Во второй половине августа летняя жара начала спадать неспешными и незаметными шагами. Дни чуть заметней стали короче, ночи уже были не настолько тёплые. Грозы случались, но гораздо реже. Да и солнце светило ровно и спокойно, будто не торопясь согреть плодоносную землю медовыми лучами.
- Лишь бы не зарядили осенние дожди, - подумал майор Калмыков, - иначе утонем…
На время формирования и короткой учёбы по тактике и стрельбе штрафному батальону отвели заброшенный глиняный карьер, в штольнях которого вмещалось до тысячи человек.
- Мы теперь прямо пещерные люди… - комбат возвращался после посещения полкового КП.
Начальник штаба полка поставил перед ним боевую задачу:
- Пока переменный контингент батальона находится в пути, набрать постоянный состав командиров рот и взводов.
Ознакомив майора с необходимыми документами, он сказал:
- Солдаты у тебя будут меняться часто, а вот командиры должны быть проверенные.
- Где их брать? - спросил Калмыков.
- Можешь, кого угодно агитировать перейти к тебе, - чуть заикаясь, ответил бывший учитель географии. - Сам знаешь - дело новое.
- Так точно!
- Приказ Ставки недавно вышел, подобного опыта ни у кого нет.
- Вот и я сомневаюсь, получится ли у меня…
- Думаю, ты справишься, - посмотрев майору в глаза, твёрдо произнёс начштаба. - Недаром именно тебя рекомендовал комдив на новую должность.
- Буду стараться оправдать доверие!
Новоиспечённый комбат штрафбата быстро набрал подходящих людей из офицеров дивизии, используя нехитрый приём:
- Срок выслуги в званиях сокращается наполовину.
- А довольствие? - спрашивали заинтригованные командиры.
- В двойном размере.
Прошёл наивный слух, что календарный зачёт службы в штрафном батальоне идёт год за шесть лет. Слух запустил комбат, и у него не стало отбоя от желающих. Начальником штаба он выбрал старшего лейтенанта Николая Лобова, заместителем по строевой и боевой части - капитана Кукина.
- Комиссаром батальона назначен майор Фёдор Калачёв, - сообщил Калмыков на дружеской вечеринке накануне прибытия первых штрафников.
- Толковый политработник! - мнение офицеров оказалось однозначным.
Собрались все командиры рот: старший лейтенант Иван Петрик, старший лейтенант Крестьянинов, капитан Шатурный Николай, сибиряк из Томска и пулемётной - отважный Александр Жадан.
- Теперь остаётся ждать прибытия контингента! - сказал Лобанов после первой рюмки.
- Кого же нам пришлют? - гадали раскрасневшиеся командиры.
Офицеры хотели, как можно раньше приступить к несению служебных обязанностей.
- Штрафные батальоны, как известно, созданы по образцу немецких, - выпив сто грамм водки, сказал замполит. - Перед нами, кстати, под Харьковом стояли немецкие штрафники.
- Завтра пригонят наших соколиков…
Наутро разношерстную толпу штрафников, под усиленным конвоем привели «энкавэдэшники». Сдали их под личную ответственность майору.
- Повезло нам! - присвистнул он.
Вечером командиры знакомились с делом каждого штрафника. Среди них офицеров от младшего лейтенанта до старшего - под сто пятьдесят человек, все осуждены за «нарушения воинской дисциплины», за драки, «прелюбодеяния», за то, что утопили танк, направляясь «попутно» в деревушку к знакомым девчатам.
- Даже из наших войск в Иран попали к нам два лейтенанта, которые подрались на квартире пожилого командира полка из-за его любвеобильной молодой жены, - удивился комиссар и перелистал несколько дел. - Лейтенантам дали от одного до трёх месяцев штрафного.
- Эта рота элитная, - задумчиво произнёс Калмыков, - думаю, не подведут лейтенанты!
- Есть несколько боевых сержантов, в основном побывавшие в плену.
- Вот обратил внимание на одного кадра, - особист помахал тоненькой папкой и назвал имя: - Григорий Пантелеевич Шелехов.
- А что с ним?
