Гл. 8. В Америке
Генриха, Аллу и их дочку встретили в аэропорту США представители от Красного Креста. Приняли их очень тепло и радушно. Юля смотрела кругом широко открытыми изумлёнными глазами, полными счастья и восторга. Всё здесь было совсем не такое, как дома, непривычное, но такое красивое и удобное. Как в сказке. И в этой сказке можно было жить. И маме и дочке страстно хотелось остаться жить в этой сказке. И это было в принципе возможно.
По приезду они остановились у представителей Красного Креста в уютном одноэтажном домике с садом. Днём их возили на разные экскурсии и мероприятия, а вечером они наслаждались гостеприимством пожилой американской четы. Сын Никита приезжал каждый день. Он был очень сильно рад приезду родных и уговаривал их остаться здесь совсем, убеждая, что так будет лучше для всех, особенно для Юли. Здесь она не только сможет получать качественное и эффективное лечение, но и сможет реализовать себя и свои способности в каком-то деле, полезном для общества и интересном для неё, сможет общаться с разными людьми, заведёт себе друзей. В этой стране совсем другое отношение к инвалидам. Она сможет жить, как нормальный человек, ведь здесь созданы для этого все условия.
Генриху не нужно было сопровождать дочку в её путешествиях, так как всё везде было оборудовано пандусами, порогов не было вообще, машина, на которой возили Юлю, тоже была оснащена всем необходимым, и Генрих чувствовал себя бесполезным и даже лишним. Он побывал у сына на работе, познакомился с его начальником по имени Люк, у которого Никита и жил. Люк пригласил Генриха с семьёй на следующий день к себе в гости.
Жена Люка погибла два года назад в автомобильной катастрофе. Дети создали уже свои семьи и только изредка приезжали с внуками в гости. Поэтому Люк с удовольствием приютил у себя умного, скромного и талантливого молодого сотрудника из России, а сейчас с радостью ждал в гости его семью. С Генрихом он уже познакомился, про Юлю тоже был много наслышан, а вот Алла… Он был поражён, когда увидел её! Не зря говорят, что русские женщины – самые красивые. Длинноногая, стройная, даже изящная, с пышными, красивыми, грациозно уложенными волосами, аккуратным макияжем, в длинном вечернем платье. И эта женщина одна! ухаживает за своей больной дочерью, ведёт домашнее хозяйство, сама готовит пищу на всю семью и ещё подрабатывает! И при всём при том умудряется выглядеть, как королева. Куда нашим американкам до неё!
Люк подошел, с благоговением поцеловал Алле руку и с неподдельным интересом заглянул в прекрасные глаза своёй гостьи. Женским чутьём она сразу уловила особенное внимание неженатого мужчины и скромно опустила глаза, с огромным трудом сдерживая проявление победного ликования души. Её сердце радостно застучало от нахлынувшего волнения, но внешний вид проявлял лишь спокойное достоинство. Люк был очарован этой величественной красотой и в этот миг отчаянно завидовал Генриху.
Генрих тоже понял, что произошло, но сделал вид, будто ничего не заметил. Он не ревновал свою жену, чувствуя, что она давно уже ему не принадлежит. Возможно, это её новая судьба. И Генрих в душе благословлял её, желая лишь счастья матери своих детей. Для него существовала сейчас лишь одна женщина – Клавдия. Как она там? Всё ли у неё нормально? Какое-то смутное предчувствие беды постоянно терзало его сердце. Он звонил ей два дня назад, всё там нормально: она готовится к Новому году, к его приезду. Этот Новый год они обязательно встретят вместе, а может и все остальные. Свою семью он со спокойной душой оставляет. Здесь им всем будет гораздо лучше. А для него в их жизни уже больше места нет. Странно, конечно, но получается именно так. Так что, Клавушка, к тебе спешит практически свободный человек.
Гл. 9. Смерть
Я пытаюсь устоять перед натиском крутящим!
Я пытаюсь устоять перед вихрем леденящим!
Я пытаюсь удержаться пред дыханьем смертным ада!
Я пытаюсь продержаться столько, сколько будет надо.
Не всесилен человек, и предел есть силам смертных.
Не всесилен человек, и дыханье не безмерно.
