На речке треснул лёд, и Зойка-Календарь прошлась по деревне с новым парнем:
- Серёжа, это что - берёза?
- Ага!
- Такая белая?!
- Ага!
- Серёжа, это кто - вороны?
- Ага!
- Такие грязные?!
- Ага!
- Ур-ра! Ур-ра! У-ра!
Такая вот белиберда. Будто свалилась с луны. Будто двадцать три года прожила не в деревне. Будто...
Но Зойку надо знать. Если она так вот орёт, значит, на дворе весна. Если примеряет просторные платья, - лето. Если отбывает в роддом, - скоро зима...
У Зойки дома резвилось уже трое прижитых ребят, теперь следовало полагать, что не за горами четвёртый. Зойка любила любить.
Первого наследника лучшего дома деревни Зойка родила в семнадцать. Её родители, Егор и Ульяна Заватины, тогда от стыда подурнели. На их подворье целый месяц мычала недоенная в пору корова, кричала непокормленная в срок свинья. Тогда же умолк, казалось навеки, неутомимый стук Егорова молотка... Потом жизнь взыграла. Ульяна всем говорила:
- Зато у нас нет пьяных драк! Зато всё - по любви!
А Егор даже хвастал:
- МОЮ фамилию все носят! Род Заватиных теперь не помрёт!
И возражать никто не посмел. Другие времена, другие нравы. В городах вон начали даже двенадцатилетние рожать!.. Это прежде многие б завозмущались - были правила жизни у всех. А теперь...
Иван Зосимович Козлов услышал Зойкины трели, когда выезжал на санях со двора.
"Эх! - подумал он с грустью. - Эх, эх!"
Больше в голову ничто не пришло. Он ехал на заимку.
- Надо! - сказал удивлённой жене. Зачем надо и кому, не сказал.
- Надо! Всё.
Снег окрест лежал ещё мощно. Лопнувшая надвое речка была неподвижна... Но нежней голубели леса, горизонт отодвинулся дальше, и очистилось небо.
"Эх!" - подумалось снова.
Застоявшаяся лошадь просилась бежать, Иван Зосимович её не пускал, всё придерживал. Тихо ехал, дышал и смотрел... Через часа полтора он добрался. Хотел было принести лошади скупой навильник сена, передумал и отвёл её к копне за избушку. И почувствовал вдруг, что по-детски добреет.
- Ешь! - сказал он. И погладил лошадь по холке. - Всё твоё! Ешь, сколько захочешь!
И вернулся в ограду. И улыбнулся опять: под окошками и у двери зайцы протоптали тропку.
- Приходили? - порадовался он. - За спичками, что ли, приходили?.. Или за солью?
Посмотрел на сосну, под которой стояла избушка... Вспомнил Зойку:
- Серёжа, это что есть - сосна?
И отворил дверь избы.
Воздух внутри был холодный, затхлый. Иван Зосимович дверь за собой не закрыл. Сбросил на топчан полушубок, посидел за дощатым столом, побарабанил по нему пальцами, поговорил сам с собой:
- С чего, значит, начнём?.. Топить печку не будем... Подметём!.. Дальше скидаем с крыши весь снег. Так? Так! А то потечёт. Очень скоро с неё потечёт... Далее - расчистим подворье... И сядем сочинять любовное письмо... Два часа на физический труд, полчаса - на духовный, потом... Потом спать. Потом организуем мёртвый час... За работу!
И вот физический труд позади. Надо это... писать, сочинять.
"Дорогая Анна!" - написал Иван Зосимович. И поразился холодности упавших на бумагу слов. И зачеркнул.
"Нюра!.. - это было родней. Сразу виделись большие от удивления глаза. - Прожили мы с тобой столько лет, а пишу я тебе лишь впервые. В чём же дело? И что за дела? А всё в том, что будем прощаться. Ты только не вой, не спеши. Ты подумай: на что тебе эта морока? Ты же знаешь, чтоб жить, мне какая нужна операция. На какие шиши? Ну, продадим, допустим, корову и свинью продадим, и лошадь, а если всё это напрасно? Чем жить станешь, голуба моя? Кто тебе и чем в наше время поможет? Мы же не те, которые на наших бедах живут, у кого денег у всех - выше крыши. Откуда? Может, кто-то землю пахал? А мы мрём - нету средств на лекарства... Не трави мою душу, не плачь. Не могу я так жить. Не могу, потому что люблю же тебя, ты пойми! Помнишь... Ладно. Ну, всё. Найдёшь это письмо в тайничке под балкой. Прощай. Ваня"...
Перечитывать написанное Иван Зосимович не стал - боялся в последний миг смалодушничать. Запечатал в приготовленный загодя конверт, сунул в тайничок под балкой... Взвёл курки обреза.
Вспомнил про лошадь. Отложил обрез ружья, набросил на плечи полушубок. Пошёл за избушку, к копне. Вывел на недавний след лошадь, изо всех сил хлестанул её по рыжему крупу кнутом... Постоял, посмотрел, как она убегает. И двинулся назад.
Уже вечерело. К дальним берёзам на ночлег подалась неровная цепочка сытых косачей. Чуть заметно белел узкий месяц.
"Серёжа, это что?" - подумалось некстати.
- Серёжа, это что, - месяц? - где-то близко сказал голос Зойки.
- А здесь, кажись, кто-то был! - откликнулся густой голос парня.
Иван Зосимович прижался к стене.
- А как же! - подхватила весёлая Зойка. - Иван Зосимович у нас добрый хозяин - всё приготовил к весне! Посмотри, и новую скворечню прибил! Я её прежде тут не видала!
"Стерва! - в недоумении ругнулся про себя Иван Зосимович. - Вот же стерва!.. Она же здесь зачинает детей!!! Облюбовала, значит, местечко! Ну, ты у меня! Погоди! Ты мне... Парень больно плечист. Он же, чёрт..."
- Ах ты ж стерва! - выругался он в полный голос. - Ах ты ж дрянь!
Но это было уже далеко от избушки.
Иван Зосимович возвращался в деревню пешком...
Шёл, и на весь лес матерился.
(Лауреат Всероссийского литературного конкурса им. В. Шукшина "Светлые души", август 2012)
http://www.rospisatel.ru/sd.htm