Подобная солнцу

Полесская городская библиотека
и кинокомпания RUKAMEN-FILMS
представляют:

ПОДОБНАЯ СОЛНЦУ
(киноколлаж)

Сценарий  Андрея Медведева
Творческий руководитель  Ирина Корюгина
Консультант по краеведению  Василий Медведев
При воссоздании событий начала XIX века
автор сценария пользовался материалами книги В.Н. Балязина «Фельдмаршал Барклай-де-Толли. Жизнь и полководческая деятельность»  М., Воениздат, 1990

Библиографы  Елена Григорьева  и  Ольга Хомякова
Продюсер  Любовь Соловьева
Директор картины  Александра Забродина
В массовых сценах студенты СПбГАУ

Посвящается 200-летию подвига российского народа в Отечественной войне 1812 года






2012, 11 сентября, вторник. Полесская ДХШ

Направленный свет выхватывает из полумрака фрагменты гипсовых слепков: орнаменты, головы, части фигур. Ионик, лилия, стилизованные листья, виток; абиссинский мальчик, Сократ, Афродита, африканская маска; плоские орнаменты (аппликации); чучела мелких животных и птиц. На стенах – учебные и творческие работы учащихся: крупные натюрморты, – гуашь, акварель, карандашные штудии гипсов, наброски углем и сангиной. На одном из портретов человек в военной форме начала XIX века – эполеты, орденская лента, шляпа с пером, в руке - перчатка. На шкафу расписные игрушки – фигурки лошадок – лепные и бумажные.
Группа детей – 8 человек 9-11-летнего возраста – рисуют с натуры простой гипсовый орнамент.
Среди учеников –  10-летний племянник преподавателя рисунка Кондрат.

Голос преподавателя:
– Кондрат, зачем бумагу рвешь?
– Да у меня не получается!
– А-а, ну так тогда рви… Посильнее рванешь – сразу получится.
Кондрат смотрит искоса с недоверчивой улыбкой. Антон продолжает:
– Вот расскажу тебе такую вещь…
В Савинской ДХШ у меня очень разные дети занимались; интереснейшая палитра юного народа… Мы с ними там и делом занимались и играли... И откуда они столько затей знали! А видел бы ты, как они с домашними животными общаются! Вот такого росточка Наташа тащит своего кота через класс: сама-то чуть больше того кота! А коту и нравится! Ни словечка против не скажет! Коты у них такие добрые, холеные; смотришь, вроде черный кот, а доволен жизнью как белая булка.
Вот лепили, например, мы с ними не только из пластилина, но – по погоде – и из снега. Заодно и в снежки поиграем, и в догоняшки-пятнашки… как здорово было, какое дыхание чистое! И вот за одной ученицей…

В кармане Антона звонит телефон.
– Продолжайте, я сейчас… Да, Юля, слушаю.
– Я для Вас с Кондратом забила место в автобусе в Георгенбург.
– О-о!
– Для его родителей места тоже есть.
– Не, не поедут; я приглашал, но они обещались к своим старикам; но Кондрата отпускают. Так что мы вдвоем едем.
– За Вами краеведческая экскурсия, Вы обещали!
– Сбацаем!
– Выезд в девять, до встречи!
Преподаватель убирает телефон, возвращается в класс и продолжает рассказывать.
– Одну девочку после занятий забирал папа. Девочка такая – с виду домашняя, ухоженная, прилежная, обязательная, – словом, воспитанная, а папаша… на вид – бродяга бродягой: неказистый, чернявый, вечно небритый.
Однажды мы с ним разговорились. Оказалось, он работает на ЦБК в кислотном цеху. А там – бриться каждый день – себе вредить: кислотные пары неизбежно вызовут раздражение кожи, он бреется только один раз в неделю – в субботу после бани…
Я-то решил, что небритость этого человека – признак запущенности, неряшества; оказалось – это я о нем плохо подумал! Просто он один из тех, кто делает бумагу. Изготовить бумагу не так-то просто!


2012, 16 сентября, воскресенье. В автобусе

Антон и Юля беседуют, Кондрат занимается своими делами – компьютерными играми, иногда что-то жует, листает комиксы.
Антон, обращаясь к Юле:
– Он уже не доволен результатами, стал бумагу рвать. Я-то хочу, чтобы дети бумагу любили, рассказываю, что она такое, как ее делают. Это даже опасное производство!
– Кондрат! – окликает Юля.
– А?
– Тем, кто рвет бумагу – расстрел из рогатки!
– Да у меня не получается! Ну как я сделаю?!
– Есть один способ! – откликается Антон. – Был у нас изумительно хороший учитель, преподаватель скульптуры Борис Кувшинов: учеников взращивал, секретов мастерства не таил. Помню, на его занятиях изучали мы анатомию, лепили череп.
– Страшно было?
– Страшно, не страшно, а анатомию-то надо изучать! Надо же в корень смотреть.
– Не-а! Я не хочу!



СПб, 1980. Класс скульптуры

– Охватывайте со всех сторон, – говорит  Кувшинов, – поворачивайте и сравнивайте!
Подходит, поворачивает мой станок, поворачивает подиум с анатомическим пособием.
– Поворачивайте и сравнивайте!
Мой этюд (копию черепа) он обхватывает ладонями. Пронзительная мысль: Джакомо Манцу! Так похожа кисть руки мастера на отпечаток руки великого итальянца!
Маэстро резко вдавливает большими пальцами внешнее обрамление глазниц.
– Ах!
– Что? Смотри, сравнивай!
Невероя-ятно… – думаю я, – разве можно делать изобразительное искусство так грубо, так бесцеремонно, так бестрепетно?... И как он его только не продырявил?
Но, мой вялый и беспомощный этюд внезапно преображается, становится энергичным, правдивым, жизнеподобным.
– Вызвать к жизни! – провозглашает мастер, и, несмотря на очевидную мертвечину сюжета, несколькими точными движениями делает мой этюд одухотворенным, живым.
– Работайте! Надо наработать. Наработать! Тогда начнет получаться… У-ди-ви-тельно все начнет получаться!

Стареющий мастер с молодыми учениками, молодой женой, со своим приветливым пуделем.
Однажды я высказал ему свое внезапное удивление по поводу такого доброго, общительного нрава его собаки.
– Они любят работать! Они хотят работать, с ними надо заниматься.



