Автор С.М.Эйзенштейн
(из воспоминаний кинорежиссера)
Дни октября 1941 года.
Они были особенно активными на киностудии.
Ночью люди спускались под землю.
Спали в убежищах. Утром выходили в ателье.
Злобно стиснув зубы, снимали боевые киносборники.
Каждый бросал в лицо врагу то оружие, которым он был силен. Снаряды. Гранаты. Кинокартины.
* * *
Этот день был особенно горяч. Ближайшие дни должны были быть еще горячее.
День докипал к вечеру.
И вдруг – обрыв:
«Продолжения не будет».
«Завтра мы не будем на киностудии».
«В шесть утра эшелон с нами уходит в Среднюю Азию».
«Кинопромышленность эвакуируется».
Растерянно стоишь в дверях кинокомитета.
Неужели уезжаем?
Мысль о возможности выезда из Москвы приходила изредка в голову. Но не допускалась в сознание. Не лелеялась. А, наоборот, отбрасывалась.
И вместе с тем: несколько дней тому назад вылетели все стекла на студии. Разбило подсобное предприятие.
Ночью снимать нельзя.
Ночь принадлежит не кинопрожекторам, а прожекторам противоавиационных заграждений.
И все-таки: уехать из Москвы?
* * *
Что-то пихаешь в чемодан.
Смотришь на библиотеку.
Не трогаешь ни одного тома.
Библиотека – это организм.
Библиотека – это здание.
Кому придет в голову увезти колонну или плечо остающегося позади?
Библиотека остается нетронутой.
Подчеркнуто кладешь в карман две-три книжки дорожной литературы: мы уезжаем на время.
Мы вернемся.
* * *
Как сон – исход из Москвы с Казанского вокзала.
Вещи. Тюки. Чемоданы.
Люди.
Все оттенки человеческой эмоции.
Горе. Решимость. Нервы и слезы. Разумная деловитость.
И сознание: мы едем – значит, мы нужны.
Фронт не только там, на западе. Фронт – в каждом из нас.
Мы солдаты от искусства. Едем занимать указанные позиции.
* * *
Хочется писать.
Поезд летит в неизвестность. В далекую, неведомую Среднюю Азию. Странное название конечной станции нашего пути: Алма-Ата.
Но определение поезда неправильно: он не летит.
Он осторожно пробирается из зоны возможного обстрела.
Бомба в один вагон – и не стало советского режиссера.
Почти все мы, работающие лет двадцать бок о бок, – сейчас бок о бок в одном вагоне.
Движение по одному рельсовому пути.
Еще бомба – не станет половины советской науки: рядом едут историки, академики, физиологи – Академия наук.
Еще бомба – не станет наших прекрасных певцов и танцоров – до Куйбышева с нами едет Большой театр.
У нашего поезда есть основание осторожно нащупывать путь.
Он везет груз, на формирование и образование которого два десятка лет Советская страна тратила любовь и внимание, заботливость и поощрение, воспитывая в этих людях энтузиазм и вдохновение.
* * *
Все дальше, дальше от Москвы.
Часы первого подъема, с которым связан всякий отъезд, прошли.
Прошла сутолока посадки, размещения. Больные, отцы и матери водворены. Вагон затихает.
Из сутолоки и суетни выбивается только одна мысль: каждое мгновение уносит нас дальше и дальше от Москвы.
Вагон молчит.
Люди думают...
Потом они заговорят.
Будут жадно ловить обрывки радиопередач на станциях.
Бегать с чайниками.
И все это как бы сквозь сон.
С одной неустанной мыслью: Москва.
С одной думой: Москва.
С одним чувством: Москва.
* * *
Поезд не летит.
Он ползет.
Он ползет двенадцать долгих дней.
* * *
Меняются люди. Пейзажи. Города. Области. Республики.
Вот переехали Волгу.
Проехали Узбекистан.
Въехали в Казахстан...
