ПУРИТАНИЗМ: ПОПЫТКА ПЕРЕОЦЕНКИ
Виллем Ван Ассельт (2001)
С сокращениями
Мотивы возрождения
Интерес к пуританам в Нидерландах стабильно растет. Несмотря на то, что публикации В.Спикера, В.Хофа и К.Графланда обратили внимание на пуританизм уже давно, сегодня можно говорить о настоящем буме. Последнему способствовал пастор Р.Де Фриз из Университета Апелдоорна, исследовавший учение выдающегося пуританского богослова Джона Оуэна (1616-1683) о порядке спасения и особенно о начале христианской жизни (1). В феврале 2001 г. вышло руководство по пуританам, которое дает краткое изложение их истории и богословия, а также положительную оценку значения пуританского мировоззрения для нашего времени (2). Пуританизм также занял центральное место на конференции в январе того же года, где Де Фрис прочел лекцию, излагающую учение пуритан о завете в первой половине XVII в. (3). В качестве отправной точки он выбрал небольшой труд Ричарда Сиббса (1577-1636) «Верный Завету» (The Faithful Covenanter) как представительный для убеждений пуритан этого периода.
Откуда этот растущий интерес к английским пуританам? Одной из причин его является растущее осознание голландскими исследователями того, что история реформатской традиции требует транснационального подхода, и что такие движения, как Вторая Реформация и пуританизм, не могут быть изучены в изоляции. В Англии мы находим к этому очень сильную тенденцию, ибо пуританизм там изучается под эгидой весьма этноцентричной исторической науки, социологии и литературоведения. Благодаря ряду публикаций, в частности Карла Трумэна, кое-что изменилось и стало возможно обратить внимание на континентальный контекст пуританства (4). Однако у причин возобновления научного интереса к пуританизму есть и другая подоплека. Сегодня интерес к пуританам обусловлен также желанием использовать их взгляды в качестве вдохновения для нашего времени. У.Спикер полагает, что это актуальная тенденция в культуре, Церкви и богословии, которая пользуется резонансом (5). Ту же оценку можно найти у Де Фриса. В предисловии к своему докладу он указал, что его рабочий кабинет служит Церкви. Наука не является самоцелью, ее задача – «прославление Имени Божия в созидании Его Церкви» (6). Этот мотив сыграл главную роль в его лекции по пуританскому богословию Завета, которая является страстной попыткой рассмотреть последнее в качестве «опытного богословия», вдохновляющего сегодняшнее поколение реформатов. Де Фрис считает, что завет – не центральная тема в пуританском богословии, и тем не менее у пуритан здесь есть чему поучиться. В конце лекции он выражает также убежденность, что пастырско-богословское наследие пуритан также актуально сегодня для провозглашения и передачи Евангелия.
Таким образом, интерес к изучению пуритан сегодня мотивируется практической церковной повесткой дня. Далее я хотел бы несколько развить видение Де Фриса на пуританизм в широкой перспективе кальвинистского богословия после Реформации, прокомментировав ряд его тезисов. Сначала я обращу внимание на состояние исследований пуританизма; затем охарактеризую расходящиеся подходы к пуританскому учению о завете и попробую указать значение работ Де Фриса; наконец, сформулирую некоторые предложения по новым направлениям исследований, связанных с пуританизмом.
1.Исследования пуританизма в целом
Пуританизм может изучаться с разных ракурсов. Можно выделить три позиции: социально-исторический, пиетистский и неортодоксальный подход. Первый вариант мы находим в работах Перри Миллера и особенно Кристофера Хилла. Используя марксистскую историю, модель Хилла рассматривает пуритан как первых представителей нарождающейся буржуазии и видит итоги Гражданской войны в Англии как торжество среднего класса над старой феодальной системой, воплощенной в английской монархии (7). Хилл предлагает социально-политический анализ факторов возникновения пуританства, в частности, единства между функцией завета в формах пуританской жизни и понятием договора в социально-экономической сфере. На основании этих данных Хилл рассматривает пуритан как важнейших представителей начала современной социально-экономической эпохи. Несколько десятилетий назад Роберт Мертон связал также пуританизм и становление современной науки. По его словам, пуритане разработали ряд социальных ценностей, которые соответствовали нормам, характерным для возникающей современной науки – утилитаризму, эмпиризму и антитрадиционализму (8). Тем самым пуританский менталитет создал условия для свободного суждения разума. Мертон основал свой тезис на исследовании членов Королевского общества, созданного в 1663 г., из которых более половины (42 из 68) были связаны с пуританами (9).
