Конечно, я не была идеальной девочкой. Но, и не была совсем плохой девочкой, то есть никчемной, никуда не годной девочкой, про которую родители говорят, - «Послаал бог подарочек! Некому подарить!»
Нет, до такого, к счастью, не дошло. Но... я была довольно живая, любознательная, в меру упрямая девочка, с некоторыми коленцами в поведении. И, может, я бы и не узнала ничего про то, что я не такая уж приятная девочка, если бы рядом со мной не жила девочка идеальная.
На всякий случай скажу, что никому не посоветую жить рядом с идеальной девочкой, потому что вы надолго выроете яму своим комплексам, и ваши родители сами дадут вам в руки лопатку.
Я училась в первом классе и жила с бабушкой.
Мы с бабушкой жили в коммунальной квартире на две семьи. И вот мы с бабушкой занимали одну комнату, метров 12-ти, в которой у нас помещался круглый стол с самоваром, бабушкина кровать с высоким матрасом и белым, всегда застеленным без морщинки покрывалом; еще диван, на котором я спала. Это, тоже, был такой крепкий диван, с деревянной короной и полочкой, на которой, задрав ножку, стояла фарфоровая балеринка и рядом с балеринкой спал хризопразовый ежик - на самом деле это была такая хризопразовая щетка, похожая на ежа, и ее привез папа из своей очередной экспедиции.
А еще этажерка с книгами и маленькая тумбочка, в которой мы хранили всякие припасы и лекарства, поэтому тумбочка слегка попахивала валерианой.
А та, вторая семья, занимала целых две больших комнаты. Моя бабушка всю жизнь проработала в школе и была очень интеллигентная и не любила ссориться с соседями. Вторая семья состояла, вначале, из одной Наимы Абдуловны Бурнашевой. И у меня вызывало недоумение, как это мы с бабушкой вдвоем вместе с нашими вещами помещались в одной комнате, а Наима Абдуловна, одна не могла поместиться в двух больших комнатах, на балконе, и еще в коридоре, кухне, и даже ванной, куда ее вещи распространились, мешая ходить.
Она тоже работала в школе когда-то, а до всего этого, и даже до революции, их семья была очень значимой в этих краях, они были людьми знатными и богатыми, вели торговлю, и ссужали в долг деньгами.
В комнатах Наимы Абдуловны было как во дворце! Так, стояли высокие резные комоды, в дубовом буфете тускло мерцало серебро, большой стол на крупных тяжелых ногах был заставлен вазами с фруктами и восточными сладостями.
В комнатах всегда царил полумрак, потому что окна были заставлены горшками с цветами, которые так разрослись, что совсем не пропускали дневной свет. Пахло в этих комнатах тяжело: смесью нафталина, прогорклого масла, и еще какой - то пыльно-сладкий приторный запах лез в нос, от которого начинало слегка подташнивать.
Две вещи в комнах Наины Абдуловны меня потрясали. Это пальма в кадке, и телевизор, настоящий показывающий и говорящий телевизор, который стоял на тумбочке, накрытый кружевной салфеткой.
Именно из-за телевизора мы, случалось, ссорились с бабушкой. Потому что Наима Абдуловна иногда приглашала нас посмотреть фильм, а бабушка эти приглашения не любила и старалась отговориться, но я-то хотела посмотреть фильм и не понимала, почему бабушка такая упрямая и противная.
Вообще у меня закрадывалось подозрение, что бабушка не столько телевизор не любит, сколько саму Наиму Абдуловну, потому что с ней она разговаривала всегда подчеркнуто вежливо. Ну, допустим, я тоже ее не любила, но это же не повод, чтобы отказать себе в удовольствии посмотреть фильм. Ведь именно у нелюбимой нами Наимы Абдуловны мы с бабушкой все-таки увидели замечательную картину «Подкидыш».
Но, помимо фильма, чего там лукавить, мне еще всегда хотелось поесть засахаренных фруктов и хворост, который Наима Абдуловна регулярно делала на нашей общей кухне.
Вначале, конечно, это готовление хвороста не вызывало у меня желания его пробовать, потому что вся кухня наполнялась горьким чадом перекаливаемого хлопкового масла, и даже открытые настежь окна не спасали нас от этого запаха, от которого першило в горле и слезились глаза.
