(На фото Бабич Евгения с мужем Александром и её сестра Анна с мужем, Иваном Даниловичем, и сыном Юрием на руках, 1938 год)
Возвращались с войны солдаты, а Иван Данилович продолжал служить в Житомире при военном госпитале. Приходили от него не часто скупые короткие письма. Тётя Аня и моя мать работали на железной дороге. Работа была тяжёлой. Поднимать шпалы, рельсы, забивать костыли – работа не для женских рук. Заработная плата была умеренной, достаточной. Снабжение продуктами и промтоварами в Министерстве Путей Сообщения всегда было хорошим. Во время выплаты аванса можно было взять в специализированном железнодорожном магазине дефицитные товары. Заработную плату привозили на разъезд, но можно было поехать в Волноваху и в счёт зарплаты взять в магазине хороший товар. Осенью 1945 года моя мать и тётя Аня привезли из Волновахи хорошие модельные туфли. Моя мать свои туфли продала, а через две недели тётя Аня, обнаружила, что туфли для неё малы. Возможно, туфли немного усохли из-за постоянно жарко натопленной плиты в доме, или же ноги у тёти Ани налились, но тётя Аня решила, что моя мать продала не свои туфли, а туфли тёти Ани. Тётя Аня обвинила мою мать в том, что та продала чужую вещь. Это уже обвинение в присвоении чужой собственности. Евгения возмутилась:
– Я продала свои туфли!
– Нет, ты продала мои туфли! – утверждала Анна.
– Я чужими вещами не распоряжаюсь, – оправдывалась Евгения.
– Ты продала мои туфли, а теперь отказываешься! – настаивала Анна.
– Чтоб ты так видела своего Ивана, как я продала твои туфли! – вне себя воскликнула Евгения.
Услышав последние слова Евгении, Анна испуганно произнесла «ох!» и опустилась на рядом стоявший стул. В доме наступила тревожная тишина в предчувствии ужасных последствий, ибо все знали, что сказанное Евгенией, если она права, обязательно сбудется. Через пару недель от Ивана пришло письмо. Оно было написано не Иваном. Почерк был другой и красивый. Письмо было предельно краткое: «Аня, не жди меня – я женился». Минуту Анна была в шоке, а затем она начала громко плакать и обвинять Евгению:
– Ты потеряла своего мужа на фронте, а мне позавидовала, что мой Иван жив, вот и произнесла свою роковую фразу.
Ивана надо вернуть семье. Слезами и уныньем делу не поможешь, а безвыходных ситуаций не бывает. Надо искать верный выход из создавшегося положения. Решили пригласить из совхоза Стешку и посоветоваться с нею. Стешка, или Степанида, была переселенкой.
Из Западной Украины выселяли неугодных Москве людей, а в освободившиеся дома вселяли русских «мирных» братьев-оккупантов. Это понятно – оккупанты бывают военные, бывают и «мирные». Военная оккупация грабит страну и уничтожает административные органы управления оккупированной страны, а «мирные» оккупанты по-братски производят аннексию захваченных земель и полностью уничтожают национальные культуры на захваченных территориях.
Стешка знаменита была умением хорошо гадать и давать разумные советы. Как правило, настоящие пророки живут незавидно, по принципу «чужую беду пальцем разведу, а своей беде – раду не дам». Стешка погадала и сказала, что Ивана можно вернуть, но сделать это будет очень трудно, поэтому надо разработать план действий и выполнить его, не совершив, ни одной ошибки. План действий был составлен быстро.
О случившейся беде в семье Анны и о принятом плане действий узнали все жители совхоза и разъезда, и Анне сочувствовали.
Первое письмо Ивану написала Мокрына, обвинив его во «всех тяжких» и обругав его последними словами. Сообщила также, что Анна из-за его неблаговидного поступка тяжело заболела – её состояние вызывает тревогу. Ответа на это письмо от Ивана не было. Второе письмо Ивану через две недели написала Евгения. Она сообщила ему, что Анна скоропостижно скончалась от сердечного приступа. Анну похоронили, а у Евгении теперь на руках трое детей и Мокрына. Иван знает, что Евгения в шахте получила травму черепа. Из-за того, что Евгения потеряла мужа, а теперь ещё и сестру, у неё сильно болит голова, из-за чего она не может работать. За потерю мужа, на детей Евгения получает двести сорок рублей, на которые не сможет прожить даже один человек, а у Евгении теперь большая семья. Евгении очень больно но, несмотря на то, что это преступно, Евгения будет вынуждена отдать племянника в детский дом, если Иван не заберёт своего сына. Ответа не было и на это письмо.