Пиетистский подход к пуританам исходит из круга авторов «Знамени истины», переиздавшего многие труды пуритан. Публикации Д.И.Пакера также входят в эту категорию (10). Эти авторы рассматривают пуритан не столько исторически, но в качестве примеров благочестия, которые предлагают уроки для настоящего. Пакер впечатлен тем, как пуритане проводили свои убеждения в повседневной жизни, и он с нескрываемым восхищением говорит о качестве их духовного опыта, их страсти к эффективным действиям и приверженности к семейной жизни. Пуритане отличались своим чувством подлинного человеческого достоинства и страстным стремлением к обновлению Церкви. Для Пакера они являются «Божьими гигантами» и обладают поразительным согласием с его собственной богословской повесткой дня. Его любовь к пуританам, кажется, мотивирована желанием возродить их движение сегодня, и многие его описания пуритан читаются как жития святых.
Наконец, существует неортодоксальный (бартианский) подход. Его примером может быть бартианин Джеймс Торрэнс, который очень негативно относится к пуританам, считая их идеи отклонением от Кальвина и дрейфом к новым формам законничества и пиетизма (11). Ряд последних публикаций справедливо указывают на недостатки этого подхода. Для Трумэна исследование пуританизма должно быть гораздо шире. В подходе к нему следует учитывать различные движения, находящиеся в контексте не только постреформационного богословского дискурса XVI – XVII вв., но и всей западной богословской традиции. Многие пуритане XVII в. были академически подкованы и имели доступ к трудам своих коллег с континента. Многочисленные ссылки и заметки на полях их трудов показывают, что изучение пуританизма без знания патристики, Средневековья и постреформационных источников просто нереально.
2.Изучение пуританского богословия завета
Различные подходы к пуританизму обычно обращаются к интерпретации понимания завета у пуритан. Между Реформацией и пуританским учением о завете есть очень серьезные отличия, заслуживающие разговора. Прежде всего есть исследователи, которые утверждают, что вряд ли можно вообще говорить о влиянии Кальвина на пуританское богословие завета, ибо сама эта концепция четко отличается от Кальвина. Перри Миллер убежден, что завет – это главный источник пуританства, который Кальвин просто не нашел. По словам Миллера, разработка богословия завета пуританами отражает определенную напряженность между суверенитетом Бога и человеческой ответственностью (12). Их концепция завета по Миллеру закладывала фундамент таких понятий, как моральное обязательство и уверенность в спасении, для чего «кальвинизма» явно недостаточно. Эта концепция завета в зародыше была представлена у Перкинса и в дальнейшем развита его учеником Уильямом Эймсом.
Миллер – не единственный, кто подчеркивал разрыв между Кальвином и пуританским богословием. Бэзил Холл считал, что пуритане были теми, кто начиная с Безы в большей или меньшей мере нарушили баланс богословия Кальвина. Хотя Холл не проводит явно сравнения между Кальвином и пуританским учением о завете, он упоминает Перкинса как мыслителя, который ввел понятие завета благодати таким образом, который был чужд Кальвину (13). Кроме того, по мнению Р.Т.Кендалла, между Кальвином и пуританским учением о завете нет вообще никакой связи, кроме как через Безу. По словам Кендалла, Беза и Перкинс предлагали ради уверенности в спасении обратиться к освящению, тогда как Кальвин указывал только на Христа. Как и Миллер, Кендалл согласен, что схема двойного завета (дел и благодати) была решающей для богословия пуритан (14). Холмс Ролстон развил эту идею дальше, утверждая, что пуританское богословие завета и учение Кальвина противоречат друг другу в понимании закона и Евангелия. Схема двух заветов у пуритан делала упор на завет дел, который, в свою очередь, основывался на доминирующем представлении о законе, а не о благодати. Через завет дел в пуританскую идею завета был введен элемент заслуг и пелагианства, в отличие от акцента Кальвина на суверенитет благодати. Пуританский двойной завет, закрепленный в Вестминстерском исповедании, по Ролстону, противоречил учению Кальвина о состоянии Адама до падения (15).