Но когда слабеет тело, - дух возноситься до Бога ,
О Божественную сущность разбивается тревога…
Поговорив с мамой, Клавдия без сил откинулась на спинку кресла. Померила температуру, - 38 ровно. Сейчас утро. А что будет к вечеру? Аспирин закончился. Надеяться не на кого. В аптеку надо идти самой, пока температура не поднялась ещё. Она надела пуховик прямо на халат, босые ноги сунула в сапоги. Снова села в прихожей передохнуть. Слабость неимоверная, в голове гул, перед глазами огнедышащий туман. Казалось, что не было ни малейших сил пошевелиться. Но помощи ждать неоткуда. Надо идти. Она глубоко вздохнула, встала и пошла.
Закрыла дверной замок. Спустилась на лифте. Прошагала по ступенькам вниз. Открыла дверь подъезда и вышла на улицу. Морозный воздух обжигал. Она не могла понять жарко ей или холодно, и то и другое казалось одновременным. От ужасной слабости хотелось упасть и больше не вставать. Но она понимала, что этого делать нельзя ни в коем случае. Надо выдержать. Она двигалась в каком-то мареве, стараясь шагать быстрее, но было ощущение, что она почти не продвигается или плывёт в каком-то медленном потоке.
Наконец-то, она в аптеке. Купила лекарство и, попросив воды, сразу выпила таблетку. Села там передохнуть на диванчик. Немного полегчало, наверное, температура понизилась. Поднялась и пошла в магазин. Он тоже рядом. Купила соков, фруктов и мёду. Прислонившись к стенке, выпила через соломинку маленький сок и пошла домой. От сока почему-то стало тошнить. Может, в желудке давно ничего не было. Вырвало. Хотелось куда-нибудь сесть или лечь. Вокруг спешили люди, толкали её иногда, она с трудом удерживалась на ногах, двигаясь, будто в тумане.
Надо выдержать всё! Надо дуxом окрепнуть!
Чтобы тело моё всё могло превозмочь!
И в материи плоти душою воскреснуть,
Чтобы сердцем своим осветить эту ночь!
Вдруг сильнейший! Мощнейший УДАР! Будто искры из глаз, но во много раз сильнее. Будто весь свет из всего тела резко, одним махом выбили вон! Но она не упала на землю, а повисла в воздухе. Как легко и приятно! Нет ни шума, ни звона в ушах. Тело не ломит, усталость и тяжесть ушли. Голова лёгкая и свежая. В глазах светло и чисто. О! Как хорошо-то!
Машины остановились, люди толпятся зачем-то там внизу. Она приблизилась и увидела свой пакет с только что купленными продуктами. Он рассыпался на асфальте. Она хотела его собрать и поднять, но у неё ничего не получилось. Руки никак не могли взять баночку с ананасами, проходили сквозь пакет с соком. Какая-то незнакомая женщина стала всё собирать и складывать обратно в пакет. Клавдия стала говорить, что это её продукты, что там ещё лекарство, а с ним рецепт на её имя, но на неё никто не обращал внимания.
Подъехала машина скорой помощи, и в неё на носилках стали заносить какую-то бледную женщину в её халате и в её пуховике. И вдруг Клавдия поняла, что это она сама! Это её тело несут на носилках! Её сбила машина! Она умерла! Было так удивительно, так странно... Но не было ни ужаса, ни страха. Как-то всё спокойно, естественно, даже буднично. С таким неимоверным напряжением только что нужно было куда-то идти, что-то делать, причём делать обязательно, во что бы то ни стало, выбиваясь из последних сил. И вот такая неожиданная лёгкость, свобода. Вся жизнь её вдруг как-то поблекла, потускнела, ушла куда-то далеко, стала малоинтересна. Она поднялась ввысь и закружилась в вольном просторе так, как она часто представляла себя, кружащейся в вихре вальса с Генрихом.
А как же Генрих? А бабушка? Клавдия бросилась вслед за машиной. Врачи что-то там делали с её телом, ставили уколы, били током, но всё бесполезно. Потом накрыли белой простынёй и оставили в покое.
Смерть. Умиранье. Умиротворенье.
У Мира творенье – творение Мира.
В сотворчестве с Миром звучит моя лира.
Смерть нам приносит успокоенье.
Успение с Миром - умиротворенье.
Покой и Величие, отдых забвенья,
Свободу полёта, души восхищенье.
Незримость волненья пред НОВЫМ твореньем.
Смерть. Умиранье. Умиротворенье.