2012, 16 сентября. Автобус неподалеку от Междуречья

– Наработать надо. Удиви-и-ительно начнет получаться!
– Удивительно? – недоверчиво улыбается Кондрат
– Удивительно, уверяю Вас.

Кондрат увлечен компьютерной игрой, временами что-то жует. Антон дремлет. Юля отправляет SMS

– Антон, Вы обещали мне рассказать о своих краеведческих путешествиях, а сами все спите!
– Ах, да, прости великодушно. Мы едем по левому берегу Преголихи вверх по течению. Я же тогда шел по другому берегу вниз. Тут ремонтировали мост. Теплый февраль, на деревьях набухли и позеленели почки. Мягкое Солнце, безветрие – самая путешественницая погода. Крыши… Крыши мои, крыши! Фотографирую. Сверху река пришла почти прямо, а вниз плавно извивается. Чуть ниже моста какой-то извилистый рукав. Прохожу еще немного. Да это не рукав, это речка впадает – приток. Но как петляет, как петляет! Какие коленца вытанцовывает! Ай да реченька. Это – Голубая… река Голубая , а селение над ней – Сиренево.
– Сиреневое над Голубой?
– Такое случается.
Навстречу мне волчьим галопом мчится юный мотоциклист. Поближе к шоссе еще двое рокеров и двое пеших. Пока я иду к шоссе, кентавры влетают на мост. Песчаные бастионы им нипочем, провалы в деревянном настиле – тоже не помеха. Песчаные груды для них – трамплины. Летят. Отрываются!
А свой поход я тогда начал от Маевки. Фотографировал  башню «Бисмарк». «Башня-бисмарка» –  так я в детстве понимал это название: есть просто башни, а есть башни-бисмарки. Ну вот как есть просто хаты, а есть хаты-мазанки, скатерти-самобранки, шапки-невидимки… пушки-гаубицы.
– У каждой башни должна быть какая-то легенда. Ну на худой конец – хоть какой-нибудь писклявый призрак что ли… Должен же кто-то столько лет охранять башню от нечистой силы!
– А как же! Есть такое дело. Слушай!
На самом темном краю Тимирязевки в страшной каменной башне жил-был Бисмарк. У этого богатого и могущественного, но злобного и мстительного мракобеса была молодая красавица-жена, невыносимо страдавшая от самодурства этого деспота. Судьбе было угодно, чтобы на тяжкой жизненной стезе красавицы встретился мужественный и благородный гусар.
– С первого взгляда влюбившийся во фрау Бисмарк?
– Ее нежное сердце не могло не откликнуться на страстный призыв любви!
– Она ответила гусару взаимностью?
– Да, но их счастье было недолгим. Каким-то образом весть о супружеской неверности дошла до обманутого мужа. Месть его была неотвратима и беспощадна. Приспешники этого извращенца схватили женщину, заковали в кандалы и тайно замуровали заживо в стене башни.
– Настоящие садисты!
– И только когда войска 3-го Белорусского фронта освободили Черняховск от немецко-фашистских захватчиков, удалось, наконец, раскрыть это страшное преступление, поскольку от сотрясения стен при обстреле, штукатурка на месте мучительной кончины фрау Бисмарк осыпалась, и ужасная могила раскрылась… Не помню, чем поплатился гусар за свой безрассудный порыв.
– Видимо, его участь была незавидна; хотя, при таком раскладе, он вполне мог оказаться и беспринципным проходимцем. Соблазнил красотку, а сам удрал себе в Аргентину; а там – ищи-свищи! Уж там-то и не такие фашисты укрывались.
– В пампасах-то? Запросто! А на лестнице башни экскурсоводы до сих пор показывают зевакам место, где выломаны три ступеньки – так отразился в архитектуре трагизм любовного треугольника.
– А у тебя в детстве была лошадь? – спрашивает Кондрат.
– Мурзилка и Орлик дяди Феди. Но вообще-то мы гоняли на велосипедах, как и ты.



1990, 3 февраля. Тимирязевка

В солнечной дымке тает панорама Инстербурга. Вздыхаю с облегчением: все три шпиля на месте.
По мере моего приближения с башни слетают вороны – по две-три, с карканьем.
Захламленная нижняя площадка, вымощенная плиткой; «винтовая лестница», ведущая на верхнюю площадку. Ближе к верхней площадке узкая бетонная лестница, давно лишенная перил, повреждена. Три ступени разрушены, они висят на прутьях арматуры – от самой стены вниз.



1970, июль. Тимирязевка, башня «Бисмарк»
Двое мальчиков 9 – 10 лет пробираются по искалеченной лестнице на верхнюю площадку.
Смотрят на город, ловят июльских жуков, беспечно плавающих в вечернем летнем воздухе.
Мальчик постарше садится на край площадки, свесив ноги вниз.
– Витек, ты чо, дурак?
– Га-га-га!



2012, 16 сентября. Из левого окна автобуса видны верховья Преголи

– А с другой стороны, рисовать-то он любит: я-то свой альбомчик чуть не забыл, так мне Кондрат напомнил. Сам-то он свой не забыл, подготовился, как положено.
– А Стрекозова сегодня выступает? – вдруг спрашивает Кондрат.
– А то! – отвечает Юля.
– Друг мой, судя по всему, эта юная амазонка не на шутку взбудоражила Ваше воображение. Я полагаю, со дня на день следует ожидать объяснения и помолвки?
– Да ну тебя!... А как это препятствие называется?
Кондрат протягивает альбомчик с зарисовкой атрибутов конкура.
– Чрезпеньколодица.
– Не, ну правда! Ты всегда шутишь! Хорош уже!
– Положение обязывает: во всем автобусе я самый старший шутитель.
– Да хорош уже! Отдай!
– Трудитесь, мой юный друг; удиви-и-ительно все начнет получаться!