С другой стороны, есть исследователи, которые утверждают, что пуританское богословие завета находилось под влиянием двух реформатских традиций – Цвингли и Буллингера, а также Кальвина. Эти исследователи противопоставляют традицию двустороннего и условного завета по Цвингли-Буллингеру-Тиндейлу и одностороннего и безусловного завета или завещания – по Кальвину (16). В этой линии мыслит К.Граафланд. Он различает два этапа в развитии пуританского богословия завета. Представление о завете у ранних пуритан в значительной степени отражает взгляд Буллингера с его упором на двусторонние и условные аспекты завета. На следующем этапе взгляд Кальвина и Беза с упором на односторонние и безусловные аспекты завета оказал важнейшее влияние на пуритан, хотя и не стал единственным. Таким образом Граафланд выделяет наряду с умеренной доктриной завета у пуритан, стремившейся к интеграции односторонних и двусторонних его аспектов, два крайних крыла пуританизма, где происходит расхождение. С одной стороны, это неономианское крыло, подчеркивавшее двусторонний завет по Буллингеру (Ричард Бакстер), с другой – антиномистское, педалировавшее односторонний завет Безы (Тобиас Крисп) (17).
Третья категория исследователей подчеркивает еще более сложную природу развития понимания завета. Согласно этой точке зрения реформаторы и их преемники с условными и безусловными аспектами завета имеют неодинаковое отношение к пуританам. Одни историки подчеркивают преемственность между Кальвином и пуританским учением о завете. По мнению этих авторов, позднейшее понятие завета дел ни в коем случае не завело пуритан в законничество. Завет дел лишь подчеркивает принцип Реформации – Sola Gratia (18).
3.Где здесь Де Фрис?
Де Фрис явно входит в приведенную выше третью позицию. Он подчеркивает преемственность в развитии от Кальвина к реформатской ортодоксии и пуританизму, но также отмечает и разрывы, в особенности в терминологии завета. Существенное отличие пуритан от реформаторов он видит в том, что пуритане не просто шире разработали идею завета, а обратили внимание на его личностный характер. Завет явно определяется ими как отношения любви между Богом и Его народом. В отличие от реформаторов, они привлекли августинскую и бернардинскую духовность для объяснения отношений с Богом в завете. Если для Кальвина завет был прежде всего средством спасения, то для пуритан это конечная реальность. Обратим внимание, что для Де Фриса пуританское богословие завета – это единственный способ правильного понимания порядка спасения. Хотя его исключительное внимание к порядку спасения у пуритан само по себе оправдано, следует спросить, является ли для него пуританство как историческое явление чем-то не шире своего контекста. Здесь должны быть приняты во внимание не только богословские аспекты, но и социальные факторы. Социоисторические исследования, безусловно, дают понять, что социальные отношения сыграли важную роль в развитии пуританизма. Я не пытаюсь здесь вставить интеллектуальную историю в социальную, а лишь подчеркиваю, что богословские идеи прошлого не могут быть поняты изолированно. Должен существовать плодотворный диалог между церковными и социальными историками. Знание социального контекста сохранит историка Церкви от неисторических догм и идеологии. Знание же богословия охранит социоисторический подход от изъятия собственно церковной истории. У меня сложилось впечатление, что герменевтика Де Фриса очень сильно определяется современной пиетистской повесткой дня. Вопрос в том, является ли его любовь к пуританам мотивированной чем-то большим, чем желанием использовать их идеи как вдохновение для нашего времени. Порой представляется, что прошлое как таковое имеет для него меньшее значение, чем то, что он хочет богословски обосновать сегодня. Здесь нужна осторожность: искусство историка и богословская интерпретация не должны смешиваться. Нужно постоянно быть готовым задать себе вопрос: не начинается ли манипуляция историей?