- Отбывал наказание по 58-й статье, - читал капитан далее. - В начале войны попросился на фронт. В первом же бою подорвал фашистский танк.
- Молодец!
- В составе 33-й гвардейской дивизии сражался на Дону.
- А к нам за что? - поинтересовался кто-то.
- После окружения дивизии оказался в плену, - особист Дмитрий Проскурин, в звании капитана госбезопасности присвистнул. - По его словам он ударил по лицу немецкого офицера добившего раненого товарища.
- Даже так… - уважительно сказал Калмыков. - Его же должны были расстрелять?
- Говорит, что повели на казнь, но палачом оказался знакомый казак. Будто бы отпустил…
- Повезло!
- Тёмная история.
- Тогда за ним глаз да глаз нужен, - глубокомысленно закончил Лобов.
… Вторую роту сформировали из двухсот «гавриков» - питерских и одесских рецидивистов, которым заменили штрафным батальоном длительные сроки отбывания наказаний в тюрьмах и лагерях.
- Ишь ты, - покачал головой комбат. - Несколько привезены с приговорами к смертной казни - расстрелу.
Это оказались профессиональные медвежатники, аферисты, громилы по квартирам и налётам, но умнейший и наглый народец.
- Рассудительные, технически образованные, всё же такие механизмы, сейфы в сберкассах, вскрывали! - поделился своими наблюдениями майор. - Им лет под тридцать, физически крепкие.
Как бывшие заключённые объяснили своим командирам, одессит - это русский, грек, украинец и еврей примерно в одинаковом соотношении…
- Анекдоты рассказывают, - рассмеялся Калачёв, - от смеха упадёшь.
- Расскажи! - попросил комбат.
- Судят квартирного вора, - охотно начал замполит. - В зал суда заходит потерпевший, видит подсудимого, бросается к нему, падает на колени и кричит: «Расскажи!.. Ради бога, расскажи! Я буду просить, чтоб тебя помиловали. Как тебе удалось пробраться в дом, не разбудив мою жену?! Мне за десять лет совместной жизни ни разу не удалось…»
- Как бы нам после боя плакать не пришлось, - вставил Проскурин.
Третью роту составляли двести человек таджиков, туркмен и жителей Средней Азии. Они все «бельмей», по-русски якобы не понимали поначалу. Их поручили Шатурному, сносно говорившему по-таджикски.
- Делают вид, что меня не понимают, - расстроился Николай и предположил: - Может, действительно язык забыл?
- Мутят они просто, - успокоил его Лобов, - не хотят воевать.
- Всё одно заставим…
На следующий день провели митинг с вновь прибывшими.
- Главное, - сказал он накануне «особисту», - найти подход к их сломанным душам…
- Контингент ещё тот! - огорчился тот и в сердцах выбросил окурок. - С такими солдатами мы точно навоюем…
Калмыков вышел перед строем и, чеканя слова, громко объявил:
- С этого часа тот, кто состоит здесь, в батальоне, не преступник, не вор, а воин Советской Родины, её защитник. Чтобы я не слышал слова «штрафник» - мы здесь все равны и, если придётся умереть в бою за Родину, то на равных!.. Вы обыкновенная часть. Теперь давайте отличаться, кто заработает доблестью, считается отбывшими наказание. Какое задание получено - в огонь и в воду… Моё слово - закон, живём строго по Уставу.
Подневольные солдаты заметно воспрянули духом. Началась ускоренная подготовка батальона к твёрдой обороне Сталинграда.
- Ещё вчера мы сидели глубоко в тылу, - заметил грустный Лобов, - а сегодня немец сам к нам допёр.
- Значит, быстрее готовиться к встрече надо…
Как назло, рядом встал из резерва до распределения батальон связисток. Да каких: одна краше другой! Питерские «блатные» бросились к комбату, комиссара Калачёва они избегали.
- Просим разрешить пригласить в гости девчат-связисток, только на один вечер, наши «штольни», - усмехаясь, попросил щуплый «карманник» по кличке «Батон»?
- Вам, гражданин начальник, приведём самую красивую! - предложил его подельщик «Семафор».
- Доставим лучшую «шмару», - с достоинством сказал третий неразговорчивый и рябой «урка».