СПб, 1980, раннее зимнее утро. Класс скульптуры

В мастерской Виоленский – самый старший студент – громким распевом излагает какие-то замысловатые дискурсы:
– Именно так им удалось выработать эстетический идеал недосягаемой высоты, непреодолимой силы воздействия. И действительно! Если Вас раздеть догола и поставить рядом с прекрасной статуей Аполлона Бельведерского, то Вы сразу пойме-ете, кака-ая же Вы сво-о-олочь!
– Голый не вставал, но одетый убедился, что я одного роста с Германиком. Смотри!
Леня встает рядом со статуей, обхватив ее рукой за плечи; нога на черепахе.
– Помнится, Пушкин однажды припечатал эпиграммой какого-то хлыща, вот также мерявшегося ростом со статуей Аполлона в салоне графини Волконской, – говорит Инна,– он сломал ей руку.
– Во скотина, а! Да я б его там… Женщине руку сломать… Графине Волконской! Кака-а-ая же он сво-о-о-…
– Не ей, а статуе!
– Ха-ха-ха!!!
Входит Кувшинов, осматривает работы.
– Тихонин! Погасите свет!
Леня щелкает выключателем. За окнами северная зимняя ночь, в помещении воцаряется темнота.
– Ага? Что скажете? Где Ваши этюды? Где натура? А? Все исчезло!... Жизнь нашим работам дает только Солнце. Не смейте погружать их во тьму! Это – небытие!... Вызвать к жизни! Свет! Тихонин, да будет свет!
Свет загорается.
– Мы видим, благодаря свету. Свет должен пронизывать ваши работы, насыщать их. Строить форму не пластилином, а светом! Вызвать к жизни! Посмотрите, как это делают итальянцы.
– А вот, например, Донателло…
– Не ограничивайтесь Ренессансом, искусство не кончилось! Смотрите современных,  изучайте! Мессина, Мурер, Греко – все они есть в Эрмитаже! Работайте! Все начнет получаться… удиви-и-тельно начнет получаться! … Что с Вашими драпировками? Вы каждый день ходите мимо статуй Орловского. Изучайте! Смотрите, как он задрапировал фигуры, это изумительно!



СПб. Класс скульптуры. Зима, ночь. Время действия неизвестно

В полной тишине за письменным столом сидит человек в пальто. Он едва различим в темноте. Он смотрит на лист бумаги и лежащий рядом карандаш. Открытая бутылка, стакан. Наливает и выпивает залпом стакан водки, берет карандаш, подносит к бумаге, но заметив, что держит карандаш тупым концом к бумаге, замирает в неподвижности. Долго сидит. Звонит телефон. Человек медленно поднимается, наливает еще стакан. Бутылка пуста, он бросает ее в большой фанерный мусорный ящик. Грохот; телефон замолкает, словно захлебываясь от удара. Человек выпивает стакан, достает из шкафа еще бутылку водки, прячет ее во внутренний карман и выходит из помещения. Морозная ночь.
Человек пересекает двор и выходит к правому крылу колоннады Казанского собора. Подходит к статуе, долго смотрит, поворачивается и нетвердой походкой идет к проспекту. У перехода человек оборачивается назад, его взгляд медленно скользит по колоннаде справа налево от статуи Барклая-де-Толли к статуе Кутузова и обратно. Силуэты полководцев темнеют на фоне неба.
Пешеходный переход. Желтое мигание светофоров. ”Аптека… улица… фонарь… Аптека… улица… фонарь…” – шепчет человек, пересекает проспект и идет вдоль канала. Дальше, дальше…
Возле храма он останавливается и шепчет: ”Прости… Прости… Буди милостив мне грешному…” Дальше, дальше… Фигура его сутулится. Он достает из кармана бутылку, отвинчивает пробку и делает несколько глотков, завинчивает и плетется дальше. Походка его становится совсем нетвердой. Он уже на набережной. Здесь пустынно. Внизу нагромождение ледяных глыб, присыпанных жестким недобрым городским снегом. Поземка. Вдали, сквозь метель, мучительно медленно движется рота французских солдат. Согнувшись навстречу западному ветру, измученные люди едва переставляют ноги…
”Винтовок черные ремни, кругом огни, огни, огни … холодно, товарищи, холодно…” Еще несколько глотков из бутылки… дальше… дальше… дальше…



2012, 16 сентября. Из левого окна автобуса видны верховья Преголи

– А не приходилось ли Вам бывать за Маевкой в низовье Инструча? Я бы хотела побывать у памятника Барклаю-де-Толли.
– Этот обелиск поставлен прусским королем Фридрихом Вильгельмом III на месте кончины полководца. Некоторые эпизоды истории этого монумента я знаю из первых рук.
–Вы что, знакомы со следователем?
– Нет, нет, Юлечка, о последнем покушении я, как и ты, знаю только из публикаций. Просто оно уже не первое и даже, увы, не второе. Cо слов Соколова…
– Степана Борисовича?
– Да, ты с ним знакома, но навряд ли знаешь, что он в середине пятидесятых годов работал заведующим отделом культуры Черняховского райисполкома. Они тогда дома культуры строили.
– В хрущевские времена? Надо же! А вот у нас ДК в девяностые развалился, так его и не отремонтировали.
– Другие времена, другие люди, другие решения…
– Ну а что же памятник?
– А с памятником история такая…



Осень 1956, осень. Черняховск, кабинет председателя райисполкома

Заседание в просторном помещении, вмещающем не только семерых членов исполкома, но и еще человек 20-25, расположившихся на стульях вдоль выбеленных стен. Две люстры, на стенах панели, отбитые светлой масляной краской до высоты 120 см. Погрудный портрет Хрущева. Т-образно стоят темные дубовые столы; на столе председателя телефон, письменный прибор, графин, стакан, пресс-папье, стопка писчей бумаги, папка, несколько бумаг, заполненных машинописными и рукописными текстами, таблицами… в углу – сейф. Председатель внимательно читает один из документов, затем снимает очки, смотрит на сидящего у стены худощавого человека.
– А Вы сами проверяли эти цифры?
– Да-да, конечно! Я всех обзвонил…
Звонит телефон.
– Да… Гречихин, подойди, пожалуйста: Лущилин.
К аппарату подходит начальник Черняховской МТС Павел Христофорович Гречихин.
– … Так я же к тебе Карпова отправил… Одного мало? Да сколько ж у тебя там лома?… Завалить?...  Какой памятник? Немецкий?
При этих словах сидящий здесь же зав.отделом культуры Степан Соколов – молодой человек лет двадцати трех – встает и с удивлением спрашивает:
– Так там же у него памятник полководцу Барклаю-де-Толли! Он что, его заваливает?
– Григорич! … Григорич, погоди! Немецкий, немецкий! Да хоть турецкий! Памятниками у нас занимается Соколов, я сейчас ему трубочку передам.
– Сергей Григорьевич!... Нельзя этого делать! Нельзя!... Ни в коем случае… Памятник немецкий, но полководец наш! Нет!... Вы прочтите надписи на… Да как же Вы читали?... Да с другой стороны, там – по-русски!
Председатель поднимает очки к глазам, отводит обратно, округлив глаза, пожимает плечами:
– Ну, додумался! – берет у Соколова трубку и говорит:
–Сергей Григорьевич!... Прекрати! За такой лом тебе голову оторвать надо. Прекрати ломать и жди гостей! Сейчас Соколов у тебя будет. Все!