4.Некоторые предложения для дальнейших исследований
А) Средневековье. Из сказанного ясно, что изучение пуританского богословия должно быть помещено в широкий контекст. Оно не может быть оторвано, например, от реформатской схоластики. В последние десятилетия изучение схоластики быстро развилось от почти полностью пренебрегаемой сферы к четко определенной области исследований. Это развитие особенно стимулировалось новыми подходами в изучении истории Реформации, которые указали на ее средневековый фон. Хейко Оберман в своих работах обратил внимание на преемственность между мыслью позднего Средневековья и реформаторами; Дэвид Штайнмец и его ученик Ричард Мюллер указали на преемственность и разрывы между Реформацией и протестантской схоластикой (19). Эти авторы используют исследовательские модели, которые также применимы к изучению взаимосвязи между Реформацией и пуританизмом, и обнаруживают богословские связи между Отцами Церкви, Средневековьем, Реформацией и пуританским богословием, включающие сложный узор традиции и ее изменений. Пуританские труды содержат большое количество ссылок на Отцов, таких, как часто цитируемые Афанасий Великий, Августин и даже Леонтий Византийский. Они привлекают и средневековых авторов, как Петр Ломбардский, Бернард Клервоский, Фома Аквинат, Дунс Скот и другие. Помимо средневековых схоластов у них есть и ссылки на болеем поздних католических богословов, в том числе таких, как Янсений, Баньес, Суарес, Молина, Альварес и Кампанелла. Эти ссылки на средневеково-схоластических и ренессансных мыслителей поразительны и способны запутать исследователей пуританизма. Одни игнорируют их, другие интерпретируют негативно, как нечто незначительное. Для Алана Клиффорда и Торренса эти ссылки – вообще доказательство распада всей теории. Мы можем понимать эти данные по-разному. Ясно, что они указывают нам на то, что пуритане стремились к диалогу со всей схоластической традицией Западной Церкви. Хотя Де Фрис склонен к негативной оценке схоластики, следует отметить, что в своем исследовании Оуэна он опускает анализ ряда сложных понятий или несколько упрощает их. Уместно отметить в этом контексте отсутствие у него анализа таких схоластических понятий, как интеллект и воля, играющих очень важную роль в учении о Боге и особенно в антропологии. Надлежащий анализ этих понятий также необходим для лучшего понимания пуританской доктрины завета (20).
В) Гуманизм. В центре внимания новых исследований по средневековому контексту Реформации также находится значение гуманизма и Возрождения. В историографии XIX в. гуманизм и схоластика изображались как диаметрально противоположные интеллектуальные движения. Классическую формулировку этой точки зрения можно найти в книге Якоба Буркхардта «Культура Возрождения в Италии» (1860). Возникновение гуманизма окрашено в этом видении как яростный конфликт с академической схоластикой, из которого гуманизм вышел победителем (20). Однако исследования Пола Кристеллера и Чарльза Б.Шмитта показали, что контраст между гуманизмом и схоластикой далеко не так резок, как обычно считалось. Если взглянуть на жизнь университетов Германии и Франции около 1500 г., то здесь почти нет вопроса о фундаментальной борьбе между схоластикой и гуманизмом (22). Следует говорить скорее о более или менее мирном их сосуществовании. Для Де Фриса значение работ по изучению взаимосвязей между Реформацией, Ренессансом и пуританизмом остается по-прежнему низким. Наш тезаурус в этой области должен значительно расшириться. Сочетание и слияние схоластических аргументов с риторикой, столь характерное для пуританского дискурса, нуждается в новом подходе (23). Использование гуманистического жанра loci communes пуританами почти не изучено (24). Короче говоря, идея, что Ренессанс и гуманизм не имеют никакого отношения к Постреформации, должна быть радикально пересмотрена.
С) Многообразие. Третий крупный сдвиг касается открытия нескольких траекторий в реформатском богословии. Ясно, что реформатская мысль никогда не была единой структурой и тем более монолитом. Это также относится и к пуританам, что Де Фрис правильно отметил. Среди пуритан существовало значительное многообразие. Нельзя изучать пуритан, концентрируясь лишь на одном-двух богословах, которые считаются показательными для последующих событий. Такая процедура не будет учитывать сложность и множество изменений в пуританском и реформатском богословии. В этом контексте следует упомянуть также о несостоятельности т.н. теории центральной догмы инициированной цюрихским историком Александром Швейцером (1808-1888) и воспринятой в Нидерландах профессором Лейдена Яном Хендриком Схольтеном (1811-1885) в его «Учении Реформатской Церкви» (25). Швейцер и те, кто шли вслед за ним, выстроили эту неоправданную теорию центральности предопределения для реформатов и оправдания для лютеран. Поразительно, что до сих пор многие исследователи реформатского и пуританского богословия находятся под обаянием типологии Швейцера. Они продолжают бороться с вопросом о соотношении избрания и завета. С этой точки зрения в XVI-XVII вв. существует постоянная «напряженность» и «двойственность» у тех авторов, где ее просто нет.
