Срываю листок с дерева и сминаю его пальцами. Думаю, как напишу о нём книгу, а ему, конечно же, не скажу. Да и зачем что-то говорить. Дело не в том, что нужное уже сказано, даже наоборот. Именно сейчас молчание мне роднее, чем все слова, которые я успела придумать. Вечерний свет нежно играет с деревьями, я смотрю через их кроны на медовое южное солнце, сжимаю крепче шершавые подлокотники старого, едва дышащего, стула подо мной, и замираю так, боясь пошевелиться.
- Что грустишь? - сын хозяина тащит мимо меня чемодан и коробки со старым чердачным барахлом.
- Я не грущу.
Он останавливается, начинает мучать меня расспросами. Приходится перевести разговор к шрамам на его животе, к соломинке в волосах, к внезапно изменившейся погоде.
- Вижу - грустишь. Улыбнись. Ну? Ну же? Да, вот так, молодец.
Когда парень доходит до угла дома, я окликаю его.
- Вань! А у вас есть абрикосы в саду?
- Да. Ты под ними сидишь.
Я снова улыбнулась. Напишу про абрикосовые деревья. С которых давно собрали урожай. Они стоят и купаются в ласковом золотом ветре, шелестят мягкой гущей листвы, лёгкие, вечерние абрикосы. Напишу про море, полное синих холодных медуз, про твёрдый мокрый песок, про ракушки, похожие на сахарные конфеты. Детское впечатление обнимает меня своими крыльями, шепчет над ухом, подсказывает целые абзацы. Нежность, похожая на взрослую, но в сердцевине своей наивная, зелёной почкой набухает в груди. Наполняет голову глупостью, светом, радостью, сердце бьётся чаще, мне становится тепло и счастливо. Забываю своё имя, становлюсь чувством. Моё лето сужается до четырёх дней. Только я это потом пойму. Не сейчас.
~
Пассажиры на местах, ни одной пустой полки. Уже давно никто не выходит даже курить. Дети оставляют возню, усталые и сморённые, они засыпают очень скоро. Лица взрослых во сне похожи на лица детей, только темнее и крепче. Дремлет у себя проводник, прижав к животу книгу. За спиной у меня остается летняя, душная тишина, какая царит лишь в поездах, и нарушается мерным, успокаивающим стуком колёс. Я встаю к открытому окну, опираюсь о него руками. Подставляю лицо ветру, грохот поезда становится ярче, ближе, чувствую холод ночи и силу движения. Как если бы я сидела на крыше состава. Прижимаю пальцы к прохладной щеке и прикрываю глаза. Через несколько секунд я открою их. Открою, чтобы простоять так больше часа.
Никто никогда не говорил мне, что небо может быть таким, словно сам бог держит его на раскрытых ладонях. Столько силы в ночной выси, в бесконечно синей доброй высоте. И звёзды. Чувствую, что мне хочется выпить это небо, принять в себя, растворить. Хочется собрать рассыпанный бисер, пропустить через пальцы, словно песок, набрать его полные карманы, насыпать в чашку, вставить в серьги, кольца, вплести в волосы, увезти с собой. Кружится голова, по ногам бегут мурашки. Мы проезжаем мимо полей, я отчётливо вижу очертания одиночных деревьев, вижу редкие домики. Но живого, человеческого так мало, что кажется, будто ты одна и нет ничего, кроме тебя и этой огромной звёздной ночи. Может, так и есть.
- Доброй ночи, - возле меня останавливаются двое мужчин.
- Здравствуйте, - бормочу я и проскальзываю обратно к полкам, сбегая. За кожей трепещут радость и восхищение. Я забираюсь к себе, прячусь под одеяло, включаю в плеере музыку. Мужчины проходят дальше, мельком заглянув в наше купе. Через секунду хлопнула дверь в тамбур. Снова становится тихо. И я засыпаю, думая о небе, о ночи, о завтрашнем дне. Впервые не хотелось утра.
~
- Кого ждёшь?
- Тебя, - опускаю лицо, убираю руки с подлокотников, - как поездка в город?
- Хорошо.
Он садится на соседний стул, а я ещё полна ночными образами, и за моими веками мелькают блики небесной воды. Смотрю на его волосы, в которых путается солнце, тихо вздыхаю, горло начинают щекотать слова. Я могу сказать, как ждала его весь день, не только под абрикосами. Сидела на крыше, глядела на дорогу, высматривала машину, и мальчишка, с которым мы подружились, был со мной рядом, посмеивался, дурачился. Мне было нежно, стыдно и горько, словно обо мне забыли. А сейчас сижу и слова не могу произнести.
- Держи. Это тебе.
- Там же улитка живёт!
- Ну и что. Будешь потом смотреть вечерами, вспоминать меня.
Шутит. Смеётся по-детски. Я кладу большую хрупкую раковину бронзового цвета в траву. Мне совершенно не смешно, я серьёзная, словно пришла сдавать экзамен, и чувствую, как глупо выглядит моё лицо, и блестят рассерженные глаза. Я злилась, когда он боялся остаться со мной наедине, злилась, что не говорил, смеялся, уводил взгляд, злилась секунду, не больше. Потом волна становилась пеной и утекала сквозь песок обратно.
И не единого нет жеста или слова, выводящего за черту, позволяющего думать дурно – мне не приходится даже оправдывать. И нравится в иные ясные моменты определять, чувствовать в нём доброе, честное сердце мальчика.
~
- Я знаю, что когда через несколько часов буду ехать в машине, это не выйдет у меня из головы. Я стану думать, думать, думать. И буду жалеть.