Осень 1956, осень. В тот же день 20 минут спустя.
Нагорное близ Черняховска

Возле обелиска, обхваченного тросом, стоит трактор. Рядом курят четверо мужичков в ватниках и кепках: тракторист и трое с ломами. Здесь же председатель колхоза Лущилин в куртке с папкой.
Подъезжает УАЗик, выходят зам.председателя райисполкома Терещенко, директор МТС и Соколов.
– Ну и ну!
– Что «ну», что «ну»?!
– Ваш колхоз принял на себя охранное обязательство перед советом Министров СССР, памятник состоит на учете в ЮНЕСКО. Это памятник нашему российскому полководцу, защитнику России. Даже при немцах возле него постоянно дежурил почетный караул! Даже в 45-ом году!
– Что?! Во время боев что ли?
– Во время боев! Именно! Часовые Вермахта сдали пост почетному караулу Красной Армии, а немцев-часовых под белым флагом вывели за линию фронта.
– Х-ха! Чушь! Бред собачий! Ты хоть знаешь, какие здесь бои были? Какой, на хрен, караул? Да я всю войну прошел!!!
Возбужденный Лущилин с хлопком бросает  папку на капот трактора и, резко расстегнув куртку, задирает рубаху.
– Вот это видишь, зеленый?! Не немецкие памятники надо охранять, а наших победителей!
Соколов провел ладонью по взмокшему лбу, сделал несколько шагов назад, повернулся в сторону памятника.
– Посмотрите сюда, – сказал он, – подойдите. Вот надпись на русском языке. Полтора века назад Россия и Пруссия были союзниками и вместе разгромили Наполеона. Прусский король в благодарность России увековечил этим памятником память русского полководца.
Соколов стал вслух читать надпись:
– Князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли, Российской Империи фельдмаршал.
– Во-во, я ж говорил, Российской, – подтвердил один из мужичков.
Тем временем Гречихин, кивнув на трос, обращается к трактористу:
– Карпов, сматывай свою удочку и дуй в МТС.
Затем он добавляет для Лущилина:
– Что ж ты меня подводишь, Григорич? Знал бы я, что у тебя тут за лом, я б тебе техники не дал.



2012, 16 сентября. Автобус приближается к Черняховску

– На следующий день Соколов поехал в Калининград в Управление культуры. Там он обсудил этот инцидент с историком Лавренковым. Тот обещал поддержать хлопоты о ремонте памятника. Вскоре на эти цели было выделено 35 тысяч рублей. Были проведены реставрационные работы, монумент приобрел прежний вид. Кроме того, близ памятника был построен небольшой домик-сторожка, что давало большую гарантию сохранности объекта.
– Дикость какая! – сказала Юля.
– Увы, Юлечка, такие случаи – совсем не редкость. Варварство никогда не исчезает, только временами таится, вроде – дремлет, но при подходящих условиях оно просыпается и начинает крушить культуру; культура уязвима… Кстати, скоро мы уже увидим «башню-бисмарку», хотя и издали…
– А я читал, что Наполеона разгромил Кутузов в Бородинской битве.
– Понимаешь, Кондрат, невозможно обозначить событие такого масштаба всего одной фамилией; там с обеих сторон с полмиллиона человек сражались.
– Миллиона?
– Да, и дел на всех хватило.
– А Барклай что делал?
– Всю жизнь трудился! Это был просвещенный, демократически настроенный офицер, враг палочной дисциплины, самодурства, произвола,  рукоприкладства, сторонник всего передового, что могло укрепить русскую армию.
Поворотным пунктом в его судьбе, видимо, стало сражение при Прейсиш-Эйлау.
– Это нынешний Багратионовск? – спросила Юля.
– Да, тогда Барклай как раз и служил под командой Багратиона. Дело было в феврале 1807 года: сильный мороз, сильный ветер… О, вот она, смотрите! Видите, вот – правый берег Преголи, холм, а вот в просвете между деревьями и «Бисмарка».
– В общем, недалеко от конезавода.
– Да, правее – крыши Тимирязевки, а еще около километра правее наша цель – георгенбургская Маевка.
Помолчав  минуту, Антон продолжает:
– Так вот, в Эйлау Барклай-де-Толли сражался с величайшей доблестью, водил в атаки кавалерию. Там он на деле, на собственном опыте убедился в том, что Наполеон может быть остановлен.
Сам же Барклай был ранен пулей в правую руку между локтем и плечом. Ранение оказалось очень серьезным.
Его рану прооперировал личный врач Александра I – доктор Вилие. Он извлек раны 32 осколка раздробленной кости. Доктору ассистировала воспитанница Михаила Богдановича Каролина, в тот момент в доме никого кроме нее не было. Этой девочке было только 13 лет. Во время операции раненый не проронил ни звука.
Разумеется, после такого ранения, он какое-то время он не мог вернуться в строй. Но мысль человека, не привыкшего к праздности, отнюдь не дремала. Он глубоко задумывался над секретом побед Наполеона, тактика и стратегия которого сильно отличались от всего того, что почиталось как священное и неприкосновенное полководцами других стран. Наполеон не считает главным захват и удержание крепостей, городов и территорий, а прежде всего стремится к разгрому армий противника.
Главным средством для достижения победы Наполеон считает генеральное сражение и сосредоточивает для проведения его превосходящие силы. Если же общее число вражеских войск превосходит его силы, то он бьет их по частям.
Следовательно, Наполеону можно нанести поражение только тогда, когда удастся навязать ему свою волю или, хотя бы, противопоставить ему нетрадиционные решения военных задач.
– А что было нетрадиционного при Бородине?
– Честно говоря, не знаю; похоже, что это было как раз традиционное генеральное сражение. Но в том-то и дело, что Барклай, видимо, отказался от таких постулатов, как «победа в генеральном сражении – победа в войне». Вероятно, к подобному выводу пришел и Кутузов. По крайней мере, в литературе встречается такая версия: непосредственно после Бородинской битвы русские военачальники пытались убедить Кутузова, что необходимо немедленно дать сражение и разгромить неприятеля. Но командующий, якобы, ответил: “Сражение выиграть не трудно, трудно кампанию провести”. А вот кампания 1812 года была проведена в соответствии со стратегическим замыслом Барклая. Именно он сумел навязать противнику тот образ действий, который привел к гибели французской армии.
– А все равно как-то обидно: так далеко отступали, Москву сдали… Лучше, навалились бы всем миром, разгромили бы еще на границе! А то Россия – большая страна, а какому-то злобному карлику сдачи дать не можем!
– Большая страна – большая ответственность! За пять лет до начала нашествия «двунадесятиязыкого карлика» Россия по разным причинам участвовала в пяти военных столкновениях. Воевали с Англией, Австрией, Швецией, Турцией. Война с Персией продолжалась с 1806 по 1813 год. Наполеон наступал с запада, а западная граница России ( без недавно присоединенной Финляндии) – 1100 верст, – проходит по плоской равнине, естественных преград почти нет; для обороны это очень трудная местность!... Смотрите! Вот он!
– Кондрат, взгляни направо! – сказала Юля.
– Ого, на коне! А кто это?
– Это как раз памятник тому, о ком мы говорим.
– Так это его хотели завалить?
– Нет, я рассказывал о памятнике, который на другом берегу, а этот поставлен совсем недавно.
– Так ему два памятника?
– Нет, Кондрат, памятников не два, больше. Есть памятник в Риге, есть в Германии – в Регенсбурге, в нашей северной столице у Казанского собора (об этом я уже говорил). Память полководца просвещенные люди чтут. Это не только спаситель России, но и освободитель Германии. Случилось так, что именно здесь, в предместье Георгенбурга, в Жиляйчене в мае 1818 года Михаил Богданович скончался. Здесь, в Пруссии было захоронено его сердце. Поэтому, я бы сказал так: памятников много, но могилы – действительно – две.
Прусского короля Фридриха Вильгельма III известили о кончине фельдмаршала в тот же день. Он немедленно выслал в Жиляйчен почетный караул, и пруссаки сопровождали гроб с телом Барклая до русской границы. Там его встретил боевой соратник Михаила Богдановича генерал Дибич.
Прах Барклая-де-Толли упокоился в великолепном мавзолее в Бекгофе (не помню, как сейчас называется это место) в Латвии. Где-то поблизости под курганом еще при жизни Михаила Богдановича был захоронен его боевой конь. Мавзолей увенчан гербом с девизом «Верность и терпение».



