Мы, люди, сами создаем для себя ад на земле. Ведомые своим безграничным эгоизмом, мы заботимся только о своей пещере, о своем маленьком обособленном мирке. Мы, словно дикие звери, бежим любого, кто не похож на нас самих, обливаем презрением, гоним из своего стада. И после этого мы еще смеем говорить о добродетели? Дикий зверь претерпевает только естественные потребности, на то он и дикий; человек же наделен чувствами (не только физическими, которые можно назвать ощущениями, но и душевными). Он способен привязываться к другому существу, пусть и в этом тоже проявляется его эгоизм: человек привязывается к существу, с которым ему хорошо, комфортно.
Квазимодо был глуп, и потому добр. Франкенштейн наделен живым рассудком (живым, так как он способен анализировать и делать выводы из наблюдаемого им). Возможно, автор «Нового Прометея» косвенно ставит вопрос: не от знаний ли все наши беды? Не оттого ли человек разучился быть добрым, разучился быть счастливым, что много знает и, следовательно, многого хочет? Да, в определенной мере так и есть, так как примитивному неумному человеку нужны примитивные средства для удовлетворения его, опять же примитивных, потребностей. Он счастлив малым. Сыт, и хорошо, не мерзнет, и замечательно. Но для счастья нужна любовь, потому что одинокий человек быть счастливым (мы к этому уже привыкли) по определению не может. Но и любовь для такого человека тоже должна быть обычной, можно сказать, заниженной. Он не подозревает о существовании любви высокой, жертвенной, вечной, не считает, что счастье достижимо только после страданий, и живет себе тихо и счастливо.
Чем больше человек узнает, тем выше становятся его «желательные» барьеры. Например, раньше, в античной древности, люди были убеждены, что высшее проявление и наслаждение любви в физической близости. Этого не очень сложно достичь. Другое дело, когда речь заходит о духовной составляющей: критерий «главности» смещается, и когда человек (в наши дни лучше сделать оговорку: впечатлительный, эмоциональный человек) жаждет и ищет такой любви, а получает ее заниженный эквивалент, плохо приходится этому человеку.
Со временем человек научился быть самому себе психологом, и, как следствие, начал страдать от своих потребностей. Но человек и перестал быть добрым, утратил свою в чем-то наивную веру в счастье, под гнетом жестокости себе подобных он превратился в монстра и обрек себя на изгнание, одиночество и вечный страх.