Калмыков крепко задумывался. Честь советского офицера требовала ответить на наглое предложение решительным отказом, но за год войны майор насмотрелся всякого. Он знал, что если отказать соскучившимся по женщинам «блатным», то в бою первая же пуля будет его.
- Что делать?.. Придётся разрешить, но при этом достать словом до души! - майор сделал вид, что усиленно размышляет. - Иначе беды не избежать ни им, ни мне. Подгуляют, разберутся по парам…
Недавние «зэки» стояли рядом, переминаясь от нетерпения с ноги на ногу. Выдержав необходимую паузу, как бы неохотно, комбат предложил:
- Главное условие: тишина и никаких излишних возлияний, товарищи!
- Всё будет тихо, как в раю…
- В полночь, чтобы в расположении батальона связисток не было.
- Замётано, командир, - пообещал «Батон».
- Мне же не положено быть при вашем бале-маскараде!
- Нет проблем, - благодарности прозвучали в адрес мудрого командира. - У нас с женским полом всё происходит исключительно по любви!
Ночь прошла наполовину весело, но к утру всё закончилось мирно. «Особист» прозевал, а комиссар Калачёв благоразумно промолчал. У представителей воровского мира Калмыков стал больше, чем товарищ:
- За тебя, комбат, мы, кого хочешь порвём!
- Лучше рвите немцев, - легкомысленно отмахнулся он.
С самого первого боя они старались защитить командира от шальных пуль, иногда подставляя себя, боясь потерять такого комбата.
***
После счастливого выхода из окружения Григория Шелехова крепко взяли в оборот дотошные чекисты их части. Командир 33-й стрелковой дивизии Утвенко действительно не забыл своего спасителя. Только вместо обещанной награды Григорий был вынужден отвечать на многочисленные вопросы недоверчивых служащих НКВД:
- Почему попали в окружение?
- Хорошо, што хучь не бьют, - радовался недавний заключённый.
Годы, проведённые в лагерях, научили его многому. Ему даже не верилось, что когда-то он мог упорствовать на допросах. Теперь Григорий просто рассказывал по несколько раз всё, что происходило в плену. Следователи пытались поймать его на нестыковках, но потом плюнули.
- Работы нам подвалило многовато, - жаловались они друг другу. - Из окружения выходят тысячами.
- А нам всех проверяй!
Формирование штрафбатов носило характер кампании: есть приказ - найдутся и виновные. Командование требовало быстрее сколотить штрафные роты, поэтому дело Шелехова быстренько засунули в формирующуюся штрафную команду.
- Благо далеко вести не надо... - потирали руки довольные «особисты». - Штрафбат 62-й армии формируется под Сталинградом.
- Пускай искупают кровью!
… Компания в штрафной роте подобралась колоритная. Бывшие пленные кучковались отдельно. Григорий сдружился с Александром Васильевым, рассудительным сержантом лет сорока.
- Я в плен попал ещё в начале войны, - рассказывал он соседу по стрелковой ячейке. - Потом бежал, пробрался к своим и воевал. А когда вышел приказ «Ни шагу назад», меня сразу отправили сюда.
- Бывших военнопленных дюже много, - сказал Григорий в перерывах между долблением высохшей земли. - Есть, конешно, и люди, попавшие к нам за уголовно наказуемые деяния.
- Хотя, что такое уголовно наказуемое деяние на войне? - пожал потными плечами Васильев. - Сдал высоту - вот тебе и наказуемое...
Рывший ячейку справа от Шелехова рослый человек громко выругался по матушке и зло сказал:
- Да, за что угодно сюда упечь могут.
- А, тебя за што?
- Я капитан Сидоров, - представился сосед. - Вернее бывший…
- Все мы зараз бывшие!
- Рота моя воевала, обороняя рубеж по Дону, и хорошо воевала. Были сильные бои за одну станицу, половина роты там легла, половина осталась… Вышли из боя, послал я старшину получать продовольствие и забыл указать потери, получили на полную роту. Ну что, водка есть, закуска есть - давайте хоть поминки устроим тем, кто погиб.
- Святое дело!
- Да и ордена получили - надо обмыть... Но кто-то стукнул, так значит, я ограбил государство!