Но потом, когда она вынимала шумовкой из раскаленного масла пузырящиеся покоричневевшие замысловатые фигуры из теста и посыпала их сахарной пудрой, то тут сдержать желание съесть такую вкуснейшую вещь было невыносимо трудно.
И так мы, в общем, довольно мирно жили, пока однажды в квартире не начался настоящий переполох. Это вернулась младшая дочь Наимы Абдуловны, Ида, со своей дочкой Альмирочкой.
Ида оказалась высокой тонкой дамой с красивым нежным и страдальческим лицом. С порога, присев на чемоданы, она принялась истерично плакать и ругать какого-то Ахмета, который оказался абсолютно никчемным отцом и мужем, который бросил их с Альмирочкой на произвол судьбы, и которого она бы удушила собственными руками!
И она, такая теперь несчастная и одинокая, да еще с ребенком, которого бросил отец. Я во все глаза смотрела на эту безумно несчастную, заливающуюся слезами даму, и на брошенную родным отцом девочку.
Девочка, взаправду, не походила на брошенную. Это была удивительно красивая девочка. У нее была такая нежная белая кожа, которая прямо светилась изнутри мягким розовым светом. У нее были чудные золотисто-рыжие локоны и мягкая круглая шея в пережимчиках. И руки и ноги этой девочки были тоже мягкие круглые с ямочками и легкими, как у младенцев, пережимчиками.
Она была одета в цветастое воздушное платье и соломенную шляпку с алой лентой, но шляпка с головы девочки свалилась и висела на шнурочке за спиной. Пока мама рыдала, девочка не проронила ни слезинки, а только терпеливо стояла и ждала, когда с нее снимут сандалии и когда бабушка уведет ее в комнаты.
Эта картина потом еще долго стояла перед моими глазами. Но дальше насладиться зрелищем мне не удалось, потому что в этот момент дверь нашей комнаты приоткрылась и бабушка очень сердито сказала: - Светочка!
Мне пришлось уйти, потому что неприлично быть такой любопытной!
Вообще-то с того момента, как у нас появились Ида с дочкой, я стала задумываться, а всегда ли хорошо иметь маму.
Потому что Ида была какая-то непостижимая мама. Она целыми днями лежала на диване с книгой, ела, спала и страдала, иногда ей надоедало лежать, и тогда она начинала кричать на Наиму Абдуловну и Альмиру, упрекать их в черствости, в том, что ее никто, никто не понимает! Никто не понимает, какую чудовищную жизнь она вела с этим безумцем, подлецом и негодяем!
Что у нее нет сил жить, и когда, наконец, ее все оставят в покое! Кто даст ей покой!!!
И так она себя доводила до того, что начинала колотить посуду, горшки с цветами, и однажды даже побросала с балкона вещи, которые ей покупал ненавистный Ахмет.
Вообще-то Наима Абдуловна была женщина пышная, с широким задом, пухлыми руками, с ямочками на локтях. И лицо у нее было сытое важное, гладко-выбеленное: она каждый день умывалась кефиром, а тонкая поседевшая косица была уложена вокруг головы коронкой. Одевалась она всегда многослойно: в юбки, кофты, жакетки, шали и ходила слегка пошаркивая, но так, очень по-хозяйски.
Но, с приездом Иды, стала прямо с каждым днем сморщиваться и худеть.
Под глазами у нее пролегли коричневые тени, лицо пожухло, стало сухим, казалось, что черты его стали ломкими, что можно просто взять и отломить кусочек носа. И даже двигалась она теперь с каким - то старческим шелестом и вздохами. Но Наима Абдуловна изо всех сил делала вид, что ничего особенного в их жизни не произошло, и все чаще рассказывала на кухне, бабушке, про своего старшего, удачного сына, который жил в столице и занимал большую должность.
Но больше всего меня поражала девочка. Это была удивительно спокойная девочка. Ни когда мама бросалась на нее с криками, ни когда, опомнившись, так же страстно принималась ее целовать и обливать слезами, никаких чувств на лице Альмирочки не отражалось. Лицо ее оставалось совершенно безмятежным. Как лаковая миниатюра. Мне даже хотелось иногда ущипнуть ее за ее пухлую, как сайка, шею, чтобы черты лица ее, хоть на секунду куда-то сдвинулись, чтобы она заплакала, что ли...
Но это вообще-то были не мои беды.