Стешка снова погадала и сказала, что Иван готов приехать за сыном, но женщина, с которой он живёт, не верит в наш спектакль и не отпускает его. Теперь подключили Юрия – его усадили за стол писать письмо отцу. Юрию диктовали, а он, заливаясь слезами и поливая ими письмо, выводил свои каракули, вероятно, в душе своей детской веря, что мать его уже умерла, или скоро умрёт, а он окажется в приюте. Я безучастно наблюдал за этим спектаклем. Не было у меня никаких мыслей по этому поводу. Моя сущность руководствовалась так же, как и у всех малолетних детей, законами Неба: «Условия жизни своей воспринимай как должные. Людей не осуждай и сам не греши. Выбирай друзей себе, подобных тебе и обходи стороной всех, кто не таков как ты». На залитое слезами детское письмо пришла телефонограмма: «Срочно выезжаем. Встречайте». В семье снова переполох. Едет не один! Ивана вернуть не удастся! Снова пригласили Стешку. Стешка сказала, что Ивана вернуть удастся, и предупредила, чтоб никого не обвиняли, были гостеприимны и с советами не лезли, а судьбы людей, связанных каким-либо образом с Иваном, и судьба самого Ивана, зависят только от решения Ивана. Жители разъезда были в курсе последних событий и с интересом ждали развязки.
Осень была поздней – легкий морозец слегка сковал поверхность земли. По вечерам подростки собирались возле железной дороги и развлекались по возрасту забавами. В нашей семье было тихо – каждый занимался своими нехитрыми делами. Возле печки, в передней части квартиры, стояли две бочки с тёртой свеклой. Здесь готовилась закваска для самогонки. В последние годы это уже было традицией. Бабушка Мокрына вязала шерстяные носки. Мимо окон барака по рельсам прогрохотал вечерний восьмичасовый пассажирский поезд. По пассажирским поездам здесь ещё долго будут сверять часы, и соблюдать режим дня. Неожиданно в окно кто-то постучал. К нам прибежали подростки и принесли долгожданную весть:
– Тётя Аня, к вам идёт дядя Ваня со своей новой женой. Они спросили у нас, живы ли вы. Мы ответили, что вы умерли и вас давно похоронили.
В семье наступило тревожное ожидание. Нервы напряжены. Анна быстро шагает взад-вперед по комнате. Снова стук в окно. Снова прибежали подростки и принесли новое сообщение:
– Тётя Аня, они нам не поверили! Женщина остановила Петра Куриленко, который ничего о вашей ситуации не знал, и спросила у него: "Кто в настоящее время живёт в доме Мокрыны?" – Пётр назвал всех, и Вас, в том числе.
Семья Куриленко несколько дней назад переехала жить на разъезд, поэтому Пётр ничего не знал о разыгрываемом спектакле. Чувства женщину не подвели.
– Ваня, «она» жива – нас обманули! Идём отсюда, куда угодно, хоть в степь! – воскликнула испуганная женщина.
Есть народы в Европе, живущие в патриархальном сообществе. Есть и мусульманские страны. Но это цивилизованные народы – патриархальные, а дико-цивилизованные славяне живут в бархатно-матриархальном бордельном сообществе. Дети носят фамилии отцов, но это всего лишь формальность. Интернациональное сообщество не может быть патриархальным. В интернациональном обществе мужчина только формально считается главой семьи и государства. Мужчина даже не знает, собственных ли детей он воспитывает. В действительности мужчина – сильная скотина, которую легко обмануть, потому что «пока баба борщ сварит – семь раз мужика обманет». За хорошую скотину надо бороться и надо уметь ею управлять – это главная забота женщины в матриархальном сообществе. Это как раз то, что мы и видим на этом этапе моего повествования.
Подростки в третий раз прибежали и сообщили:
– Дядя Иван со своей новой женой попросился на ночлег к Пастернаку. Сейчас они там.