Гл. 10. Взгляд из-за завесы
Кто же теперь будет ухаживать за бабушкой? Она же не переживёт всё это! Клавдия ясно видела, как бабушка спокойно сидит у телевизора. Как бы сделать, чтобы ей пока никто не звонил. Если бы можно было дёрнуть за телефонный провод возле вилки и выдернуть его из розетки! Но руки проходят насквозь. Вдруг бабушка пошевелила ногой и сронила тапочек. Пытаясь дотянуться до него, – толкнула его ещё дальше, прямо к телефонной розетке. Потом взяла свою тросточку и, пытаясь зацепить ею тапочек, захватила одновременно провод и выдернула его нечаянно из розетки! Ай да бабушка! Ай да молодец! Пусть ещё хоть немного поживёт спокойно.
А Генрих. Где он сейчас? Он ещё в Америке, входит с сыном в какой-то отель, поднимаются в номер 35. Потом сын уходит, а Генрих расправляет постель и идёт принять ванну перед сном. Он очень устал, но успешно выполнил все дела, и со спокойным сердцем может завтра ехать обратно. Дочку с женой приютила у себя дома пожилая пара из Красного Креста, очень милые, добрые и отзывчивые люди. Сын тоже живёт пока на квартире у своего непосредственного начальника. Планирует сам снимать небольшой домик. Дела у него идут очень даже неплохо. Они все находятся в одном городке и могут встречаться каждый день. Теперь уж Генриху ничто не помешает видеться с Клавдией, и Новый год они обязательно встретят вместе!
Генрих дремлет в ванной и видит мерцание новогодних огней, звон фужеров с шампанским и прекрасные глаза Клавдии.
- Я люблю тебя, Клавушка! Я очень люблю тебя, милая! - толи вслуx, толи про себя шепчет он во сне.
- Я тебя тоже очень люблю. И я с тобой! Я с тобой и сейчас, и всегда буду рядом! Знай об этом! Не скучай обо мне. Помни: я рядом и люблю тебя всегда: и при жизни, и после смерти.
- О чем ты, Клавушка? Мы ещё так мало были вместе в этой жизни, а ты уже говоришь о смерти. Я скоро приеду, и мы с тобой встретим наш Новый год. А как, говорят, встретишь Новый год, так его и проведёшь. Месяца 2-3 я точно буду один, но, думаю, что не один, а с тобой. Ты ведь согласишься быть со мной?! Разве ты не хочешь быть со мной? Ты ведь меня любишь.
- Я люблю тебя, и я очень хочу быть с тобой. Но на всё воля Божья. Молись! Очень сильно молись за меня! Мне очень нужны сейчас твои искренние молитвы!
- Ты меня пугаешь! Что там у тебя происходит? С тобой всё нормально?
- Смотря, что принимать за норму. И нормально и не нормально.
Генрих дёрнулся и ушёл под воду. Вынырнул, испугавшись; открыл пробку слива; облился холодной водой и пошёл, вытираясь, к холодильнику. Выпил какого-то прохладительного напитка и стал набирать сотовый Клавдии, её рабочий и домашний телефон бабушки. Все телефоны молчали. Дурное предчувствие охватило Генриха.
"Там день. Суббота. Нерабочий. Клавдия у бабушки. Они могут мыться, гулять или ушли в гости. Она пока не ждёт от него звонка, сотовый с собой могла и не взять, – успокаивал себя Генрих, – надо ложиться спать. Утром позвоню ещё".
Он лёг в постель и выключил свет. Сквозь неплотно прикрытые шторы проникал бледный свет. Комната тонула во мраке, лишь холодильник отсвечивал зловещей белизной. Он долго лежал без движения с открытыми глазами. Постепенно накопившаяся усталость сомкнула отяжелевшие веки. Ему снилось, что сидящая рядом Клавдия нежно перебирает его волосы, гладит пальчиком по лбу, вискам, едва прикасаясь губами, целует его спящие глаза, брови, щёки, губы. А потом вдруг тихонько дёргает его за ушко, говоря:
- Проснись, милый, тебе пора вставать. Вот только звонить никуда не надо. Ты приедешь как раз вовремя. Я же с тобой! Зачем тебе мне звонить? Пообещай, что звонить не будешь. Я сейчас очень занята, у меня очень важные дела. Молись за меня, но не звони. Пообещай, что звонить не будешь.
- Ну, ладно, обещаю, - сказал Генрих и проснулся от звука собственного голоса. Он глянул на часы. Чуть не проспал. Уже и звонить-то некогда! Ну и сон. Дал обещание не звонить. Странно всё это как-то. Очень странно. Даже чересчур странно. И Клавдия будто, в самом деле, разговаривала со мной сама. Совсем по-настоящему. Господи, помоги ей, что-то у неё там не ладно. Помоги ей, Господи.