2012, 16 сентября. Автобус проезжает по мосту через Инструч,
пересекает перекресток, поднимается к конезаводу, поворачивает направо, паркуется.

Люди, вышедшие из автобуса, проходят в манеж, здороваются со знакомыми. Антон и Кондрат выбирают удобное для обзора место, устраиваются на раскладных стульчиках, раскрывают походные альбомы.
На манеже разминка участников конкура, построение. Друзья делают наброски и зарисовки.
Объявляют регламент турнира. Звучит гонг.
Вот опытный Денис Пекарь легко проходит несколько этапов на крупном вороном Водопаде.
Неудачный выезд на манеж огненного Владимира Воронцова на норовистом гнедом Риттере. Лошадь явно раздражена всадником, его отстраняют от соревнований.
Строгая коренастая девушка крестьянского вида Антонина Овсяненко на резвой, деловитой Мальве, не сбив ни одного препятствия, показывает лучшее на данный момент время.
Восхищенные аплодисменты болельщиков.
На манеже самый молодой участник турнира – Алексей Нестеров на Бризе; ему сегодня исполнилось двенадцать лет. Бриз ровно, как дельтаплан, парит над препятствиями. Всадник, покидая манеж, благодарно гладит шею лошади.
Вот, наконец, Ира Стрекозова! Она в красном рединготе на раскованно пританцовывающем сером в яблоках Вольфсберге.
– Вот это работа! – восхищается Кондрат.
– Кентавр в юбке! – соглашается Антон.
– Ну ты и сказал! – осуждает Кондрат.
– Я имел в виду – слаженно работают, как одно существо. Видишь, как она чувствует характер лошади, да? Ни малейшего насилия!
– Ну так бы и говорил! А то – кентавр!... Блин, где здесь юбка?
Друзья обмениваются альбомами. Это – традиция: они делают наброски на память друг другу.
На манеж приглашаются участники соревнования для подведения итогов.
Третье место получает юный Алексей Нестеров. Призовое место – не единственная радость именинника; отец приготовил ему сюрприз: на манеж выводят годовалого солового жеребенка Харта. Это – подарок всаднику. После краткой немой сцены – всеобщее ликование.
– Что за имя Харт?
– “Heart” – по-русски – сердце.
– А я бы тоже хотел получить лошадь в подарок на день рождения! – говорит Кондрат.
– Да запросто! Тебе какую: меховую или плюшевую? Могу из дерева вырезать, а мо…
– Ну опять ты! Я про настоящую!
– Живую?
– Да!
– Ну, подрасти малость, подучись. Нельзя же вот так сразу, с бухты-барахты. А вот как повзрослеешь…
– А мне, мож, тогда уже не надо будет!
–Да я, мож, к тому времени и сам передумаю.
– Ну вот! Всегда мне так!
– Кондрат, этому соловому – год от роду! А Алексей, взрослея сам, будет взращивать и его. У лошади и у человека – общая судьба. Это не так просто! Как ты думаешь, сколько воды утечет, пока мы увидим этого лошаденка на манеже?
– Н-не знаю…
– Я бы хотел побывать с тобой не только на турнире. Турнир это праздник. Есть праздник, но есть и будни. Есть конюшни, пастбища, заготовка кормов, кузница, ветлечебница… много чего еще есть такого, о чем сразу не скажешь…
– А на войне такие же лошади?
– Х-ха! Да нет, конечно! Там – шестиногие о двух головах, и сердце у них железное; лошадь с обычным сердцем столько военно-человеческой дикости просто не выдержит.