Анна стала быстро одеваться:
– Ну, я им сейчас покажу!
Евгения остановила Анну и усадила за стол.
– Сядь, успокойся! – она налила полный стакан водки и подала его Анне. – Выпей и хорошо подумай. Не обвиняй ни Ивана, ни женщину, ибо война во всём виновата. Если будешь скандалить, то не будешь видеть Ивана, как своих ушей. Женщина сильна своей лаской. Лаской приручили животных, лаской и обещаниями порабощают людей. В борьбе за своё счастье побеждает та женщина, которая более хитра, нежна и ласкова. В этом сильны проститутки и потому мужики идут к ним – за лаской! Относись к своему мужу так, как относится мать к своему ребёнку, тогда ты его никогда не потеряешь. Он твой большой ребёнок, но об этом мужчина не должен знать. Уяснила? А теперь пойдём, и запомни, если ты в присутствии Ивана оскорбишь свою соперницу, ты проиграешь. Иван тебе этого не простит. Соперница не может быть хуже тебя.
В доме Пастернака женщина, приехавшая с Иваном, увидев Анну, выхватила кинжал и пыталась покончить жизнь самоубийством, но кинжал у неё отобрали. Анна с порога спросила у Ивана:
– Ваня, кто твоя жена, я или она?
Иван сказал:
– Ты!
– Тогда быстро собирайся и иди домой!
В тот же вечер Ивана привели домой, а женщина осталась ночевать у Пастернака. Утром Евгения приказным тоном сказала Анне:
– Уйди в совхоз к Стешке, и домой не возвращайся до обеда. Так надо!
Анна безропотно подчинилась Евгении, отправившись в совхоз, а Иван продолжал спать. Евгения пошла к Пастернаку и привела с собой злополучную женщину. Моя мать оставила женщину в доме, а сама ушла. Не было в доме бабушки, моей сестры и Юрия. Они тоже ушли куда-то, но я не заметил, когда это произошло. Меня оставили дома. Женщина была в военной форме с офицерскими погонами. Она была худенькой, стройной, белокурой, симпатичной женщиной. У неё на груди были военные награды, в которых я в то время не разбирался. Иван поднялся и стал одеваться. Женщина подошла к нему и помогла застегнуть воротник. У Ивана на груди была одна медаль. Я безучастно за всем этим наблюдал.
Мир, в который я пришёл, всё ещё был для меня чуждым. Всё происходящее вокруг, меня не тревожило. Я был всего лишь свидетелем. Медленно, на протяжении многих лет, этот мир будет входить в меня, пока я не почувствую себя частицей этого злого мира. Мир этот злой, прежде всего потому, что он принёс мне огромную ответственность за его же благополучие – большей тяжести придумать невозможно. Пройдёт огромное количество времени, прежде чем я сниму с себя эту тяжесть, и появится у меня ответственность более весомая, нежели судьба этого чрезвычайно греховного и вредного мира во Вселенной.
Иван решил остаться со своей семьёй. Не было ни ссор, ни скандалов, ни каких-либо недоразумений. Женщине заказали железнодорожный билет на обратную дорогу в Житомир, а поезд ждать пришлось две недели. В ожидании отъезда женщина приходила к нам каждый день, детям надарила много изюма и других сладостей, а мою мать называла своей сестрой. За это время женщина нарисовала карандашом общепринятого формата портрет Юрия. Юрий был белокурым мальчиком и на портрете выглядел довольно красиво. До самой смерти Анны, а затем и Ивана Даниловича, этот портрет будет всегда находиться на самом почётном месте в доме этой семьи. Это не столько память об Ивановой «военной и героической» операции, сколько память о его спасительнице, благодаря которой Иван остался жив во всемирной мясорубке и не получил ни одной царапины. Женщина уехала, а дети ещё долго будут пользоваться сладостями, которые эта женщина привезла для нас.
Почему именно эта женщина является спасительницей Ивана? Для обыкновенных людей встреча Ивана с еврейкой из военного госпиталя имела последствия, заслуживающие особого внимания. Для евреев же, это событие не заслуживает внимания, так как является закономерным и отвечает еврейским моральным установкам. Иван Данилович подробно рассказывал о своих «боевых» операциях, явно гордясь и восхищаясь своей сообразительностью, не усматривая при этом ничего предосудительного в своих поступках. Он родился и воспитывался в еврейской семье по еврейским моральным законам. В рассказах Ивана все его поступки на фронте были логичными и героичными.
