На снимке: Анатолий Кузнецов в Лондонской квартире
Подготовка к эмиграции
Рукопись «Бабьего Яра» Анатолий Кузнецов боялся хранить дома, считая, что его дом систематически обыскивают. Он полагал, что за некоторые листы рукописи, не вошедшие в книгу, могут арестовать и осудить его, поскольку содержание этих листов вполне удовлетворяло по советской терминологии тому, что называлось антисоветской пропагандой. Впоследствии он писал, что спрятал полную рукопись в стеклянные банки, которые зарыл в лесу под Тулой. Перед отъездом в командировку в Лондон Кузнецов микрофильмировал рукописи и вшил микрофильмы в пиджак. Так он сумел вывезти их в Лондон в 1969 году.
Как видите, он тщательно готовился к бегству.
Но вернемся к запаянным банкам с рукописями. Снова слово самому Кузнецову:
«Худшее грозило, если бы в яснополянском лесу вдруг начались без моего ведома земляные работы в том месте, где я хранил закопанными некоторые свои рукописи. Я писал в них все, что думал, вынашивая смутные планы размножения их фотоспособом. Это уже не были грешки комсомольской молодости, даже без натяжки их можно было бы квалифицировать как зрелые, обдуманные действия во вред существующему государственному строю. Но земляных работ не было, канав не рыли, деревья не сажали, — пронесло».
И еще об этом:
«…Несколько месяцев я выкапывал из земли рукописи, переснимал их на пленку – снова зарывал. Мне удалось перевезти через границу эти пленки, тысячи переснятых страниц, все, что я написал за свою жизнь.
Здесь и известные мои вещи, например, «Бабий Яр», но только в истинном его виде. Здесь и такое, что в России опубликовано быть не могло. И такое, что вряд ли я смогу опубликовать его и на Западе.
Но теперь у меня есть хотя бы надежда, Хотя бы… Во всяком случае, это произведения не Кузнецова, а совершенно иного писателя. Не советского, не западного не красного, не белого, но – просто писателя, живущего в XX веке на Земле. К тому же предпринявшего отчаянную попытку быть в этот век честным, присоединяющегося к тем, кто борется за человечность в сегодняшней дикой, дикой, дикой жизни этого безумного, безумного мира».
Анатолий Кузнецов в эмиграции
Одиннадцатое по счету письмо, но первое – из эмиграции, из Лондона, 21 августа 1969 г. – в Израиль Шломо Эвен-Шошану: «Вы должны больше других понимать, что это за фашистская страна CCCР, и я надеюсь, что Вы не очень меня упрекаете за залп статей, с которыми я ”выговорился“. Это было что-то вроде истерики, меня вывернуло – и я затих. Сегодня последнее мое публицистическое ”Письмо к народу Чехословакии“, и все. Приступаю к ”Бабьему Яру“ – подготовить (боже мой, какое счастье! ...) полный текст». И далее: «…Молюсь, чтобы ее (жизни) хватило мне хотя бы для части того, что задумано, и так хочется написать! Не верю, невероятно, с ума сойти: неужели вот сяду и буду писать, КАК ХОЧУ?.. Неужели это еще возможно на Земле?»
Из Лондона 12 октября 1969 года: «Сейчас полным ходом подготавливаю ”Бабий Яр“, именно с него решил начать. Публиковать я хочу весь – за очень небольшими сокращениями – прежний текст плюс то, что не пошло в СССР по цензурным условиям. Причем для удобства тех, кто читал прежний вариант, новые места следует выделить неназойливо.
Эти новые куски весьма объемны, увеличивают роман на 1/4 или даже больше, но главное – их содержание. Содержание романа оборачивается совершенно другой стороной, и некоторые вещи я рассказываю, пожалуй, сенсационные. Особенно они будут интересны читателям-евреям.
Бабий Яр – это не так просто, как считается до сих пор.
Я был бы очень заинтересован, чтобы полный ”Бабий Яр“ вышел в Израиле».
«Бабий Яр» был дописан и издан. Дело жизни Анатолия Кузнецова было завершено.
В 2008 году «Бабий Яр» впервые был издан на украинском языке тиражом 5 тыс. экземпляров.
На мой взгляд, маловато дл Украины. Невольно задаешь себе вопрос: «Неужели только 5 тыс. человек захочет прочесть эту книгу на украинском языке? И если «да», то почему?
Меценат, давший деньги на издание, пожелал остаться неизвестным, так же, как и меценат, пожертвовавший деньги на создание памятника Анатолию Кузнецову.