А мои беды тоже не заставили себя ждать. Несмотря на такую драматически сложную семейную жизнь, Альмира вела себя идеально. Она никогда не грубила старшим, она всегда чистила по утрам зубы, она не разливала воду вокруг раковины, не сорила, не бросала фантики от конфет, не топала, не бегала босиком без тапок, она не выливала суп в туалет, она не играла в карточную игру «девятку», не лазала по деревьям.
Все вышеперечисленное делала Я.
И вот, все вокруг стали замечать эту разницу, и когда случалась со мной очередная провинность, то на горизонте тут же начинал маячить образ Альмиры - правильной интеллигентной и воспитанной девочки.
Вначале мне это просто не нравилось, потом стало раздражать, потом возникло желание делать все назло и стать окончательно и насовсем никудышней девочкой, совсем не похожей на Альмиру. И я стала иногда показывать Альмире язык и строить ей зверские гадские рожи. Что не прибавило мне любви взрослых. А Альмира не обращала на меня никакого внимания.
Но совсем наши отношения стали портиться после истории с супом. Я не любила суп. И, по-моему, очень многие дети суп терпеть не могут, главное из-за каждодневной необходимости его есть. Суп, в моем представлении, был ничуть не лучше рыбьего жира. Только рыбий жир можно было, зажав нос, быстро проглотить, а суп приходилось есть долго-долго, часами, так что у него уже терялся всякий вкус и превращался он в какую-то отвратительную холодную, с белыми твердыми, прямо восковыми, бляшками жира - жижу.
И тут, а в детстве я отличалась сообразительностью, мне пришла в голову прекрасная, как мне казалось, идея. Наша общая коммунальная кухня находилась в конце коридора, и прямо рядом с ней был туалет.
И вот я засаживалась за суп и ждала, когда кухня опустеет, а потом быстро неслась в туалет, смывала этот суп и возвращалась с пустой тарелкой. И все были довольны. И я, и моя бабушка Александра Максимовна.
Пока однажды я не открыла дверь туалета с пустой тарелкой, а на пороге стояла бабушка с очень сердитым и расстроенным лицом. Конечно, я была наказана. Хуже же самого наказания, я переживала тот момент, когда бабушка застукала меня в дверях туалета. Как у меня сердце упало в пятки, как я чувствовала, что покрываюсь пунцовой коростой, от стыда.
И еще, мне было невдомек, как это бабушка так могла вовремя там оказаться. Пока... я не увидела Альмиру. В ее глазах было что-то такое написано, что я поняла, как бабушка оказалась возле туалета.
А это уже было совсем не принято в приличном обществе. Подкараулив Альмиру, когда она выходила в коридор, я ей так и сказала:
- Стукачка! - но Альмира просто захлопнула дверь перед моим носом. И выходить в коридор передумала. Зато вышла в коридор Наима Абдуловна и отругала меня.
А буквально на следующий день я попала в историю...
Наконец мое наказание закончилось, и мне разрешили погулять во дворе.
Двор нашего дома был весьма примечателен. Справа был небольшой участок, огороженный штакетником, и внутри некоторые из жильцов выращивали малину, смородину, росли там пара вишен и яблонь, а в высокой некошеной траве резвились дикие рыжие котята. Было интересно за ними наблюдать и ждать, когда она пролезут из-за штакетника, чтобы попробовать познакомиться с ними поближе.
В центре двора было маленькое озерцо от лившейся из длинного, тянущегося над двором, с крыши дома стока. Иногда этот сток превращался в водопад, и все уже привыкли к этому бесконечному шуму воды с крыши дома. Зимой же этот искусственный водопад превращался в какое-то фантастическое ледяное сооружение, с прозрачными льдинками, которые то кружевом, то сказочными фигурками окружали центральную ледяную глыбу. Нигде я такого больше не видала, потому что никогда домов с таким странным стоком не встречала.
А чуть дальше, в глубине двора, рос старый разлапистый карагач, под ним стояли стол и скамеечки. И был такой заведен порядок, что дворовой молодняк собирался за этим столом до обеда, а после обеда там рассаживались пожилые дамы с лото, а вечером зажигали фонарь, под которым плясала мошкара, он свисал с ветки карагача, и уже мужчины забивали под ним «козла».