- Получается так, - Григорий сел на тёплую землю перекурить.
Васильев устроился рядом и начал сворачивать малюсенькую самокрутку - бумаги и махорки было мало. Он послюнявил край оторванной от газеты бумаги и сообщил:
- Утром разговаривал со штрафником из нашего взвода. Он служил в Азовской флотилии начальником радиомастерских по ремонту корабельных радиостанций, в совершенстве знает немецкий… Как-то отремонтировал радиостанцию, стал проверять на всех диапазонах, наткнулся на речь. И по простоте душевной говорит товарищам: «О, Геббельс выступает!»
- Во, дурак! - неободрительно крякнул Григорий.
- Все, кто сидел рядом, пристали к нему: «А что он говорит?». Тот и начал переводить. Донесли. Попал сюда за помощь вражеской пропаганде.
Разжалованный в рядовые капитан Сидоров сморщил курносый нос:
- Так ему и надо!
- Почему же?
- Не надо варежку открывать.
- Тут почти все такие…
- Нет не все, - признался Сидоров и плюнул на красные ладони. - Во втором взводе служит мой товарищ по военному училищу, не буду называть его фамилию.
- Ну и что?
- Он за другое дело. Был ранен, лежал в госпитале в Куйбышеве, потом из госпиталя крюк сделал - завернул домой. Заходит, а там жена с другим мужиком кувыркается. Обоих по-фронтовому рассчитал и попал к нам.
- Убийца, но и понять его можно, война есть война, она влияет...
Последняя история окончательно расстроила штрафников. Они быстро докурили свои последние цигарки и, молча, разошлись рыть спасительные окопы в каменистой спрессованной веками земле.
***
Ещё не наступило робкое хмурое утро, когда Иоганн Майер вдруг проснулся. Его разбудил протяжный ноющий вой, который производила рассерженная шрапнель русских, пролетавшая над головами лежащих на земле немецких солдат.
- Я слышу ноющий глухой звук, но нет никаких взрывов, - подумал он затравленно. - Ведь, эти снаряды не могут быть простыми болванками?
Майер понял, что это зажигательные снаряды, дождём посыпавшиеся на станицу. Гигантские струи пламени разлетались во всех направлениях. Поселение, которое казалась совершенно безжизненным, вновь ожило под воздействием огня.
- Она сгорит за час… - безучастно прикинул солдат.
Лейтенант Штрауб громко приказал готовиться к бою. Это означало либо наступление, либо отход. Иоганн встал и потянулся. Под воздействием выпитого накануне алкоголя он чувствовал себя отвратно. Он сжал одурманенную голову, как будто это могло заставить её проясниться.
- Голова раскалывается! - простонал рядом Вилли Шольц. - Зачем только мы вчера напились?
- Воюя в России, мы поневоле перенимаем её варварские обычаи, - уныло сказал Иоганн.
Остальные его собутыльники тоже были не в лучшей форме. Вилли лбом прижимался к земле, а Франц стоял над ним, шатаясь, и говорил, что его сейчас вырвет. Первым неприятеля заметил «Фом». Вдруг он закричал:
- Или я настолько пьян, или что за чёрт?
- Чего орёшь?
- Посмотрите туда, сзади!
Он указал на то место, откуда отделение вчера начинало атаку.
- Господи, красные огни! - Ульмер проворно вскочил на ноги. - Это русские.
- Но как же это... - Фомин, на которого алкоголь повлиял меньше, чем на остальных, указал в других направлениях. - Они и там тоже! И вон там!
- Мы окружены!
- Очевидно, во время вчерашней атаки мы слишком далеко оторвались от своих, и отходящие части русских отрезали нас… - решили обсудившие ситуацию солдаты.
Все моментально протрезвели. Это страшное слово действовало магическим образом на каждого из тех, кому довелось через это пройти.
- Окружены - значит, смерть. Или, что, может быть, ещё хуже, - русский лагерь для военнопленных! - с ужасом подумали солдаты. - Окружены?.. Это как петля на шее.
- Нужно прорываться! - с яростью прошипел «Фом».
