Продолжение. Начало
http://www.proza.ru/2012/08/24/1813
Яркая полоска солнечного света постепенно расширялась, робко следуя за движением облаков. Сначала луч, лежащий на потрескавшейся поверхности грязного стола, освещал лишь попавшую в столб света пыль; но вот он подполз к одиноко белевшей головке чеснока, затем заиграл на стенках запыленного стакана, перелез через грубо надкусанный кусок сала, как проворный альпинист преодолел пик пузатой бутылки и остановился в миллиметре от упавших на глаза колдуна черных дред.
Окоронкво благодарно вздохнул и с облегчением закрыл прищуренный глаз: он с тревогой ждал, когда солнце всё-таки доберётся до него и вырвет из тяжелого, жаркого, но спасительного омута сна.
Луч отступил вглубь стола, немного поколебался и вдруг, будто обрадовавшись тому, что его ложный финт удался, как молния устремился к черноволосой голове, взял эту преграду и, уже не стесняясь, пробежал по всей комнате, безжалостно заполняя её солнечным светом. В доме, где мучимый жестоким похмельем Окоронкво пытался поймать последние обрывки сна, неотвратимо наступило утро.
Колдун поморщился от мучительной рези в глазах, но попытался сфокусировать взгляд и поднять голову. С третьего раза это получилось, несмотря на десяток кенгуру, прыгавших у него в голове. Он окинул взглядом комнату, и память начала возвращаться к нему, но рывками, порциями, будто мозг поставил фильтр и до времени не допускал его до жестокой действительности.
После нескольких попыток расплывчатые образы приобрели чёткость, а слух уловил храп нескольких глоток, доносящийся из глубины комнаты. Окоронкво как-то сразу понял, что храп этот, также как и жалобное постанывание во сне, принадлежит его друзьям, с которыми он пил на протяжении... Тут мозг колдуна отказал. День, два? Три? Может быть больше? Он нечетко помнил события прошедших дней, но то, что их было несколько, не вызывало сомнений. Он вгляделся и к радости своей узнал лежащего на полу своего чернокожего друга Баба Адаму; далее, не найдя в себе сил дойти до топчана с кургузыми подломанными ножками, но всё-таки содрав с него матрас, спал, широко открыв рот и раскинув руки, Бобёр, а дальше, уже на убогой и дурнопахнущей, но всё-таки кровати, растянулся и громко храпел перепивший всех и закаленный многими и многими алкосессиями Булыга.
«Везёт же некоторым...» - с завистью подумал Окоронкво, автоматически нашаривая на столе бутылку с самогоном. Раздался глухой стук: это пустая бутыль, где ещё вчера плескалась живительная жидкость, упала на пол и, будто провинившийся пёс из конуры, выкатилась из-под стола.
Он с трудом поднял голову и огляделся: не остался ли самогон в стаканах, и тут его прошиб холодный пот. Алкоголиком Айзек Окоронкво не был, и в это короткое мгновение его поразило, насколько машинально и запрограмированно он ищет опохмелиться и побыстрей спрятаться от реальности в мире иллюзий. Он был довольно сильным колдуном и мог тут же, не вставая со скрипучего, грубо сколоченного стула, который, казалось, чудом выдерживает его вес, наколдовать выпить, (что, собственно, он и делал все предыдущие дни), но немного замешкался, и этой маленькой заминки хватило для того, чтобы вспомнить: почему, из-за чего собственно, он пьёт.
Он посмотрел на свои трясущиеся руки, и знание, безжалостное знание, от которого он пытался спрятаться столько дней, вдруг пронзило его, бросило в жар, а затем окатило волной ледяного холода. Он разжал левый кулак, который во время сна служил ему подушкой: кисть руки затекла и колдун не почувствовал, а сначала услышал, как оттуда, звонко ударив по блюдцу с окурками, выпал крошечный медальон в форме сердечка, и, будто издеваясь над Окоронкво, раскрылся.