А в этот день мы с приятелями не стали сидеть за столом, а полезли на дерево. Но тут из крайнего подъезда дома показалась хромая Римма Степановна, и все быстренько соскочили вниз, а я не успела, застряла, и так и осталась в ветвях деревьев. А Римма Степановна, уже стучала палкой по скамье. И в руках у нее был мешочек с лото, и тут же потянулись остальные... И все эти дамы расселись под деревом и стали играть в лото и рассказывать друг другу последние новости. И я узнала много интересного, чего бы мне в жизни было не узнать... Но, я не очень была этому рада, поскольку страшно боялась упасть им на головы.
И я слышала, как в окно меня кричала бабушка, и один раз, и другой. И как ей кто-то прокричал в ответ, что меня во дворе нет. А мои приятели все ходили туда-сюда и не знали, как мне помочь.
А я вдруг обнаружила, что никогда не видела Римму Степановну сверху, и Майю Леонидовну, и Раису Иссааковну Шишло, и Тому - всех звали по имени-отчеству, потому что это все были жены военачальников, врачей, юристов, а Тома была просто Томой, и мыла в школе полы, и жила даже не в самом доме, а в маленькой, в одно оконце, халупке, практически во дворе.
В общем, я засмотрелась на их шляпы, и макушки, и на перманент Раисы Иссааковны, и все-таки - выпала с дерева, как птенец из гнезда.
Что тут началось!
Нет, конечно, на меня не орали, потому что двор наш был очень интеллигентным. Просто мне сказали, что никак не ожидали, что внучка Александры Максимовны может сидеть на дереве и подслушивать взрослые разговоры.
- Ах, Светочка, бери пример с Альмиры, она никогда не болтается во дворе с мальчишками, ведь вы живете с ней в одной квартире, лучше бы ты дружила с этой необыкновенной девочкой, чем падать нам на головы, во время игры в Лото!..
А потом приехала мама. Моя мама. Она приезжала очень редко, потому что работала вместе с папой в другом городе. Я очень по ней скучала. И каждый ее приезд я чувствовала только одно - СЧАСТЬЕ!
Я знала, что такое счастье - это мама, когда она рядом, когда она подставляет чашку и наливает из самовара кипяток, когда она улыбается, когда ее теплые руки заплетают мои непослушные косы, когда, когда...
Но в этот раз все было по-другому. Мама только успела с нами поздороваться и распаковать вещи, и еще подарки и гостинцы были в пакетах и коробочках, и я так хотела вместе с ней это все рассмотреть, но тут раздался стук в дверь и на пороге появилась Ида.
И тут же увела маму. Оказывается, мама с Идой учились в одном классе, а потом в институте. И вот Ида сразу забрала мою маму. И я опять слышала, как Ида кричит, про негодяя-подлеца... «Ирина, какой это оказался подлец и лицемер! Как я несчастна!!!»
Нет! Это я была несчастна, потому что у меня так беспардонно забрали мою редкую нечастую маму!!! И время шло, а Ида вцепилась в мою маму, как пиявка, и пила из нее кровь!
И всё было испорчено. И я больше не хотела рассматривать подарки, я ничего не хотела. Я легла на диван и отвернулась в стене, и сделала вид, что сплю. И когда мама, уже ближе к вечеру, все-таки вернулась, я лежала носом в диванную обивку, и упорно продолжала «спать».
И на следующее утро мама уехала, так толком и не поговорив со мной. Они о чем-то тихо и долго беседовали с бабушкой, ночью, а потом, сквозь уже настоящий сон, я слышала, как мама меня целовала и гладила по голове, как укрывала меня одеялом...
И вот тогда-то это и случилось. Я пошла утром в ванну чистить эти проклятущие зубы, я была хмурой и злой, и в дверях столкнулась с Альмирой. У нее было идеально вымытое розовое лицо, вся она была свежая, чистая, от нее пахло гвоздичным мылом, она смотрела сквозь меня и слегка посторонилась, и тут я вцепилась ей в шею, двумя руками.
И, наконец, у нее на лице появилось выражение: лицо ее все перекосилось, сморщилось, рот распахнулся, и Альмира ЗАОРАЛА БЛАГИМ МАТОМ!!!
… Удивительно, но моя бабушка Александра Максимовна, после того как отодрали меня от шеи Альмиры, меня никак не наказала, а только дала выпить валериановых капель и уложила под одеяло...
И потом они о чем-то очень резко поговорили с Наимой Абдуловной на кухне.
С тех пор прошло много лет, я не стала преступницей, и больше в жизни никому не причиняла физической боли. Я даже дралась всего один только раз, портфелями, в первом классе, с девочкой Томой...