Солдаты вытянулись в длинную вереницу, и пошли вдоль реки через горящую станицу. Они шагали на юг, затем шли на запад, затем повернули на восток, рассуждая на ходу:
- Фактически мы ходим по кругу…
- Главное, не останавливаться!
Пулемёт на плече Майера давил, как мешок с углём, и не сильно помогло, когда Франц взял его, а он понёс ящики с боеприпасами.
- Они тоже тяжёлые, как свинец, - в гудящей голове ворочались такие же мысли.
От выпитого алкоголя у него заплетались ноги, мозги «расплавились». Парень впереди сменил шаг и споткнулся.
- Только бы не упасть! - отметил Иоганн, переставляя ноги машинально, как автомат.
Рядом прогремел взрыв, и вся колонна остановилась, ему было настолько безразлично, что он даже не поднял головы.
- Нужно просто следить за пятками солдата, идущего впереди, так, чтобы шагать с ним в ногу... - безучастно размышлял Майер.
Ночь принесла желанную прохладу. Объявили долгожданный привал. Иоганн мгновенно заснул прямо там, где свалился. Он проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо:
- Чёрт тебя побери, ты, тупой болван, вставай я тебе говорю! Просыпайся!
Франц склонился над товарищем и предложил:
- Мы собираем разведотряд, пойдёшь с нами?
Майер сказал, чтобы он шёл ко всем чертям, и, что-то бормоча, повернулся на другой бок.
- Слушай, кто-то пускает сигнальные ракеты вон там, может быть, это кто-то из наших. Мы хотим проверить, - сказал Ульмер и откусил кусок сухаря.
- Я пойду с вами!
На негнущихся ногах Иоганн заковылял за ними. Лейтенант вёл разведчиков по совершенно открытой местности.
- Нужно использовать каждую неровность для укрытия, но, должно быть, отчетливо выделяемся при лунном свете, - сказал он, сильно нервничая. - Поэтому повышенное внимание.
- Проклятая луна!
Если на лесном пятачке, к которому они направлялись, прятались русские, им ничего не стоило подпустить противника поближе и положить всех на месте. Чем ближе они подходили к тёмным деревьям, тем с большей неуверенностью пробирались вперёд.
- Заманивали ли нас русские в смертельную ловушку? - думал каждый разведчик.
Треснувшая ветка заставила разведчиков тревожно остановиться.
- Они, должно быть, нас давно заметили и просто выжидают, чтобы наброситься со всех сторон, - буркнул кто-то.
- Давайте живее, дойдём, выясним!
Вдруг огромная ночная птица вспорхнула с дерева прямо над головой Фомина.
- Стой, кто идёт? - следом послышался испуганный окрик по-немецки. - Стрелять буду!
Штрауб назвал пароль и выбежал вперёд из чащи. Их шумно приветствуя, окружили солдаты. Это была венская дивизия.
- Никогда ещё мягкий мелодичный тон их речи не был так приятен для моих ушей, - прошептал Майер и пошатнулся.
- Вообще-то, я не люблю венцев! - тихо признался Шольц. - Они надменные индюки…
Лейтенант взял ракетницу и выпустил одну за другой три белые ракеты. Их огни, прямые, как у свечей, высоко взметнулись над верхушками деревьев, затем медленно упали обратно на землю.
- Теперь остальные солдаты знают, что путь свободен… - пояснил он.
На следующий день Майер почувствовал себя абсолютным трупом и напрочь потерял аппетит. Потом он озадаченно заметил, что, моча у него стала тёмно-коричневой.
- Ты хреново выглядишь, - растерянно произнёс Франц. - У тебя жёлтое лицо.
Когда медик сказал, что это коварная желтуха, Иоганн не выглядел удивлённым и раздосадованным. Он так устал от фронтовой жизни, что был согласен заболеть, лишь бы вырваться из ада войны.
- Как вы мне все смертельно надоели! - у него нашлись силы на последнюю шутку.
- Катись, - пробурчал Вилле на прощание. - Чертовски здорово, что я тебя больше не увижу.
Он прощаясь так сильно сжал его руку, что Иоганн невольно поморщился от боли.
Продолжение http://proza.ru/2012/08/13/15