"Россия безразлична к жизни человека и к течению времени. Она безмолвна, вечна и несокрушима..."
Томас Карлейль
Это случилось в конце апреля. Когда еще не растаявший снег лежал грязными кучами в подворотнях мрачного города, и миновали волнения и демонстрации после речи министра иностранных дел Милюкова, когда плоды свершившийся революции начинали давать свои иллюзорные всходы…
Время приближалось к полудню, на Моисеевской площади, та, что была между улицами Охотного ряда и Тверской1, невдалеке от часовни Александра Невского2 собиралась толпа, которая с интересом слушала игравшего на скрипке юношу. Он стоял на брусчатке, прижав потускневший, старый инструмент к плечу, и наигрывал какую-то неизвестную мелодию. Музыка лилась в гуле оживленного города ровно, будто вплеталась в шум улиц, ржания лошадей, криков проезжающих извозчиков, прохожих. Она шла словно нить по кромке шелка, ведя за собой утешение, забвение, кое так нужно было теперь многим, кто стоял и слушал музыканта. Тем, кто потерял близких в войне, тем, кто лишился крова, и даже тем, чье сердце поминутно охватывало странное чувство тоски. Тоски по прежней жизни, со взглядом на потускневший город, на разруху, на нескончаемые бои на фронте, на ропот и недовольство; на ту Россию, ту Москву, которая казалась незыблемой, вечной. Пережившей и нашествие монголов, и орды Наполеона – даже после того великого пожара, она все равно не была такой, как сейчас.
Убогой.
Сирой.
Люди не знали еще, что делать. И только жалобный плач скрипки в грязном, трепещущем городе пытался увлечь их за собой, прочь из юдоли пыли, мусора, неизвестности.
Наконец, музыка кончилась.
Послышались редкие хлопки, но толпа не поредела. В футляр от скрипки, на потертый, грязный бархат, бывший когда-то ярко-алым, как кровь, обагрявшая поля Европы, упали монеты царской чеканки. Мальчик безразлично тряхнул длинными, спутанными кудрями и оторвал скрипку от себя, точно вмиг лишившись какой-то зримой части своего существа.
Но скорее, после краткого отдыха, она снова легла на плечо.
Юноша заиграл вновь. Но на этот раз над площадью зазвучала скрипичная партия из «Флории Тоски» Джузеппе Верди. Скрипка рыдала в его руках, и с каждым пленительно-горестным звуком, она увлекала вместе с собой в мир, где было так призрачно, но все же вечно, где ничего не могло нарушить покой…
Людская масса зашевелилась: внутри нее появился новый, нелепый зритель – в кожаной куртке и косоворотке.
- Никакой поддержки временному правительству! Долой лживую буржуазию! Долой войну! – заорал он во весь голос, и этот грубый, хриплый звук на миг затмил красоту музыки, безжалостно наступив ей на горло своим сапогом. - Вся власть Советам! Даешь крестьянам –
землю! Рабочим – фабрики! Долой временное правительство!
Пришлый человек надрывался что есть сил, однако мало кто обращал на него внимание. Лишь хмурый старик сверкнул глазами из-под густых бровей:
- Говоришь много, товарищ. – усмехнулся он сквозь зубы. – Делом бы занялся, на завод пошел. Все и так стоит.
Большевик окинул старика недобрым взглядом. В лучах весеннего солнца блеснула рукоятка маузера.
- Заводы стоят потому, что пролетарии против лжи временщитской мрази! Они не могут уже слышать о войне и о смерти своих братьев! Знал бы это, папаша. Небось, монархыст?! – он протолкнулся ближе к старику. – За царя-батюшку, Николку-кровавого молишься?
- И что, если так. – спокойно ответил старик. – Тебе-то что?
- Мне-то? – переспросил большевик с ухмылкой. – Мне тяжко. Я за народ сердцем. Мильоны под гнетом кадетских ублюдков, этих тиранов, обещавших закончить кровопролитие! А вы верите! – вскричал он обращаясь уже ко всем. – Музычку слухаете! – с презрением глянул на продолжавшего играть мальчика и плюнул на загаженную мостовую. – Просвещаетесь как интеллигенция сраная! Нашли время в такой ответственный час. А кто о людях подумает! Нет помещичьей дряни! Даешь землю каждому! Даешь социализм!
- И что же предлагаешь? - спросил стоящий неподалеку студент в разорванной шинели. – Как же нам построить этот самый социализм?
- Нужно уничтожить Временное Правительство! Никакой пощады и поддержки ему! Россия станет могуча, когда настанет социализм. Да спадут цепи рабства, которые сковывали ее! Да будет провозглашена республика и власть Советов батрацких и рабочих депутатов! Россия…
- Что ты о России-то знаешь? – оборвал его старик. – Что ты знаешь? Она была еще до твоего социализма и была могучей. Даже теперь она еще сильна…А ты и твои большевики хороните ее! Вы ее топите в крови раздора! Вы разжигаете войну внутри нее! Да, правительство не ахти, слабо оно, но и ваши-то речи – яд, какой поискать. Власти хотите, а не Россию спасти. Она же как… - он указал на игравшего юношу. – Как музыка. Непоколебима. Музыка обладает неисчерпаемой силой сама по себе, и страна наша тоже сильна, потому что это ее призвание, ее доля, ее судьба! Судьба великой страны! Ибо образ ее дает людям веру, веру в Отечество. Она выстоит сама, и людям не должно мешать... Непосильно это и глупо. Словно гору пытаться передвинуть.
Он замолчал. Люди вокруг одобрительно загудели.
Большевик сощурился на старика, а затем оглянулся на скрипача.
- Глупо, говоришь? – осклабился он во весь рот, полный гнилых зубов. - Социализм – глупость?...Музыка? – он вынул маузер. – Посмотрим, как она непоколебима, словно Россия. Всякого можно заставить веру потерять.
И он выстрелил.
Пуля пронеслась в пяди3 от головы музыканта и попала в лошадь, тянувшую за собой экипаж.
Бабоньки в толпе охнули от ужаса. Увидев взбешенного извозчика, большевик засунул маузер в карман и, выбравшись из испуганной толпы, быстро побежал прочь. Вслед ему понеслась брань. Да и извозчик хотел было кинуться, но не успел. Затерялся проклятый в кожанке среди людей. След простыл.
Эхом разнеслось по Моисеевской ржание раненого животного, осевшего на мостовую. И в том ему плакала скрипка. Скрипач будто и не услышал свиста пули, будто не ощутил жаркого дыхания пронесшийся смерти. Он как ни в чем не бывало прижимал скрипку к себе и играл так, что слезы выступили на глазах угрюмого старика. Какая-то женщина в платке покачала головой:
- Юродивый он, мальчонка. – печально вымолвила она. – Не понял даже, как погибель подкралась. Но смиловался Господь, отвел прочь. Хорошо-то как играет – душа радуется…
- Как Россия.. – бормотал себе под нос старик, утирая редкие слезы рукавом. – Даже в смерти будет предан себе, своей доле. Как Россия…
1Моисеевская площадь – ныне не существует. Вместе с Обжорным переулком, Лоскутным переулком и тупиком входит с 1938 года в Манежную площадь.
2Часовня Александра Невского - часовня, находившаяся в Москве на Моисеевской площади (ныне — Манежной). Была построена в 1882—1883 годах по проекту архитектора Д. Н. Чичагова «в память воинов, на брани убиенных во время Русско-Турецкой войны 1877—1878 гг.».В 1922 по приказу Президиума Моссовета ее снесли.
3Пядь - старорусская единица измерения длины, около 17,78 см.