1812, 7 сентября. Бородино

Французская кавалерия атакует русскую батарею. Почерневший, оглохший артиллерист, как завороженный смотрит на приближающийся французский эскадрон:
– Владычица, оборони! Мать Пресвятая, Царица Небесная, Заступница, спаси! Пречистая, заступись! Божечка, Божечка ты мой милостивый!
Позади батареи Барклай готовит к контратаке прибывшее подкрепление: два гвардейских кирасирских полка, четыре полка драгун и один полк гусар. Его парадный мундир – при орденах – забрызган кровью, шляпа с черным пером прострелена.

Схватка кавалеристов. Беспощадная рубка. Гул земли под копытами, лязг металла, звуки выстрелов. Барклай поправляет простреленную шляпу и снова устремляется в бой; под ним падает лошадь, он соскакивает на землю, вкладывает клинок в ножны. Тут же спешивается скакавший следом Левенштерн:
– Ваша светлость, поберегите себя! Четвертая лошадь!
– Коня! – командует Барклай, – живо!
– Извольте!
Барклай вскакивает на коня и вновь обнажает шпагу.
– Это ужасно, он ищет смерти!



1812, 4 октября. Тарутино

Осенний дождь. Под намокшим тентом Барклай, Левенштерн, Вольцоген, несколько офицеров штаба 1-ой армии. Барклай говорит:
– Я должен уехать… Главное дело сделано, остается пожинать плоды… На мою долю выпала неблагодарная часть компании; на долю Кутузова выпадает часть более приятная и более полезная для его славы… Я считаю дело Наполеона проигранным… Моя заслуга состоит в том, что я передаю фельдмаршалу армию хорошо обмундированную, хорошо вооруженную и отнюдь не деморализованную. Это дает мне право на признательность народа.
Быть может, он кинет в меня камень в настоящую минуту, но, наверное, отдаст мне справедливость впоследствии… Время сделает остальное: истина подобна Солнцу, которое, в конце концов, всегда разгоняет тучи. Я сожалею единственно о том, что не могу быть полезен армии и лично всем вам, разделявшим со мною труды…



1812, октябрь. Калуга

Карета Барклая в Калуге. Бесчинства толпы. По карете бросают камни, выбивают стекла. Инвалид, пробившийся к карете, бьет костылем и кричит: «Изменник! Предатель!»
Конная полиция оттесняет толпу.



9 ноября 1812, 9 ноября. Владимир

Барклай за письменным столом.



1812, декабрь.  Бекгоф
Барклай болен, лежит в постели, за ним ухаживает жена. Приходит ответ царя на его письмо от 9 ноября.



1812,  24 декабря  (день рождения Александра I). Петербург
(Накануне, 19 декабря Александр выехал к армии в Вильно)

Барклай-де-Толли прибывает в Зимний дворец. Ни один из придворных не здоровается с ним, а люди, прежде знакомые, делают вид, что не узнают его. Барклай проходит к самому дальнему окну, поддерживая здоровой рукой занывшую больную руку.
В это время двери царских покоев растворяются, выходит императрица Елизавета Алексеевна. Остановившись, она окидывает взглядом всех собравшихся и, заметив Барклая, быстро идет к нему. Подойдя, Елизавета протягивает Михаилу Богдановичу обе руки и громко, с волнением говорит:
– Я несказанно рада видеть Вас здесь в день рождения государя! Ваш изумительный подвиг, несомненно, будет оценен по достоинству. Воистину, вы спаситель Отечества. Да благословит Вас Господь!
Не сказав более никому ни слова, императрица выходит.
Все – и знакомые и незнакомые – тотчас же кидаются к нему и окружают со всех сторон. Барклай холодно смотрит на них и, молча, идет к выходу.




1957, лето. Черняховск, кабинет зав.отделом культуры

Две комнаты. Первую занимают зам. и бухгалтер. Обстановка скромная: стол, простецкие стулья, сейф, тумбочка. На сейфе – подшивка газет, на тумбочке – коробки с кинолентами. На столе чернильный прибор, папка, клей и два пресс-папье: одно советское, деревянное, другое – трофейное, мраморное, тяжелое.
Начало рабочего дня. Степан проходит, здоровается с коллегами. Сегодня его ждет сюрприз: в кабинете сидит, ожидая его, женщина средних лет – жена киномеханика.
– Здравствуйте, Авдотья Федоровна!
– Здравствуйте, Степан Борисович! Где ж Ваш киномеханик-то?
– Сейчас подойдет, с минуты на минуту, а что?
Женщина горестно вздыхает:
– Да ведь дома не ночевал.
– Вот тебе раз… Может, что случилось?
Бодро входит киномеханик, открывает рот для приветствия, но внезапно увидев жену, теряет дар речи.
– Явился? – потемнев от негодования, она стремительно встает навстречу.
– Дуняша, – лепечет мужчина.
Женщина хватает со стола трофейное пресс-папье и наотмашь швыряет. Мужчина получает скользящий удар в лоб над бровью. Дуняша замахивается стулом. Степан успевает его перехватить.
– Прекратите немедленно! Безобразие! Вы где находитесь? Что устроили! Дома так вопросы решайте.
– Как же! Дома… так я его в дом и пустила!
– Дуняша!
– Я-то Дуняша, а вот ты-то… – поджав губы, ни на кого не глядя, женщина выходит из помещения.
– Во, – говорит киномеханик, глядя, как на руки капает кровь из ссадины на лбу,–
во дает!
– У Вас в машине аптечка есть?
– Да, да; я сейчас, – киномеханик поднимает с пола пресс-папье, кладет на стол и выходит.
– Совсем распоясались!
Степан неодобрительно качает головой, садится за стол, берет карандаш, пишет памятку. Звонит телефон.
– Отдел культуры; слушаю… Что?!... – Степан подскакивает со стула, рука непроизвольно давит на карандаш, карандаш ломается.
– Твою мать! Что там у тебя, немцы прорвались? Кто стреляет?... Что за черт!... Понял, выезжаю! Требуй прекратить, объясни им, что памятник под охраной государства, скажи, что будем официально разбираться.