* * *
А мысли все те же.
Одна мысль – Москва.
И чем дальше – тем настойчивее, острее.
Сведения – более скудные.
Расстояние – большее...
* * *
Затем въезд в Алма-Ату. Такая же суетня. Такое же полуавтоматическое бытоустроение.
Какие-то комнаты. Гостиницы. Дома. Новые люди. Новая обстановка.
Ослепительно-белые горы, похожие на вырезанные декорации, облокотившиеся о небо.
Другой народ братской республики.
Незнакомые речи.
* * *
И снова мысли только о том,
Что же с Москвой?
Что же с фронтом?
Что же с войной?
Кажется, грудь разорвется от вопросов. От необходимости понять, что происходит. Что делается. Понять и ощутить себя и страну в эти тревожные, непонятные дни.
Особенно тревожные и особенно непонятные, ибо вопрошающий выпал из биения пульса Москвы, ибо 5000 километров рельсов легли между нами и сердцем страны...
* * *
И вот – голос ясный и ровный. Иногда иронический, когда он говорит о льве и котенке!
Иногда строгий, когда он призывает к выдержке.
Иногда скорбный, когда он говорит о потерях и жертвах.
Голос, полный уверенности, когда он говорит о грядущей победе.
Голос гневный, когда зовет свой народ к уничтожению гнусного врага.
Голос Сталина.
И как всегда, ясность, уверенность, внутреннее осознание целей и путей их достижения развертываются в сознании каждого слушающего, после того как к нему обращаются слова Сталина.
Звучный голос.
Издалека.
Но близкий и знакомый.
Где он говорит?
Мы слушали его во впервые открытом громадном оперном театре города Алма-Аты.
Но откуда он раздается?
По раскатам эха, по резонансу старались мы разгадать помещение, откуда идет голос.
Сцена Большого театра?
Нет.
В отзвуках чудятся своды.
Значит, где-то под землей...
Где?
Но догадки тонут в вихре, в который постепенно вовлекает содержание сталинских слов.
Слова о подвиге.
Слова о выдержке.
Слова о победе.
Слова бодрящие. Слова зовущие. Слова поднимающие.
И под словами радость ощущения: Сталин и Москва с нами.
Тысяч километров не стало.
Мы рядом. Мы вместе.
И подобно тому, как здесь преодолено пространство, так же будет преодолено время. Тяжкое время тяжелых страданий и войны.
И тот же голос поведет нас снова через годы победы, как сейчас он ведет нас через месяцы трудов.
* * *
Война – дело трудное.
Не только в бою.
Не только в тылу.
Но еще на одном участке – самом трудном.
Это участок равно уязвимый и на фронте, и в тылу. Это участок сознания. Участок, который должен быть еще более неприступен, чем дот, еще более крепок, чем крепость, еще крепче защищен, чем форт.
Ибо и враг, подбирающийся к нему, самый страшный: тот враг, который парализует деятельность. Сковывает холодом грудь. Останавливает биение сердца. Растерянность, сомнение, неуверенность.
Не допускать этого врага в твердыни нашего духа, не допускать его до великого народного сознания.
Неуклонная вера в победоносность нашего правого дела – вот светоч той убежденности, вернейший залог победы, который приведет к ней. И на этом пути сверкают незабываемые слова Сталина.
* * *
Много было тяжелого и после памятных дней октября–ноября прошлого года.
Много дней растерянности.
Много дней неясности.
Много дней сожаления.
И огненным лучом сквозь них сияют слова Сталина.
Как ясность цели.
Отчетливость путей достижения.
Как убежденность в том, что цель будет достигнута.
Много дней испытаний впереди.
Много потребуется от фронта.
Много потребуется от тыла.
Еще больше потребуется от непоколебимости народного сознания.
Снова и снова светочем к верному пути для достижения победы будут сверкать слова Сталина, сказанные им в незабываемый день 6 ноября 1941 года.