Постмодернизм как мужская литература
Середина прошлого века в мировой литературе была отмечена появлением нового направления, получившего название «постмодернизм». Это направление, возникшее, если не ошибаюсь, в американской литературе, провозгласило своим художественным принципом отказ от воспевания высоких идеалов гуманизма, с низведением этих идеалов до уровня запросов улицы. Этой новой литературе понадобился и новый язык. В свое время, наш замечательный поэт сказал - «…улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать». Так вот, призыв поэта был, наконец, услышан, и наша улица перестала корчиться, получив долгожданную языковую свободу, отвергающую какие бы то ни было ограничения как этические, так и эстетические.
О постмодернизме, применительно к нашей отечественной литературе, мы узнали, главным образом, в 90-е годы, то есть уже в период постсоветского раскрепощения. Первым моим знакомством с этим новым литературным направлением стала знаменитая поэма Венечки Ерофеева «Москва-Петушки» (написанная в1969 г.). Поэма поразила всех необычайной раскованностью и свободой литературного языка, в котором ненавязчиво и весьма органично использовалась ненормативная лексика. Талантливое произведение представляло собой смесь остроумного цинизма и кромешного мрака алкогольного сознания. Все это было в то время в новинку, а умеренное использование специфической лексики казалось вполне оправданным литературным приемом, обусловленным, прежде всего, абсолютной асоциальностью героя. К тому же, поэму чрезвычайно украшало обаяние авторской интонации и замечательное чувство юмора. Однако, позже, возможно войдя во вкус собственной обаятельной раскованности, Венечка превратился в виртуоза агрессивной матерной прозы. Зачастую невыносимой.
Почти одновременно с Венечкой на нашей литературной сцене появился еще один представитель постмодернизма – наш писатель-бунтарь Эдуард Лимонов, со своей автобиографической повестью «Это я – Эдичка» (написанной 1976 г). Но, Лимонову, как мне кажется, подняться до языковых вершин Венечки Ерофеева все же не удалось. Следом возникли новые имена, появился Виктор Ерофеев (со своим романом «Русская красавица»), а в 90-е годы – Владимир Сорокин, Виктор Пелевин и другие. То есть, писатели, долгое время сдерживаемые советской цензурой, вырвались, наконец, на простор языковой вседозволенности.
В настоящее время в авангарде современной отечественной литературы стоит постмодернист номер два - писатель Виктор Ерофеев. Обладающий ярким талантом и живым умом, он демонстрирует блестящее мастерство владения литературным языком. Этот писатель весьма умело вовлекает доверчивого читателя в поток своего виртуозного языкового полотна, чтобы затем внезапным ударом ошеломить, оглушить, лишить сознания, нарушить психику с помощью грубейшей, вульгарнейшей нецензурной брани, используемой зачастую без всякой сюжетной или психологической мотивации. Ерофеев провозглашает матерщину творческим литературным инструментом, обладающим высокой художественной ценностью. Но вот вопрос, с какой целью ему требуется производить трепанацию черепа своему читателю, остается открытым.
В роли мэтра российского постмодернизма, Виктор Ерофеев в какой-то момент гласно выступил за легализацию нецензурной лексики в нашей литературе. Будучи глашатаем и пропагандистом языка улиц, Ерофеев собирал под свои знамена склонную к эпатажу литературную молодежь. Так в 2001 г. им был издан сборник матерной прозы под названием «Время рожать», в котором были собраны произведения наших, так называемых, лучших молодых писателей 21-го века!
О личном языковом пристрастии Ерофеева свидетельствуют такие его произведения как «Жизнь с идиотом», рассказы, прозаический сборник «Русские цветы зла», а также авторские телевизионные программы.
Однажды, мне посчастливилось посмотреть одну из его программ «Апокриф», посвященную как раз теме использования русского мата в нашей современной литературе. Среди приглашенных в телевизионную студию была его любимая ученица, мастер новейшей матерной прозы – Софья Купряшина. Кстати, мне как-то довелось держать в руках одно из произведений этой дамы, (даже названия не смогу вспомнить). Произведение было написано на языке такой устрашающей матерщины, что я, получив оглушающий удар, сразу перестала что-либо понимать из того, о чем дама вела речь. Кроме этой замечательной писательницы, в студии присутствовало также немало литературной молодежи, с которой Ерофеев живо общался. В какой-то момент он обратился к юной девушке (начинающему литератору) с вопросом, какое количество матерных слов употребляет она в пределах одной страницы своего литературного текста? Ответ всех развеселил: половину! «Ну, вот видите!» - с довольным видом произнес мэтр.
Появление в середине 90-х годов «Голубого сала» Владимира Сорокина произвело шок, (на который, я думаю, оно и было рассчитано). Матерщина Сорокина была просто пугающей. Не случайно, публикация этого романа вызвала протест даже у не склонной к рафинированному языку молодежи. Цинизм автора, как и его образ мыслей, вызывал отвращение. Кстати, Сорокину оказался свойственен не только цинизм, но и циничная беспринципность: сравнив в своем «Голубом сале» наш Большой театр с отстойником нечистот, он без тени смущения отнес в этот самый отстойник… свое либретто к опере Десятникова « Дети Розенталя». Воистину, деньги не пахнут!
Впрочем, в противовес Сорокину, мне хочется вспомнить еще одного нашего постмодерниста - замечательного писателя Сергея Довлатова. И у него тоже иногда мелькало нецензурное словечко, но за этим словечком всегда стоял персонаж, и никогда – цинизм или коммерция.
Далее мне захотелось познакомиться с произведениями зарубежных современных постмодернистов. Для знакомства я выбрала известного, многократно отмеченного всевозможными литературными премиями, французского писателя Мишеля Уэльбека с его романом «Возможность острова» (2006 г), поскольку сам автор считает этот роман своим лучшим произведением. Такое знакомство мне было любопытно еще и потому, что я знала, что во французском языке матерной лексики в нашем понимании не существует. Но как же, в таком случае, французы обходятся без нее, создавая свои постмодернистские шедевры? Открываю книгу, и на первой же странице меня встречают… гениталии! А дальше идет сексуальный разгул уже без всякой матерщины. И тут я поняла, что творческий процесс у французских постмодернистов основан, так же как у наших, на одних и тех же специфических принципах, в достаточной мере коммерческих. Ведь и сам Уэльбек признавался, что французских читателей в его книгах интересует, прежде всего, секс и сексуальные расстройства!
Таким, довольно поверхностным способом, я пришла к выводу, что главным отличительным признаком современной постмодернистской литературы является ее ярко выраженная мужская брутальность. Вероятно в связи с чем, мужская литература испытывает постоянную, порой даже болезненную потребность с помощью матерщины воодушевлять свою природную мужскую сексуальность. Так, может быть, главной творческой силой современной мужской литературы является просто-напросто ТЕСТОСТЕРОН?
Я не права? Убедите меня в обратном!