Раннее утро. Берег почти пустой. Море шумит за нашими спинами. Я прикрываю на секунду веки. Всегда так делаю, когда нужно сосредоточиться, но я не могу, и глаза непременно выдадут моё волнение, мою паническую суетливость. Стискиваю ладонями песок, растираю его по коже, вдыхаю острый воздух. Сегодня холодный ветер.
- Тогда решайся, - шепчу, вытягивая вперёд ноги.
Он молчит, ссыпает песок в одно место, мучает его так же, как и я, начинает и не может завершить, бросает предложения на половине, оставляет их, как сорванные слишком рано недозрелые яблоки, и мои мысли бьются, бьются об висок сильнее, вторя сердцу.
- Ты хорошо спала сегодня?
- Нет. Не очень.
- Вот и я.
Он снова начинает называть меня на Вы и полным именем. Я знаю, почему.
- Не мог уснуть. Думал.
- О чём же?
- О вас.…И когда проснулся, тоже о Вас думал.
Я улыбаюсь. «О вас», - повторяю внутри себя.
- Возможно, мы больше никогда не увидимся, - говорю за него.
- Да, - наконец он поднимает на меня глаза. Смотрит прямо, - да…
Море шумит. Равнодушно и смело. Совсем близко к воде спускаются большие белые чайки, кто-то снова взмывает вверх, улетает вдаль, кто-то спешит к суше. Я прислушиваюсь к их крикам. Вот бы отдать сейчас душу чайкам, пусть схватят в свои клювы, унесут за белеющий горизонт. А вечером, опускающееся солнце опалит её, растворит в больших жёлто-розовых облаках. Но чайки смотрят на людей с опаской, обходят за метры, хватают пищу и улетают.
- Мы ещё встретимся ведь сегодня, да?
~
Ещё несколько часов и дни будут считаться уже совершенно иначе. Он злится, когда я напоминаю ему об этом. И мы, сидя рядом за одним столом, объявляем бойкот печали и грусти, никто старается не говорить, выбирает слова, прячет, скрывает, умалчивает.
- Подари мне свой волос.
- Не шути так.
Через острые виноградные листья пробивается солнце. Не отрываю от них взгляд, чувствуя в себе недолговечное спокойствие. За оградой долгая дорога к морю, по которой этим летом я уже больше не пойду. Рисую в голове дома, вспоминаю окна, калитки, нарочно использую яркие краски, перед лицом оживает акварель.
- Ай!
- Ты смотри, какой длинный!
Опускаю лицо на руки.
- Натяну его на гитару вместо струны…и буду петь!
- Перестань…
Нет, говори. Говори, сколько хочешь. Я стараюсь запомнить голос, зная, что любые голоса стираются из памяти и любые лица рано или поздно становятся туманом, пусть самым нежным, молочным, но туманом. Духота опускается на плечи. В голове города, расстояния, карты. Это далеко? Это недалеко. Но ничего дальше ещё не было для меня.
- Перестань смотреть на часы…
Я и не смотрю. Слов так много, много, много – но сжечь бы их все, потому что самое главное не в словах и даже не за ними. Бессилие.
- Вам в четыре?
- Да…
- Уже.
Молчу и не двигаюсь с места.
- Мы будем за домом. Слышишь? Там! Слышишь меня?
Бегу по лестнице, выше – сколько здесь этажей? Почему я никогда не замечала, что их три? Раз пролёт. Два. Балкон. Этаж. Пакую вещи, кидаю их в сумку, не проверяя, не обшаривая тумбочки. Не боюсь забыть или оставить, потому что это не будет потерей.
- Спускаем. Возьми ещё ту, в углу.
Балкон. Пролёт. Пролёт.
- Куда ты?
- Я скоро…
- Такси!
- Я скоро.
Поправляю волосы, застёгиваю ремешок потуже на левой туфле, завязываю ленты на блузке. Иду через двор. Виноград, виноград, виноград, поворот, абрикосы…Белая беседка тонет в сочной августовской зелени. Заметил издалека. Перебираюсь через небольшую ограду. Ветер дует в спину, я врываюсь вместе с ним.
- Я на секунду…
- Вы всё, да?
- Да.
Целую в щёку мальчишку. Смотрю на него, улыбаясь. Нет, его не поцелую. Не надо. Не будем.
Рукопожатие. Рука тёплая, сжимает крепко.
- Мы ведь спишемся с вами, да?
Снова я Анастасия. Снова я Вы.
- Разумеется.
- Счастливой дороги.
- Приезжайте в Москву.
- Встретите?
- Конечно. Напою чаем.
Время. Время. Встаю. Держу взгляд. Обхожу беседку.
- Подожди…рукопожатие левой.
Смеётся. Никак не могу уйти. Он знает, что я бы стояла и пожимала его руку. Дай волю.
Ухожу.
Медленно.
Я на каблучках.
- Настя!...может ещё увидимся!
Останавливаюсь и оборачиваюсь.
- …да. Может быть.
- До встречи!
- Счастливо.
Я понимала. Знала, что вот он последний момент, когда ты видишь, чувствуешь, слышишь, ощущаешь, а потом….а потом такси, вокзал, поезд. Цепочка событий, уравнение из элементов вполне известных, а в результате…
Снова Москва.
Москва.
Высокие дома.
Квартиры.
Что будет?
Не знаю.
Не хочу знать.
Я молюсь и помоги мне Бог.
Бог, что открыл для меня звёзды августа.
Аминь.