D) Посттридентская традиция. Я уже указал на взаимодействие между реформатской и посттридентской католической схоластикой. При существующей методологии необъяснима тесная связь между этими двумя богословскими традициями с такими противоречиями (26). Тем не менее в борьбе друг против друга оба лагеря использовали одни и те же различия и техники диспута. Библиографии и каталоги пуритан предоставляют обширные примеры этому (27). Так, Vocabularius Йоханнеса Альтенштайга в его курсе богословия 1517 г., переизданный в 1619 г. под названием Lexicon theologicum, является важным сборником материалов и для католических, и для протестантских богословов. В нем содержится алфавитный обзор наиболее важных схоластических определений, взятых из текстов Бонавентуры, Фомы Аквината, Дунса Скота, Григория Римини, Генриха Гентского, Пьера д’Айи и Томаса Страсбургского (28). Знание этого труда и ему подобных произведений удержит нас от анахронизмов. Мы больше не можем читать сегодня схоластические тексты без знания того, что их термины и понятия значили для их авторов. Знание этих семантических полей также проливает новый свет на вопрос о непрерывности и разрыве. Один и тот же термин может в разное время получить разное содержание, тогда как при различиях условий его содержание может остаться идентичным. И, наконец, следует подчеркнуть, что в этом контексте важен жанр источников. Это относится к изучению и их состояния, и автора. Документы с академическим и полемическим контекстом могут содержать очень подробные и высокоразвитые концепции. Эта особенность отсутствует в катехизации и гомилетике, предназначенной для широкой аудитории. С другой стороны, жанр положительного изложения богословия дает синтетическую презентацию доктрины, а исповедания и пособия для студентов – лишь ее изложение для начинающих. Все эти жанры соответствуют различным ступеням и моделям обучения и предназначены для разных аудиторий. Этот педагогический элемент, учитывающий возможности слушателей, также указывает на влияние риторики на реформатское практическое богословие (29). Недооценка различий жанров заводит в ловушку, ибо здесь нельзя ограничиться концепцией напряженности или амбивалентности. Так, появление в кальвинизжме метафизической аргументации не было результатом вольной спекуляции, но было связано с изменениями в университетском образовании. В спорах с посттридентским католицизмом, арминианством, социнианством реформатские богословы выработали на академическом уровне структурный и нюансированный подход. Именно они использовали аристотелизирующий инструментарий, и это сделало сочетание схоластического метода, аристотелевской философии и реформатского богословия неизбежным. Появление же еретических и экстремистских групп привело здесь к определенным методологическим изменениям во всем европейском кальвинизме. Пуритане не были исключением.
Е) Просвещение. Еще одна область нового направления исследований может быть освещена совсем кратко. Это касается изучения взаимосвязи между пуританами и ранним Просвещением. Каким было отношение пуритан к новым интеллектуальным движениям, которые были связаны с именами Гоббса, Декарта и других? Есть ли связь между пуританами и религиозной толерантностью и плюрализмом эпохи Просвещения? В каком смысле пуританская идея завета помогла развиться идеям народного суверенитета и общественного договора?
Очевидно, что эти новые направления исследований потребуют более широкой контекстуализации пуританства, чем требуется до сих пор. «Пуританизм во всех его формах должен быть помещен в широкий культурный и социальный контекст на основе исторических критериев. Он не может быть описан только как движение за благочестие. В таком случае мы проигнорируем тот факт, что пуритане были важнейшей общественной, научной и культурной силой. Другой односторонностью является представление о пуританстве только как об экономическом и политическом движении раннесовременной эпохи. Мы не должны удовлетвориться и наблюдением, что богословски пуританизм был важной отраслью реформатской ортодоксии. Все эти аспекты должны присутствовать в нашем описании и оценке пуритан, как движения, имеющего исторические корни задолго до Реформации и даже за пределами Средневековья и тесно связанного с аналогами на континенте» (30). Эта рефлексия является программой для будущих исследований пуританизма (31).