он честно рассказал, как было
После побега официальная пресса СССР начала немедленно шельмовать Кузнецова. Борис Полевой откликнулся статьей в «Литературной газете» (6 августа 1969 г.), которую иначе, чем разнузданной не назовешь. Поэт Владимир Батшев, который какое-то время был секретарем Кузнецова в СССР, пишет:
Полевой в «Литературной газете» (от 6.8.1969 г.) возмущался коварством А. Кузнецова, который определенную сторону своего облика «тщательно скрывал не только от своих читателей, но и от своих знакомых и близких».
Сообщив затем обо всех уловках, к которым непонятно почему прибег А. Кузнецов, чтобы выехать за границу – ведь всем известно, – писал он, – что «советские писатели свободно путешествуют по всему миру», – Полевой перешел к заявлению А. Кузнецова о том, что он прятал свои рукописи в банках в земле. «Такого при свободе, царящей в СССР, быть не может», – уверяет Полевой, - «прятать свои произведения, закапывая их в землю, может разве сумасшедший». Эти слова я читал и думал о том, что Полевой прекрасно знает, как обстоят дела на самом деле. И не мог Полевой это писать искренне. Он не был ни дураком, ни идиотом. Он писал то, что хотели прочесть вожди. Догадывались ли они о том, что мы читаем не то, что написано, а то, что думал при этом писатель? Полевой, я уверен, думал по-другому, но он был конформистом и не мог прямо писать то, что он думает. И мне всё было понятно, – он спасает свою шкуру и репутацию, поэтому и пишет о «проклятом отщепенце А. Кузнецове, сбежавшем на Запад». Положение Полевого было незавидным, он перед бегством Кузнецова ввел его в состав редколлегии «Юности».
Идеологи партии и ее вожди Полевому поверили. Он удержался в кресле главного редактора. Но приводить еще цитаты из его статьи и обосновывать свою позицию мне не хочется. Самое удивительное – его не раскусили. Свою шкуру он спас! Остался главным редактором «Юности».
«Угрозы [со стороны антисемиитов. МК] не прекращались, и я все рукописи переснял на фотопленку, закатал в банки и закопал в саду. Потом купил снаряжение для подводного плавания. Хотел по дну Черного моря пройти в Турцию. Однако мне объяснили, что по морю пересечь государственную границу не может даже резиновый мячик».
А вот, что пишет об этом Владимир Батшев:
«После того, как ночью 20 августа 1968 г. советские танки вторглись в Чехословакию, многие русские восприняли это как начало поворота к фашизму».
«Я понял, что далее оставаться я здесь не могу», пишет Кузнецов.
Кузнецов отправляется в Батуми с тем, чтобы там изучить местность. «Мне пришло тогда в голову проплыть под водой до Турции при помощи водолазного аппарата, толкая перед собой подводный плот, снабженный резервуарами с кислородом… Я натренировался плыть беспрерывно по 15 часов…»
И всё же Кузнецов отказывается от выполнения этого отчаянного плана и решает предпринять последнюю попытку получить разрешение на поездку за границу.
«Тогда я отказался от этого варианта и обратился с письмом... Сказал, что хочу писать книгу о II съезде партии, и попросил отправить меня в творческую командировку в Лондон. Но мне дали понять, что с моей стороны нужен «поступок».
Но еще более удивительное было в другом. Кузнецов, попав в Лондон, сразу рассказал, что он давно задумал бежать из страны и, ради поставленной цели, вынужден был даже сотрудничать с КГБ. Более того, «донес» на своих друзей-писателей.
КГБ, как и гестапо, любит доносы. А. Кузнецов решил написать «донос». Он намекнул кагебистам, что как будто бы антисоветский заговор замышляется в среде писателей. Это на них произвело впечатление, и они поверили. А. Кузнецов сообщил, что писатели замыслили издавать опасный подпольный журнал, под названием «Полярная звезда» или «Искра», но что они все еще спорят о названии. Среди лиц, которые якобы будут в нем соучаствовать, он назвал Евтушенко, Аксенова, Гладилина, Ефремова, Табакова, Аркадия Райкина и других. В настоящее время, сообщил А. Кузнецов, они заняты сбором денег и рукописей. В первом номере будет напечатан меморандум академика Сахарова.
Вот как рассказывает об этом сам Кузнецов в одной из передач по радио «Свобода»:
«И я написал, – пишет Кузнецов, – что Евтушенко, Аксенов (имена остальных «диверсантов» я запамятовал. — Авт.) собираются взорвать Кремль. Конечно, это была чушь, но они поверили и разрешили ехать в Англию».
КГБ перевело А. Кузнецова в первую категорию [он стал выездным. МК] и выпустило в Англию – для сбора материалов о Ленине. С собой А. Кузнецов привез микропленки своих произведений в их первоначальном, неискаженном виде. Среди них – его донос в КГБ».
