Предчувствие было нехорошим. Больше всего в устах Анастасии Сергеевны пугало слово «будущее». Обсуждать свои перспективы на уровне начальника отдела я был абсолютно не готов. Я был в плохой форме. Очень плохой. Впрочем, похоже, я никогда из неё не выходил. Поначалу, только поступив на комбинат, я думал, что привыкну к работе. Я мало в этом смыслил, поскольку это была моя первая работа, поэтому решил, что к ней надо привыкнуть, перетерпеть какое-то время.... Как в институте, где было много скучных предметов, которые я просто заставлял себя выучить. Однако занятие под названием работа обладало принципиально новым качеством. В отличие от учебного семестра, оно не имело определённого конца.
Конечно, об этом стоило подумать заранее, как-то себя подготовить, чтобы смягчить травму… Но я, толком не осознав новой стадии жизни, впустил работу внутрь себя, намереваясь совладать с нею привычным школярским способом, проверенным на «Гидравлике», «Социоэкологии» и «Основах охраны труда». Поначалу всё шло обычным манером. Светло-зелёная полоска на пропуске идентифицировала меня, как инженерно-технического работника, и моя всегда дневная смена напоминала затянувшиеся занятия в институтской библиотеке. Только вставать приходилось рано, и злой библиотекарь не отпускал раньше четырёх. Спустя некоторое время я стал выходить в цеха, чтобы замерить какой-нибудь вырез на приборном щите или прикинуть длину прямого участка трубопровода, необходимую для установки измерительной диафрагмы. Но чаще мои вылазки ограничивались посещением близлежащей мартеновской столовой, грязное убранство которой неизменно оказывалась самым светлым пятном прошедшего дня.
Таким образом, мифическая работа, о которой в детстве я иногда слышал от своих добросовестно трудящихся родителей (впрочем, подробностей, в разговоре со мной они избегали), на поверку оказалась монотонным и скучным ритуалом заклинания зарплаты. Признаться, я не сразу понял его серьёзности. Много шутил, покупал в буфете трубочки с кремом, забирался на мягкую толевую крышу химической лаборатории и пускал оттуда бумажные самолётики, наблюдая за тем, как они приземляются во дворе отделения по ремонту ковшей. Так я протянул несколько месяцев. До «сессии». Где-то в середине зимы я, опять-таки по студенческой привычке, впервые попробовал «сглотнуть». И у меня ничего не вышло.
В физиологии единица глотательного процесса называется болюсом. Это небольшой скользкий комок объёмом от 5 до 15 мл, в форме которого пища через узкую глотку попадает в желудок. Привыкший, что жизнь входит в меня в виде «болюсов», я не сильно огорчался, если какой-то из них был неприятен. Закончится четверть, начнётся новый семестр, наступят спасительные каникулы, и бытие обновится как пёстрый узор калейдоскопа. Я привык к системе дозировки, которая делила моё существование на удобоваримые куски. Но теперь, когда я, как мне казалось, нуждался в особенно мелком шинковании, систему отключили.
Я не сразу в это поверил. Пустые надежды не оставляли меня до весны. Однако в конце марта, когда угнетённая вредными выбросами «Азовметалла» природа занялась сезонной самореанимацией, я почувствовал настоящее отчаяние. Диссонанс между моим состоянием и естественным ходом вещей был слишком велик. К тому времени работа уверенно стояла внутри меня тяжёлым нерушимым монолитом, а мои попытки протолкнуть его в каком-либо направлении превратились в беспорядочные душевные спазмы и, разумеется, были безрезультатны.
Возможно, более опытные коллеги умели разглядеть на необозримом теле работы царапины, бородки и пятнышки, помогавшие отмечать периоды, терпеливо ждать, и радоваться окончанию каких-то этапов. Моему же испуганному взгляду она казалась бесконечным гладким шлангом, медленно входящим внутрь. Надо сказать, сравнение это пришло несколько позже, когда терапевт заводской поликлиники направил меня на эндоскопическое обследование вконец расстроенного желудка. Прыснув в горло лидокаином, мне велели лечь на бок и зажать зубами нагубник, через отверстие которого стали медленно вводить трубку гастроскопа.
«Дыши спокойно и глубоко», - приказала медсестра.
Это должно было уменьшить рвотные позывы. - Крайне полезный навык, если у тебя в глотке находится шланг. Однако наука глубокого дыхания не давалась мне легко ни на врачебном столе, ни на заводе. Неспособность примириться с работой внутри себя отнимала силы. Я был вял, нерасторопен и безынициативен. Плющихин, наверняка чувствовал это и не поручал мне больших и серьёзных работ, относящихся к основным цехам.