– Когда штрафников привезли поездом и выгрузили на одной желедорожной станции, они всё ещё были одеты в гражданскую одежду. Штрафников построили, а командир нам объявил: «У нас есть три разбитых трофейных грузовика. Необходимо из них собрать один рабочий грузовик. Для этого нам нужны специалисты таких профилей: шофёр, авто-слесарь, плотник, жестянщик, медник и кузнец. Тем, кто имеет такие профессии, выйти со строя!». Я вышел из строя и сказал, что я – плотник, жестянщик, медник, автослесарь, шофёр и токарь в одном лице. Меня оставили, а остальных погнали в окопы, – рассказывал, улыбаясь, Иван Данилович.
Если бы мой отец был евреем, тогда Иван Данилович, безусловно, сказал бы: «Я – шофёр и слесарь, а Александр – плотник и жестянщик». Тогда судьба моего отца была бы немного иной. Но отец мой и моя мать не были евреями.
Иван Данилович собрал грузовик и первым же рейсом повёз на передовую снаряды. На передовой снаряды разгрузили, а в машину погрузили раненых солдат. Иван повёз раненных солдат в госпиталь. В госпитале, при передаче раненных солдат, Иван познакомился с той женщиной, с которой и приехал затем к нам на разъезд. Она была хирургом, занимала высокое положение в госпитале, но главное то, что она была еврейкой. Еврейка сумела сделать так, чтоб штрафник-еврей остался при госпитале до конца войны, в качестве заведующего госпитальным хозяйством. Война для него закончилась в Житомире, западнее которого Ивану так и не пришлось побывать. У Ивана Даниловича была одна-единственная медаль – «За победу над Германией», которую вручали всем, кто носил военную форму во время войны, независимо от того, воевал этот человек или вовсе ни разу не был на фронте.
Пройдут годы, будут меняться правители страны, будут меняться законы и мораль. Будет происходить переоценка ценностей, и извращаться история. Будут придумывать новых героев и выставлять фронтовиками тех, которые не знают даже что такое рота или батальон. В государстве идолопоклонников иначе быть и не может. Сталина сменит Хрущёв, Хрущёва – Брежнев, а такие, как Иван Данилович, ежегодно получая высокие юбилейные награды, станут героями и ветеранами ВОВ. Ежегодно на первомайских и октябрьских демонстрациях рюссельских псов, Иван Данилович, вместе с такими же, как он сам, «фронтовиками», будет возглавлять колонну демонстрантов. На грудях у этих ветеранов-мошенников будет висеть, звякать и бренчать множество высоких «боевых» наград. К 1978 году на груди у Ивана Даниловича красовалось уже около двух десятков наград. Мы, родственники Ивана Даниловича, знали цену этим «наградам», не в пример людям, которым правящее кодло запудривало мозги. Покойная Анна Ивановна каждый раз собирающегося на демонстрацию Ивана Даниловича совестила:
– Не стыдно тебе? Как обезьяна нацепил на свою грудь побрякушки. Уж лучше бы ты их повесил себе на яйца, которыми ты их и заработал.
Мы знали правду, знали и другие люди правду, но молчали и молчат. Интересно было бы послушать «клоунов-ветеранов ВОВ», когда такие собирались в узком кругу за чаркой и вспоминали свои «военные» похождения в советском тылу, в чужих постелях. У меня не вызвало бы никакого удивления появление на Красной Площади или на Хрещатике, который, на беду народу Украины, «ворогив умив прощаты», колонну героев-ветеранов Бородинского сражения или Куликовской битвы. С настоящим воином-фронтовиком я общался в 1970 году в больнице, где он безуспешно пытался продлить свою жизнь. Этот человек прошёл путь войны от Сталинграда до Эльбы. Ему пришлось форсировать Сиваш, Днепр, Вислу и Одер. Этот воин колонны демонстрантов не возглавлял. Спросите у настоящего героя афганской, чеченской или иной войны: «Какая служба в России более почётная – воина или пса, пусть даже и двуногого?». Ответ будет предельно лаконичным и точным: «Пса!».