Гл. 11. Молитва
Генрих торопливо собирался, не переставая молиться за Клавдию. Он повторял все молитвы, которые знал наизусть и молился своими словами; молился непрестанно, отвлекаясь только на необходимые разговоры. Молился по дороге в аэропорт, в самолёте, даже когда спал, молитвы повторялись во сне уже автоматически.
В своей жизни он редко посещал церковь, а, если и заходил, то не более чем на полчаса, ставил свечку, молился немного перед иконами, наполняясь умиротворением, царившим там. Он не понимал необходимости великого множества церковных обрядов и не следовал им. Но в Бога он верил и чувствовал Его Великое присутствие в своей жизни и в жизни вообще. В своих молитвах он часто обращался к Нему, получая иногда очень реальную и действенную помощь.
А теперь он молился за свою любимую и единственную, жизнь без которой теряла для него всякий смысл. И, чем больше он молился, тем больше понимал сложность положения, тем больше беспокоился и боялся потерять Клавдию. Он молился про себя неистово и отчаянно, изредка некоторые слова прорывались вслух, а слёзы иногда заливали лицо. Он не обращал внимания на любопытные взгляды. Для него не существовало сейчас окружающего мира. Были только он, Клавдия и Бог, и он просил Бога не забирать её у него. Он объяснял Богу:
- Она достойна счастья! Она светлая, чистая, добрая! Если она и согрешила, то в этом виноват только я. Прости, Господи, её! И меня прости, если можешь! Милости прошу твоей, Боже милостивый! Я люблю её, очень люблю! И она меня любит! Не наказывай нас за любовь, Господи! Я кругом виноват пред тобой, Господи. Погряз весь в грехах своих. Сколько женщин у меня было! И ни разу никого не любил я по-настоящему! Дочка больная поэтому, наверное, родилась! Вот и сейчас, жену отвёз и радуюсь. Мы ведь с ней тоже совсем как чужие давно уже. У неё своя жизнь, у меня своя. Ей нужны от меня только деньги, больше ничего её не интересует, а меня не интересуют ни её наряды, ни её сериалы, ни её подруги, ни она сама. Уважаю её только за то, что она мать моих детей. А Клавдия! Это же ангел во плоти! Одна любовь и всепрощение. Скромная, тихая, приветливая, заботливая, трудолюбивая, открытая, добрая, а умница какая! И меня полюбила! Но, видно, не достоин я такого счастья! Не могу я сделать её счастливой! Если бы я только мог быть с нею, всё бы для неё сделал, что б ни захотела, что б ни попросила. За одну её улыбку всё бы отдал, что имею. Жизни бы не пожалел ради неё! Даже, если не со мной, а с другим, но только пусть будет счастлива. Прошу Тебя, Господи! Внемли слёзным молитвам раскаявшегося грешника! Спаси и сохрани Клавдию! Даруй ей милость Свою, чтобы обрела она счастье в этой жизни. Кому же, как ни Тебе, Господи, знать, какая открытая, добрая и прекрасная у неё душа, так неужели же она не достойна простого человеческого счастья?!
Он молился всю дорогу, почти не переставая, и, только прибыв на вокзал своего города, понял, что всё, достаточно. Он её отмолил. Вздох облегчения вырвался из груди, и огромное нервное напряжение ослабило, наконец, свои тиски.
Гл. 12. За гранью
Пусть годы при жизни в разлуке прошли,
С тобою любовь мы сквозь смерть пронесли.
Клавдия не хотела покидать Генриха. Но она слышала настойчивый зов и должна была повиноваться. Несколько часов она провела у его постели, общаясь с его душой, пока он спал, а потом, разбудив его, повернулась в сторону ждавшего её Света. Уже летя в его потоке, она услышала, как Генрих начал молиться за неё. В её мыслях прошла благодарность к нему, и она прошептала растроганно:
- Я очень-очень тебя люблю!
И вдруг струйка её любви стремительно соединилась с мощным потоком всемирной любви, потоком, состоящим из какой-то живой, светящейся плазмы или эфира, но это была любовь, она знала точно. И этот поток вынес её в огромный, бескрайний океан любви, живой океан живой любви. Каждая самая крохотная частичка этого океана дышала любовью. Она жила отдельно и была частью великого огромного целого одновременно.
Всё вокруг было наполнено необыкновенно ярким светом. Вернее сказать, не наполнено, а само состояло из света, светилось само: воздух, пространство и даже сама пустота; всё живое и неживое. Впрочем, неживого здесь не было. Всё было живым и одухотворённым, только разным по плотности и цвету: от абсолютно прозрачных, невесомых существ, состоящих из одного, двух или нескольких цветов или оттенков радуги, более лёгких и менее плотных, чем сам белый свет до вполне нормальных людей, хоть и тоже излучающих свет. Вода в голубых озёрах, зелёные лужайки, легкомысленные цветы, мудрые деревья и даже камни, из которых были построены дома, тоже светились яркими, насыщенными и чистыми цветами.
Всё и все встречали Клавдию с любовью и радостью. И она всех их хорошо знала, очень любила и сильно соскучилась. Они обнимали, целовали и кружили её в восторженном танце. Представить более полного счастья в этот миг было невозможно. Она чувствовала, что вернулась домой, ясно понимала, что с честью прошла свой урок на Земле и заслуживала наивысших почестей. Её от души поздравляли и забрасывали прекрасными, искрящимися, переливающимися всеми цветами и оттенками радуги фейерверками не то цветов, не то огней, которые, прикасаясь к ней, нежно ласкали, будто целовали. Это было даже красивее новогодних огней, а ласки и поцелуи, как у Генриха.
- О! Генрих! Он же остался там! Я обещала встретить Новый год с ним! Как я могла про него забыть!? А бабушка!? Как она там без меня останется, совсем одна и абсолютно беспомощная? Я не могу уйти раньше её! Здесь, конечно, безмерно прекрасно, но я должна вернуться!
И вдруг она услышала голос:
- Воля твоя! Ты заслуживаешь исполнения своего желания! Возвращайся! Ты там нужна! Тебя там тоже любят! Тебя там зовут и ждут! Все твои испытания закончились. Сейчас твоя жизнь наполнится любовью и счастьем.
И вдруг к ней подбежала чудесная девочка и маленький мальчик.
- Ты будешь нашей мамой, только не рассказывай о нас пока папе. Ещё не время. Нужно чуть-чуть подождать.
Клавдия взяла их на руки, обняла и расцеловала. К ней подходили прощаться все самые близкие и родные и дарили небольшие сферы, похожие на светящийся эфир или на свет от большой яркой свечи, но без самой свечи. Она с огромной благодарностью принимала эти необыкновенные подарки и помещала их в своё сердце.
- Это частички наших душ, наполненные любовью. Помни: мы все тебя очень любим! Вспомни только о нас, - и мы сразу будем рядом. Да мы и так всегда будем следить, чтобы у тебя всё было хорошо. Тебя ждёт только прекрасная жизнь. Будь уверена в этом.
Тут её подхватил вихрь, и она услышала голос своей мамы и мужа.
Гл. 13. Опознание
- Да, да. Это она.
- Её в субботу утром сбила машина. Она возвращалась из аптеки и магазина. У неё была температура очень высокая. Неужели некому было купить ей лекарство? Мы определили только по рецептам её место жительства. Она была даже не одета. А ведь рецепты были выписаны ещё в пятницу, - с укором говорила медсестра, накрывая Клавдию с головой простынёй.
- Я был очень занят на службе. В выходные у меня была важная деловая поездка. Приехал только в понедельник вечером и обнаружил приглашение к вам. Позвонил вот маме. Она тоже не знала. Но в пятницу был у себя в кабинете и, если бы жена мне позвонила, сказала, что заболела и попросила купить лекарство, - я бы, конечно, бросил всё, сразу купил и поухаживал бы за ней, - со слезами в голосе говорил Вадим.
Клавдия чувствовала холод и окоченелость тела, в котором она снова оказалась. Но душа её принесла с собой огромный заряд энергии, который сразу стал наполнять каждую клеточку тела возрождая, восстанавливая и обновляя его. Если бы не простыня, все увидели бы, как в считанные секунды тело наливается жизненной силой, появляется здоровый румянец, упругость и эластичность мышц. И вот она уже разгорячённая, энергичная и помолодевшая, готовая встать хоть сию секунду. Но, услышав плач мамы, она решила помедлить.
Мама горько плакала. У Клавдии не было ни обиды, ни злости. Было лишь снисхождение, сочувствие и божественная любовь к этим несчастным людям, с которыми судьба свела её так близко в этом материальном мире. Она не стала их шокировать своим воскрешением и подождала, пока медсестра увела их. Потом Клавдия поднялась, надела белый халат, висевший на вешалке, тапочки, свернула свою простыню и тихонько выскользнула на улицу. Там она поймала машину и поехала к бабушке.
Окончание следует http://www.proza.ru/2012/08/23/1557