С эмалированной поверхности на него смотрело лицо самого близкого и любимого человека; ради него, ради их будущих отношений Айзек, собственно, и был сейчас здесь, в Толерантовке. Его давнишняя страсть, Кузнец Светлана, подвергла его жизнь необратимым изменениям, подвигла его на многие ограничения, в числе коих было и ожидание, что для Окоронкво было сродни подвигу, но, в конце концов, длительная осада и внимание возымели действие, и дело семимильными шагами двигалось к свадьбе. Удивительно, но Окоронкво сумел отыскать в тайниках своей души то, что было так необходимо его немного брутальному на первый взгляд партнеру. Его робкие, немного старомодные ухаживания настолько не вписывались в бешеный ритм современного мира, что это само по себе подкупало и он представал перед предметом своих воздыханий надёжным и основательным, таким, каким по общим представлениям и должен был быть глава семьи или партнёр, с которым было не страшно связать свою судьбу. Ни сам Айзек Окоронкво, ни предмет его воздыханий, Кузнец Светлана, не отличались ни особой романтичностью, ни тонкостью нравов; тем парадоксальней было то, что их совместное времяпрепровождение никогда не выходило за рамки приличий далекого девятнадцатого века; редкие, едва ощутимые пожатия пальцев, в которых было столько трепета, что после этого колдун от возбуждения не мог спать полночи, да украдкой брошенные взгляды, полные скрытой страсти,- это было всё, что они могли себе позволить, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы их чувство зародилось, созрело и окрепло.
Окоронкво дарил цветы, сало, муляжи птиц и искусно выполненный железный «джабулани»; они ходили в местный ДК на патриотичные американские боевики, катались на лодке по озеру и посещали многочисленные парады, кои проводились в Толерантовке не реже трёх раз в неделю. Последний раз, когда они были на параде любителей животных (или применительно к данной местности – зоофилов), Окоронкво, одетый в костюм медвежонка, сделал горячее признание и получил не менее страстный положительный ответ.
Всё шло к свадьбе: Айзек не зря выполнил заказ Царевны Вердаски, и, как планировал, отложил заработанные деньги, а это была сумма, которой им хватило бы для пары-тройки лет оседлой безбедной жизни где-нибудь на побережье Тихого океана, но несколько дней назад судьба нанесла колдуну неожиданный и коварный удар. Окоронкво сидел в баре и смотрел телевизор, когда в местных новостях объявили о том, что Кузнец Светлана находится в тюрьме по обвинению в саботаже и вредительстве, что для настолько толерантного места тянуло как минимум на двадцать лет тюрьмы строгого режима. Окоронкво с друзьями кинулись разузнавать, полагая, что это – всего лишь досадное недоразумение, но предоставленный судом бесплатный адвокат, огорошил их не только тем, что обвинения серьёзны и доказуемы, но и тем, что имеются отягчающие обстоятельства, такие, к примеру, как недостаточная активность в общественной жизни, что проявлялось в редком посещении парадов геев и педофилов, или отсутствие взносов в фонд помощи лесбиянкам-некрофилкам, морально пострадавшим от невнимания со стороны белых европейцев.
Ни деньги, ни связи (которые Окоронкво и завести-то толком не успел) не помогли. Айзек обил все пороги, но – тщетно: он не добился ровным счётом ничего. В свидании ему было отказано и это было более чем странно: в деревне вроде бы должны были соблюдаться хотя бы минимальные права человека, но, как убедился наш горе-жених, и существовали-то они далеко не для всех. Штурмом тюрьму было не взять, она, как объект первостепенной важности в эпоху демократии и терпимости, прекрасно охранялась; колдовство же было бессильно: Окоронкво первым делом попробовал по-простому, с наскока, разрушить стену, но не преуспел: как выяснилось чуть позже, на этот случай в узилище имелся специальный «контингент» в виде английской ведьмы Тони из Блэр, и колдун не смог выбить из толстенной трёхметровой стены даже кирпича; мало того, в ответ получил такое контрзаклятие, что чуть не испустил дух и весь следующий день пролежал пластом. Увидев беспомощность своего друга, Булыга тут же взялся лечить его всем известным народным методом, то есть употреблением огромного количества горилки и «коллективной психотерапией». Сначала Айзеку, в душе которого накипело столько горечи, и впрямь стало легче, но когда пьяные посиделки переросли в суровый трёхдневный запой, ему стало не до шуток. После второго дня превозмочь себя он не смог (а может быть, движимый мазохистским чувством и подсознательно желавший себе мук, сравнимых с муками Кузнеца Светланы, не хотел), не без труда наколдовал самогона - и друзья принялись вновь и вновь искать способы устроить побег из тюрьмы. Единственное, на что их хватило, так это на то, чтобы притащить и напоить местного деревенского дурачка – Мишку Сосакошвили, который работал уборщиком в тюремной больнице и мог что-нибудь рассказать про местные порядки, а значит, дать друзьям хотя бы призрачную надежду. Бобёр соблазнил его зелёным, с бабочками галстуком (всем было известно, что Мишка, уединившись, галстуки долго жевал, а потом и вовсе съедал), а за конкретную информацию обещал дать ещё один, но всё было тщетно: быть может, местный дурачок и рассказал им что-либо значимое, но этого никто не помнил, так как к этому моменту все, включая самого стойкого Булыгу, упились до поросячьего визга.
Теперь, когда прошедшие события грохочущим локомотивом пронеслись сквозь его на мгновение просветленное сознание, перед колдуном стояла дилемма: либо оставить всё, как есть и вновь спрятаться за спасительную алкогольную завесу, либо встряхнуться и... Что могло следовать за «и» Окоронкво не знал и небезосновательно полагал, что любые попытки вызволить Кузнеца Светлану тщетны. Поэтому душу его мгновенно обволокла депрессия, подобно тому, как пьяная проститутка, вдруг взалкавшая искренней ласки, липнет к еще не насытившемуся клиенту, и он потянулся к своей мошонке.
Здесь необходимо сделать небольшое уточнение. Яйца Окоронкво не только таили в себе мощь доминантного самца с горячего чёрного континента, но обладали ещё одним замечательным свойством. Дело в том, что когда Айзеку было необходимо прибегнуть к колдовству, он должен был вырвать одну, две или три волосины с мошонки (в зависимости от того, какой силы требовалось заклятие) и, произнеся только ему ведомые магические слова, разорвать их. Иногда, когда требовалось особо мощное воздействие, вырывалось несколько волос, подчас целый пучок, поэтому, учитывая, что волосам на яйцах всё-таки нужно было время, чтобы отрасти, магией он старался не злоупотреблять. В данный момент мошонка колдуна была пугающе лысой: сказалось и его опрометчивое нападение на «концлагерь терпимости» и постоянные пьянки. На её поверхности с большим трудом можно было отыскать несколько одиноких волосинок, но Айзек, который уже сделал выбор, вырвал одну из них и уже собирался произнести заклятие, чтобы пополнить запасы самогона, как произошло сразу несколько событий. Во-первых, проснулся Бобёр. Он просыпался всегда внезапно и удивительно быстро, будто уже минут десять только притворялся, что спит. Он вскочил, отбросил ногой матрац, обвёл комнату мутным взглядом, потом быстро-быстро заморгал и вопросительно уставился на Окоронкво. Затем, заметив в его руках волос, всё понял и одобрительно заулыбался. От неожиданности колдун вздрогнул, волосину порвал, но не успел он произнести заклинание, как дверь, ведущая в комнату, распахнулась, и на пороге появилась большая жирная утка. На ней был надет бежевый жилет и светло-коричневый галстук с изображением медведя. Она посмотрела на Айзека по-человечески осмысленным взглядом, отчего колдун впал в лёгкий ступор, а потом на чистейшем английском произнесла:
- Бог мой! Так вот вы где! Наконец-то я вас отыскал! А что это с вами? Прямо гибернация* какая-то! И чем же это, друг мой, обусловлено? - тут взгляд Утки Василия, который опередил своих товарищей и первым вошёл в пристанище колдуна, упал на пустые стаканы, окурки и бутыль на полу. – Да тут попахивает эскапизмом**, n’est pas?***– зачем-то по-французски добавил он.– А у меня для вас информация. И если вы выполните одну мою малюсенькую просьбу, я избавлю вас от многих неудобств!
Говорящих уток Окоронкво никогда не видел, зато от Булыги не раз слышал о русском народном заболевании под названием «белочка». Он понял, что все симптомы были налицо, но, учитывая материальность покачивающейся из стороны в стороны утки и вспомнив позавчерашний малоприятный визит к нему человека из прошлого, решил перестраховаться и прокричал трудновыговариваемое заклинание на языке йоруба****, имеющее целью изгнание духа и заключение его в материальный объект.
В комнате полыхнула молния, раздался звук от удара металла по дереву, Василия на мгновение окутал туман, а когда он рассеялся, на месте русского журналиста лежало металлическое больничное судно, в простонародье называемое «уткой».
Бобёр, с которого мигом слетел весь хмель, медленно подошёл к утке, поднял её и ошарашенно произнёс:
- Айзек, а этого за что?
Колдун тряхнул головой, будто отгоняя остатки сна:
- Что ты сейчас видел?
- Утку...
- Утку?
- Да, - Бобёр залез рукой в семейные трусы с изображением пожарных машинок и с треском почесал пах, - большую говорящую жирную утку. И я, кажется, её знаю...
- Вот б...! – воскликнул колдун, как губка впитывавший все национальные ругательства.
- Это уже второй, Айзек, - голос Бобра задрожал, - как бы их искать не пришли...
- Но я не могу сейчас их расколдовать! – с досадой Окоронкво. - Должно пройти пара суток и ...
Он не договорил, когда в дверь настойчиво постучали.
____________________________
Роберто Карлос занес руку для того, чтобы еще раз постучать и в нерешительности остановился. Дятел Роже поймал его взгляд и прочитал в нем сомнение и как бы растерянность. Не нужно было слов, чтобы понять, что бразилец, столь мощно преодолевший все препятствия, теперь колеблется перед последним рубежом. В его лысой голове, как протоны в коллайдере, мысли летали, сталкивались и распадались, не оставляя следа, подобно полумистическому бозону Хиггса. Они нашли колдуна, который, к слову, ни от кого и не скрывался, но теперь бразилец не мог придумать, где найти ниточки, рычаги, чтобы заставить (а в то, что без давления они не обойдутся, он чувствовал) Окоронкво выполнить их требования.
Ещё вчера, когда они, измотанные, запыхавшиеся и полупьяные, чудом избегли преследования прихвостней Губернатора губернии Дмитриевки, этот вопрос не вставал: все казалось очевидным и ясным – им должны помочь, должны, и баста. Потому что они герои, а героям всегда кто-то помогает. Только почему это должен быть отошедший от дел колдун из Нигерии, теперь уже ни Роберто, ни его друзьям понятно не было.
Сразу они решили не соваться: было уже поздно, а разговор предстоял длинный и непростой. Поэтому Роберто и компания, к которой временно присоединился спасший их Данко, заночевали в местном чистеньком убогом трёхэтажном хостеле, предварительно всё-таки вызнав адрес Окоронкво. Сил у друзей хватило только на ужин, поэтому странным выглядел на их фоне бодрый и чем-то взбудораженный Утка Василий, который порывался прямо сейчас нанести Айзеку «визит вежливости». Его, конечно же, не пустили, но никто не удивился, когда утром его кровать оказалась пустой.
- Таки ушёл, - констатировал Пёс Мигель.
- Да и хрен с ним, - ответил Роберто Карлос, - куда ему деваться-то? Небось у колдуна и нагоним.
Они достаточно быстро отыскали нужный дом и сгрудились перед дверью. На их стук поначалу никто не отозвался, что и дало бразильцу повод усомниться в собственно разработанных планах.
- Давай, Роби, - Дятел Роже решил поддержать друга, - ввяжемся в бой, а потом посмотрим: уж я точно что-нибудь придумаю.
Роберто Карлос с благодарностью взглянул на швейцарца и мощно, выбивая пыль из двери, постучал.
На этот раз дверь открылась, и друзья гурьбой ввалились внутрь.
_______________________________________________
* - Гибернация – искусственно вызванное состояние замедленной жизнедеятельности организма, похожее на зимнюю спячку у животных.
** - Эскапизм – стремление спрятаться от действительности в вымышленном мире
*** - ... не так ли? (фр.)
**** - йоруба – один из языков Нигерии.
___________________________________________________
Продолжение
http://www.proza.ru/2012/09/09/965