1 P. de Vries, Die mij heeft liefgehad. De betekenis van de gemeenschap met Christus in de theologie van
John Owen (1616-1683), Groen/Heerenveen 1999.
2 W. van 't Spijker, R. Bisschop, W.J. op 't Hof, Het puritanisme. Geschiedenis, theologie en invloed,
Zoetermeer 2001.
3 P. de Vries, 'Een eeuwig verbond dat in alle dingen wel verordineerd en bewaard is. De visie van de
puriteinen op het verbond in relatie tot die van de reformatie' (ongepubliceerd).
4C.R. Trueman, The Claims of Truth: John Owen's Trinitarian Theology, Carlisle 1998, 9-19. Трумэн указывает, что английская научная традиция в этой области едва ли имеет аналогичные работы по Второй Реформации в Нидерландах. Основные причины этого являются историческими. В 1662 г. Акт о единообразии исключил большинство пуритан из англиканской церкви. Результатом было то, что пуританские богословы были исключены из академической среды, где богословие попало в руки тех, кто не испытывал никакого интереса к пуританам.
5 Van 't Spijker e.a., Het puritanisme, 123.
6 De Vries, Die mij heeft liefgehad, 14.
7 . C. Hill, Society and Puritanism in Pre-Revolutionary England, London 1969 (Panther edition).
8 R.K. Merton, 'Science. Technology and Society in Seventeenth Century England', Osiris (1938), 360-632;
idem, Science. Technology and Society in Seventeenth Century England, New York 1970, 136: «Очевидно, что организация смыслов, появившаяся в пуританизме, невольно во многом содействовала современной науке. Пуританский комплекс слегка замаскированного утилитаризма, методичного и неустанного действия и радикального эмпиризма, право и обязанность критического суждения и антитрадиционализм – все это было благоприятным для науки. Счастливый брак двух сил был результатом их внутренней совместимости, и даже в XIX в. их развод не был окончательным»
9 К более широкому обсуждению взглядов Мертона: I. Bernard Cohen, E.K. Duffin and Stuart
Strickland (eds.), Puritanism and the Rise of Modern Science: The Merton Thesis, New Brunswick NJ,
1990. Следует отметить, что в голландской литературе по пуританам этот тезис Мертона так и не удостоился внимания.
10 J. I. Packer, A Quest for Godliness. The Puritan Vision of the Christian Life, Wheaton Ill. 1990; idem,
Among God's Giants. The Puritan Vision of the Christian Life, Eastbourne 1991.
11 James B. Torrance, 'Strength and Weakness of the Westminster Theology', in Alasdair I.C. Heron (ed.),
The Westminster Confession in the Church Today, Edinburgh 1982,48-50; idem, 'Calvin and Puritanism in
England and Scotland — Some Basic Concepts in the Development of "Federal Theology"', in Calvinus
Reformator, Potchefstroom 1982, 269-277.
12 Perry Miller, The New England Mind: The Seventeenth Century, New York 1939 (reissued, Cambridge
M.A 1954), 384-387.
13 B. Hall, 'Calvin Against the Calvinists', in G.E. Duffield (ed.) John Calvin [Courtenay Studies in
Reformation Theology], Appleford 1966, 12-37.
14 R.T. Kendall, Calvin and English Calvinism to 1649, New York 1979; idem, 'The Puritan Modification
of Calvin's Theology', in W. Stanford Reid (ed.), John Calvin: His Influence in the Western World, Grand
Rapids 1982, 199-214.
15 Holmes Rolston III, 'Responsible Man in Reformed Theology: Calvin versus the Westminster
Confession', Scottish Journal of Theology 23 (1970),129-156; idem, John Calvin versus the Westminster
Confession, Richmond VA, 1972.
