- Какие люди, ха-ха! Гаст, ты ли это? - Жакан хрипло расхохотался и начал стрелять вверх, в потолок. Сверху посыпалась штукатурка и известь, а люди, сидевшие вокруг, испуганно начали прижиматься к витринам и пуфикам.
Я смотрел на когда-то старого друга и с горечью думал, что я мог бы быть на его месте. Нас, пятерых и окрепших из «Альфы», выперли со службы, но это было давно. Мы приспосабливались как могли, и каждый хотел остаться нормальным человеком, но удалось это не всем. Первый, Кадыков Вениамин, для нас и прочих друзей просто Веня, спился в весьма короткие сроки, и теперь его уже ничем из трясины не вытащишь. Второму повезло больше. Гризли нашёл ту, о которой мечтал всю жизнь, обзавёлся семьёй и детьми, работал теперь пожарником и не парился. Третий, Хунта, не выдержал и вернулся обратно, и ему, видимо, дали шанс. А четвёртый сейчас стоял передо мной и, безумно таращась, игрался с пистолетом Стечкина.
Жакан. Жан Канкрин.
Что с тобой стало, приятель?
Пятым был я, Гаст, и мне после ухода со службы удалось было устроиться разнорабочим в одну контору. Мне в принципе нравилось. Но спустя полгода ко мне пришёл Наставник и спросил: «Хочешь вернуться в игру, Гаст?».
Причина, как я сейчас уже понял, крылась в Жакане, который на данным момент был под прицелом двух снайперов и стрелял в тех, кто шевелился у дверей.
- Да, Жан, это я. - В глаза ударил блик от снайперского прицела. - Что тебе нужно?
- Мне? - Жакан опять расхохотался. - Мне — ничего. А вот этим ублюдкам что надо, я не понимаю.
Под «этими ублюдками» Жакан подразумевал груду омоновцев, толпящихся у выхода и ждущих приказа на штурм.
- Им нужен ты, Жан. Как нарушитель общественного спокойствия.
- Я?! Ни фига подобного, Гаст. Скажи им, чтобы отстали. У меня тут дело.
- Какое ещё дело?
- Я очищаю землю от грязи.
Господи... Я закрыл глаза. Чтоб тебя, Жакан, какой дури ты накурился? Какого чёрта ты мнишь себя Богом? Ты безнадёжный идиот, Жан, просто безнадёжный...
«Стечкин», сверкая на солнце, на какие-то мгновения показывал свои шрамы, вмятинки, царапинки. Жакан стоял, всё так же безумно таращась на меня. Его не первой свежести улыбка наводила на мысли, странная татуировка под правым ухом — тем более, а бегающие красные глазки окончательно подтверждали этот факт.
- Часто балуешься травкой, Жан? - спросил я.
- Знаешь, что меня больше всего поражает в вас, в людях? - словно не услышав меня, задал свой вопрос Жакан.
Я тяжело вздохнул.
- Что?
- Вы забыли, кто вы есть.(Вот, значит, как.). Вы забыли об истинных ценностях, которые передавались испокон веков, а теперь встали на путь промышленного насилия и проституции...
- Жан, послушай себя, - умоляюще сказал я. - Ну, что за ахинею ты несёшь? Насилие... А сам-то ты сейчас чем занимаешься?
- Агрессия порождает агрессию, Гаст, и Брюс Ли был чертовски прав на этот счёт...
Я, конечно, не спец по фразам или каким-нибудь афоризмам, но мне показалось, что это сказал не Брюс Ли. Или эту же мысль он высказал по-своему... Чёрт подери, я не помню! Помню только, как в средней школе нам зачитывали слова какого-то заграничного политолога(или не политолога... гадость), и он говорил почти то же самое, только слова были другие.
- А знаешь, что ещё? Мы забыли цену слова.
- Перестань...
- Нет, Гаст, не перестану! - Пистолет в мгновение ока упёрся мне в лоб. Я почувствовал, как он нагрелся от недавних выстрелов. - Мы бросаемся ими, как мусором, как выбрасывает хирург ненужные перчатки, когда их использовал! Мы не думаем. Мы не лезем за словом в карман, хотя это иногда стоит делать. Последствия, сечёшь?
Я устало кивнул головой. Эта философия о жизни начала меня изрядно утомлять.
- И мы потом говорим одному из таких: «Ты за базар отвечаешь? А? А то я там друзей позову»... Бла-бла-бла, ну ты понял! А сами? Тоже ведь речь не фильтруем! Где наше воспитание, Гаст?
- Я бы сказал тебе, где, - мрачно ответил я.
- Я догадываюсь. А ты вот за слова можешь ответить?
Он смотрел на меня, такой грозный и устрашающий, и одновременно такой жалкий и беспомощный. Сила его была только в борзости, вере в то, что он говорит, и в пистолете. Слабость была во всём остальном.
И сейчас он показывал свою силу. Свою власть. Мол, гляди, как я могу. Я всё могу! Мне ничего не стоит это сделать, ведь я же царь в этой ситуации, я — Бог!
«Играю роль, какую роль! Да, в этом деле, безусловно, я — король!»...
Старенький хит, но к месту, и ещё как...
- Дурацкий вопрос, Жакан.
- А мы это проверим. - Он схватил одну из заложниц и, держа за длинные светлые волосы, приставил ствол к её взмокшему виску. - Скажи мне...
Господи, каким же ты фанатиком стал, Жан. На тебя жалко смотреть...
- Скажи мне, Гаст, - я урод?
Я замялся. В чём же подвох, Жан, в чём? Что ты от меня хочешь услышать?
«Хочешь вернуться в игру, Гаст?». Шёл бы ты тогда к дьяволу, Наставник. И игру эту вашу. Я давно не играл в эти игры: в такие грязные, пошлые, выворачивающие душу наизнанку...
- Смотря с какой стороны посмотреть, Жан.
Вдох — выдох. Спокойней, Гаст, спокойней...
- Это ты правильно... Это ты молодец... - Жакан швырнул на пол заложницу, словно тряпичную куклу, начал ходить по кругу. - Вот тебя уважаю за то, что можешь сказать прямо, можешь за это ответить. А вот ты, - тут он нагнулся к одному из заложников, - скажи, что лучше — смерть или существование?
Заложник испуганно молчал, словно ему заклеили рот, словно во рту у него было важное донесение, а его надо пронести мимо врага. Говори же, не молчи, этот психопат ждёт от тебя ответа, ну, говори...
Молчит заложник. Он часто и громко дышит, пот градом льётся по его лбу, от этого пота взмокла вся футболка с неким апокрифичным изображением, а его, заложника, двойной подбородок нервно трясётся.
Жакан встал, поджал губы и просто сказал:
- Неправильный ответ, - и выстрелил.
Никто даже не пикнул. Все испуганно жались по сторонам, если кто и пытался вскрикнуть, то сразу подавил побуждения в зародыше.
- А что скажешь ты, мой старый друг?
- Ты же знаешь. - Я позволил себе слабо усмехнуться. - Лучше помереть.
- Чёрт подери, и ты снова прав. Ха-ха! Смотрите все — вот он, достойный пример для подражания! А вы — всего лишь следы былой жизни. Вас нет! Вы...
- Постой, Жакан... - Я протестующе поднял руки. Странно, только сейчас я понял, что стою на открытом пространстве, позади витрины, спереди витрины, по бокам пуфики и касса. - Они тоже люди, слышишь?
Жакан безумно засмеялся.
- Гаст, помилуй! Посмотри на них! - Он ткнул буквально в каждого из заложников. - Посмотри! Внимательно посмотри! Где среди них люди? Где?
- Они все люди, Жан. - Я сглотнул. - В душе они люди, все до единого.
Тут Жан засмеялся вновь, но уже противным смехом, под стать чудковатому профессору-старикашке из типичных голливудских болкбастеров.
- Не-ет, Гаст. Посмотри — они все мертвы. Это лишь кажется, что они живы, но они все уже давно ходячие трупы! - Жакан на последнем слове перешёл на крик. - Они все гнилые внутри! У них нет ничего, они поддались идущей сейчас пропаганде, они бездушны, безнравственны! Этому нужно положить конец!
Вот он уже перешёл на визг, и я понял — сгорел парень. Напрочь сгорел.
Был человек — не стало человека. Всё просто и банально. Всё это дело рук компании, в которую он попал, и наркотиков различной степени тяжести. Я не узнавал когда-то весёлого и добродушного Жана Канкрина. Он умер теперь, сейчас на моих глазах, неся этот бред про вырождение, пропаганду насилия, про цену сказанного.
Глядя в его серые глаза с запредельно сузившимися зрачками, я проклял тот день, когда впервые встретил Наставника, тот день, когда нас разогнали, тот день, когда этот же наставник пришёл и предложил мне вернуться...
А ведь ты всё же хотел вернуться обратно в игру, Гаст. Признайся себе. Хотел, и никак иначе. Тебе всегда нравилось играть со своей жизнью, чувствовать, как она готова оборваться в любой момент. Ты играл и чужими жизнями. Ты жил адреналином и хочешь жить им дальше.
Вот и сейчас, Жакан медленно, не прекращая говорить, поднимает АПС и наводит мне в грудь. Я не слышу его болтовни про то, что я тоже продался, что и я начинаю гнить, что начинает невыносимо смердеть от ежедневной лжи, отсутствия мозгов и моральных ценностей, что, наконец, большая часть должна сдохнуть и как можно быстрее... Нет, Жакан. Люди есть люди. Они не выродились, они просто сидят и ждут своего часа, ждут, когда можно раскрыть себя. Это ты умер. Это ты начинаешь неумолимо гнить изнутри.
А может, Жан, ты — единственный живой в этом мёртвом царстве?..
Краем глаза я опять уловил блик снайперского прицела. Я уже слышал, как снайпер запрашивает разрешение открыть огонь на поражение, слышал, как ему дают утвердительный ответ; слышал, как он спокойно передёргивает затвор винтовки.
- Нет!!!
Я уже больше на автомате пытаюсь протянуть руку к Жакану и убрать его с линии огня. Раздаётся два выстрела. Первый — из АПС, второй — из СВД.
Мы оба упали на охладевающий кафельный пол. Жакан — с удивлённым выражением лица, закатившимися глазами и дырой в районе сердца. Я — с простреленным, слава Богу, плечом. И тут раздаётся первый женский крик, полный ужаса.
И я понял, что я снова в игре.