1957, лето (четверть часа спустя). Нагорное Черняховского р-на

На территории, прилегающей к памятнику Барклаю-де-Толли до батальона военных, офицерские УАЗики, бронемашины «Амфибия».  К обелиску прислонена мишень, отделение солдат с карабинами шеренгой стоит в ожидании команды.
Подъезжает УАЗ Соколова, он выскакивает и бежит к группе офицеров.
– Товарищ майор! Здесь нельзя стрелять! Этот памятник охраняется государством.
– Кто таков?
– Соколов Степан Борисович, зав.отделом культуры Черняховского исполкома.
– Соколов?... Культуры?... Вот, что, сокол ясный, лети-ка ты по своим культурным делам… лети и не оглядывайся. Твои дела культурные, а мои – армейские. Дуй!
– Вы нарушаете закон. Этот памятник взят под охрану Советом Министров СССР.
– Ишь ты! В расположение самовольно влетел, занятия срываешь… Лети, соколик, лети, пока мои орлы тебя не поклевали.
– В августе 1914 в Истербурге размещалась главная штаб-квартира 1-й русской армии. Возле этого обелиска командованием был назначен парад …
Майор высокомерно смотрит на Соколова, офицеры снисходительно улыбаются.
Соколов понимает, что перед ним глухая стена, которую ему не пробить. Он поворачивается и быстро идет к машине.
– Вам придется отвечать за это.
– Лейтенант! – окликает майор подчиненного, – Не спи, замерзнешь!
Соколов садится в автомобиль:
– В правление!
Слоколов в кабинете председателя. Кабинет пуст, только Хрущев смотрит с портрета. Степан хватает телефонную трубку и просит соединить с военным комендантом.
–Егор Семенович! Соколов на проводе. Беда, Егор Семенович, спасайте! Звоню из Нагорного. Здесь покушение на памятник полководцу Барклаю-де-Толли. Какой-то майор – я его не знаю – проводит стрельбы. Мишень прямо к обелиску прислонил. Я просил не калечить памятник, так он и слушать не хочет.
Долетает звук залпа.
– Вот! Слышите залп?... Скорее, пожалуйста, скорее!
Степан вешает трубку, садится к столу, прикрывает глаза, глубоко и нервно вздыхает.
В кабинете сумерки. С портрета на стене, цинично ухмыляясь, смотрит товарищ майор, сидящие за столом офицеры, не мигая, смотрят на Степана. Один из них, не спуская с него глаз, давит окурок в пепельнице. Дверь отворяется, входит младший сержант, скидывает с плеча карабин, передергивает затвор, поднимает…
Степан встряхивает головой, наваждение исчезает; кабинет снова пуст, с портрета, как и положено, смотрит Хрущев.
– Я звонил военному коменданту, он выехал к нам, – говорит Соколов диспетчерше.
– Правильно, Степан Борисович! Управы на них нет. Безумие какое-то, настоящий произвол!
Вышел, приказал шоферу развернуться и ждать на шоссе машину коменданта. Еще залп. Закурил, прошел туда-сюда. Наконец показался комендантский УАЗик. Полковник на ходу жестом приглашает ехать следом.
В расположение стрелков въезжают два автомобиля.
– Смирно!
Комендант быстрым шагом идет к майору, майор уже бежит к нему; переходит на строевой шаг, докладывает:
– Товарищ полковник! Первый дивизион 147 бригады …
Полковник настроен решительно. Левой рукой он пригнул руку майора, принуждая опустить ее.
– Отставить!... Ты что ж, майор, выделываешь? Тебя человек просит памятник не калечить, объясняет, а ты и слушать не хочешь?
Лицо майора вспыхивает, взгляд становится пронзительным.
– Да я на фронте таких… сразу расстреливал! – выкрикивает он с остервенением. – Что он мне объясняет? Да у меня по стрелковой…
Побагровевший полковник резко вскидывает обе руки и лопатообразными ладонями хватает погоны майора. Рывок, и погоны слетают с плеч, фуражка летит на землю.
Майор, мгновенно восстановив равновесие, хватается за кобуру, но, в то же мгновение, полковник, уже бросив погоны, и сам растегнул кобуру.
– Руки по швам! – кричит он. – Смирно! Сдать оружие!
Сотрясаемый невыплеснутым гневом, майор принимает строевую стойку, медленно вынимает пистолет, отдает.
– Капитан!
– Товарищ полковник, капитан Чубаров.
– Назначаю Вас старшим. Стрелковую подготовку отменить, людей вывести в расположение части, Князькова – в машину и ко мне! Вопросы есть?
– Никак нет, товарищ полковник.
– Исполняйте!
– Есть!
Капитан поворачивается к подчиненным, командует:
– Отделение! Оружие за спину! Направо! На линию заряжания-разряжания шагом марш! Командирам взводов проверить наличие личного состава и доложить! Старшина Кравченко!…
– Степан Борисович, – говорит Соколову полковник, – с этим инцидентом мы разберемся, безопасность памятника обеспечим, не беспокойтесь. Исполком о принятых мерах проинформируем.
Рукопожатие.



2012, 16 сентября. Автобус выезжает с площадки конезавода на шоссе.
Слева замок, впереди мост, справа – долина Инструча

Обратная дорога. Антон рассказывает:

– Через несколько дней Соколов снова встретился с военным комендантом, на этот раз – в Черняховской библиотеке. Они оба отчетливо понимали, что для сохранения памятников недостаточно наказывать всех этих гуннов, вандалов, остготов и лангобардов, будь они военные или гражданские. Людей необходимо внятно информировать, бороться с варварством, просвещая; внешние памятники соединять с внутренней памятью людей. Поэтому они отправились в библиотеку на поиски литературы о Барклае-де-Толли...
Представляешь, какой это для меня был шок, когда я услышал о прошлогоднем покушении? Вообще-то я думал, что в наши дни такое невозможно… Хотя, если вдуматься, во времена, когда в области библиотеки закрывают …

Юля задумчиво декламирует:
– Нет покоя сердцу Барклая,
Хоть давно оно не стучит.
То из груди его вынимают,
То – воруют в темной ночи…

Антон вздыхает. Некоторое время все молчат.



2012, 16 сентября. Автобус проезжает через Черняховск.
Слева впереди памятник Барклаю-де-Толли – конная статуя

– А этот памятник когда поставили? – спрашивает Кондрат.
– Весной 2007 года, к юбилею того самого сражения при Эйлау. Тут тогда огромная толпа собралась посмотреть, как устанавливают памятник; сам Орловский был… Тьфу, пардон, оговорился! Я имел в виду – скульптор Владимир Суровцев, автор памятника.



2007, март
Кинохроника (видеозапись или реконструкция; возможно, на основе сообщения Kaliningrad.rfn.ru 29.03.2007)

«… понаблюдать за тем, как устанавливали памятник,  собрались сотни любопытных. Памятник Барклаю покинул территорию ремзавода на специальной платформе. Чтобы не зацепить провода, скульптуру привезли на боку. По мере того, как четырёхметровая статуя поднимается над землёй, растёт и волнение присутствующих. Именно сейчас стало понятно, почему авторы монумента сравнивали встречу памятника с постаментом со стыковкой космических кораблей на орбите. Колоссальная мера ответственности за труд многих людей лежит на крановщике. В толпе поговаривают, что у него седых волос прибавится. Наконец автор поднимает руки. Люди понимают, что ничего подобного в истории их города просто не было. Владимир Суровцев, заслуженный художник России: «Мысль - она в бронзе застывает, а мысль, которая в голове, она продолжает двигаться дальше, но в целом для меня, конечно, самый радостный день, потому что всё сложилось. И самое приятное - вот подходят люди, жмут руки и говорят: спасибо вам. Я думаю, это основная награда за всю эту полуторагодовую работу». Автор признаётся, что, кажется, шёл к этой работе всю жизнь. Барклай де Толли - просто кумир с детства, а о конном памятнике мечтал ещё студентом. Золотые позументы расставляют сдержанные, но удивительно точные акценты на эполетах, наградах и шпаге фельдмаршала. Поводья и перчатка в руке Барклая не просто деталь, а символ той дуэли полководца с Наполеоном, которую не могли не заметить их современники…»



2012, 16 сентября. Автобус проезжает мимо конной статуи

– Интересно, а у этого коня есть протопит или тут какой-то собирательный образ?
– Даже не знаю, как-то не задумывался…
– Ганноверская порода.

На выезде из Черняховска автобус обгоняет группу велосипедистов. Это веселые молодые люди – юноши и девушки в спортивной форме; они смеются и машут руками, приветствуя пассажиров. Кондрат живо откликается на их приветствие; когда автобус их опережает, он бежит к заднему окну, продолжает махать рукой и голосит:
– Домо-о-о-ой! Домо-о-о-ой! Южные красавицы, простите меня! Домо-о-о-ой! В груди уже ревет мой шальной мотор…
Велосипедисты все дальше, дальше…



1960-е, лето. Шоссе Черняховск – Озерск

Уходящая гроза. Небо очищается, пейзаж светлеет. Мальчик в футбольных трусах, мокрой рубахе и панаме мчится на велосипеде по шоссе. Эта дорога похожа на зеленый туннель: по обочинам плотно, близко друг другу стоят мощные липы. Сейчас пора их цветения. Доносятся раскаты уже далекого грома, солнечные пятна мелькают по спине, легкое колыхание цветущих липовых ветвей, в воздухе запах меда. Панорама холмистых окрестностей шоссе Черняховск – Озерск. Влажные, благоухающие липы – гигантские букеты, пронизанные светом и музыкой пчел. Холмы, рощи.
Мальчик приезжает домой. Это так называемый «дом на горке». Во дворе вьются и щебечут ласточки, прохаживаются и роются куры.
Он снимает мокрую рубаху, кидает на бельевую веревку во дворе, скидывает сандалии. Снимает панаму, стряхивает и надевает снова. Проходит в сад. На яблонях уже набухают плоды, еще незрелые. Часть сада выкошена, но вдали – роскошное разнотравье. Мятлик, тимофеевка и другие дикие злаки, розовый клевер, колокольчики, крапива, мышиный горошек, звездчатка, яснотка, удивительный узор цветов, стеблей, листьев. Порхают голубянки, репейницы, носятся стрекозы, кузнечики, барражируют шмели, пчелы. Сквозь траву виден муравейник. По стволу яблони путешествует поползень. На невидимой нити с ветки свисает извивающаяся гусеница.
Глядя на проплывающего в воздухе шмеля, мальчик, словно приклеивая к нему этикетку, замечает: “Бомбус”. Шмель садится на соцветие клевера: ”Трифолеум”.
У темной бархатной шмелихи в корзиночках крупные оранжевые шарики обножки. Вообразивший себя исследователем, мальчик мысленно макает перо в чернильницу и на этикетке под шмелем добавляет по-русски: “Медвежонок перепончатокрылый”.
Мальчик  встряхивает траву, с нее летят брызги дождевой воды: ”Стеллария”.
Слева свежепрополатая грядка лука, дальше – картофельные ряды. Еще левее белеет несколько пчелиных домиков… ”Апис мелифера”, – мальчик повелительным жестом указывает пчелам кратчайший путь домой к ульям.
На грядке ослепительно блестит какая-то вещица величиной с двухкопеечную монету.
– Вырви глаз! – мальчик сразу догадывается, что это золото. Он бегом бросается к самородку, но блеск сразу пропадает. Грядку торопливо перебегает серебристый паучок, земляная пчелка забирается в норку. Сосредоточенные деловитые муравьи спешат на работу. Самородка нет… Что бы это значило?
Мальчик сообразителен, понимает, что надо просто повторить попытку; возвращается на то место, с которого заметил блеск. Вот он! Теперь золотоискатель уже не бежит, теперь он идет медленно. Медленно тускнеет и блеск самородка. Но с того места, где лежит сокровище, он уже не спускает своего цепкого взгляда. Еще несколько шагов… оно!… Оказывается, золотым блеском сиял мокрый скол маленького уголька.
Озадаченный, он долго рассматривает находку. Затем переводит взгляд выше и сквозь просветы между яблонями смотрит вдаль; перед ним панорама старинного восточно-прусского города над небольшой рекой. Коровы на водопое, пар над их просыхающими спинами. Промытый летним ливнем, город на холмах прекрасен: черепица, узор фасадов, зелень лип… Какое чудо, какой праздник для глаз! Над городом возвышается шпиль собора с простым крестом. Шпиль давно лишен обшивки, там только голая доска, но сейчас солнце так осветило грани, что и шпиль и крест кажутся золотыми.
– Я же не знал, что здесь все золотое! – шепчет мальчик, – я не знал!
Ясное, радостное голубое небо, уходящие грозовые тучи. Последние раскаты отдаленного грома. В небе над городом – в треть дуги – радуга.


КОНЕЦ ФИЛЬМА