16 J .W. Baker, Heinrich Bullinger and the Covenant: The Other Reformed Tradition, Ohio 1980.
17 C. Graafland, Van Calvijn tot Comrie. Oorsprong en ontwikkeling van de leer van het verbond in het
Gereformeerd Protestantisme, II, Zoetermeer 1994, 111-115.
18 l L. Bierma, 'Federal Theology in the Sixteenth Century: Two Traditions?', in Westminster
Theological Journal 45 (1983), 304-321; cf. R.A. Muller, The Unaccommodated Calvin. Studies in the
Foundation of a Theological Tradition, Oxford 2000, 126: «На самом деле некорректно противопоставлять концепцию двустороннего завета у Буллингера и одностороннего – у Кальвина, так же как неверно отвергать влияние учения Буллингера о завете в книге De testamento [seufoedere unico et aeterno, 1534] на взгляд Кальвина на завет»
19 H.A. Oberman, The Dawn of the Reformation, Edinburg 1986; D.C. Steinmetz, Luther in Context, Grand,
Rapids 1995; idem, Calvin in Context, Oxford 1995.
20 . De Vries, a.w., 138.
21 P.O. Kristeller, Renaissance Thought: The Classic, Scholastic, and Humanist Strains, New York 1961;
C.B. Schmitt, Studies in Renaissance Philosophy and Science, London 1981.
22 Zie o.a. J. Overfield, Humanism and Scholasticism in Late Medieval Germany, Princeton 1984; M.
Gielis, Scholastiek en Humanisme. De kritiek van de Leuvense theoloog Jacobus Latomus op de
Erasmiaanse theologiehervorming, Tilburg 1994.
23 См. Обстоятельную работу: Dean Hammer, The Puritan Tradition in Revolutionary,
Federalist, and Whig Political Theory: A Rhetoric of Origins, New York 1998. Хаммер посвящает эту книгу происхождению и последующему использованию пуританской риторики, особенно в публичной молитве пуритан Новой Англии (где он говорит о «призвании пуритан к публичной риторике»
24 О гуманистическом жанре loci communes: R.A. Muller, Ad Fontes
Argumentorum: The Sources of Reformed Theology in the 1lth Century, Utrecht 1999, 23-26.
25 A. Schweizer, Die protestantischen Centraldogmen in ihrer Entwicklung innerhalb der reformierten
Kirche, I & II, Z;rich 1853-1856; J.H. Scholten, De leer der Hervormde Kerk in hare grondbeginselen, uit
de bronnen voorgesteld en beoordeeld, 2 delen, Leiden 1848-1850.
26 См. E. Dekker, Rijker dan Midas. Vrijheid, genade en predestinatie in de theologie van Jacobus
Arminius (1559-1609), Zoetermeer 1993, 157 vlg.
27 См. о рецепции Отцов Церкви в реформатском мире: Irena Backus, 'The Fathers in Calvinistic Orthodoxy:
Patristic Scholarship' in: Irena Backus (ed.), The Reception of the Church Fathers in the West: From the
Carolingians to the Maurists, II, Leiden 1997, 839-866; E.P. Meijering, 'The Fathers in Calvinistic
Orthodoxy: Systematic Theology', in ibid., II, 867-888.
28 Johannes Altenstaig, Vocabularius theologiae, Gratz 1517; idem, Lexicon theologicum quo tanquam
clave theologiae fores aperiuntur, et omnium fere terminorum et obscuriorum vocum, quae s. theologiae
studiosos facile remorantur, etymologiae, ambiguitates, definitiones, usus, enucleate ob oculos ponuntur &
dilucide explicantur, Coloniae Agrippinae, 1619.
29ZО важности жанра различений см.:. R.A. Muller, Post-Reformation Reformed Dogmatics,
Volume I: Prolegomena to Theology, Grand Rapids 1987, 28-30.
30 Trueman, The Claims of Truth, 9; Vgl. ook Carl L. Trueman, 'Puritan Theology as Historical Event: A
Linguistic Approach to the Ecumenical Context', in: W.J. van Asselt & E. Dekker (eds.), Reformation and
Scholasticism. An Ecumenical Enterprise, Grand Rapids 2001, 253-275.
31 Прежде всего см. W. van 't Spijker e.a., Het puritanisme. Geschiedenis,
theologie en invloed, Zoetermeer 2001.
Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn