованным. Умывали его,натягивали чулки, одевали девчонки в несколько рук, причём тётя Полина не забывала прикрикнуть:
- За робёнком смотрите, займите, не видите дитё плачет!
- Нос вытрите дитю, или не видите!
Мне же, самой приходилось опекать младшего брата и я рано стала самостоятельной.
В первый класс мы пошли вместе. Утром я забегала за ним,как старшая, и нетерпеливо ожидала на пороге, пока сёстры застёгивали его на все пуговицы. Частенько помогала нести ему портфель в благодарность за его рассказ мне по дороге одного из мифов Древней Греции или очередном расследовании Шерлока Холмса, которые он знал от старших сестёр. Я, смотрела преданно, раскрыв рот, готовая как угодно служить ему, лишь бы слышать эти чудесные повествования.
И в классе он далеко превосходил нас своими познаниями. У него была прекрасная память, сёстры-старшеклассницы и бесконечная любовь к чтению. Иногда он задавал нашей учительнице вопрос, который ставил её в затруднительное положение.Учим, к примеру, некрасовское "Идёт-гудёт Зелёный Шум", а он вдруг удивляется:
- А почему "как облако всё зелено, и воздух, и вода?" Разве облака зелёные?
Мне страстно хотелось тоже спросить что-нибудь этакое, чтобы Вера Ивановна подивилась моему уму,но, к сожалению, в голову ничего не приходило и всё на свете мне было ясно.
В пятом классе я серьёзно заболела и отстала от своих на целый год.Так вышло, что отличница стала второгодницей. Теперь Лёнечка учился в шестом, а я в пятом классе. Разошлись наши дорожки. Мы взрослели,у каждого появились свои мальчики и девочки. Красавица Аня Морозова из моего восьмого с ума сходила по всезнайке,интеллектуалу Лёнечке из девятого.
А потом - Университет, разные факультеты.Он поступил на физический. Встречались редко, больше в электричке, издали обмениваясь взаимным "салютом". И вдруг слышу - Лёнечка женился и бросил Университет. Неосторожно завели ребёнка со своей девушкой. Ситуация, когда самому пришлось обеспечивать семью, Лёнечке оказалась не по плечу. И они вскоре расстались. Я даже не успела увидеть его жены,уехавшей к родителям.
Новый брак с Аней Морозовой тоже успеха не принёс. Вновь - ребёнок и развод. Из квартиры, которую им устроили родители жены, он должен был вернуться к матери.
Заботливые сёстры, давно имеющие свои семьи, окружили брата привычным вниманием. Лёнечке вяжут свитер, дарят рубашки, тайком от мужей, которые без должного понимания относятся к затянувшейся "благотворительности", покупают дорогие кроссовки: "Где ему самому, ведь - алименты дерут!"
А он работает сторожем на каком-то складе, читает бесконечное число книг и журналов, всё на свете знает, весьма интересен для женщин в годах, хотя к ним, всего лишь снисходителен,небрежен и насмешлив: " Ну, о чём с тобою говорить, всё равно ты мелешь ахинею..." - ласково говорит он,обнимая за плечи очередную поклонницу.Периодически живёт у них,всякий раз возвращаясь к матери, где ему несказанно рады тётя Поля и навещающие её сёстры. И оправдание есть - должен кто-то присматривать за старушкой.
Однако, он искренне радовался каждой нашей с ним встрече, по причине возможности вдоволь поболтать о новых публикациях, стихах и поэтах, чем крайне раздражал моего мужа, который платонических и дружеских отношений с посторонним мужчиной не признавал, будь он хоть трижды "молочный брат".
Как горько доныне жалею, что мы мало общались с ним. Не случилось мне потом встретить никого, кто с такой готовностью и щедростью делился бы добытыми сведениями о литературном мире, к которому всегда стремилась моя душа.
От него я узнала,по-настоящему Омара Хайяма; он читал наизусть сонеты Шекспира в неизвестных мне вариантах перевода незнакомых авторов. Обожал Игоря Северянина "В этих раскидистых клёнах мы наживёмся всё лето,в этой сиреневой даче мы разузорим уют..." и уж, конечно - "Это было у моря, где лазурная пена...". С жаром торопился поведать о наказаниях грешников на каждом из кругов дантова Ада. От него я услышала впервые стихи Н.Гумилёва, его "Возвращение",посвящённое Анне Ахматовой. Но больше всего он любил Франческо Петрарку. С томиком его сонетов,кажется, не расставался никогда.
При встрече он так торопился начать разговор о прочитанном, новом и старом, что я понимала, как узок круг, с кем случалось ему поделиться заветным. Не было у него аудитории, достойной внимать столь широким познаниям в области, далеко отстоящей от насущных житейских проблем.По его виноватому взгляду понимала, что он, тонкий человек, боялся выглядеть юродивым в глазах редких собеседников и опасалась, чтобы нечто подобное он мог прочесть в моих глазах.
Я встретилась с ним случайно в последние дни августа возле магазина "Школьник", где мы с дочкой старшеклассницей делали последние покупки к 1 сентября.Его старший сын, где-то в далёком городе,по-моему, в этом году должен был окончить школу. Но я не спросила об этом. Как всегда,одет он был в поношенный крупной вязки объёмный свитер, потёртые, видавшие виды, джинсы, старые кроссовки. Худощавое лицо обрамляла незнакомая мне бородка, которая шла ему.Но что-то не понравилось мне в его облике. Худоба, или руки,которые он не скрестил привычно на груди, а как-то ссутулившись, убрал за спину.
По-прежнему,заметно обрадовался. С жаром заговорил о последнем поэтическом сборнике "День поэзии", где ему понравилось стихотворение мало тогда известного Николая Старшинова, которое,помню, начиналось так:
Всё я заново начну и всё я сдюжу,
Уж, не так я безнадёжно сел на мель.
Электричка,убегающая в стужу,
Увези меня за тридевять земель...
А я смотрела на него с вечным ощущением в сердце, которое он у меня вызывал - жалости,нежности,обожания,боли и безнадёжности,зная, что долго так продолжаться не может, что зимой умерла тётя Полина, что он одинок,беден,несчастлив и что помочь ему нельзя.
Рано утром 6 сентября он позвонил старшей сестре и попросил непременно сегодня зайти к нему. Она проводила внучку в школу, возвращаясь, заглянула в дом матери,где теперь в одиночестве жил Лёнечка и с ужасом нашла его в петле.
На краю стола лежал потрёпанный,но всё ещё изящный томик Франческо Петрарки "Сонеты", открытый на странице, где красным фломастером было обведено:
Для роковой стрелы пора приспела,
И я её за счастие почту,
Не сомневаясь в точности прицела..."
А сверху лежала короткая записка "Виноват. Устал". Дата 6 сентября и подпись.