«Правда, – пишет Кузнецов, – в сопровождении сотрудника КГБ, который сразу же после размещения в гостинице предложил сходить посмотреть... стриптиз. Я же ответил, что сильно устал и хочу отдохнуть, а позже пойду смотреть другое шоу. Как только он ушел, я отправился в ближайший полицейский участок».
Видите, он тщательно готовился к побегу из страны. Он всё продумал очень тщательно. Решение не было неожиданным. Вот, что он пишет в своей повести «У себя дома», опубликованной еще в 1965 г.:
«Нужно иметь много жажды жизни и мужества, а вернее, доверять им, чтобы вырваться из того течения, которое не твоё, но цепко держит своими вполне реальными и материальными присосками. – и тут уж один выход: их нужно рубить, сколько бы крови не вышло».
Вот когда еще он решил «рубить, сколько бы крови не вышло».
Я пытаюсь себе представить писателя и сопровождающего его «профессора» МГУ (на самом деле, сотрудника КГБ) Анджапаридзе в Шереметьевском аэропорту. Представляю себе писателя, проходящего контроль в аэропорту перед посадкой в самолет. Рядом с ним стоит приставленный к нему «друг» из КГБ:
Кузнецов еще не раз будет переживать этот момент: «…Рассматриваю как большую удачу то, что никто из пограничников в Шереметьевском аэропорту не обратил внимания на отдувающийся карман моего пиджака, когда я шел на посадку в самолет, отлетающий в Лондон. Карман был полон фотопленок с переснятым архивом всей моей жизни, в том числе и рукописей, зарытых в яснополянском лесу».
Но вернусь к людям, которые упрекали Кузнецова одни в конформизме, другие – за то, что он перед отъездом стал сотрудничать с КГБ и даже дал показания на Евтушенко, Аксенова и других, объявив их диверсантами, решившими взорвать Кремль. Из писем и статей серьезных людей наиболее известно письмо Кузнецову, написанное 1 ноября 1969 г. Андреем Амальриком, высказавшем ему некоторые упреки («Открытое письмо А. Кузнецову Главный его упрек – упрек в конформизме. Амальрик сам не был конформистом и мог поэтому требовать того же от других. Кузнецов же был, как подавляющее большинство советских людей конформистом. Как и я, наконец. Живя в СССР, он принимал установленные правила игры, «держа при этом фигу в кармане». Но имея высокую цель, он преодолел свой конформизм и, отрубив все нити, вырвался, чтобы закончить дело всей своей жизни – издать книгу «Бабий Яр» в таком виде, в каком он ее задумал.
А вот как отреагировали на бегство писателя Марк Качурин и Мария Шнеерсон в заключительной части своей статьи:
«Год спустя из Лондона по Би-Би-Си мы услышали тот же нервный голос: Кузнецов рассказывал, как и почему он бежал из Советского Союза. Выяснились подробности крайне неприятные: для того, чтобы уехать, он за полгода до этого стал «сексотом» — секретным сотрудником «органов» — и даже донес на некоторых писателей, в частности, на Е. Евтушенко. Доносы, правда, были такого рода, что никто из «жертв», кажется, всерьез не пострадал. Но всё равно, хоть это было «военной хитростью», поступок казался неблаговидным, о чем говорили и члены клуба.
Но, во всяком случае, слушавшие выступление Кузнецова в клубе могли лучше понять этого человека. Он спасал свою книгу, которую считал делом своей жизни, долгом перед погибшими и предупреждением живым.
В том же 1969 году книга вышла за границей; в ней были выделены все места, выброшенные, искаженные цензурой или не написанные из-за цензуры. В обращении к читателям Кузнецов только этот текст просил считать подлинным.
Много лет спустя, когда нам удалось прочесть книгу полностью, мы увидели в главе «Уничтожение пепла» признание-предупреждение, напомнившее финал спектакля «Карьера Артуро Уи»: «По ночам во сне я слышал крик: то я ложился, и меня расстреливали в лицо, в грудь, в затылок, то стоял сбоку с тетрадкой в руках и ждал начала, а они не стреляли, у них был обеденный перерыв, они жгли из книг костер, качали какую-то пульпу, а я все ждал, когда же это произойдет, чтобы я мог добросовестно всё записать. Этот кошмар преследовал меня, это был и не сон, и не явь, я вскакивал, слыша в ушах крик тысяч гибнущих людей.
Мы не смеем забывать этот крик. Это не история. Это сегодня. А что завтра?
Какие новые Яры, Майданеки, Хиросимы, Колымы и Потьмы… скрыты еще в небытии в ожидании своего часа?».
Он должен был написать правду, свидетелем которой был. <…>».
После бегства Кузнецова за границу экземпляры журнала «Юность» с главами романа были изъяты из фондов библиотек. Полностью роман вышел в России уже в послеперестроечную эпоху.
Продолжение следует: http://proza.ru/2012/08/25/118